31. «Сегодня у нас счастливый день»

Я ошибся – перемирие было нарушено ровно через сутки. По колледжу пополз слух, что Найтингейл задумал «высказаться без обиняков». Гетлиф в этот день несколько часов убеждал Льюка проголосовать на выборах за Кроуфорда – мне рассказал об этом сам Льюк, который с огромной неохотой отрывался от своих лабораторных исследований. Он заметно побледнел, под глазами у него залегли черные тени, и, передавая мне разговор с Гетлифом, он злобно пожаловался:

– Уж кто-кто, а Гетлиф-то мог бы понять, что нельзя отрывать человека от работы, когда он поймал за хвост удачу.

– У вас очень усталый вид, – заметил я.

– От работы я не устаю, – буркнул Льюк.

– И что же вы сказали Гетлифу? – спросил я.

– Все в этом дерьмовом колледже по два раза на дню меняют свои решения, – ответил мне Льюк, который немного ошалел от радостной надежды, а со мной уже довольно давно начал разговаривать без всяких церемоний. – Ну, да я-то не таковский!

Гетлиф открыто попытался переубедить Льюка, а Винслоу в тот же день – меня; их действия не вызвали у наших единомышленников никакого протеста, а вот «листовка» Найтингейла, которую он разослал всем членам Совета, – это было нечто совсем иное. В своей листовке он пересказал некоторые требования Кроуфорда к личности ректора и в конце приписал: «Многие члены Совета считают, что миссис Кроуфорд будет достойной хозяйкой Резиденции, а это, на их взгляд, очень важное обстоятельство, ибо далеко не каждый кандидат в ректоры может похвастаться подобным преимуществом».

Разослав членам Совета свою листовку, Найтингейл притих, но сторонников Джего его новая выходка возмутила до глубины души. «Сколько можно терпеть? Что он затеет завтра?» – такие вопросы я слышал десятого декабря несколько раз и был готов к откровенному объяснению в трапезной. За обедом Рой Калверт и я, двое сторонников Джего, встретились с тремя сторонниками Кроуфорда – Найтингейлом, Винслоу и Деспардом; все трое держались вместе. Я уже решил начать разговор о листовке, как вдруг, сразу после молитвы, в трапезную вошел Джего – первый раз после смерти Ройса. Найтингейл явно ожидал от него неистовой вспышки – и не дождался. Во время еды Джего спокойно разговаривал со мной и Роем, иногда обменивался вежливыми репликами с Деспардом и Винслоу, а Найтингейла просто не замечал. Ни за обедом, ни в профессорской о выборах не было сказано ни единого слова.

На следующее утро, одиннадцатого декабря, ко мне во время завтрака зашел Браун – бодрый, румяный и деловитый.

– Я тут размышлял, стоит ли нам реагировать на последний выпад Найтингейла, – сказал он, – и решил, что лучше не надо. Любой ответ только ухудшит наше положение. А кроме того, у меня появилась тайная надежда, что раз уж он начал писать, то рано или поздно скомпрометирует себя по-настоящему. Я, правда, набросал ответное письмо, да в последнюю минуту раздумал его посылать. Мне, конечно, не нравится его выходка, но, по-моему, пусть уж все идет, как идет.

– А как, по-вашему, все идет?

– Ну, разговаривая с вами, я не буду утверждать, что полностью удовлетворен нашим положением, – сказал Браун. – Зато в разговорах с противниками и мне и вам следует утверждать именно это. А в разговорах с нашими союзниками, – он внимательно посмотрел на меня, – нам, пожалуй, следует утверждать это еще решительней. Если же говорить откровенно, то события развиваются не совсем так, как мне хотелось бы. Я до сих пор не получил ответа от Юстаса Пилброу, хотя отправил ему телеграммы – по всем известным мне адресам – сразу после кончины бедняги Ройса. А вчера телеграфировал ему еще раз. В общем, я поверю, что Пилброу примет участие в голосовании, только когда увижу его здесь.

– Кроме того, нас постигла еще одна неудача, – добавил Браун. – Вчера мы с Кристлом опять попытались переубедить Гея. И ничего не добились. Переубедить-то его можно, я уверен в этом, но сейчас он думает только о том, что ему, видите ли, надо руководить колледжем, и ни о чем другом говорить не желает. Он опять читал нам Устав. Короче, ничего у нас не получилось.

– Вам не следовало идти к нему без меня, – раздосадованно проговорил я.

– Мне очень хотелось, чтобы со мной пошел Кристл, – сказал Браун. Он заметил мою досаду – я был уверен, что они не сумели найти верного тона, разговаривая с Геем, – и поэтому откровенней, чем обычно, высказался о Кристле. – Думаю, что нам обязательно надо было подогреть его интерес к предвыборной борьбе. Он с самого начала относился к ней без должного энтузиазма. Я как-то упустил из виду его неуравновешенность…

Зазвонил телефон. Не у меня ли мистер Браун? Его разыскивает мистер Кристл. Браун предложил пойти к нему. Нет-нет, господин декан уже на пути к вам, мистер Элиот.

Кристл пришел через несколько минут – энергичный и радостный.

– Сегодня у нас удачный день, – сказал он еще на пороге.

– Что случилось? – встревоженно спросил Браун.

– Пока я не могу сообщить вам всех подробностей, – ответил Кристл. – Он наслаждался своей тайной. – Сейчас я могу только сказать, что Деспард получил с первой почтой письмо от сэра Хораса. По меньшей мере приятное, знаете ли, письмо. Есть в нем, правда, кое-какие странности – ну, да скоро вы все сами узнаете. Я с удовольствием пересказал бы вам содержание письма прямо сейчас, но Деспард показал мне его неофициально.

– Прекрасная новость! – воскликнул Браун.

– Деспард предполагал обнародовать это письмо только после выборов, – сказал Кристл. – Но я объяснил ему, что такое важное известие ни в коем случае нельзя держать в секрете. Я прямо объявил ему, что не могу этого допустить. Я сказал, что если он откажется созвать неофициальное собрание, то я сам оповещу членов Совета о письме сэра Хораса.

Браун с приветливой улыбкой смотрел на своего торжествующего друга.

– Прекрасно, – повторил он.

– Так мы и условились, – сказал Кристл. – Я зашел в секретариат и договорился, что они разошлют записки всем членам Совета. Деспард не решился проводить неофициальное собрание в профессорской, а поэтому оно состоится у меня. Уверяю вас, Браун, мы добились крупного успеха. Сегодня у нас счастливый день.

Я пришел к Кристлу в начале третьего; в его гостиной уже стояло вокруг стола двенадцать стульев. Около половины третьего у него собралось десять человек; Льюк с раннего утра был в лаборатории и не получил извещения; Гей тоже не явился, и я подозревал, что Кристл вовсе не настаивал, чтобы ему вовремя доставили извещение. Все, кроме Кристла, расселись вокруг стола, а он, стоя, проговорил:

– Пора начинать, господа. Предлагаю поручить председательство мистеру Деспарду.

Браун поддержал Кристла, остальные неясным гулом выразили свое одобрение, но Деспард сказал:

– Я должен довести до вашего сведения, господа, что нынешнее собрание никак не укладывается, на мой взгляд, в рамки наших традиций. Передо мной стоит трудноразрешимая задача. С одной стороны, я считаю себя б-безусловно обязанным сообщить вам о письме, которое я получил сегодня утром. А с другой стороны, мне совершенно очевидно, что я получил это письмо из-за неосведомленности отправителя, все еще считающего меня заместителем ректора. Я, признаться, не совсем понимаю, как нам следует реагировать на официальные известия, когда у нас нет официального руководителя. Мне, господа, неясно, на что мы должны решиться.

Наконец Деспарда уговорили возглавить собрание. («Что он и собирался сделать с самого начала», – шепнул мне Рой.) Деспард сказал:

– Поскольку нынешнее собрание не укладывается в рамки наших традиции, я как частное лицо прочитаю вам пришедшее на мое имя письмо. Мне представляется, что мы не имеем права давать на него официальный ответ, а в неофициальном ответе должны указать, что я уже не заместитель ректора и что, как только новый ректор будет избран, письмо сразу же положат ему на стол. А теперь о самом письме. Его прислал в колледж сэр Хорас Тимберлейк, родственник одного из наших недавних питомцев, если я не ошибаюсь. В связи с этим письмом нашему Совету предстоит решить несколько сложнейших задач… впрочем, судите сами, господа, я прочитаю вам письмо:

Когда Деспард-Смит замолчал, кто-то опять удивленно присвистнул. Все посмотрели на Роя – он был очень серьезен. Комнату заполнил шум взволнованных голосов. Молчал только Винслоу; во время чтения он сидел, опустив голову, и сейчас даже не пошевелился.

– Это самое большое пожертвование в истории колледжа! – не в силах больше сдерживаться, воскликнул Кристл. – Этот день долго не забудется!

– Нас, однако, ждут серьезные трудности, – сказал Деспард. – Я уверен, что нам придется тщательно все взвесить, прежде чем мы решимся принять это предложение.

– Ну, я полагаю, что так или иначе мы его все же примем, – заметил Кроуфорд; раньше я никогда не слышал в его репликах иронии. – Поздравляю вас, Кристл. Насколько я понимаю, этой удачей мы обязаны вам, и вы, конечно, заслуживаете сердечной благодарности всего колледжа. Я как ученый предвижу беспрецедентный рывок в наших научных исследованиях.

– Прекрасное достижение, Кристл, – поддержал Кроуфорда Гетлиф. – Колледж теперь неузнаваемо изменится. Прекрасное достижение.

– Я не могу принять ваши поздравления исключительно на свой счет, – сдержанно, но радостно сказал Кристл. – Фактически поздравлять следует совсем другого человека – Брауна. Это он пестовал юного Тимберлейка. Он обхаживал сэра Хораса. Так что благодарить-то мы должны Брауна. Без него сэр Хорас, может быть, даже и не подумал бы о пожертвовании.

– Справедливость принуждает меня не согласиться с вами, – благодушно и с удовольствием начал Браун ответную серию комплиментов. – Коллеги совершенно правы, считая, что этим изумительно щедрым пожертвованном мы целиком и полностью обязаны Кристлу, а я со своей стороны осведомлен об этом лучше, чем кто-нибудь другой. И если б вы, господа, знали, сколько времени и энергии затратил наш уважаемый декан, чтобы добиться этого дара, то благодарили бы его еще горячее. Я уверен, что поразительная самоотверженность и несравненное мастерство в устройстве необычайно тонких дел ставят нашего декана в один ряд с самыми щедрыми жертвователями.

– Я совершенно согласен с наставником, – проговорил Кроуфорд; Фрэнсис Гетлиф и остальные дружно поддержали его.

– Однако мы должны выразить глубочайшую признательность и коллеге Брауну, – сказал Джего. Все, и я в том числе, горячо поздравили Брауна; даже Найтингейл буркнул что-то доброжелательное. Рой Калверт ухмыльнулся.

– Еще бы старику не раскошелиться – после стольких-то бесплатных обедов, – заметил он. – Интересно, долго бы мы его кормили, если б он продолжал водить нас за нос?

– Не вам его упрекать, – с осуждением сказал Кристл, раздосадованный Роевой неблагодарностью.

– Вы правы. – Рой по-прежнему ухмылялся. – А все-таки интересно – сколько времени мы стали бы кормить его даровыми, обедами, если б он продолжал потчевать нас завтраками?

– Он собирается вложить деньги в ваши исследования, – упрекнул Роя Кроуфорд.

– Именно. А уж я постараюсь израсходовать эти деньги до последнего пенни.

Винслоу упорно молчал. Собравшиеся обменивались негромкими репликами, в которых слышались неопределенные опасения, радостная удовлетворенность и завистливое недовольство тем, что сэр Хорас слишком явно выделил Роя; Браун, Джего и я искренне радовались. Винслоу продолжал молчать. Потом, когда шум ненадолго утих, он посмотрел на нас из-под тяжелых полуопущенных век и проговорил:

– Должен признаться, что я не слишком хорошо понял смысл этого замечательного письма. Рассуждения нашего почтеннейшего благотворителя скорее затемняют, чем проясняют сущность того, что он намеревается сообщить. Однако мне показалось – поправьте меня, если это не так, – что кое-кто из моих коллег уже обсуждал с сэром Хорасом его предполагаемое пожертвование.

– Очень неопределенно и в самом общем виде, – поспешил успокоить его Браун. – Или, говоря иначе, мне, как, наверно, и декану, при встречах с сэром Хорасом приходилось отвечать на множество его вопросов – ведь промолчать было бы просто невежливо.

– Да, промолчать вы, конечно, не могли, любезнейший наставник, – сказал Винслоу. – И я так понимаю, что вы с деканом были вынуждены обсуждать финансовое положение колледжа?

Рой принялся что-то писать на клочке бумаги. Он передал мне свою записку, и я прочел: «Этот удар его добьет».

– Ради бога, не подумайте, что мы считаем себя специалистами по финансам, – ответил Браун. – Я очень уважаю проницательность декана в денежных делах, но если б мы решили, что сэр Хорас собирается предложить нам определенную финансовую помощь, то мы немедленно обратились бы к вам.

– Само собой разумеется, – поддержал Брауна Кристл.

– Я совершенно ясно помню, – продолжал Браун, – что декан как-то советовался со мной о смысле вопросов сэра Хораса. «Вряд ли он говорит о деньгах, – сказал мне тогда декан. – Если б он заговорил о деньгах, – слова декана накрепко врезались в мою память, – я сейчас же обратился бы к нашему казначею».

– Очень впечатляющие воспоминания, – заметил Винслоу. – И они становятся особенно впечатляющими, когда думаешь о том, «сколько времени и энергии затратил наш уважаемый декан» на сэра Хораса, даже не помышляя о финансовой поддержке для колледжа.

– Уверяю вас – декану, так же как и мне, будет очень горько, если вы подумаете, что мы намеренно присвоили себе ваши полномочия. Только необычайные обстоятельства…

– Я, знаете ли, всегда считал себя весьма посредственным казначеем, – проговорил Винслоу. – Теперь мне очевидно, что со мной согласны и мои коллеги. Значит, я не заблуждался на свой счет. И это послужит мне некоторым утешением, когда я уйду в отставку.

Деспард-Смит сказал:

– Надеюсь, вы не думаете…

– Я не думаю, – перебил его Винслоу, – я ужо решил. Рачительного финансиста из меня не получилось. Совету пора найти казначея, который в состоянии приносить пользу колледжу. Я гораздо больше верю в финансовые способности декана или наставника, чем они в мои; и у них есть к этому основания.

– Не могу поверить, – проговорил Кристл; Браун пробормотал, что он тоже не может этому поверить.

– К-катастрофически необдуманный поступок, – сказал Деспард-Смит.

Послышались возгласы сожаления, кто-то выразил надежду, что Винслоу еще опомнится, – так всегда реагировали в колледже на чье-нибудь заявление об отставке. Однако сегодня этот ритуал занял очень немного времени, и, как мне показалось, все почувствовали явное облегчение. Деспард вспомнил, что по Уставу утвердить отставку члена Совета может только ректор.

– Так пусть новый ректор начнет свою деятельность с этого приятного распоряжения, – сказал Винслоу. Его злобный сарказм всех покоробил, и когда кто-то еще раз предложил ему подумать, то было ясно, что это сказано только из вежливости. Отставка Винслоу никого не огорчила. И вдруг Джего воскликнул:

– Это отвратительный обмен!

– О чем вы? – спросил его Кроуфорд.

– О том, что мы готовы променять замечательного казначея на благотворительность жалкого богача. Я не могу с этим примириться!

– Мы ни о каких обменах не помышляли, – резко сказал Кристл.

– И все-таки это отвратительно! – Джего повернул голову к своему давнему недругу. – Винслоу, вы не можете себе представить, как мы огорчены вашим уходом! Если б вы поставили нас перед выбором, мы бы сделали его не колеблясь. Сэру Хорасу пришлось бы искать иное применение своим деньгам. Мы никогда не забудем ваших заслуг. Какую бы должность вы ни занимали, это неизменно приносило колледжу пользу. А за десять лет, что вы проработали казначеем, финансовое положение колледжа чрезвычайно упрочилось.

Говоря о первом распоряжении нового ректора, Винслоу саркастически улыбался; сейчас он выглядел удрученным и растерянным.

– Да только я-то тут ни при чем, – сказал он.

– Но, может быть, вы все-таки передумаете? – вскричал Джего.

Винслоу отрицательно покачал головой.

Вскоре собрание закончилось, и мы с Роем решили прогуляться по парку. Подступал вечер, сгущался холодный туман; черные стволы деревьев прорисовывались в сумерках, как на японском гравюре. Мы заговорили о сегодняшнем собрании. Затаенная неприязнь Роя к некоторым из наших коллег переродилась сейчас в холодное торжество: он попытался изобразить, какие у них были физиономии, когда они услышали, что шестая часть-дара предназначается персонально ему.

– Сэр Тимберлейк, оказывается, – шутник, – сказал Рой. И добавил: – А мне, значит, придется стать теперь респектабельным и самодовольным. Так или иначе, а они меня доконали.

Мы углубились в «дикий» парк, и я заговорил о Винслоу. Рой нахмурился. Нам обоим было грустно: мы в общем-то симпатизировали казначею, а поэтому нас огорчило его падение и восхитила безоглядная выходка Джего. Восхитила, но и встревожила. Он вел себя последнее время крайне безрассудно, и ему следовало поостеречься.

– Вечно он перегибает палку, – с раздражением заметил Рой. – У него нет чувства меры. Взять хотя бы его сегодняшние вопли насчет замечательных казначейских достижений Винслоу. Ну что за чепуха! Винслоу был даже не посредственным, а просто дрянным казначеем. Кристл справился бы с этими обязанностями в десять раз лучше. Да что там Кристл – я и то был бы прекрасным казначеем. Впрочем, меня-то они на эту должность ни за что не назначат. Я для них ненадежный.

Все это звучало несколько странно, но было правдой.

И тут вдруг из тумана бесшумно вынырнул сам Винслоу – сырая нескошенная трава глушила его тяжелые шаги.

– Это вы, Винслоу? – окликнул его Рой. – А мы именно о вас и говорим.

– Ну, что обо мне можно сказать!

– О вас-то как раз многое можно сказать, – заметил Рой.

– Чем вы собираетесь заняться на покое? – спросил я.

– Ничем. Мне уже поздно начинать что-нибудь новое.

– У вас будет много свободного времени, – сказал я.

– Да у меня как-то всегда было много свободного времени. Только вот не шло мне это впрок. Я ведь никогда не считал себя дураком. Больше того, глядя на своих коллег, я частенько поражался собственной мудрости. Но мне так и не удалось сделать ничего стоящего.

Мы с Роем посмотрели друг на друга и поняли, что нам лучше промолчать. Никакие слова утешить его сейчас не могли. Ему было полезно заглянуть правде в глаза.

Мы брели втроем по парку в туманной тишине декабрьских сумерек. Деревья и кусты, словно живые, выступали из туманной тьмы; дойдя до каменной ограды, мы повернули обратно. Когда мы второй раз пересекли парк, Рой спросил Винслоу о Дике.

– Он только что обручился, – ответил казначей. – Мы едва знакомы с его невестой. Нам остается только надеяться, что все у них будет хорошо.

Винслоу говорил спокойно, нежно и открыто. Он очень тяжело переживал неудачи сына, но по-прежнему любил его. Я видел, что он думает о приближающейся женитьбе с радостью и надеждой.

32. Добродетели противников

После прогулки Рой предложил Винслоу посмотреть какой-нибудь фильм. Тот удивленно пробурчал, что не был в кино уже много лет, но его определенно обрадовало предложение Роя, и через несколько минут они распрощались со мной, а я отправился к Брауну.

Я считал, что смогу переубедить Гея, и хотел поговорить об этом с Брауном наедине. Но у него сидел Кристл – далеко не такой оживленный, как утром или на собрании. Он мрачно попыхивал трубкой и, когда Браун открыл бутылку мадеры, объявив, что «за здоровье сэра Хораса надо выпить по-настоящему хорошего вина», улыбнулся словно бы через силу. Ему казалось, что его победу недооценили – это очень часто случается с победителями.

Он равнодушно выпил вино, глубоко затянулся и, на полуслове прервав нашу беседу, спросил у Брауна:

– Так что вы думаете о собрании?

Кристл нуждался в поддержке, и Браун сразу же это почувствовал.

– По-моему, на собрании наши коллеги единодушно отметили, что вы оказали колледжу неоценимую услугу.

– А по-моему, они единодушно решили, что ничего замечательного не произошло.

– Вы ошибаетесь, уверяю вас, – сказал Браун.

– Мало этого – они считают, что мы недостойно обошлись с Винслоу, – проговорил Кристл. И оскорбление добавил: – А Джего меня просто поражает.

– Он хотел смягчить удар, ничего больше, – сказал Браун.

– А заодно решил произвести на избирателей благоприятное впечатление, – предположил я. – Решил сделать благородный жест. Ему надо завоевывать популярность: выборы-то на носу.

– Правильно, – энергично поддержал меня Браун, прекрасно понимая, что я говорю чепуху: нам надо было утихомирить Кристла. – И я очень рад, что он начал серьезно готовиться к выборам.

– Не верю я в это, – буркнул Кристл.

– У него ведь очень нелегкий характер, – сказал я.

– Ну, с этим-то я, положим, согласен, – проговорил Кристл. – Вполне согласен. – Он внимательно посмотрел на нас и, помолчав, медленно сказал: – Временами я, знаете ли, очень понимаю наших противников. Он донельзя переменчив. Иногда он ведет себя превосходно, я но спорю. А иногда становится совершенно невыносимым. Между нами говоря, временами я думаю, что мы сделали неправильный выбор. А вы? – Он поглядел сначала на Брауна, потом на меня.

– Я – нет, – решительно и твердо ответил Браун.

– В ваших рассуждениях есть логика, – сказал я. – Но я все это обдумал заранее, когда решал, кого поддерживать. И меня его недостатки не отпугнули. Я уверен, что сделал правильный выбор.

– Так же уверены, как и раньше?

– Даже тверже.

– Надеюсь, вы правы, – пробормотал Кристл.

И нарочито небрежно добавил:

– Только вряд ли нам удастся провести его в ректоры.

– Не понимаю вас, – остро глянув на Кристла, но совершенно спокойно проговорил Браун.

– А вы получили телеграмму от Пилброу?

– Пока нет.

– Ну вот. Я поверю, что он тут, только когда увижу его. А это может случиться очень не скоро.

– Что-то раньше я не замечал у вас склонности к поспешным выводам, – хмуро сказал Браун.

– А я вот считаю, что, узнав о болезни Ройса, мы сделали слишком поспешный выбор, – проговорил Кристл. – Люди до сих пор еще не осознали, какого замечательного руководителя потерял наш колледж.

– Но это вовсе не значит, что сейчас мы должны делать поспешные и опрометчивые выводы, – заметил Браун.

Кристл сказал:

– Вы ведь и сами не отрицаете очевидных фактов. Да их и невозможно отрицать.