11. Противники Джего

После собрания я уловил ядовитую реплику Винслоу о «возвышенных джентльменах, которые ловко приспосабливают себе на потребу благородные чувства». Размышляя о голосовании, я решил, что оно походило на рекогносцировку перед выборами. Найтингейл поддержал наших противников – только ли из-за своей подозрительности по отношению к Брауну и Кристлу? Среди сторонников Джего он казался самым ненадежным. Деспард-Смит, скорее всего, должен был примкнуть к партии Кроуфорда. А Гей? От него можно было ждать чего угодно. Пилброу, видимо, собирался поддержать Джего. Это меня очень порадовало.

Через два дня колледж обошла записка Винслоу:

«Всем, кто не склонен голосовать за д-ра Джего, я предлагаю собраться у меня 22 января с.г. в 2 ч. 30 мин. пополудни для обсуждения возможной кандидатуры на должность ректора колледжа. Г.Г.В.»

Винслоу размножил эту записку в конторе казначейства и послал членам Совета. Она вызвала в колледже много толков.

– Невозможный человек, – сказал Кристл. – Вечно он норовит превратить колледж в балаган.

– Похоже, что ближайшие месяцы будут у нас довольно бурными, – заметил Браун.

Джего посетовал:

– Мне бы попридержать язык – так нет же, всегда я всех против себя восстанавливаю…

И меня, и Калверта обслуживал Бидвелл, но жил Калверт не по соседству со мной в первом дворике, а в старинной башне между двумя внутренними двориками, над кухней колледжа, так что окна его гостиной выходили во второй дворик – как раз туда, где располагались комнаты Винслоу. Мы договорились с Калвертом, что двадцать второго января я приду к нему сразу после ленча, и, когда я поднялся в его квартиру, он стоял за конторкой и читал какой-то манускрипт; настольная лампа, закрытая опаловым стеклянным экраном, освещала конторку мягким рассеянным светом.

– А я все поглядываю на лестницу Винслоу, – сказал Рой. – Пока никто не появлялся.

– Подожди-ка минутку, – добавил он, – я сейчас дочитаю, тут говорится про неизвестного мне мученика.

Через несколько минут он подошел к окну, и мы вместе принялись вглядываться в ростепельную январскую мглу. Напротив его окна возвышался поразительно изящный домик со служебными квартирами Винслоу, Кристла и Пилброу. Пилброу жил здесь уже пятьдесят лет и говорил, что этот домик до сих пор действует на него так же умиротворяюще, как и тогда, когда он увидел его в первый раз.

Было двадцать пять минут третьего.

– Пора бы уже появиться нашим врагам, – заметил Рой.

И сейчас же из первого дворика неспешно вышел Винслоу. Он, как и обычно, был без пальто, в черном пиджаке и полосатых брюках – пальто он надевал только уходя из колледжа. Его странно большие ступни тяжко и уверенно попирали каменные плиты.

– Ага, главный враг появился, – сказал Рой. – Ну и глупо же он будет выглядеть, если никто к нему не придет!

Роя томило нервическое нетерпение, но тревоги он не чувствовал. Фактически он почти никогда не тревожился – даже зная, что его ждут самые неприятные новости, – вместо тревоги или беспокойства он ощущал только нетерпеливую возбужденность. Вот и сейчас ему не терпелось поскорее узнать, сколько у Джего противников.

Винслоу скрылся за своей дверью.

– Да, ядовитый тип, – сказал Рой. – Но мне он все равно нравится. Да и тебе, как я замечаю, тоже.

Деспард-Смит, в шляпе англиканского священника и длинном пальто, появился почти сразу же после Винслоу – он вышел из третьего дворика.

– Этого следовало ожидать, – сказал я.

– Было бы гораздо хуже, если б он скрыл свои намерения, – заметил Рой.

Через несколько секунд тем же путем, что шел Винслоу, стремительно прошагал Фрэнсис Гетлиф.

– Он-то мог бы быть и поумнее, – сказал Рой.

– У него есть веские причины не поддерживать Джего.

– А по-моему, он превращается с годами в ограниченного ортодокса.

Пробило половину третьего. Очень медленно, как бы нащупывая подошвами землю, из первого дворика вышел укутанный с ног до головы Гей, но его красные щеки ярко пылали, а борода казалась ослепительно белой.

– Господи, и этот туда же! – с досадой вскрикнул я.

Гею понадобилось несколько минут, чтобы пересечь дворик; у дверей Винслоу его окликнул вышедший из третьего дворика Найтингейл.

– Предатель? – не совсем уверенно спросил Рой.

Они о чем-то поговорили, и Найтингейл, отрицательно покачав головой, пошел дальше.

– Нет, как видишь, – ответил я.

А потом из третьего дворика появился Кроуфорд. Он опаздывал и поэтому шагал довольно быстро, но торопливости в его походке не ощущалось. «Сам жених!» – присвистнув, воскликнул Рой. Кроуфорд тоже поднялся к Винслоу.

– Интересно, Винслоу все еще надеется? – вслух подумал Рой. – Как по-твоему, может он надеяться, что сегодня ему предложат выдвинуть его кандидатуру?

– Иной раз человек на что-то надеется в глубине души, даже когда твердо знает, что никакой надежды у него нет, – сказал я.

– Именно, – согласился Рой. – Именно. Тем более что тут можно надеяться до семидесяти лет. (По Уставу ректор должен был уходить на покой в семьдесят лет.)

Больше никто не появлялся. Дворик перед нашими глазами был пуст.

– Вот, значит, и вся их партия? – спросил Рой. И сам же себе ответил: – Видимо, так.

Мы подождали еще. Пробило три четверти третьего. Через несколько минут Рой весело сказал:

– А если так, то наше дело в шляпе.

Мы все стояли у окна; ростепельная мгла сгущалась; какой-то старшекурсник с девушкой прошел в третий дворик. Внезапно осветилось окно гостиной Винслоу, резче оттенив серое безлюдье ненастного дня.

– Их там собралось всего пятеро, – проговорил Рой. – Это же чепуха. Они просто опозорятся и ничего больше.

Из квартиры Винслоу спустился Кроуфорд и быстро, но неспешно ушел в первый дворик. Когда он поравнялся с нашим окном, мы увидели сверху его лицо – как и обычно, совершенно бесстрастное.

– Жениха одобрили и попросили пока удалиться, – сказал я.

– Интересно, как он оценивает свои возможности? – проговорил Рой. И добавил: – Ну, а Винслоу теперь даже и в глубине души надеяться не на что.

– Да, не хотелось бы мне сегодня сидеть рядом с ним за обедом, – сказал я.

– А надо пойти в трапезную пораньше, – отозвался Рой. – Чтобы обезопасить себя.

Я улыбнулся. День клонился к вечеру, напротив ярко светилось одно окошко.

– Вот, значит, как, старина, – подытожил Рой, отвернувшись наконец от окна. – Все складывается просто замечательно. Похоже, что победа нам обеспечена.

– Нужно предупредить Артура Брауна, – сказал я. Телефон у Роя стоял в спальне возле кровати, я снял трубку и позвонил Брауну. «Откуда вы знаете, сколько их там собралось? – со своей обычной осмотрительностью спросил тот. – Как, собственно, вам удалось их пересчитать?»

Я объяснил Брауну, что мы наблюдали за квартирой Винслоу из Роева окна. Удовлетворенный моим ответом, он попросил еще раз перечислить имена собравшихся.

– Зато у нас, кажется, создалась довольно крепкая партия, – сказал он. – Ну, а на всякий случай надо нам в ближайшее время собраться у меня за ленчем. Очень, конечно, жаль, что так получилось с Геем. Интересно, кто его обработал? Они переманили к себе нашего потенциального союзника.

– Да ведь и так все хорошо, – возразил я.

– Можно даже сказать – замечательно, – согласился Браун, отбросив на секунду свою всегдашнюю сдержанность. Однако он сейчас же посерьезнел и сказал: – А впрочем, цыплят, как говорится, по осени считают, не забывайте этого, Элиот. У нас еще нет абсолютного большинства. Нам надо вести себя весьма осмотрительно. Нельзя показывать людям, что мы уверены в победе. И я думаю, вам с Калвертом не следует открывать своих сегодняшних наблюдений.

Я передал его пожелание Рою, и тот, ехидно хмыкнув, сказал:

– Уж этот добрый Дядюшка Артур! Только он один и пестует нас, как малолетних несмышленышей. Очень мне это, знаешь ли, нравится.

Он позвонил в кухню, заказал чай с горячими сдобными булочками, и мы перекусили, сидя за столиком у камина. Когда я допивал последнюю чашку, Рой, усмешливо посмотрев на меня, выдвинул ящик стола и, словно бы украдкой, достал оттуда детские кубики.

– Это я вчера их купил, – сказал он. – Мне подумалось, что они могут нам пригодиться. Теперь-то – если только Винслоу не выкинет какого-нибудь фокуса – мы, конечно, и без них обойдемся. А все же давай-ка прикинем.

Ему нравилась материальная осязаемость вещей, хотя по профессии он был всегда связан со словом. Любой другой человек просто написал бы фамилии членов Совета на листе бумаги, а вот Рой отобрал четырнадцать кубиков и аккуратно вывел на каждом имя – от Ройса до Льюка. Кубик с именем Ройса он молча отложил в сторону. Потом, мимолетно улыбнувшись, положил рядом два кубика – Джего и Кроуфорда. Найдя среди остальных Гея, Деспард-Смита, Винслоу и Гетлифа, он составил их в ряд, а семь других свалил в кучку – «пусть окончательно определятся. Тогда станет ясно, есть ли у нас абсолютное большинство».

От пяти до семи часов я занимался со своими студентами, а после занятий сразу отправился в профессорскую. Там я застал только Кроуфорда – он сидел у камина и читал университетскую газету. Ответив на его бесстрастно вежливое приветствие, я подошел к столику с вином, налил себе рюмку хереса и сел в кресло.

– Не нравится мне эта война, Элиот, – немного опустив газету и внимательно глядя на меня, сказал Кроуфорд. Он говорил о гражданской войне в Испании.

– Мне тоже, – отозвался я.

– Наши вершители истории ведут себя чрезвычайно неблагоразумно. Каждый четверг, бывая в Королевском обществе, я разговариваю с людьми, которые призваны влиять на политику. С самыми разными людьми – и всякий раз убеждаю их вдуматься в истинный смысл нынешней войны. Это наш долг – убеждать их, я знаю, но что-то не успокаивают меня мои беседы. Говоря с вами как либерал с либералом, без всякой предубежденности против вашей профессии, я должен признаться, что чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в парламенте и Министерстве иностранных дел нашлось хоть несколько человек с естественнонаучным, а не гуманитарным образованием.

Несколько минут он говорил о зимних боях в Испании. Последнее время он, как любитель, много занимался военной историей, и его мысли казались мне безупречно логичными, а суждения – здравыми и глубоко продуманными.

Вскоре пришел Джего. Увидев Кроуфорда, он на мгновение растерялся, и в его приветствии прозвучала неумеренная горячность. Ему было явно не по себе, я, пожалуй, еще ни разу не видел его таким скованным и неестественным – а все потому, вдруг пришло мне в голосу, что он уже знал о результатах сегодняшнего совещания у Винслоу. И вот, увидев неудачливого конкурента, он почувствовал себя виноватым.

Кроуфорд был невозмутим.

– Что ж, отложим наши военно-исторические изыскания, Элиот, – сказал он вставая. – Насколько мне известно, они совершенно не интересуют старшего наставника. Да и к нынешней войне он относится совсем не так, как мы. Он поймет, что правда на нашей стороне, немного погодя.

Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник.

– Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, – проговорил Кроуфорд, – потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли – и если у вас найдется несколько свободных минут, – мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться.

– Разумеется! – воскликнул Джего. – Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание.

– Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, – сказал Кроуфорд. – Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры.

Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения.

– Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, – сказал Джего.

– Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, – проговорил Кроуфорд. – Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост.

– Остается только пожелать одному из кандидатов, – с внезапной улыбкой сказал Джего, – всех достоинств его соперника.

– Не только, – бесстрастно возразил Кроуфорд. – Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным.

Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел.

– Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот!

– И непременно утратили бы кое-что другое, – сказал я.

– Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? – воскликнул Джего. – Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться?

Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор – и ничто не поколеблет в будущем.

Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу – по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, – его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего.

12. Джего кружит по дворику

На другой день после совещания наших противников, вечером, Браун пригласил меня в свою служебную квартиру, сказав, что у него уже сидит Кристл, и, когда я пришел, они увлеченно о чем-то беседовали.

– Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, – объяснил мне Браун. – Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах.

Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал:

– Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника – Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей.

– Я тоже так думаю, – проговорил Кристл.

– Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, – сказал Браун, – и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника.

– А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, – возразил Кристл. – Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы.

– И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, – сказал Браун.

– Нам надо заставить высказаться каждого человека, – добавил Кристл.

– Председательствовать придется вам, – проговорил Браун, – вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего.

– Почему это мне придется председательствовать?

– Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. – Браун улыбнулся. – И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, – сказал мне Браун, – что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения – вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, – Юстас превратился бы в его пламенного сторонника… но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть.

– Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, – сказал Кристл. – По крайней мере на сегодня.

– Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, – продолжал Браун. – Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать.

– Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, – жестко сказал Кристл. – И наши противники – тоже. Он же младенец.

Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, – он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине – и то не больше получаса – всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа.

– Не знаю, – сказал я Кристлу, – так ли уж легко склонить его на чью-нибудь сторону.

– Нет ничего легче, – уверил меня Кристл. – Что для нас, что для Винслоу.

– Мне тоже так кажется, – сказал Браун. – Думаю, что декан, совершенно прав. – И добавил: – Вот поэтому-то я и не хочу его приглашать. – Браун смущенно раскраснелся, но лицо у него было решительным и твердым. – Да-да, мне не хочется склонять его на нашу сторону. Он очень молод, он еще не утвердился у нас, и я считаю, что мы просто не имеем морального права давить на него. Я вовсе не уверен, что мы сможем предоставить ему место через шесть лет, даже если он будет работать у нас чрезвычайно успешно: в колледже уже есть один физик – Гетлиф, и я не знаю, найдем ли мы средства, чтобы учредить для Льюка постоянную должность. – Льюк и Рой Калверт были направлены в колледж на исследовательскую работу; в конце этого срока они должны были уйти, если колледж не предоставит им штатную должность. Все мы понимали, что Роя непременно зачислят в штат; но приживется ли у нас Льюк, пока еще никто не знал. – Льюку естественно примкнуть к партии Кроуфорда и Гетлифа. Они ученые, они в состоянии помочь ему, если у колледжа появится возможность взять его на постоянную работу. По-видимому, он не захочет портить с ними отношений, и мы не вправе осуждать его за это. Если бы у меня, как у этого парня, отец был портовым рабочим – хотя по нему этого вовсе не заметно, – я ни за что не стал бы рисковать, начиная свою научную карьеру. Поэтому я не стану склонять его к рискованным поступкам. Пусть сам решает, кого он будет поддерживать, мы не должны в это вмешиваться.

– Послушайте, – сказал я, – Фрэнсис Гетлиф – справедливый и беспристрастный человек…

– Согласен, – перебил меня Браун. – И я вовсе не говорю, что решение Льюка в пользу Джего непременно как-то повлияет на его судьбу. Но ему-то может казаться, что повлияет. И я, знаете ли, не возьму на себя смелость его переубеждать.

– Что ж, это сильный довод, – сказал Кристл.

– Единственное, что я могу сделать, – продолжал Браун, – это послать ему записку с извещением, что некоторые его коллеги решили поддержать на выборах Джего. Я напишу ему, что в воскресенье у нас состоится рабочее совещание, а поэтому мы приглашаем только тех, кто уже сделал окончательный выбор.

– К сожалению, я должен признать, что вы правы, – сказал Кристл.