– Я вовсе не балую детей Бри, – запротестовал он.

– Только потому, что они живут в Линмуте и ты не слишком часто с ними видишься. – поддразнила Жасмин.

– Кто эта Бри? – шепотом спросила Фэнси у Синары.

– Моя старшая сводная сестра, графиня Линмут, – тихо ответила та. – Старшая дочь папы от первой жены, которая была убита во время войны. Я почти не знаю ее, потому что она живет в Девоне и, когда я родилась, была уже взрослой.

– Вот как!

До чего же большая семья! Жаль, что она не слушала материнские рассказы немного повнимательнее! И где Девон? Нужно спросить, иначе она будет выглядеть полной невеждой!

Утром девушки пришли в покои бабки, и Жасмин отвела их в кладовые, где хранилось неимоверное количество рулонов ткани. Многие были привезены в Англию еще самой Жасмин в начале века. Стены комнаты были обиты кедровыми досками. И ни одного окна, чтобы материи не выцветали на солнце. Синара жадно бегала глазами по полкам.

– Я всегда хотела попасть сюда, – призналась она, пытаясь взглядом вобрать все сокровища. Наконец она, словно обессилев от впечатлений, опустила ресницы.

– Думаю, – спокойно предложила Жасмин, – каждая должна выбрать один цвет, на оттенках которого мы создадим целый гардероб. Это сразу выделит вас среди остальных девиц, которые прибудут этой зимой ко двору. Фэнси, глубокий бирюзовый цвет оттенит твои прекрасные глаза. У него есть столько полутонов, и у тебя будут все, дорогая моя. Из драгоценностей – только алмазы, жемчуга и персидская бирюза. Ты можешь быть немного посмелее, поскольку старше возрастом и к тому же вдова. Но можно носить и лазурный цвет тоже.

Она повернулась к Синаре.

– А ты, моя гордая и жадная кошечка, будешь неотразима во всех тонах красного. Алый и винный, бордо и малиновый, с алмазами, рубинами и жемчугами. Что же до нашей милой Дайаны... ей пойдут оттенки розового и зеленый тоже, в тон глазам. У тебя будут мои изумруды, алмазы и жемчуга. В них ты станешь походить на нежный бутон.

– Может, мне следует одеться более скромно, бабушка? – встревожилась Фэнси. – Что ни говори, а я вдова.

– Чем меньше напоминать об этом несчастном мезальянсе, тем лучше! – отрезала Жасмин. – Ты не носишь траур по Паркеру Рэндолфу и тем более не скорбишь о нем. К чему лицемерить, дорогая моя девочка? Он был чудовищем!

Синара, видя такой оборот разговора, немедленно воспользовалась возможностью удовлетворить любопытство.

– А что он сделал такого, чтобы выглядеть в твоих глазах чудовищем? – с невинным видом осведомилась она.

– Разве я не запрещала тебе обсуждать трагедию кузины? – строго спросила Жасмин.

– Но ты сама о ней упомянула, – огрызнулась Синара.

– Син! – прошипела Дайана.

– Нет, Дайана, она права. Я упомянула о ней. Но имею на это право в силу своего возраста и данной мне власти. В отличие от тебя, Синара. И впредь ты станешь подчиняться мне, иначе не получишь никаких рубинов, поскольку я знаю, как страстно ты желаешь красоваться в них при дворе, – объявила Жасмин с хитрой улыбкой.

Синара рассмеялась.

– Я сделаю все ради этих рубинов, бабушка, но тебе об этом, конечно, известно.

– Значит, мы поняли друг друга, не так ли, крошка?

– В этом вся беда, бабушка. Ты слишком хорошо меня понимаешь, – пожаловалась Синара с легким раздражением, которого, однако, она не посмела показать. Теперь настала очередь Жасмин смеяться.

– Временами ты так напоминаешь меня в такие же лета! – покачала она головой. – Я тоже была готова на все, чтобы поставить на своем, а моя бабушка с такой же решимостью препятствовала мне ради моего же блага. Жизнь не всегда бывает справедливой, как ты, к своему сожалению, рано или поздно обнаружишь. Пока что тебе везло, но фортуна не всегда будет так благосклонна.

– Но ты всегда была удачливой! – возразила Синара.

– Нет, – коротко бросила Жасмин. – А теперь давайте выберем ткани, из которых сошьем для вас великолепные туалеты. Фэнси, дитя мое, здесь есть изумительная парча цвета персидской бирюзы. В платье из этой ткани ты впервые посетишь двор. Поверь, у тебя будут толпы поклонников! Я всегда ощупала пристальное внимание джентльменов, когда надевала платье в цвет глаз!

– Не уверена, что мне этого хочется, – чистосердечно призналась Фэнси.

– Фэнси имеет в виду, что не желает никакого мужа, – пояснила Дайана.

– Разумеется, не хочет. Во всяком случае, пока. Но придет день, когда она встретит своего мужчину и изменит мнение. Первые два моих мужа были предательски убиты, а царственный любовник внезапно умер. Я решила, что приношу одни несчастья любящим меня мужчинам, и поэтому моему возлюбленному Джемми, деду Дайаны, пришлось два года гоняться за мной, – рассмеялась Жасмин. – Но когда он все же догнал меня... Ах...

Она улыбнулась и замолчала.

– Ах? – не удержалась Фэнси.

– Я поняла, что ошибалась, – хмыкнула Жасмин. – И когда-нибудь ты тоже осознаешь это, но пока еще не готова, что вполне понятно. А пока веселись при дворе, как все женщины твоего возраста и положения. О, смотри! Этот лазурный шелк восхитителен!

И так продолжалось весь день. Когда ткани были выбраны и аккуратно сложены в три стопки, Жасмин огляделась. Кладовая была по-прежнему забита материями.

– Они никогда не пустеют! Каждый раз по возвращении наших судов из Индии или Китая сюда приносят все новые сокровища! Все же немало осталось и тех, которые привезла я.

Несколько дней спустя из Лондона прибыл портной, которому были приданы в помощь две швеи, жившие в поместье. В молодости платья Жасмин шила молодая женщина по имени Бонни. Сейчас ее ремесло унаследовали обе внучки. Каждую девушку тщательно обмерили, и закройщик портного принялся кроить ткани, а швеи под руководством самого лондонского мастера скалывали и сшивали выкроенные куски. Потом наступало время примерок и самый ответственный этап – шитье. Когда платье было почти готово, назначалась последняя примерка, и портной каждый раз предупреждал заказчиц, чтобы не набирали ни унции лишнего веса.

Наконец все было готово. Наряды, один лучше другого, висели в кладовой в ожидании того часа, когда слуги начнут складывать их в дорожные сундуки. Швеи поместья успели закончить множество нижних юбок из шелка и фланели, сорочки с широкими пышными рукавами, корсеты на косточках, хотя девушки не особенно нуждались в них, но такова была мода. Кроме того, Синара считала, что они особенно красиво выделяют груди. Корсеты были из тонкого белого шелка, украшенные розовыми шелковыми розетками и такими же шнурками. Каждая девушка имела несколько пар панталон, отделанных кружевами, которые присылались из Франции. Не забыты были и ночные сорочки из тонкого шелка, обшитые кружевами, и шелковые чулки с затейливыми узорами и подвязками в тон.

Жасмин послала за сапожником, который сшил девушкам новые туфельки, сапожки и бальные туфли с усаженными драгоценными камнями каблуками, бантами из лент или эмалевыми пряжками с драгоценными камнями. В то время в моду вошли пантофли, то есть туфельки без пятки, сделанные из мягкой кожи или обтянутые атласом или парчой. У каждой девушки имелись охотничьи сапожки телячьей кожи с отворотами, доходившие до икр. Жасмин рассказала внучкам, что, когда жила в Индии, ее царственная ступня измерялась жемчужной нитью. Оставшиеся жемчужины дарились служанке.

Настала пора выбирать аксессуары: тонкие перчатки из надушенной кожи, шали из прозрачного шелка или кашемира, ввозимые компанией «О'Малли-Смолл», зонтики с бахромой, шелковые цветы всех оттенков для украшения волос, шелковые лепты, раскрашенные веера, веера из страусовых перьев, атласные ридикюли. И разумеется, драгоценности.

Жасмин была щедра к внучкам, позволяя носить свои лучшие украшения: длинные нити жемчуга, черного и кремово-розоватого, длинные серьги, усеянные драгоценными камнями броши и самые разнообразные кольца. Она советовала девушкам, что лучше выбрать, и позаботилась о том, чтобы все тщательно упаковывалось в шкатулки слоновой кости, обитые изнутри бархатом, и укладывалось в сундуки.

Осень в этом году выдалась сухая, с теплыми, почти летними деньками и прохладными ночами. И с каждым месяцем Фэнси все больше нравилась новая жизнь. Кузины оказались чудесными компаньонками, и все три девушки быстро подружились. Теперь Фэнси казалось просто немыслимым, что они могли так и не встретиться. Даже ее письма к родите-.~лям словно стали веселее. А в середине ноября Жасмин объявила, что все семейство через несколько дней отправляется ко двору.

– У твоего дяди есть личные покои в Уайтхолле, – пояснила она Фэнси, – но там едва поместятся он и Барбара. Ты и твои кузины будете жить со мной в Гринвуд-Хаусе.

– Там, где я провела первую ночь в Лондоне? – уточнила Фэнси.

– Да.

– Он ваш?

– Когда-то принадлежал мне. Гринвуд-Хаус был лондонским домом моей бабушки, но его конфисковали во время правления Республики и отдали человеку, известному под именем сэр Саймон Бейтс. Однако позже оказалось, что он был тайным сторонником и шпионом короля Карла. Его настоящее имя – Гэйбриел Бейнбридж, герцог Гарвуд. Муж моей дочери Отем. Таким образом, Гринвуд-Хаус остался в семье, хотя теперь принадлежит Отем. Впрочем, вероятно, со временем я и так бы подарила его ей. Зато всегда останавливаюсь там, когда приезжаю в Лондон, как и моя дочь Индия со своей семьей. Но в этом году никто из них не собирается в столицу. Так что мы будем в Гринвуде одни. Видишь ли, всегда удобнее иметь в Лондоне место, где можешь остановиться. Слишком много народа приезжает на сезон, а для них во дворце просто не хватает комнат. Хозяева соседнего дома – наши родственники, граф и графиня Линмут. Сабрина – старшая дочь твоего дяди Чарли. Во времена Кромвеля она жила в Шотландии вместе со своими братьями, пока ее отец всюду сопровождал своего кузена-короля. Мой сын Патрик и его жена Фланна заботились о них.

– Родители Дайаны! – догадалась Фэнси.

– Верно, – рассмеялась Жасмин. – Скоро, дорогая внучка, ты будешь знать наизусть все фамильное древо!

– Интересно, бабушка, какой он, этот самый двор?

– Целый новый мир для тех, кому выпала удача стать его частью. Туда стекаются богатые и влиятельные и не столь богатые и влиятельные, чтобы людей посмотреть и себя показать и подняться хотя бы на одну ступеньку общественной лестницы, к той цели, которой стремятся достичь. Именно здесь семьи договариваются о браках между детьми, добиваются благосклонности их величеств, существуют в замкнутом кругу избранных. Словом, другого такого места нет на земле.

– Все это кажется волнующим, опасным и немного утомительным, – призналась Фэнси.

– Умница, – одобрительно кивнула бабка. – Все так и есть, и даже больше. Позволь мне сказать откровенно, что ты все еще совершенно невинна во всем, что касается природы человека, несмотря на несчастный опыт с Паркером Рэндол-фом. При дворе ты встретишь самых разных людей. Некоторые – именно таковы, какими кажутся. Многие – вовсе нет. Не бойся прийти ко мне, своему дяде или тетке, чтобы попросить совета или помощи. Я не хочу, чтобы ты еще раз пережила то же самое, что в Мэриленде.

– Этого не будет, – заверила Фэнси. – Вы правы, я действительно не разбираюсь в людях, но не стану доверять никому, кроме вас, дяди Чарли и тети Барбары. Я полюбила Син и Дайану, но, несмотря на их мудрые речи, они знают о жизни еще меньше, чем я. Я буду осторожна и постараюсь во всем слушаться вас.

– Счастлива слышать это, – откликнулась Жасмин.

Наконец настал день отъезда. К крыльцу подъехало несколько карет. В три погрузили вещи, еще в двух разместились путешественники. Герцог распорядился взять и верховых лошадей – нельзя же, чтобы девушки с утра до вечера сидели взаперти в душных экипажах! В последней карете ехали слуги. Рохану и Торамалли оставили в поместье: старушки так одряхлели, что просто не вынесли бы тягот пути. На их место Жасмин взяла француженку, когда-то бывшую горничной Отем. Оран находила жизнь на севере довольно скучной, и Отем, поняв, что та несчастна, попросила мать забрать ее к себе в услужение. Оран с удовольствием перебралась в Куинз-Молверн и, поскольку оказалась достаточно умна, чтобы обращаться почтительно с древними служанками госпожи, угождая им или притворяясь, будто угождает, скоро завоевала собственное местечко в хозяйстве герцога.

Жасмин стала прощаться.

– Надеюсь, когда я вернусь сюда в начале лета, вы обе будете меня встречать, – наказала она.

– Будем, – пообещала Торамалли.

Рохана закивала головой, но все же добавила:

– В последний раз, моя принцесса. Мы обе очень-очень стары. А все, кого горячо любили, уже ушли. Кроме вас, конечно.

– Все равно подождите моего возвращения, – мягко попросила она, целуя их морщинистые щеки. – Постарайтесь почаще сидеть в зале у камина. И получше укрывайтесь по ночам. Не снимайте фланелевых нижних юбок даже в постели.

– С нами будут спать кошки, – закудахтала Торамалли. – Они греют лучше печки. Поезжайте, принцесса, ваша семья ждет вас.

Длинная процессия карет, принадлежавших герцогу Лан-ди и его родным, выехала из ворот Куинз-Молверна серым утром в конце ноября. Поездка заняла чуть больше недели. Наконец они прибыли в Чизуик-на-Стренде, деревушку, расположенную у самой границы старого Лондона. В парке Гринвуда листья уже опали и толстым слоем устилали землю. Когда экипажи остановились у крыльца, уже темнело.

– Мы с Барбарой отправимся в Уайтхолл, – сказал герцог матери. – Я приеду завтра и расскажу, что происходит при дворе. Думаю, девушкам стоит отдохнуть несколько дней, чтобы предстать во всем блеске во время первого визита.

– Передай его величеству мое искреннее почтение, – велела Жасмин.

– Он неравнодушен к тебе, мама, – ухмыльнулся герцог. – Уж и не знаю, какие чары ты напустила на Стюартов, царственных и не очень.

– А я думала, что это ты и твой кузен умеют очаровывать пожилых женщин, – парировала Жасмин. – Поезжай с Богом, Чарли. Жду тебя завтра.

Карета герцога развернулась и тронулась в обратный путь, направляясь в Уайтхолл, любимый дворец короля. Когда-то он был лондонской резиденцией архиепископа Йоркского. Бывший первоначально обычным двухэтажным зданием, он под эгидой лично выбранного Генрихом VIII архиепископа Томаса Уолси вырос в длину, ширину и высоту, превратившись в чудесный дворец. Богато обставленный, украшенный росписью и скульптурами, он стал предметом вожделения короля. Когда Уолси не оправдал ожиданий Генриха в истории с разводом с Екатериной Арагонской, пришлось отдать дворец в надежде умилостивить короля. Генрих назвал дворец Уайтхоллом и проводил там немало времени, тогда как Уолси лишился королевской благосклонности и умер.

Генрих еще более расширил новое приобретение, раскинувшееся на землях между Темзой и дорогой, ведущей в Чаринг-Кросс, к самому Вестминстерскому собору. Перестройка потребовала большего участка, который Генрих и приобрел, но так и не смог перекрыть улицу, отделявшую дворец от новокупленной земли. Поэтому Уайтхолл стал скопищем дворов, апартаментов, галерей и залов и, хотя внешне представлял путаницу архитектурных стилей, внутри был поистине великолепен. Бесконечный лабиринт салонов, покоев и кабинетов был хорошо знаком только слугам, шнырявшим по всему дворцу. Все же здание предоставляло определенный комфорт для всех в нем живущих, не говоря уже о короле: прекрасные сады и широкая пешеходная дорожка вдоль берега, зал для игры в мяч, где леди играли в волан с джентльменами, арена для петушиных боев, где сражались специально выращенные петухи, принадлежавшие королю и знати. Здесь ставились на победителя и проигрывались огромные суммы. Имелись даже теннисные корты, ибо Карл, как его предки, очень любил спорт, и нечто вроде спортивной арены, хотя большинство аристократов предпочитали танцы, кости и карты физическим упражнениям.

В Уайтхолле было трое ворот. Уайтхоллские препятствовали простолюдинам проникать в королевские владения. Королевские и Холбейнские позволяли придворным пройти в парк и находились в противоположных концах дворца. Королевские выходили из парка прямо на улицу. Холбейнские находились прямо рядом с королевским залом приемов. Покойный отец короля намеревался еще раз перестроить Уайтхолл, чтобы придать ему единый стиль, но у его сына не было на это средств. Все же интерьер отличался роскошью, и именно это запоминали люди, описывая Уайтхолл. Все внешнее уродство меркло, когда рассказчик вспоминал изумительные гобелены, резьбу по дереву и камню, лепные украшения, изящную мебель и поразительные картины лучших художников нынешнего и прошлых поколений.

Карета герцога Ланди остановилась в Большом дворе, и ливрейные лакеи тотчас принялись разгружать багаж и открывать дверцу экипажа. Хорошо вышколенные, они сразу узнали королевского родственника и стали низко кланяться. Мажордом велел им нести вещи в покои герцога и приветствовал вновь прибывшего.

– Доложить о вас его величеству? – осведомился он.

– Разумеется, – кивнул Чарли и, взяв жену под руку, направился в свои покои. У двери уже ждал молодой паж.

– Его величество, – начал он с низким поклоном, – желает вашего немедленного присутствия, милорд герцог.

Чарлз слегка поморщился от пронзительного голоска, но все же улыбнулся ребенку, которому на вид было не более семи лет.

– Когда именно?

– Немедленно, милорд.

Герцог вздохнул и, вручив плащ камердинеру, поцеловал жену.

– Не жди меня, – обреченно пробормотал он.

– Не буду, – ответила та с легкой улыбкой.

Чарлз последовал за пажом через прихотливо вьющиеся коридоры к королевским апартаментам. Мальчик ввел его в личный кабинет Карла Стюарта, где уже сидел хозяин. При виде кузена от расплылся в улыбке и знаком велел пажу удалиться.

Дождавшись ухода мальчика, он воскликнул:

– Добро пожаловать, Чарли!

– Почему в приемной так мало людей? – удивился герцог, но тут же понимающе кивнул: – А, так у вас снова болит голова, милорд, верно?

– Слишком много людей, кузен, не понимают, до чего же тяжелый труд быть королем. От меня ожидают, что я в любую минуту буду к услугам подданных. Иногда я очень устаю от этого.

Герцог кивнул, налил себе и родственнику изысканного красного вина из графина на буфете и вручил королю кубок.

– Садись, – приказал король, и оба Стюарта устроились перед камином на стульях с высокими спинками, обитых бархатом. – Приходится иногда притворяться, чтобы получить хоть минуту покоя.

– Знаю, и мне следовало бы сразу все сообразить, как только увидел пустую приемную. Придворные терпеть не могут, когда вы их прогоняете. Вы – солнце и луна, вокруг которых вращаются так много созвездий и звезд двора. Они не любят, когда вы для них недоступны.

– Поужинай со мной вдвоем и расскажи все новости, – попросил король, потянувшись к сонетке.

– Я привез ко двору матушку и трех ее внучек. Решили поохотиться на мужей! – объявил Чарлз, широко улыбаясь.

– Блистательная Жасмин здесь? Чудесно! – воскликнул король. – Самая невероятная старушка из всех, которых я встречал в своей жизни. А девушки? Твоя дочь, племянница, которая жила с тобой последние несколько лет... их я знаю. А третья?

– Младшая дочь моей сестры Фортейн, из колоний, – ответил Чарлз и замолчал, выжидая, что скажет король, но в это время дверь открылась и на пороге появился паж.

– Что прикажете, ваше величество?

– Ужин на двоих, Джорджи. И не беспокоить меня никому, кроме лакеев, которые принесут еду. Никого не впускай!

– Да, ваше величество, – ответил мальчик и снова закрыл дверь.

– Та девушка, что убила мужа? – поинтересовался король.

– Ваше величество, я не знаю правды, – признался герцог.

– Зато твоя мать знает, – хмыкнул Карл. – Уж она не позволит человеку с дурной репутацией переступить порог своего дома, будь он хоть трижды родственником! Она ничего тебе не сказала?

Чарли покачал головой.

– А ведь я спрашивал, – признался он, – но матушка твердит, что только сама Фэнси имеет право поведать о случившейся трагедии.

– Фэнси? – заинтересованно переспросил король.

– Ее христианское имя – Френсис, но в детстве она коверкала его, и получилось Фэнси. С тех пор ее так и прозвали.

– Какая она?

– Похожа и на Синару, и на Дайану, а те пошли в бабку моей матушки. Правда, есть и небольшие различия. Синара унаследовала от матери голубые глаза. У Дайаны – фамильные зеленые глаза Лесли, а у Фэнси – ярко-бирюзовые, как у матушки.

Король тихо ахнул.

– Есть и кое-что другое. У моей дочери и Дайаны – соблазнительные родинки, как у леди Жасмин. Мама называет их пятнышком Моголов. Родинка Дайаны, в точности как у ее бабушки, примостилась между левой ноздрей и верхней губкой. У Синары она на том же месте, только справа. У Фэнси же вообще ничего нет. И хорошо: иначе их было бы трудно различить.

– Восхитительное прибавление к нашему двору, – кивнул король. – Помню, когда ты в прошлом году представлял мне девушек, их появление вызвало настоящий ажиотаж. По-моему, им даже дали прозвища.

– Да. Дайана стала Сиреной, мою же дочь отныне зовут Син, хотя не уверен, что мне нравятся подобные наименования, – улыбнулся герцог. – И собираюсь достаточно ясно дать понять всем, кто желает уделить внимание моей дочери и племянницам, что не допущу никаких вольностей, а если вы, кузен, присоедините свой веский голос к моему, думаю, мы сумеем избавиться от распутников и охотников за приданым.

Король согласно кивнул.

– Сколько им сейчас, Чарли?

– Синаре и Дайане – пятнадцать, Фэнси – шестнадцать, а в самом начале весны уже исполнится семнадцать.

– Какой чудесный возраст! – обрадовался король. – Женщины, которым перевалило за двадцать, становятся ужасно утомительными, хотя лично я могу вынести даже двадцатипятилетнюю.

– А как поживает миледи Каслмейн? – поддел Чарли царственного кузена.

– Темпераментна и требовательна, как всегда, – мрачно буркнул король. – Однако ее величайший недостаток заключается в том, что с годами она стала интересоваться политикой. Пытается давать мне советы в государственных делах и частенько протестует против моих решений. Мне это не нравится, Чарли. Былая страсть к Каслмейп угасла. Я сделал ее герцогиней Кливленд и наделил наших общих отпрысков титулами и состояниями. И все же она старается вести себя так, словно этих пяти лет не было. Я бы покончил с ней, но ведь она так просто не уйдет! Теперь я стыжусь, что буквально навязал ее Екатерине, когда мы только что поженились.

Чарли ничего не ответил па признание кузена, ибо в свое время откровенно заявил, что некрасиво и неумно унижать таким образом милую и очаровательную португальскую принцессу.

– У меня появился кое-кто еще, – шепнул король, блестя глазами.

– Я и не считал, что ваше величество собирается принять обет целомудрия на этом этапе жизни, – сухо заметил Чарлз. – Вы назовете имя дамы, или мне угадать?

– Ты давно не был при дворе, кузен, и представить не можешь, на кого пал мой выбор. Она актриса. Некая Нелл Гвин. Никогда еще не встречал столь милой девочки.

– В таком случае, кузен, я поздравляю вас с находкой.

– Каслмейн в бешенстве, – фыркнул король. – Пока я не афишировал связей с другими женщинами, она могла делать вид, будто по-прежнему держит мое сердце в своей жадной длани. Теперь же все выплыло наружу, и думаю, что ее влияние рано или поздно ослабеет. Она назвала Нелли маленькой оборванкой, а та ее – фурией. Не представляешь, какие потешные сцены они устраивают на людях! Но Нелли очень почитает королеву. Она хорошая девчонка, Чарли, и понравится тебе.

– Если Каслмейн не любит ее, – честно ответил Чарлз, – значит, я уж точно полюблю.

– У нее невероятно едкое остроумие. Она называет Каслмейн знатной шлюхой, а себя – шлюхой подзаборной. – Король громко рассмеялся.

В этот момент в дверь постучали, и паж впустил слуг с подносами. Они быстро расставили блюда и удалились. Паж закрыл за ними дверь. При этом никто не произнес ни слова. Кузены принялись накладывать еду из блюд, мисок и тарелок, содержавших ледяных устриц, креветок, сваренных в белом вине, бараньи отбивные, большую индейку, фаршированную хлебными крошками, шалфеем и яблоками, артишоки, с которых капало масло, крошечные картофелинки, хлеб и сыр. На буфете красовалось блюдо с яблоками, испеченными с сахаром и корицей и густыми золотистыми сливками. Чарли налил еще вина. Мужчины с аппетитом принялись за еду.

– Расскажи побольше о Фэнси, – попросил король, энергично жуя. – Слухи, распространяемые лордом и леди Толливер, на мой взгляд, совершенно непристойны.

– Учитывая то, что Толливеров на свадьбе не было и никто не знакомил их ни с Рэндолфами, ни с Деверсами, я бы не обращал внимания на все их измышления. Их не посвящали в семейные тайны этих двух родов. Помните, кузен, мою племянницу никогда не обвиняли в преступлении и не вызывали в суд вашего королевского величества. Случившееся, несомненно, стало трагедией для всех, кого оно коснулось, и оба семейства решили молчать.

– Она тоскует? – допытывался король.

– Сейчас уже меньше. Фэнси – молоденькая девушка, как ее кузины, однако уже успела встретиться с бедой. Твердит, что больше не выйдет замуж, но, думаю, все изменится, когда она найдет благородного человека, который ее полюбит. Покойный муж, очевидно, пользовался немалым успехом. Фэнси призналась, что его считали самым красивым мужчиной в колониях. Не пойму, почему мой зять согласился на этот брак. Вероятно, как все имеющие дочерей отцы, обожал и баловал ее.

– Никогда не думал, что придет такой день, когда ты появишься при дворе в роли опекуна трех молодых девушек, – усмехнулся король. – Помню тебя галантным молодым человеком, ухаживавшим за прекрасной Бесс.

– Это было давно, – вздохнул Чарли. Лицо его на мгновение погрустнело, но он тут же тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от тяжелых мыслей. – Мы с Барбарой родились в один день, так что семнадцатое сентября этого года мы встретим уже пожилыми людьми. Нам обоим хорошо за пятьдесят, и ничего тут не поделаешь. У вас хорошая память, ваше величество, если вы помните те беспечные дни.

Король усмехнулся.

– Передай мне блюдо с яблоками, – велел он и, получив лакомое блюдо, положил себе два яблока и залил сливками.

– Самые простые блюда иногда бывают вкуснее сложных, – заметил Чарлз, следуя его примеру.

– Твои девушки здесь, в Уайтхолле? – осведомился король, сунув в рот ложку.

– Нет, в Гринвуд-Хаусе, с мамой. Отем и Гейбриел никогда не бывают в Лондоне, но, пока дом принадлежит им, здесь живут все, кто приезжает в столицу.

– А как там Отем?

– Стала настоящей сельской жительницей, преданной матерью и хлопотливой хозяйкой. У нее уже пятеро малышей от Гейбриела, – засмеялся Чарли. – Ее старшая дочь-француженка, мадемуазель д'Олерон, живет в своем поместье в Клермоне. Маделайн – истинная дочь своего отца и любит Францию гораздо больше Англии. Что же до Марго, дочери короля Людовика, та по-прежнему живет с Отем. Но Людовик сказал, что, как только девочке исполнится двенадцать, он потребует ее к своему двору. Она тоже больше француженка, чем англичанка. Уже проводит большую часть времени в Клермоне, с сестрой. Отем трудно отпускать их от себя, но Мэдди уже четырнадцать, и ей скоро придется выбрать мужа. Поговаривают о молодом наследнике Аршам-бо. Если это свершится, тогда оба поместья можно будет объединить, – объяснил Чарли.

Король кивнул. Он хорошо понимал подобные вещи. Именно таким образом богатые остаются богатыми. Именно таким образом достигаются влияние и могущество.

– Отем была восхитительной любовницей, хоть и на короткое время. Что за манеры! Что за воспитание! Что за стиль! Она знала свое место и умела вовремя и с достоинством удалиться. Я всегда восхищался этими ее качествами.

– Ваше величество знает, что она намеренно обольщала его? – спросил Чарлз.

Прошло немало времени, но ему всегда становилось неловко при воспоминании о выходке сестры.

– Ах, кузен, – рассмеялся король, – мне до сих пор трудно определить, кто кого обольстил.

– Она хотела титул и дом, – вздохнул Чарли. – Мне трудно представить, что женщина может быть настолько откровенной в достижении цели.

– И я наградил ее всем, что она пожелала, – усмехнулся король.

– А если бы Гейбриел не попросил ее руки? – поинтересовался Чарли.

– Но он попросил. Я бы сдержал слово при любых обстоятельствах, Чарли. У меня слабость к сговорчивым леди, и это знают все на свете.

– А дамы из моей семьи, похоже, имеют слабость к Стюартам.

– Это верно, – признал король.

Неожиданно за стеной поднялся шум. Дверь распахнулась, обнаружив королевского пажа, пытавшегося удержать герцогиню Кливленд.

– Черт побери, Джорджи, – раздраженно протянул король, – это еще что такое?

– Я слышала, что вы больны, – процедила Барбара Вильерс, леди Каслмейн, отстраняя мальчика. – Но на мой взгляд, вы кажетесь вполне здоровым.

Чарлз поднялся и поклонился герцогине Кливленд.

– Барбара! Я слышал, вы удалились от двора, и посчитал, что вы чудесным образом обрели мудрость, как и подобает в ваши лета.

– На вашем месте, милорд герцог, я не стала бы упоминать о возрасте, – огрызнулась леди Каслмейн. – Вряд ли вы сами можете претендовать на близкое знакомство с юностью.

– Я не посылал за вами, Барбара, – вмешался король.

– Что?! – взвизгнула она. – Посылают за служанками, сир, а я герцогиня. Было время...

– И давно прошло, моя дорогая леди, – как всегда, бросился на защиту кузена Чарли и, встав, предложил ей руку. – Могу я проводить вас куда пожелаете, мадам?

– Ублюдок! – прошипела она.

– Но, мадам, это и без того все знают. Тут нет никаких тайн. Вы просто подтвердили очевидное, – издевательски пропел Чарли. Он никогда не любил эту сварливую, скандальную особу и теперь злорадствовал, видя, что король дал ей отставку.