Смерть под парусом

— Может быть, это и есть судовой журнал? — сказал я, ткнув пальцем в переплёт.

— Нет, тот потолще, — заметил Уильям, но Беррелл уже вытащил из-под блокнота книгу и разглядывал её со всех сторон.

Ничего предосудительного, это была всего-навсего «Клаудина в Париже», которую Филипп, по-видимому, захватил с собой почитать перед сном. Пробежав глазами название, Кристофер ехидно ухмыльнулся. Но каково же было моё удивление, когда я увидел, что Алоиз Беррелл покраснел до корней волос и торопливо положил книгу обратно.

Целую минуту я не мог собраться с мыслями. Полицейский сыщик, впадающий в восторженный экстаз, едва речь заходит о расследовании преступлений, — явление довольно странное, но полицейский, смущающийся, как викторианская барышня, — это вообще нечто немыслимое. Я припомнил, как нарочито подчёркнуто он произнёс слово «похоть» несколько минут назад. Внезапно его фамилия открыла мне глаза. Он ирландец, и это все объясняет. Не раз сталкивался я с ханжеской сверхстыдливостью ирландских католиков, которая породила такие позорные явления в Америке, как цензура в Бостоне, междоусобные войны гангстеров, мистера Джеймса Джойса, а в настоящий момент послужила причиной странного замешательства сержанта уголовной полиции Алоиза Беррелла.

Не успел он опомниться от одного удара, как за ним последовал другой. Мы повели его в каюту, которую занимали Эвис и Тони, — последнее из всех возможных мест на яхте, где мог быть спрятан пистолет. Он постучал в дверь и вошёл. Я успел только мельком увидеть Тони, которая сидела на коленях у Филиппа и обнимала его, как дверь перед моим носом тут же захлопнулась, и лицо Беррелла, оказавшегося по эту сторону двери, стала заливать густая краска.

— Отвратительно, — указал он на закрытую дверь, — когда молодые люди собираются компаниями и занимаются амурами без зазрения совести у всех на глазах, — и добавил, подумав: — А тут ещё рядом лежит убитый. Сзади раздался чей-то приятный голос: — И ведь что любопытно — такова природа людей: они наиболее склонны крутить амуры, как метко подметил этот джентльмен, именно в такие моменты, когда, скажем, произошло убийство. И заметьте, неожиданно свалившаяся беда — гораздо более сильный возбудитель эмоций, чем джазовая музыка.

Я обернулся и поймал усмешку в глазах Финбоу. Он стоял у нижней ступеньки кормового трапа — высокий, элегантный, невозмутимый. Как-то одна моя знакомая сказала про него, что «в глазах иностранцев он эталон мужской красоты англичан», но, поскольку он ей нравился больше, чем она ему, это, возможно, было преувеличением.

Впрочем, в какой-то мере эта девушка была близка к истине. Он отличался той красотой, которая, будучи предметом зависти всех европейцев и большей части американцев, придаёт импозантность, но не бросается в глаза. У него было удлинённое худощавое лицо с крупным носом и посеребрённые виски. Злейший его враг мог бы сказать, что в лице Финбоу есть что-то лошадиное, но с ещё большим основанием его лучший друг назвал бы его внешность весьма привлекательной.

Я представил Финбоу всех своих друзей. Ради такого случая даже Филипп и Тони покинули своё убежище, чтобы пожать ему руку, и я заметил, что Тони отчаянно кокетничает, стараясь произвести на Финбоу впечатление. Однако тому было не до неё — он был увлечён беседой с Берреллом.

— Вот увидите, сержант, пребывание на вилле человека, не замешанного в эту историю, значительно облегчит вашу задачу, — убеждал Финбоу.

— Так-то оно так, — неохотно согласился Беррелл.

— А потом, — вкрадчиво продолжал Финбоу, — я всю жизнь мечтал своими глазами увидеть, как ведётся расследование дела об убийстве. Мне всегда хотелось посмотреть, как такой человек, как вы, сержант, действует в сложной обстановке, распутывая клубок таинственных загадок. Это, должно быть, захватывающе интересно!

Медоточивые речи Финбоу сделали своё дело: на розовом лице Беррелла засияла наивная, почти детская радость, и он с жаром произнёс:

— Если вы хотите научиться чему-нибудь, мистер Финбоу, вам надо присутствовать при расследовании с самого начала. Логическое построение — вот что важно в нашем деле; и, если вы пропустите первые шаги, вы не сможете уловить дальнейший ход следствия.

— Разумеется, разумеется, — согласился Финбоу.

— Это очень любопытный случай. Я обшарил яхту, — сообщил Беррелл, — и нигде не нашёл ни пистолета, ни судового журнала, ни флажка. Они как в воду канули. Зато я собрал немало информации. Если вы не возражаете, пройдём в большую каюту, и я ознакомлю вас со всеми фактами, которые я собрал и записал в последние полчаса.

— Это очень любезно с вашей стороны, — ответил Финбоу, и они направились в кают-компанию.

Уильям слушал их разговор с угрюмым видом. После того как они удалились, он, недоверчиво глядя на меня, спросил:

— Этот ваш друг увлекается криминалистикой, не так ли?

— Он просто любознательный человек, — ответил я. — Он интересуется почти всем на свете. А нам отнюдь не помешает иметь у себя компетентного человека, если впереди нас ждут допросы ещё не одного такого Алоиза Беррелла.

При этом имени у Кристофера и Уильяма вырвался нервный смешок, а Тони сказала:

— Этот бедняга зарделся как маков цвет, когда заглянул в каюту и увидел, что Филипп меня целует. Надо бы заняться его перевоспитанием.

Мы поднялись на палубу и увидели Эвис, которая с отрешённым видом смотрела куда-то поверх камышей. Наш рассказ о девичьей стыдливости Алоиза Беррелла вызвал у неё лишь вымученную улыбку. Она сказала мне вполголоса, что Финбоу с первого взгляда произвёл на неё приятное впечатление. Оказывается, он ухитрился перекинуться с ней несколькими словами, прежде чем спустился вниз.

В ожидании обещанной лодки мы провели около получаса на палубе. Каждый старался вести себя как ни в чем не бывало, но это удавалось с трудом — куда бы мы ни глядели, перед глазами все время маячил тент, который сам, по себе производил ещё более жуткое впечатление, чем то, что за ним скрывалось. Мы шутили и смеялись, но иногда один из нас, мысленно представив все, что произошло, внезапно умолкал и погружался в мрачное молчание.

Мне хотелось бы поделиться примечательным, с моей точки зрения, наблюдением: человек не способен находиться под гнётом душевного волнения долгое время. Я не чёрствый человек — в сущности, я гораздо мягкосердечнее, чем следовало бы быть, — и Роджер был моим другом на протяжении многих лет, тем не менее за два часа, истёкших после его смерти, я испытывал самые разные эмоции — я и смеялся над странностями Беррелла, и переживал тревогу за Эвис, и радовался сухой одежде, сменившей промокшую, — и все эти чувства на время вытесняли мысли о Роджере.

По прошествии получаса я спустился в кают-компанию и застал там Алоиза Беррелла, с пафосом объяснявшего что-то Финбоу, который поощрительно улыбался.

— Почерк данного преступления — его темп! — восторженно вещал Беррелл. — Убийство — это такой же вид искусства, как и любой другой. А для каждого произведения искусства характерен свой почерк, своя манера письма, отличающая данного художника от его собратьев. Найдите того, кто мыслит и действует в такой же манере, и убийца у вас в руках!

Тут он увидел меня и осёкся.

— А-а, Иен, — обрадовался Финбоу, — а у нас здесь очень поучительная беседа. Сержант Беррелл изложил мне свою теорию относительно методики преступлений.

— В лице мистера Финбоу я нашёл внимательнейшего слушателя, — сказал Беррелл. — Впрочем, вам пора уже ехать на виллу. Я очень рад, что вы будете жить все вместе. Это облегчает мою задачу.

— А что будет с яхтой? — спросил я.

— Я перегоню её обратно в Роксем. Скоро за вами придёт моторка. Я появлюсь у вас, как только у меня возникнут новые вопросы. Помните, главное — темп, мистер Финбоу!

Снаружи донёсся рокот мотора.

— А вот и лодка.

Когда мы вышли на палубу, все уже сидели в лодке. Прежде чем расстаться с Берреллом, я спросил у Финбоу, осмотрел ли он место преступления.

— Благодаря любезности сержанта Беррелла мне удалось осмотреть все, что только возможно, — ответил тот. — Я вам очень признателен, сержант.

— Мне самому это доставило удовольствие, — ответил Алоиз Беррелл.

Вскоре яхта скрылась из виду. Взглянув на неё в последний раз, я увидел Беррелла, стоявшего на носу в глубоком раздумье. Промелькнула полоска зеленого тента, и я подумал, как было бы хорошо, если бы я видел все это действительно в последний раз.

Чем дальше мы удалялись от яхты по залитой солнцем реке, тем свободнее дышалось.

Справа в зелёных зарослях тростника виднелись паруса прогулочных яхт, и казалось, что они плавно движутся прямо по траве, совсем как на голландских полотнах — нежизненных, но ласкающих взор.

Финбоу тихо заговорил со мной:

— Очень интересное дело.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил я.

— Задал ты мне задачу, — глубокомысленно заметил он. — Семь человек, отрезанных от внешнего мира… и один из них убит. Интересно… Впрочем, к чему гадать, пока ты не посвятил меня во все подробности?

— Пожалуй, — поддакнул я. И вдруг он весело улыбнулся.

— Иен, ты говорил, что меня здесь ожидает тайна, которую нужно разгадать. Но ты ни словом не обмолвился о другом сюрпризе — Алоизе Беррелле.

В ответ я тоже улыбнулся и сказал:

— Тогда я и сам не подозревал о его существовании.

Финбоу снова забубнил мне в ухо:

— Не такой уж он осёл, как кажется. Он, несомненно, соберёт все нужные ему сведения с полным знанием дела. К несчастью, его натура такова, что его безудержно тянет изливать кому-нибудь душу, и мне придётся принять удар на себя. Он воплощает в себе почти все добродетели и все пороки эпохи словоблудия. Он знаком со всей литературой по специальности: прочитал все детективные романы и рассказы, когда-либо опубликованные, не пропускает ни одного судебного отчёта, знает все труды по криминалистике, и в том числе объёмистую работу Гросса. Все это хорошо. Если бы он этим ограничился, ему бы не было цены, но, к сожалению, в эпоху словоблудия наряду с полезным человек впитывает в себя и огромное количество всякой чепухи. Даже у людей более умных, чем Алоиз Беррелл, существует подобная тенденция. Ты ведь слышал, как он рассуждает о темпе. Такое благозвучное слово — ласкает слух. Если его повторять много раз подряд, то в конце концов забываешь, что оно ровно ничего не значит. Забываешь, что пустил его в оборот только затем, чтобы скрыть своё невежество. Мы все загипнотизированы словами. Философы и критики, священники и психологи — все они алоизы берреллы, считающие, что, коль скоро магическое слово произнесено, все сразу становится ясным как божий день.

— Да, — только сказал я. Это мой неизменный ответ на любую тираду Финбоу, когда у него появляется потребность произнести таковую.

— Когда-нибудь я разъясню тебе весь вред пустословия, но сейчас нам важнее Беррелл, — продолжал Финбоу. — Он, между прочим, нахватался криминалистических терминов и формул и размахивает ими, как знаменем. Особенно полюбилось ему это пресловутое «темп» и ещё одна формула: «Убийцей является лицо, которое меньше всего можно заподозрить!»

— О-о! — только смог произнести я.

Финбоу закурил сигарету и как бы вскользь спросил:

— Полагаю, Иен, что это не ты убил Роджера?

Я давно привык к своеобразному юмору своего друга, поэтому бесхитростно ответил: — Нет, не я.

— Я так и думал, — сказал он с улыбкой, — А вот Беррелл думает, что это ты.

Глава пятая

ПЯТЬ ВОПРОСОВ ФИНБОУ

Я попытался засмеяться, но думаю, что любой на моем месте почувствовал бы тревогу, узнав, что его подозревает в убийстве официальный представитель власти, даже если этим представителем является Алоиз Беррелл. Меня охватило необъяснимое беспокойство…

— Это же просто бред, — возразил я.

— Разумеется, — мягко ответил Финбоу. — Поэтому-то он и верит в это. Он руководствуется формулой! «Убийцей является лицо, которое менее всего можно заподозрить», — и поэтому остановился именно на тебе. Ты как раз тот человек, которого меньше всего можно заподозрить, значит, вполне возможно, что убийство совершено тобой.

— Ну, я надеюсь, ты-то хоть разубедил его? — спросил я.

— Напротив. Я дал ему понять, что считаю его гипотезу правильной, — заметил Финбоу, рассеянно глядя на равнины, расстилающиеся за аббатством Сент-Бенет.

— Что… что… — бессвязно залепетал я.

С ума сойти можно! Финбоу согласен с Берреллом, что Роджера убил не кто иной, как я!

— Все в порядке, — заверил меня Финбоу. — Я в здравом уме и твёрдой памяти. И я отлично знаю, что ты такой же убийца, как и я. Но для пользы дела будет лучше, если Беррелл останется в заблуждении.

Тут только для меня начало кое-что проясняться.

— Видишь ли, — продолжал Финбоу, — я постарался дать ему понять, что он довольно тонко разобрался в ситуации, для того чтобы он не путался у меня под ногами. Пусть следит за тобой и собирает информацию, которая мне очень нужна. Не сделай я этого, он будет ходить за мной по пятам и прожужжит мне все уши.

— А способен ли он найти хоть что-нибудь для тебя полезное? — спросил я.

— Чем черт не шутит, — улыбнулся Финбоу. — К счастью, хоть навредить не может. Главное — это нейтрализовать его и дать ему почувствовать, что все идёт как нельзя лучше.

— Так он что же, теперь и ночевать будет у меня под кроватью? — Во мне проснулся юмор.

— Нет, он будет издали наблюдать за тобой. Кроме того, он собирается достать водолазный костюм и начать поиски пистолета в реке. В том, что он на дне, сомневаться не приходится. И если бы Беррелл нашёл пистолет, в чем я сомневаюсь, я был бы чрезвычайно доволен. А ещё он намерен организовать слежку за молоденькой парочкой, что влюблены друг в друга без памяти.

— Филипп и Тони, — подсказал я.

— Беррелл, как все истые моралисты, полагает, что если молодые люди только и знают, что целоваться да миловаться, то в свободное от этого время они способны и на более тяжкие грехи.

Я заметил, как заблестели светло-голубые глаза друга, и понял, что он с головой поглощён разрешением задачи, которую я перед ним поставил.

— Но как же может он подозревать эту пару и меня одновременно? — спросил я.

— Это его вторая версия. Если преступление совершено не тем, кого «менее всего можно заподозрить», значит, оно совершено кем-то другим, «кто по своему психическому складу предрасположен к убийству». Это он, по всей вероятности, вычитал у мисс Дороти Сэйерс.

— Пусть будет так, — заметил я, — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

— Только бы, — вставил Финбоу, — он не втянул в это дело Скотланд-Ярд. Мне нужно, чтобы на день или на два у меня были развязаны руки. А пока Беррелл трубит налево и направо, что случай не представляет никаких трудностей, я буду свободен.

— А чем Скотланд-Ярд мог бы тебе помешать? — спросил я не без удивления, так как привык, что Финбоу обычно минует все преграды на своём пути с необыкновенной лёгкостью.

— Их только допусти — и они переворошат жизнь каждого, кто когда-либо был знаком с Роджером, постараются узнать всю его подноготную. И как только в их руках окажется достаточное количество фактов, они подведут итоговую черту. Научное расследование не имеет ничего общего ни с наукой, ни с расследованием. Это просто кропотливое, безжалостное накапливание множества скучнейших мелких фактов. Но оно в конце концов всегда даёт свои плоды. Итак, прежде всего я хочу выяснить, что произошло, ибо… — и его голос, обычно такой мягкий, вдруг посуровел, — ибо это дело может обернуться такой неприглядной стороной и принести тебе столько горьких переживаний, что тебе и не снилось.

Финбоу умолк на минуту, пока наша лодка неслась мимо первых, беспорядочно разбросанных коттеджей Поттер-Хайгема, затем произнёс глухим голосом, который потряс меня своей необычной серьёзностью:

— До сих пор я был уверен, что меня в этом мире трудно чем-нибудь удивить. Но теперь я все чаще прихожу к мысли, что среди этой твоей компании найдутся один или двое, рядом с которыми я могу почувствовать себя наивным младенцем.

Лодка проскочила стоявшие у причалов яхты и прибрежные домики Поттера, а несколькими минутами позже, миновав мост, мы увидели на правом берегу серую прямоугольную башню собора Мартем.

Кристофер показал нам уединённую, коричневого цвета виллу на левом берегу, неподалёку от того места, где Кендал-Дайк впадает в воды Тёрна.

— Вот наше пристанище, — сказал он.

— О-о, — разочарованно протянула Эвис.

Вид этой виллы поверг нас в уныние: она стояла одиноким островком среди болот и была соединена с остальным миром только узенькой тропкой. Перед домом был запущенный сад, спускавшийся прямо к воде. Затерянная среди безлюдных болот, эта вилла представлялась мне местом заточения, где прощаются с надеждами, заточения, на которое обрекло моих друзей жестокое преступление, и откуда — по крайней мере для одного из нас — путь назад закрыт. Когда мы вошли в дом и увидели открывающийся из окна вид на сплошь заросшую тростником Хайгемскую протоку, уныние овладело нами с ещё большей силой. Даже Уильям, отнюдь не отличавшийся впечатлительностью, не выдержал и мрачно заметил:

— Ну и местечко! Только этого нам недоставало после утреннего шока. Нам остаётся или рехнуться, или руки на себя наложить.

Эвис обернулась ко мне, во взгляде её застыли тоска и отчаяние. Под глазами легли тёмные круги. Даже Филипп и Тони притихли. И лишь Финбоу, только что беседовавший с Кристофером о Малайе, как ни в чем не бывало подошёл к фортепьяно в гостиной и пропел куплеты аlа Морис Шевалье. Алоиз Беррелл, окажись он сейчас здесь, был бы шокирован. Но Финбоу добился своего — через десять минут мы уже оживлённо обсуждали, кому где спать и как питаться. Эвис загорелась желанием приготовить что-нибудь поесть на всю компанию и принялась горячо обсуждать эту идею с Тони.

В самый разгар дискуссии на пороге двери, соединяющей гостиную с кухней, появилась полная приземистая женщина. Она оглядела всех неодобрительным взглядом и решительно, с норфолкским выговором спросила:

— Кто здесь будет мистер Тэрент? Кристофер сказал, что это он.

— Гм, — буркнула она недовольно. — Мистер Уильямсон велел встретить вас. Я — миссис Тафтс, его экономка.

И она снова окинула нас каким-то странно неприязненным взглядом.

— Вот и прекрасно! — обрадовался Кристофер, но миссис Тафтс осталась холодна. Эвис, умильно заглядывая ей в глаза, произнесла:

— О, миссис Тафтс, не могли бы мы с мисс Гилмор приготовить что-нибудь поесть? Мы с удовольствием взялись бы за это. Правда, мы не большие специалисты, но…

— Я сама приготовлю, — отрубила миссис Тафтс.

— Да, нам не мешало бы позавтракать. А то у нас маковой росинки во рту не было со вчерашнего вечера, — вставила Тони.

Миссис Тафтс бросила на неё такой взгляд, что даже Тони спасовала.

— А почему это вы не завтракали до сих пор? — спросила миссис Тафтс.

Тони отвела глаза и пробормотала что-то невразумительное.

— Тут что-то не так, — заключила миссис Тафтс, складывая руки на животе. — В такую даль не едут ни с того ни с сего без предупреждения и даже не закусив перед дорогой. Это неспроста. Так вот, сегодня вы останетесь без завтрака. Уже двенадцатый час, и я не собираюсь стоять у плиты весь день.

Свирепая каракатица была хозяйкой положения. Никто больше не посмел и заикнуться о завтраке. Только Уильям сделал попытку осадить её:

— Мы тут распределили комнаты, — объявил он деловито, так, будто отдавал распоряжения дежурной сестре у себя в клинике.

Миссис Тафтс заняла позицию в центре комнаты.

— Я сама укажу, где кому спать, — заявила она безапелляционно. — Вы, молодые леди, незамужние? — Эвис и Тони покачали головами. — В таком случае вы обе будете спать вон в той комнате. — И она указала перстом на комнату, смежную с гостиной, и при этом посмотрела на нас так, будто заявляла о своей готовности дать отпор любому сопротивлению. Филипп, который долгое время безуспешно силился подавить смех, не выдержал и прыснул. Миссис Тафтс, не мигая, уставилась на него.

— Знаю я вас, нынешнюю молодёжь, — заявила она. А затем, покосившись в мою сторону, бросила несправедливое — бог тому свидетель! — обвинение: — Да и те, что постарше, тоже не лучше.

Тут на выручку пришёл Финбоу.

— Я убеждён, что вы устроите нас наилучшим образом, миссис Тафтс, — любезно сказал он. — Но нельзя ли мне и этому джентльмену, — он кивнул на меня, — занять вон ту спальню? — Он указал на комнату напротив спальни девушек. — Мы самые старшие в компании и любим иногда поболтать друг с другом.

Нечасто приходилось мне видеть, чтобы Финбоу в чем-либо отказывали, но миссис Тафтс, казалось, была очень близка к этому.

— Ладно, можете занять эту комнату, если уж вам так хочется, только в ваши годы больше пристало не языком трепать, а заниматься каким-нибудь полезным делом, — отбрила она. — А вы трое сами поделите оставшиеся две комнаты.

Разделавшись таким образом с Кристофером, Уильямом и Филиппом, она вышла из гостиной, бросив на ходу:

— Ленч будет в час. Я никогда никого не жду — учтите!

Финбоу глубокомысленно произнёс:

— Интересно все-таки, почему это англичане становятся беспомощными, словно дети, как только столкнутся с неприкрытым, беспардонным хамством? Более того, в нашем испорченном всяким вздором представлении оно выглядит даже признаком твёрдости характера. Так повелось с лёгкой руки доктора Джонсона, герцога Веллингтона, королевы Виктории, мистера Шоу и мистера Сноудена — для любой их выходки мы находим оправдание, а на самом деле просто пасуем перед их бесцеремонной грубостью. Вот и эта миссис Тафтс. В Англии невозможно быть великим и благовоспитанным одновременно. Я, например, никогда не стану великим.

Тень улыбки пробежала по лицу Эвис.

— Вы хотите поднять наш дух. Как это мило с вашей стороны, — сказала она.

— Боюсь, что мне это не очень удалось, раз вы это заметили, — ответил Финбоу. — Иен; я потерпел фиаско. Не ретироваться ли нам лучше в свои покои и не распаковать ли чемоданы?

Разложив вещи, мы с Финбоу взяли шезлонги и расположились на полянке, которая спускалась к реке. На противоположном берегу раскачивался на ветру тростник, а над ним голубело только бескрайнее небо. Вытянув длинные ноги, Финбоу изрёк:

— Не удивительно, что в таких краях к человеку приходит душевный покой. Вот обзаведусь на старости лет семьёй, поселюсь здесь и буду целыми днями слушать, как кричат чайки.

По опыту прошлого я знал: коль скоро Финбоу заговорил о душевном покое, это первый признак того, что его мозг усиленно работает. Я лежал молча, посасывая трубку; солнце било мне в глаза, лицо обдувал ветерок.

А Финбоу не сиделось — он вскочил, пошёл в дом и принёс оттуда чайник для заварки, кипяток и два стакана. Он налил в чайник кипятку, извлёк из кармана маленькую коробочку и, вынув оттуда щепотку листиков чая, бросил их в кипяток. Несколько мгновений он, затаив дыхание, смотрел на чайник, а затем разлил по стаканам жиденький, цвета соломы чай.

— Лучший в мире чай! — заметил он, отпивая глоток. Живя в Китае, он пристрастился к местным сортам этого напитка и, хотя это было дорогое удовольствие, не расставался с коробочкой китайского чая. Мне всегда казалось, что этот «лучший в мире чай» отдаёт веником, но я безропотно сносил чудачество друга.

— Если бы не ты, Иен, — продолжал он, попивая чай, я бы сегодня пошёл на матч «Беде» — «Бэкс». В наши дни истинный ценитель крикета может увидеть стоящую игру, только когда встречаются второразрядные провинциальные команды. С тех пор как большой крикет вошёл в моду, он ничего общего со спортом не имеет.

Я тоже отпил глоток чаю. Самое лучшее — дать Финбоу выговориться до конца. Тем же тоном, каким он только что говорил о крикете, он сказал:

— Чего только я не передумал об этом убийстве. От Беррелла я получил массу сведений, но здесь нужно отсеять многое, а для этого мне необходимо услышать твою версию. Я хочу, чтобы ты напряг память и рассказал мне все, что ты знаешь о каждом из участников прогулки. Постарайся не упустить ни одной мелочи. У тебя ведь всегда была завидная память. А потом расскажешь мне по порядку все, что произошло сегодня утром.

Обстоятельно и не спеша я выложил Финбоу все, что знал. В сущности, я пересказал то, что изложил в первых главах данного повествования, — это было все, чем я располагал. На бумаге я изложил последовательность событий более связно и логично, чем в беседе с Финбоу, но, по сути дела, между тем и другим никакой разницы нет.

Дважды он прерывал мой рассказ протяжным «та-ак» — это словечко Финбоу употреблял в таких различных обстоятельствах, что невозможно было догадаться, какой смысл он в него вкладывал. Первый раз он произнёс своё «та-ак» при упоминании, что в своё время Эвис отказалась выйти замуж за Роджера, а второй — когда я рассказывал о появлении в каюте Филиппа во время радиопередачи.

После того как я описал ему, при каких обстоятельствах мы с Эвис обнаружили тело Роджера, Финбоу откинулся на спинку шезлонга и закрыл глаза. Затем спросил:

— Что же было дальше?

Я рассказал ему вкратце о том, как Уильям взял инициативу в свои руки, а также о разговоре в кают-компании. Когда я дошёл до выводов, которые сделал Уильям по поводу обстоятельств смерти Роджера, Финбоу протянул своё «та-ак» с какой-то особой интонацией. Потом я вскользь упомянул о том, что призывал убийцу сделать добровольное признание. Я думал, это покажется Финбоу забавным, но он отнёсся к моему сообщению с глубокой заинтересованностью, хотя и не смог сдержать лёгкую усмешку, когда я рассказывал, как каждый по очереди давал клятву хранить молчание.

Под конец я описал ему нашу поездку в Горнинг, телефонный разговор с полицейским участком Нориджа и возвращение на яхту.

— Спасибо, Иен, — сказал Финбоу, допивая давно остывший чай. — Ты оказал мне неоценимую услугу. Сам бы я ни за что на свете не узнал и половины того, что ты мне сообщил. Из твоего рассказа я почерпнул гораздо больше, чем из заметок Беррелла. Кстати, не мешает ещё разок взглянуть на них и освежить в памяти, что он там написал.

Он извлёк из жилетного кармана несколько листков бумаги, испещрённых мелким почерком.

— Это копия заметок нашего друга Беррелла, которую я сделал для себя, — объяснил он. — Я опустил много лишнего, но тем не менее они очень близки к оригиналу. Может, ты хочешь ознакомиться с ними?

Бегло просмотрев листки, он один за другим передал их мне. Вот что там было написано:

Труп.

Смерть наступила в результате выстрела в упор в область сердца. К началу полицейского осмотра труп ещё не успел остыть. Обнаружен у румпеля яхты, и все свидетели утверждают, что не трогали его с места, за исключением того момента, когда освобождали румпель, чтобы получить возможность довести яхту до берега. Отпечатки пальцев найдены только на штурвальном колесе.

Мисс Э. Лоринг.

Показала, что приблизительно в 9.20, совершив утренний туалет в своей каюте, пошла в центральную каюту. Ничего не видела. Ничего не слышала. Около 9.30 вышла с мистером Кейплом на палубу и там увидела труп хозяина яхты. Утверждает, что румпель находился между локтем пострадавшего и его корпусом. Не высказала никаких догадок. Доктор Миллз приходился ей двоюродным братом. Она хорошо знала его с детства. Она считает, что у него не было особых неприятностей, не было врагов. Слышала, что у него есть пистолет, но точно утверждать не берётся. Прибыла на борт «Сирены» в августе вместе с остальными. Неделя на яхте прошла очень весело, без каких-либо недоразумений.

Мисс Т. Гилмор.

Поднялась около 8.55. Окликнула мистера Уэйда. Затем пошла в центральную каюту вместе с мистером Кейплом и оставалась там, пока мисс Лоринг не кончила одеваться. Слушала радиопередачу. Ничего не видела, ничего не слышала. Пошла в свою каюту одеваться и ни о чем не подозревала, пока не был обнаружен труп. О наличии пистолета понятия не имела. Предположений нет. С мистером Уэйдом встретилась три месяца назад в Париже. Обручилась с ним непосредственно перед прогулкой на яхте. С остальными гостями на яхте прежде знакома не была, но они произвели на неё очень благоприятное впечатление с первой же встречи. Весьма сожалеет о случившемся с доктором Миллзом.

Мистер Ф. Уэйд.

Разбужен мисс Гилмор. Встал с постели, так как мистеру Гарнету нужна была, ванная комната, находившаяся позади его койки. Решил, что мистеру Гарнету понадобилось промыть ссадины на колене, полученные им накануне во время падения. Пошёл в центральную каюту и слушал радио. Ничего не видел. Ничего не слышал. Вернулся в свою каюту переодеться и, услышав крик мисс Лоринг, выбежал на палубу. В тот момент он как раз надевал часы и заметил время: 9.27. Знаком с доктором Миллзом пять лет. Не знает ничего, что могло бы пролить свет на преступление. Отзывается о докторе Миллзе как об очень жизнерадостном, весёлом человеке, очень гостеприимном хозяине. Неделя, проведённая на «Сирене», — одно удовольствие. Ничего не знал о пистолете.

Мистер К. Тэрент.

Находился в центральной каюте, когда туда пришли мисс Гилмор, мистер Кейпл и мистер Уэйд. Потом к ним присоединился мистер Гарнет. Затем он сам вышел умыться. Вскоре вернулся в каюту, за время своего отсутствия не заметив ничего подозрительного. Оставался в каюте, пока не услышал крик мисс Лоринг. Слышал также, как мистер Кейпл звал доктора Гарнета, но не придал этому значения. Поднялся на палубу по первому зову мисс Лоринг. Увидел доктора Гарнета за штурвалом, доктор Миллз был мёртв.

Знаком с доктором Миллзом три года. Знал его как неугомонного весельчака и открытого человека. О причине убийства не имеет представления. Сразу после бракосочетания с мисс Лоринг собирался отбыть в Малайю. Это была их прощальная прогулка. Считает, что неделю на борту яхты провёл очень приятно. Слышал вскользь о пистолете, но не видел его и не знает, кому он принадлежал.

Мистер И. Кейпл.

Поднялся на палубу, когда ещё не было девяти, и окликнул доктора Миллза. Услышал его ответ. Спустился вниз и оставался в центральной каюте, пока мисс Лоринг не пригласила его выйти с ней на палубу. Ничего не слышал. Ничего подозрительного не заметил. Выйдя на палубу, обнаружил там тело убитого. Румпель был прижат локтем к телу доктора Миллза. Считает, что труп обнаружен в 9.25.