Снегов Сергей Александрович
      ЛЮДИ КАК БОГИ
      Книга первая
      ГАЛАКТИЧЕСКАя РАЗВЕДКА
      Из Фраскатти в старый Рим
      Вышел Петр Астролог.
      Свод небес висел над ним,
      Будто черный полог.
      Он глядел туда, во тьму,
      Со своей равнины.
      И мерещились ему
      Странные картины.
      Н. Морозов
      я человек: как бог, я обречен
      Познать тоску всех стран и всех времен.
      И. Бунин
      Часть первая
      ЗМЕЕДЕВУШКА С ВЕГИ
      1
      Для меня эта история началась с того, что на второй день после возвращения на Землю, во время прогулки над кратерами Килиманджаро, я повстречал Лусина верхом на огнедышащем драконе.
      я не люблю летать на драконах. В них есть что-то от древнего театра. А неповоротливых пегасов я попросту не терплю. На Земле для полетов я беру обычную авиетку - так и надежней и удобней. Но Лусин без драконов не мыслит передвижения. В школе, когда эти неповоротливые чудовища лишь входили в моду, Лусин вскарабкался на учебном драконе на Джомолунгму. Дракон вскоре подох, хоть был в кислородной маске, а Лусину запретили месяц появляться в конюшне. С той поры прошло пятнадцать лет, но Лусин не поумнел.
      Он твердит, что в нем играет душа его предков, обожествлявших эти странные существа, по-моему же, он оригинальничает. Андре Шерстюк да он готовы вывернуться наизнанку, лишь бы чем-нибудь поразить, - такой уж это народ!
      И когда с Индийского океана понесся крылатый змей, окутанный дымом и пламенем, я сразу понял, что на нем Лусин. Лусин выкрикнул приветствие и приземлился на обрыве кратера Кибо. я покружился в воздухе, рассматривая его зверя, потом тоже сел. Лусин побежал ко мне, мы сердечно пожали друг другу руки. Мы не виделись два года. Лусин наслаждался моим удивлением.
      Дракон был крупный, метров на десять. Он бессильно распластался на камнях, устало закрыл выпуклые зеленые глаза, его худые бока, бронированные оранжевой чешуей, вздувались и западали, крылья подрагивали. Над головой зверя клубился дым, при выдохе из пасти вырывалось пламя. Огнедышащие драконы были мне внове.
      - Последняя модель, - сказал Лусин. - Два года выводил. Инфовцы хвалят. Хорош, нет?
      Лусин работает в Институте Новых Форм - ИНФе - и не устает хвастаться, что у них создают живые новообразования, до каких природа не доберется и за миллиард лет. Кое-что, например говорящие дельфины, у них и вправду получалось неплохо. Дымящий, как вулкан, змей не показался мне красивым. Правда, летает он красиво, этого не буду отрицать.
      И пегасы, и драконы в воздухе чувствуют себя хорошо.
      Лусин объяснял, что при работе мышц у них развивается антигравитационное поле, отчего они теряют добрых девять десятых веса. Но мне все равно странно глядеть, когда такие массивные животные легко устремляются вверх. Драконы обычно довольно медлительны. А у этого мне не понравился дым, хотя Лусин сказал, что и дым и пламя созданы у них лишь для красоты, вроде как оперенье у павлина: и не жжет, и не пачкает.
      - Вся эта бутафория ни к чему. Если, конечно, вы не задумали пугать им детишек.
      Лусин любовно похлопал дракона по одной из его лягушачьих ног.
      - Эффектен. Повезем на Ору. Пусть смотрят.
      Меня раздражает, когда говорят об Оре. Половина моих друзей летит туда, а мне не повезло. Меня бесит не их удача, конечно, а то, что они превращают интереснейшую встречу с обитателями иных миров в примитивную выставку игрушек. Каких только изделий не тащат на Ору!
      - Чепуха! Никто там не взглянет на твое ископаемое. Каждый звездожитель сам по себе удивительней всех ваших диковинок. Думаю, машины заинтересуют их куда больше.
      - Машины - да! Звери - тоже да. Все - да!
      - И ты - да! - передразнил я. - Вот уж образец человека пятого века: рыжеволосый, рыжеглазый, рост метр девяносто два, одинок. Как бы там в тебя не влюбилась мыслящая жаба. И на драконе не удерешь!
      Лусин улыбнулся и покачал головой:
      - Завидуешь, Эли. Древнее чувство. До драконов. Понимаю. Сам бы на твоем месте.
      Лусин говорит словно иероглифами. Мы привыкли к его речи, но незнакомые не всегда его понимают. Его укор расстроил меня, я с возмущением отвернулся.
      Лусин положил мне руку на плечо.
      - Спроси - как? - попросил он печально. - Интересно.
      я кивнул, чтобы не огорчать Лусина равнодушием. Из рассказа я понял, что в легких у дракона синтезируются горючие вещества и что самому дракону от этого тоже ни холодно ни жарко.
      Лусин работает над темой "Материализация чудовищ древнего фольклора", огнедышащий дракон - четвертая его модель, следующие за ней формы - крылатые ассирийские львы и египетские сфинксы.
      - Хочу бога Гора с головой сокола, - сказал Лусин. - Еще не утверждено. Надеюсь.
      я вспомнил, что Андре везет на Ору сочиненную им симфонию "Гармония звездных сфер" и что первое исполнение симфонии состоится сегодня в Каире. я с сомнением отношусь к музыкальным способностям Андре, но лучше уж музыка, чем дымящиеся змеи.
      Лусин вскочил.
      - Не знал. Летим в Каир. я впереди. До ракетной станции.
      - Сам наслаждайся ядовитыми парами своего урода, - сказал я. - А я по старинке: раз, два, три - и ста километров нет!
      Мне удалось обогнать Лусина минут на двадцать. Пока он выжимал из своего оранжевого тихохода последние километры, я договорился, чтоб дракона покормили в "Стойле пегасов".
      На ракетной станции была конюшня крылатых коней - специально для туристов. Просьбу мою встретили без энтузиазма, особенно когда узнали, что змей огнедышащий. Задиристые пегасы ненавидят смирных драконов и, чуть их заметят, сейчас же яростно обрушиваются сверху. Конечно, ни копыта, ни зубы ничего не могут поделать с чешуей, но вздорные лошади упрямо штурмуют до изнеможения. Не понимаю, что побудило когда-то греков избрать для поэтических полетов этих все-таки быстро устающих в воздухе животных. я предпочел бы устремляться в художественные высоты на кондорах и грифах - те поднимаются выше и отлично парят над землей.
      я помахал рукой медленно приближающемуся Лусину.
      - Торопись, а то опоздаем! Можешь оставить своего вулканоподобного детеныша здесь. Пегасов к нему обещали не подпускать.
      2
      Первым, кого мы повстречали в Каире, был Аллан Круз, тоже из школьных товарищей. Он прилетел часа за два до нас и шел с чемоданом из Палаты Звездных Маршрутов. В чемодане у него, как всегда, книги. Аллан обожает это старье. В этом отношении он схож с Павлом Ромеро - тот тоже не отрывается от книг. Павлу они требуются по роду занятий, Аллан же возится с ними для забавы. Острее ощущаешь современность, когда поглядишь рассыпающиеся журналы двадцатого века, говорит он, посмеиваясь.
      Он или сердится, или хохочет, гнев и радость - не крайние, а соседствующие состояния его психики. Если он не возмущен, то ликует - от одного того, что не возмущен. Узнав, куда мы идем, он остановился.
      - Да зачем было мчаться в Каир? Включили бы концертный зал и наслаждались музыкой издалека.
      я потянул его за рукав. Не люблю, когда люди ни с того ни с сего замирают на полушаге.
      - Симфонию Андре надо слушать в специальных помещениях. Его музыка не удовольствие, а тяжелая физическая работа.
      Аллан пошел с нами.
      - Мне надо поговорить с Андре, - сказал он грозно. - Последняя модель его портативных дешифраторов никуда не годится.
      - Умерь шаг и не махай чемоданом перед моим носом. У тебя там, наверно, килограммов пятьдесят?
      - Шестьдесят три. Послушайте, какой конфуз приключился с нами на Проционе из-за легкомыслия Андре.
      О конфузе на Проционе мы уже знали. Экспедиция Аллана испытывала облегченную модель Звездного Плуга. В окрестностях Солнечной системы разгоняться запрещено, и одиннадцать с половиной светолет пути они проделали за тридцать девять ходовых суток. В созвездии Малого Пса тоже усердствовать не пришлось, там они обгоняли свет всего в сто раз. Зато именно в этом созвездии, в планетной системе Проциона, они, так и не узнав сами, совершили наконец предсказанное пять столетий назад открытие - обнаружили мыслящие мхи. На второй из трех планет Проциона не хватало света и тепла и скалы покрывал рыжий мох. Астронавты ходили по мхам. Изучали их приборами. Но нашли лишь, что от растений исходят слабые магнитные волны. А когда экспедиция возвратилась на Землю, Большая Академическая машина расшифровала, что записанные излучения речь. Удалось разобрать предложения: "Кто вы такие? Откуда? Как вы развили в себе способность передвижения?"
      Неподвижные мхи больше всего поразило человеческое искусство ходьбы.
      - Во всем виноват дурацкий ДП-2! - гремел Аллан на всю улицу. Он всегда говорит очень громко. - Он, конечно, лучше наручных дешифраторов, те годятся лишь для бесед с собаками и птицами. Но для трудных случаев прибор Андре не годится. Совершенно беспомощная машина, а выдана за последний крик техники!
      Аллан вдруг снова остановился. я хотел еще нетерпеливей дернуть его за рукав, но меня поразило выражение его лица.
      - Совсем забыл, братцы! - сказал он и оглянулся, как бы боясь, что кто-то подслушает. - В Палате Звездных Маршрутов сегодня получено удивительное сообщение. Толком никто ничего не знает, а в общих чертах - открыты новые разумные существа. Что-то вроде людей. И, похоже, в их обществе свирепствуют междоусобные войны куда посерьезней, чем древние человеческие.
      Сейчас мне странно то безразличие, с каким мы слушали Аллана. Вся история человечества переламывалась - теперь это ясно каждому школьнику. А мы с Лусином даже не поинтересовались, кто доставил информацию и чем именно новооткрытые существа похожи на людей. я лишь высказал предположение, что они обитают далеко от ближайших звезд: в нашем районе Галактики ни о чем похожем еще и не слыхано было.
      - Не знаю, - ответил Аллан. - Большая Академическая второй день обсчитывает полученную информацию. Завтра-послезавтра нас ознакомят с результатами обработки.
      - Подождем до завтра, - сказал я. - А если и до послезавтра, так я тоже стерплю.
      Лусин был того же мнения. Концерт Андре занимал его больше, чем информация о последних открытиях. В эти месяцы перед совещанием на Оре мы только и слышали, что о новых разумных существах, обнаруживаемых звездными экспедициями. Мы как бы потеряли ощущение необычности. Удивительное стало обычным.
      - Толпа! - сказал Лусин, ткнув вперед пальцем. - Мест не хватит. Поторопимся.
      Мы прибавили шагу. Огромный Аллан вынесся вперед. Он и в школе ходил быстрее всех, в его шаге метр и две десятых. я крикнул:
      - Захвати для нас с Лусином два местечка рядом с собой!
      В концертный зал вливалось два потока людей. Западные двери были к нам ближе, и мы направились туда.
      Аллан проник в голову потока, под прикрытием его широкой спины двигался Лусин, за Лусином я. У дверей случилась неприятность, порядком попортившая мне настроение.
      Какая-то худощавая некрасивая девушка резко отодвинулась от пробивающего себе дорогу Аллана, и на нее налетел я. Она с негодованием обернулась. У нее была тонкая высокая шея и темные глаза.
      - Грубиян! - сказала она. Голос у нее был мелодичный, низкого тона. Лицо ее портили широкие брови, такие же черные, как глаза.
      - Вас тоже не обучали вежливости! - огрызнулся я, но она, похоже, не услышала.
      В зале, сидя между Лусином и Алланом, я раза два вставал и осматривался, отыскивая эту худощавую девушку. Но среди двадцати восьми тысяч человек, заполнивших концертное помещение, обнаружить ее было непросто.
      3
      - Андре! - сказал Лусин. - Вот чудак!
      Андре и на концерте не удержался от озорства. Вместо того чтобы показаться на стереоэкране и оттуда улыбнуться публике, он вышел на сцену. Человек казался крохотным на пустой площадке. Он произнес речь: что-то о Земле и звездах, небожителях и людях, полетах и катастрофах - все это, мол, отражено в его космической симфонии.
      Мне так это надоело, что я крикнул: "Хватит болтовни!" Если бы я знал, что усилители настроены на все звуки в зале, я бы вел себя поосторожней. Мой голос оглушительно отразился от потолка, в ответ понесся такой же громовый хохот. Андре, не смутившись, весело воскликнул:
      - Будем считать ваши нетерпеливые крики увертюрой к симфонии!
      После этого он исчез, и грянула музыка звездных сфер. Прежде всего мы провалились. Мы неподвижно сидели в своих креслах, от неожиданности вцепившись в ручки, и вместе с тем ошалело неслись вниз. Состояние невесомости наступило так внезапно, что у меня защемило сердце.
      Думаю, другие чувствовали себя не лучше.
      А потом зазвучала тонкая мелодия, в воздухе поплыли клубящиеся разноцветные облака, и возвратилась тяжесть. Мелодия усиливалась, электронный орган гремел во все свои двадцать четыре тысячи голосов, цветовые облачка пронизало неистово пляшущее сияние, все пропало в кружащемся многокрасочном дожде искр, не было видно ни стен, ни потолка, ни дальних соседей, а ближние вдруг превратились в какие-то факелы холодного света. И тут свет стал теплеть, мелодия убыстрилась, увеличилась тяжесть, в воздухе волнами пронеслась жара. я уже собирался сбросить пиджак, как вдруг зал озарила синяя молния, все вокруг запылало зловещими фиолетовыми пламенами и нестерпимо ударил ледяной ветер. Никто не успел ни отвернуться, ни защитить лицо руками. Оледенение разразилось под свист и жужжание электронных голосов. Перегрузка быстро увеличивалась, легким не хватало кислорода. Снова взревели трубы, запели струны, зазвенели медь и серебро, в фиолетовой тьме зажглись оранжевые языки. Ледяное дыхание сменилось волнами теплоты, перегрузка падала, превращаясь в невесомость. Воздух, ароматный и звучный, сам лился в горло, голова кружилась от тонких звуков, нежных красок, теплоты и легкости в теле.
      Так повторялось три раза - багровая жара под грохот труб и невесомость, стремительно нарастающий, пронзительно синий холод под перегрузку, почти удушье, мелодичное розовато-оранжевое возрождение, овеянное теплотой. А потом в последний раз ударил мороз, промчалась жара, и уже по-обычному солнечно вспыхнул потолок концертного зала. Первая часть симфонии кончилась.
      Со всех сторон неслись восклицания и смех. Кто-то кряхтел, кто-то оттирал застуженные щеки, кто-то зычно орал: "А ну, автора сюда! А ну, автора!" Большинство торопилось к выходу.
      - Он совсем с ума спятил! - негодовал Аллан. - Даже от Андре не ожидал такой нелепицы! Зачем вы меня сюда притащили?
      Лусин молча наблюдал за взволнованными зрителями, а я возразил:
      - Никто тебя не тянул, ты сам пришел. И что тебя ожидает, знал отлично. я предупреждал, что музыку Андре могут вынести лишь здоровяки.
      - я здоровяк, но и мне нестерпимо! Неужели и во второй части такой же страх?
      я протянул ему пригласительный билет. На нем было напечатано: "Андре Шерстюк. Гармония звездных сфер. Симфония для звука, света, тепла, давления и тяжести. Часть первая - Круговорот миров. Часть вторая - Люди и небожители. Часть третья - Вечное как жизнь".
      Аллан хмыкнул и повеселел.
      - Здесь еще одного компонента не хватает: запаха, - пророкотал он, посмеиваясь. - Вот бы смердящее аллегро и благоухающее адажио! Чтобы полнее впечатление, как по-вашему?
      - Успех! - с уважением сказал Лусин. - Все потрясены. Равнодушных нет. А?
      - Не "а", а "ч". Чепуха, - сказал я. - На вторую часть осталась лишь треть зала.
      - Новизна. Понимают не сразу.
      - Занимайся лучше своими диковинными новыми формами, а не музыкой, посоветовал я. - Твоего бога Гора с головой сокола, может, удастся приспособить для защиты от летучих мышей на дальних планетах, а на что пригодится новое творение Андре?
      4
      После неистовой первой части вторая показалась спокойной. Возможно, впрочем, что мы пообтерпелись. Главным в ней был свет - клубящаяся зеленовато-желтая тьма, красные вспышки, змеящиеся фиолетовые полосы, искры и стрелы, рушащиеся с потолка, как при полярных сияниях, потом все постепенно затянуло розовым теплым туманом, в нем хотелось понежиться, чувства и мысли засыпали.
      Все это происходило под мелодичное звучание электронных голосов, тяжесть и давление то мерно нарастали, то исчезали, холод налетал не так пронзительно, как раньше, сменявшая его жара не так обжигала.
      В общем, эта часть мне понравилась. Ее можно было терпеть, а для произведений Андре это уже немало. Зато в третьей части нам снова досталось. "Вечное как жизнь" могло вогнать в гроб любого. Андре, видимо, хотелось доказать, что жизнь штука непростая, и он достиг цели. Нас обжигало, леденило, оглушало, ослепляло минут двадцать, если не больше.
      Симфония уже окончилась, а все в зале сидели, опоминаясь. У некоторых был до того измученный вид, что я расхохотался. Аллан шумно ликовал. Так с ним всегда. Необычное сперва озадачивает его, потом приводит в восторг.
      - Крепкая симфония! - орал он. - Обрушить этакий концертище на существа с Альфы Центавра или Сириуса- там они не очень костисты, - останется мокрое пятно! Нет, здорово!
      По пустеющему залу разнесся голос: друзей автора симфонии просили к восточному выходу. Аллан помчался, обгоняя выходящих, мы с Лусином не торопились. я знал, что Андре меня дождется.
      У восточного входа быстро скопилась кучка приятелей. я устал пожимать руки. Хорошенькая Жанна Успенская, жена Андре, сияла. Она неумеренно торжествует, если Андре что-нибудь удается, и надо сказать, ей часто приходится торжествовать. В данном случае, впрочем, она могла бы радоваться и не столь открыто.
      Она громко сказала:
      - Ты изменился, Эли! Просто не верится, такой ты загорелый и добрый. Послушай, ты не влюбился?
      я знал, почему она говорит громко, и мне это не понравилось. К нам приближались Леонид Мрава и Ольга Трондайк.
      Грозный Леонид на этот раз казался почти веселым, а Ольга как всегда была уравновешенна и светла. Она, конечно, поняла намек Жанны, но и виду не подала, а Леонид с такой силой тряхнул мою руку, что я охнул. Этот великан - они с Алланом вымахнули до двух метров тридцати - вбил себе в башку, что я стою у него на дороге. Боюсь, Ольга поддерживает в нем это заблуждение. Это тем удивительней, что, не в пример Жанне, Ольга совсем лишена кокетства.
      - я рада, что вижу тебя, Эли, - сказала Ольга. - Ты, кажется, улетал на Марс?
      - А чего я не видал на Марсе? - буркнул я. - Мы монтировали седьмое искусственное солнце на Плутоне. Слыхала о таком?
      - Конечно. Желто-красный карлик нормальной плотности, мощность восемь тысяч альбертов. я недавно вычислила, что этой мощности не хватит для нормального функционирования. Ты не ознакомился с моей запиской, Эли?
      - Нет. От твоих записок у меня голова болит - так они учены!
      Ольга не обиделась и не огорчилась. Она слушала, ровная и розовощекая. Уверен, она и не вдумывалась в содержание моих слов, с нее достаточно, что я говорю. Она слушает один мой голос. Жанна встряхнула локонами, они у нее длинные и так светлы, что издали кажутся седыми.
      - Ты не ответил на мой вопрос, Эли!
      - Да, - сказал я. - Влюбился. И знаешь в кого? В тебя. я долго скрывал, но больше нет сил. Что ты теперь собираешься делать?
      - Переживу, Эли. А может, расскажу Андре, пусть он знает, каковы его друзья.
      Она повернулась ко мне спиной. Жанна так хочет всем нравиться, что сердится, когда над этим подшучивают.
      - У Аллана интересное сообщение, - сказал я, чтобы перевести разговор на другое. - Аллан, повтори-ка, что ты говорил нам.
      И снова, как перед тем мы с Лусином, никто не отнесся серьезно к новостям Аллана! Его выслушали равнодушно, словно он делился пустяками, а не самой важной информацией, когда-либо полученной человечеством. Сегодня, вспоминая те дни, я не могу понять, почему нами овладело такое непростительное легкомыслие. Оно было тем непостижимей, что Леонид и Ольга, капитаны дальних звездолетов, уже и в то время слыли опытными астронавтами. Кто-кто, а они должны были сообразить, что означает открытие в звездных мирах, на наших галактических трассах, существ, равных нам по разуму и могуществу. Леонид поступил еще легкомысленней, чем я. Он попросту отмахнулся от Аллана. Наше маленькое искусственное солнце на Плутоне интересовало его больше.
      - Удивляюсь вашему консерватизму, - сказал он. - Сперва монтируете огромный спутник, потом разжигаете, пока он не превратится в крохотное светило, и тратите на это столько же лет, как и два столетия назад наши деды. А зачем? Звездный Плуг за месяц работы зажжет десяток искусственных солнц всех проектированных размеров и температур. Не нужно ни монтажа, ни разогрева, короче, ничего, кроме приказа: зажечь и доставить на место солнце!
      - Хорошо! - сказал Лусин. - Очень. Даже - очень-очень! Зажечь и доставить! Замечательно. А?
      - Великолепно! - сказал я. - Много лучше пожаров, которые ты разжигаешь в животах бедных драконов. Кстати, почему, в самом деле, не используют для создания малых солнц Звездные Плуги?
      Ольга сказала рассудительно, иначе она говорить не умеет:
      - Создание солнц с помощью Звездных Плугов, вероятно, было бы проще. Но их запуск в окрестностях нашей системы грозит нарушением равновесия космического пространства. Не хотите же вы, чтоб Сириус налетел на Процион, а Проксима Центавра ударилась о Солнце?
      Леонид сказал:
      - Реальность такого катастрофического нарушения равновесия не доказана...
      - Никто не доказал и обратного, - возразила Ольга. - Решение может дать опыт, неудачный же опыт - непоправим.
      Из концертного зала вышли Андре с Павлом Ромеро. Появление Павла было так неожиданно, что я в восторге побежал к ним навстречу.
      5
      Ромеро после разлуки не здоровается, а обнимается, он говорит, что этот обычай раньше существовал во всех цивилизованных племенах. Хорошо еще, что он не целуется, - был, кажется, и такой странный обряд приветствования.
      - Это вы, Эли! - сказал он важно. - ясно вижу, что это вы!
      Они стояли передо мной, плечо к плечу, улыбающиеся, довольные. Оба были невысокие, всего метр девяносто один каждый - меньше, чем Лусин и я, широкоплечие, молодые: Андре ровесник мне и Лусину, Ромеро на пять лет старше. На этом сходство заканчивается, все остальное, от облика до привычек, вкусов и поступков, у них не только различно, но и противоположно. Ромеро ни на кого не походит, кроме себя, его усы и бородка-эспаньолка мало напоминают окладистые бороды и усы на портретах доисторических королей, хотя он утверждает, что скопировал их не то с римского цезаря, не то с американского президента - в общем, с какого-то из владык древних республик. И он всюду для забавы таскает трость. Он и обнимал меня, не выпуская трости.
      Но если Ромеро ни на кого не похож, то Андре не бывает долго похожим на самого себя. При каждой встрече Андре иной и неожиданный. Если бы он не был гениален, я бы сказал, что он тщеславен. В школе он менял волосы чаще, чем костюмы. На пятом курсе второго круга он удалил доставшиеся ему от природы каштановые кудри и вывел черные и прямые волосы, а на третьем круге растительность на голове менялась год от года: гладкие волосы сменились локонами, за ними появились пучки, похожие на кочки, потом он был сияюще лыс, затем снова завел волосы, на этот раз короткие и колючие, как проволока.
      Цвет волос тоже менялся: кудри были золотые, потом превращались в вороные, а проволокоподобная поросль обжигала малиново-красным, так что голова пылала на свету, как головешка, - Андре считал, что такое сверкание ему к лицу. На этот раз у Андре были мягкие каштановые кудри, такие же длинные, как у Жанны. Во всяком случае, это красивее, чем малиновая проволока.
      - Ты загорел, Эли! - сказал мне Андре. - Неужели солнца на Плутоне так пламенны?
      - Это результат концерта, - возразил я. - Твоя симфония меня чуть не испепелила. А один старичок хватался за сердце.
      - Тебе не нравится? Нет, правда, тебе не нравится, Эли?
      - Как может нравиться вздор?
      - Та же мысль, что я высказывал, - подхватил Ромеро. - И те же слова, дорогой Андре: вздор ваша симфония!
      Жанна обняла Андре и показала нам язык.
      - Не огорчайся, милый. Полчаса назад Эли басом объяснялся мне в любви! "я у твоих ног. Что ты собираешься делать?" Как можно серьезно относиться к Эли?
      Мы хохотали, даже Ольга улыбнулась. Андре продолжал огорчаться. Этот чудак надеялся восхитить мир своей адской музыкой.
      - я могу объяснить, что не понравилось в концерте, - сказал я. - Но на это нужно время, Андре.
      Он ответил:
      - Давайте присядем в парке и побеседуем.
      - Лучше походим по парку, - предложил Павел. - В старину философы любили беседовать, прогуливаясь. Почему бы нам не воспользоваться некоторыми их обычаями?
      - Без ходьбы философия у древних не шла, - подтвердил Леонид. - Их поэтому называли ходоками.
      - Перипатетиками, то есть прогуливающимися, любезный Мрава. Могу вас уверить, что ходоки, или иначе жалобщики, не имели отношения к философам.
      Леонид промолчал. С Павлом спорить бесполезно. Он знает о древности все. К тому же никто из нас не представлял себе, чем именно различались профессии жалобщиков и прогуливающихся. В старину было много удивительных ремесел.
      6
      Мы двигались шеренгой, под руки, - Жанна, Ольга, Андре, Павел, Лусин, я, Леонид, Аллан.
      я начал с того, что художественное произведение должно доставлять наслаждение, а не выматывать душу. А после симфонии Андре надо принять освежающий радиационный душ для восстановления сил. Кое-что в ней и неплохо некоторые мелодии и цветовые эффекты, холод под перегрузку и жара под невесомость, но все это в таких дозах, так утрировано, что наслаждение превращается в страдание.
      - Мне нравятся лишь музыка и цвета,- заметил Ромеро.- Должен признаться, друзья, что ваши модные перегрузки, невесомости, давление, жару и прочее душа моя не приемлет.
      - Запаха не хватает! - повторил Аллан высказанную раньше мысль - И знаете - электрических уколов! Под грохот и вспышки, ледяной ветер и перегрузки эдакие ядовитые мураши, будто кто-то быстро-быстро перебирает когтями по телу. - Он захохотал.
      Лусин проговорил с восхищением:
      - Мураши - хорошо!
      - Не слушай их! - сказал Жанна. - Они тебя не любят. Одна я тебя понимаю. я вынесла твою симфонию от начала до конца и только раз вскрикнула от страха.
      - Нет, вы меня любите! - энергично сказал Андре. - Но вы заблуждаетесь, и вам надо всыпать. Сейчас я это проделаю!
      А затем он произнес речь. Это было блестяще и вдохновенно, как и все, что делает Андре. Его слово в защиту симфонии понравилось мне куда больше симфонии. По его мнению, мы слишком люди, и это плохо. В нашу эпоху, когда открыто множество разнообразных цивилизаций, человеку стыдно выдавать свой жизненный мирок за единственно приемлемый. Его земные обычаи годятся лишь для него, нечего их распространять за пределы Солнечной системы. Но разве человек не ощущает единство жизни во Вселенной, разве тысячи нитей не роднят его с диковинными существами иных миров? Это не общность деталей и внешности, нет, общность живого разума. Вот об этом, о единстве разумных существ Вселенной, и трактует симфония.
      - Моя музыка - не земная, она космическая, она раскрывает философскую схожесть всего живого.
      И если многое в симфонии для человека трудно - не беда, может, именно это придется по вкусу иным мыслящим существам. Кое-что вам понравилось, что-то понравится обитателям Веги, нечто третье порадует пришельцев с Фомальгаута, четвертое придется по вкусу жителям Плеяд. Труд мой удался, если он затронет души разных существ. Моя симфония - это множество рук, протянутых друзьям во Вселенной. Не требуйте же, чтоб все эти руки пожимали одну вашу, не жадничайте - гармония Вселенной не исчерпывается той, что совершается в ваших душах!
      Аллан в восторге подбросил шляпу вверх:
      - Первая в мире симфония для видящих, слышащих, осязающих, ходящих и летающих! Нечто впечатляющее для глаз, ушей, лап, жабр, кожи, брони, хобота и присосков!
      Ромеро насмешливо улыбался.
      - Вы своим созданием строго указали бедному человеку на его скромное местечко во Вселенной, но сам-то человек может не примириться с ролью чего-то среднего между остромыслящей ящерицей и глуповатым ангелом. Вы не подумали об этом, Андре?
      Андре ждал, что скажу я. Мне не хотелось его огорчать, но и отмалчиваться я не мог.
      - Твои намерения прекрасны, Андре, но неосуществимы. Мне кажется, не существует произведений искусства, воздействующих на все разумные существа Вселенной. Человеческое - человеку. А мыслящим рыбам - нечто особое, может, вовсе чуждое нашему пониманию.
      Не помню случая, чтоб Андре уступил сразу. Он непременно поищет неожиданные ходы, изобретет запутанные варианты, те потребуют проверок, - лишь бы не признавать поражения.
      - Пусть звездожители сами разрешат наш спор! Продолжим дискуссию на Оре!
      Наступило замешательство. Мне трудно было смотреть на Андре.
      - Разве ты не знаешь, - сказала Ольга с упреком, - что Эли не летит с нами на Ору?
      7
      Андре так огорчился, что мне стало его жаль. Он глядел на меня, словно не верил.
      - Ничего не поделаешь,- сказал я.- Вы отправитесь знакомиться со звездожителями, а я возвращусь монтировать искусственные солнца в небесах далеких планет.
      - Заупокойный тон не идет твоей насмешливой роже, когда ты это поймешь? воскликнул Андре. - я хочу знать, почему все так неожиданно повернулось?
      я объяснил, что неожиданного нет ничего. При отборе претендентов у меня не оказалось тех преимуществ, какими блистали мои друзья. Без Ольги, Аллана и Леонида дальние полеты невозможны - они инженеры и командиры космических кораблей. Андре тоже необходим: мало кто сравнится с ним в умении расшифровывать незнакомую речь. И Лусин нужен: он познакомится с иными формами жизни, некоторые попытается потом воспроизвести искусственно. Тем более потребуется знаток старины Ромеро. Кто знает, не повторяют ли иные обычаи и законы новооткрытых обществ того, что уже некогда цвело и увяло на Земле?
      Ну, а кому там нужен я?
      - В жизни не встречал большего глупца, чем ты! - закричал Андре. - я спрашиваю о другом: добивался ли ты, чтоб тебя зачислили в экспедицию? Что ты сделал для этого?