* * *

На седьмой день после выхода из Асмары граф Альдо Белли получил радиограмму от генерала де Боно, которая очень огорчила и даже оскорбила его.

— Он обращается ко мне, как к подчиненному, — жаловался граф своим приближенным. — Он сердито взмахнул желтым листком бумаги и возмущенно прочитал: — «Настоящим предписываю вам…» — Граф тряхнул головой с насмешливым недоумением. — Обратите внимание, ни «прошу вас», ни «пожалуйста»!

Он скомкал радиограмму, швырнул ее в брезентовую стенку штабной палатки и с царственным видом стал расхаживать взад-вперед, положив одну руку на пистолетную кобуру, а другую — на рукоятку кинжала.

— Судя по всему, он не понял моих сообщений. Судя по всему, мне придется объяснить ему мое положение лично.

Эта мысль все больше и больше нравилась графу. Великолепная обивка автомобиля и мягкая подвеска, сконструированная господами Роллсом и Ройсом, значительно облегчат тяготы обратной дороги, к тому же они компенсируются — и с лихвой! — квазицивилизованными удовольствиями городской жизни. Мраморная ванна, чистое белье, прохладные комнаты с высокими потолками и электрическими вентиляторами, свежие римские газеты, общество милых дам из казино — все это вдруг показалось графу неотразимо привлекательным. А кроме того, представлялась возможность лично проследить за упаковкой и пересылкой охотничьих трофеев, завоеванных в такой дали от Италии. Ему особенно хотелось, чтобы львиные шкуры правильно выделали и аккуратно заштопали многочисленные дыры от пуль. Весьма симпатичным показался ему и план напомнить генералу, каково его, графа, происхождение, воспитание и политическое значение.

— Джино, — коротко рявкнул он, и сержант влетел в палатку, машинально наводя фотоаппарат.

— Не теперь, не теперь, — раздраженно отмахнулся граф. — Мы едем назад, в Асмару, на совещание с генералом. Передай шоферу, пусть готовится.

Ровно через двадцать четыре часа граф вернулся из Асмары, желчный и свирепый. Ничего хуже этой встречи с генералом де Боно граф не переживал за всю свою жизнь. Он никак не мог поверить, что генерал всерьез вознамерился отстранить его от командования и с позором вернуть в Рим, — не верил до тех пор, пока генерал в его присутствии не продиктовал приказ своему ухмылявшемуся адъютанту капитану Креспи.

Эта угроза и сей час нависала над красивой кудрявой головой графа. У него оставалось двенадцать часов на то, чтобы добраться до Колодцев Халди и захватить их. Иначе — каюта второго класса на военно-транспортном судне «Гарибальди», через пять дней отплывающем из Массаны в Неаполь, — именно эту каюту велел забронировать для него генерал.

Граф Альдо Белли направил длинную и очень красноречивую телеграмму Бенито Муссолини, жалуясь на дерзкое поведение генерала, но ему неведомо было, что генерал его предупредил: перехватил телеграмму и преспокойно скрыл ее.

Майор Кастелани не принял всерьез приказ двигаться вперед, он ждал, что в любую минуту может последовать прямо противоположное распоряжение, и потому, оказавшись в первой машине, испытывал одновременно и недоверие, и торжество, когда понял, что грузовик покрывает последние пыльные километры по направлению к Колодцам Халди.

* * *

Воды от сильного ливня, пролившегося над Эфиопским нагорьем, стекали миллионами ручьев и водопадов, прорываясь в долины и низины. Большая часть потоков пробивала себе дорогу в южные болота, а оттуда — в Нил, который устремлялся на север, к Египту и Средиземному морю.

Другая, меньшая их часть вливалась в не имевшие стоков реки, вроде Аваша, или же бесследно исчезала в рыхлых песчаных почвах саванны и пустыни.

Это общее правило нарушалось лишь единственным и вообще крайне редким стечением геологических обстоятельств: от подножия гор протянулся широкий пласт аспидного сланца, который мелким блюдцем уходил под красную почву равнины. На этом ложе задерживалась дождевая вода, образуя длинное узкое подземное озеро, протянувшееся, точно палец, от ущелья Сарди под жаркой сухой саванной почти на сто километров.

Ближе к горам вода текла глубоко, залегая на десятки метров ниже поверхности земли, но дальше уровень аспидного сланца повышался, и вода оказывалась на глубине почти пятнадцати метров.

Много тысячелетий тому назад здесь паслись огромные стада диких слонов. Эти неутомимые искатели воды обнаружили подземное озеро. Бивнями и ножищами они разрыли землю и добрались до воды. Охотники давно уже уничтожили стада слонов, но открытые ими колодцы продолжали служить другим животным — диким ослам, антилопам, верблюдам — и, конечно, человеку, который извел слонов.

Теперь колодцы — их было двенадцать или несколько больше на пространстве трех-пяти квадратных километров — представляли собой глубокие ямы в кроваво-красной земле. Узкие протоптанные давным-давно тропинки почти отвесно уходили вниз, к воде, до которой редко добирались солнечные лучи.

Вода содержала большое количество минеральных солей и потому казалась мутно-зеленоватой, а на вкус отдавала железом, но, как бы то ни было, она столетиями поддерживала существование бесчисленных тварей. И растительность с ее развитой корневой системой питалась той же водой и была пышнее и зеленее, чем во всей иссушенной унылой саванне.

Дальше за колодцами по направлению к горам шла пересеченная местность, с неглубокими, но обрывистыми руслами высохших рек и низкими квадратными холмиками, которые были не чем иным, как плотными красными латеритными образованиями. В берегах высохших рек и в склонах холмов за столетия охотники и пастухи вырыли множество пещер и туннелей.

Возле колодцев как бы сама природа объявила вечный мир. Сюда и человек и зверь приходили вместе и почти никогда его не нарушали. Среди серо-зеленых колючек и густого кустарника спокойно паслись дикие козы и верблюды, газели, антилопы и куду.

В послеполуденной тишине колонна из четырех броневиков шла с востока, и шум их моторов издалека донесся до толпы, ожидавшей их приезда.

Возглавлял колонну, как обычно, Джейк, за ним следовала Вики, потом Грегориус с Сарой, устроившейся на башне броневика, за ними бежал в поводу белый жеребец, а замыкал кортеж Гарет. Вдруг Сара завизжала так, что перекрыла шум моторов. Она показывала вперед, в низину, заросшую зеленым кустарником и довольно высокими деревьями. Джейк остановил колонну и вылез на башню.

Он обвел биноклем лесок и замер, разглядев массу людей, двигавшихся им навстречу в клубах легкой серой пыли.

— Боже мой; — проворчал он громко, — да их там несколько сотен…

Джейку стало не по себе. Выглядели эти люди отнюдь не дружелюбно. Внезапно он услышал стук копыт, и Сара промчалась мимо него. Она скакала галопом на неоседланном жеребце ее широкое одеяние развевалось и трепетало на пронизанном солнцем ветру. Она возбужденно, почти истерически кричала, торопясь навстречу подъезжавшим всадникам. В общем, ее поведение несколько успокоило Джейка, и он дал знак колонне двигаться дальше.

Первые ряды всадников на бегущих верблюдах и скачущих галопом косматых лошадях уже приближались, окутанные облаками пыли. Могучие темнолицые мужчины в широких грязно-белых одеждах подбадривали животных дикими воплями, размахивая при этом маленькими и круглыми боевыми щитами из бронзы или железа. Они стремительно помчались навстречу колонне, приблизившись к ней, разделились на два крыла и выстроились вдоль пути следования броневиков плотной движущейся стеной из людей и животных к величайшему изумлению прибывших гостей.

Большинство мужчин были с бородами, то здесь, то там в толпе воинов мелькали пышные головные уборы из львиной гривы, крича всему миру о мужестве своих владельцев — к вящей их гордости. Гривы развевались и реяли на ветру, в то время как всадники скакали с характерным эфиопским возгласом: «Лулу! Лулу!».

Оружие, которое Гарет у них увидел, очень его развеселило. Как профессиональный торговец оружием, он сразу же узнал двадцать различных образцов, каждый из которых вполне годился в коллекцию музея, — и длинные мушкеты «тауэр», заряжаемые с дула, с забавными молоточками для капсюлей ударного действия, и карабины «мартини-генри», стреляющие тяжелыми свинцовыми пулями и при выстреле выбрасывающие облака черного порохового дыма, а также широкий набор «маузеров», «шнайдеров», «ли-метфордов» и прочей устаревшей продукции оружейных заводов всего мира.

Проносясь мимо броневиков, всадники палили в воздух, клубы черного порохового дыма поднимались в небо, трескотня выстрелов сливалась с мощными приветственными криками. За первой волной всадников следовала вторая на мулах и ослах — передвигались они помедленнее, но шума производили не меньше, За ними бежали немилосердно вопившие пехотинцы, в их толпу затесались и женщины, визжавшие дети и несколько десятков громко подвывавших собак — тощих желтых шавок с длинными голыми хвостами и клочьями шерсти на торчащих ребрах.

Когда первые ряды всадников, продолжая вопить и палить в воздух, развернулись, чтобы завершить окружение колонны броневиков, они столкнулись с теми, кто бежал позади; животные и люди смешались, силой отвоевывая себе жизненное пространство.

Джейк увидел, как мать с ребенком под мышкой попала под копыта бежавшего верблюда, ребенок отлетел в сторону и покатился по песку. Но Джейк уже миновал их, пробиваясь по узкой дорожке в человеческом море.

Дорогу им пробивала Сара на своем жеребце, она ехала прямо перед Джейком и сердито размахивала хлыстом из гиппопотамовой кожи, разгоняя толпу, но вокруг нее так и вились страшно возбужденные всадники, непрестанно стрелявшие в воздух, а на них напирали пешие, пытавшиеся взобраться на броневики.

Столпотворение все нарастало, пока автомобили по редколесью, окружавшему Колодцы, не въехали вслед за Сарой в русло высохшей реки — вади, — неглубокое, но с обрывистыми берегами.

Здесь уже никакое продвижение вперед стало невозможно. Русло было плотно забито людьми, они толпились даже на крутых склонах в верхних уступах. На них напирали сзади другие, и эти несчастные, не удержавшись над обрывом, падали с крутизны на головы расположившихся внизу. Их вопли тонули в общем гомоне.

Люки всех четырех броневиков открылись, и оттуда робко, как суслики из нор, выглянули водители. Они беспомощно подавали друг другу знаки и обменивались гримасами, потому что любой крик тонул в этом оглушительном шуме.

Сара перескочила со своего жеребца на бортовой выступ броневика Джейка и стала осыпать ударами плетки тех, кто пытался вскарабкаться на автомобиль. Джейк видел, что она наслаждается от всей души, ее глаза горели боевым огнем, плетка со свистом рассекала воздух, жертвы истошно вопили. Джейк подумал было удержать ее, но сразу же отбросил эту мысль — уж слишком это показалось опасным. В надежде найти какой-нибудь способ улизнуть от неистовой встречи он окинул все взглядом и только тут заметил многочисленные входы в пещеры по обеим сторонам русла.

Из этих темных отверстий выскакивали люди в некоем подобии формы— в брюках для верховой езды и в мешковатых рубахах цвета Хаки, грудь крест-накрест перехвачена пулеметными лентами, на босых ногах — обмотки, на головах — высокие тюрбаны и у всех — маузеровские винтовки. Они от души размахивали прикладами, действуя ими как дубинками. С не меньшим, чем у Сары, энтузиазмом, но с большим успехом они успокаивали толпу.

— Это гвардейцы моего отца, — объяснила Джейку Сара.

Она все еще улыбалась счастливой улыбкой и никак не могла отдышаться после своих героических подвигов.

— Извините, Джейк, иногда наши люди слишком несдержанно радуются.

— Угу, — произнес Джейк. — Я это заметил.

Раздавая удары прикладами, гвардейцы расчистили пространство вокруг четырех тяжело нагруженных бронеавтомобилей, и шум постепенно стихал, пока не приблизился по уровню к грохоту средних размеров лавины. Четверо водителей с опаской сошли на землю и тесной группой вступили на небольшое свободное пространство перед пещерами. Вики Камберуэлл намеренно выбрала себе место между Джейком и Гаретом, позади высокого, облаченного в широкое шамма Грегориуса.

Еще увереннее она почувствовала себя, когда рядом с ней возникла Сара и взяла ее за руку:

— Пожалуйста, не волнуйтесь, — шепнула ей Сара, — здесь все — ваши друзья.

— А вдруг вы меня дурачите, моя прелесть? — улыбнулась ей Вики и пожала тонкую коричневую руку.

В этот момент из пещер показалась процессия, которую возглавляли четыре угольно-черных священника коптской христианской церкви в праздничных облачениях. Они пели на амхари, кадили ладаном и несли богато украшенные, хотя и грубо выкованные кресты.

За священниками двигался высокий и до карикатурности худой человек. Длинное развевавшееся шамма в желтую и красную полоску висело на нем как на вешалке. Вероятно, под полами длинного одеяния скрывались длинные и худые страусиные ноги; голова его была совершенно лишена всякой растительности — ни бороды, ни бровей, только круглый блестящий череп.

Глаза странного человека тонули в морщинах и складках высохшей кожи. Поскольку зубов у него не было вовсе, нижняя челюсть ушла вверх, отчего лицо казалось наполовину сложенным наподобие мехов гармоники. Он производил впечатление древнего старца, которое, впрочем, тут же исчезало при виде его юношески легкой походки и яркого блеска птичьих глазок. Гарет все-таки догадался, что ему никак не может быть меньше восьмидесяти.

Грегориус метнулся к старцу и встал на колени под благословение. Сара прошептала:

— Это мой дедушка, рас Голам. По-английски он не говорит, но он очень знатный человек и великий воин, самый храбрый во всей Эфиопии.

Рас быстро оглядел всю группу и остановился на Гарете, наиболее представительном в своих твидовых брюках. Прежде чем Гарет успел уклониться, рас наклонился к нему и заключил его в объятия, благоухавшие крепким табаком местных сортов, дымом и прочими пьянящими ароматами.

— Как вы поживаете? — выкрикнул рас единственную известную ему английскую фразу.

— Мой дедушка очень любит все английское, — сказал Грегориус в то время, как Гарет барахтался в объятиях раса, — и потому всех своих сыновей и внуков посылает учиться в Англию.

— У него есть орден, который дает право на титул лорда, — гордо заявила Сара и показала на грудь деда, на котором красовалась звезда из яркой эмали с какими-то блестящими побрякушками.

Заметив ее жест, рас выпустил Гарета и продемонстрировал им орден во всей красе. На другой стороне его груди красовалась розетка из трехцветного шелка, в центре которой находилась миниатюра самой королевы Виктории в рамочке.

— Потрясающе, старик, совершенно потрясающе, — кивал Гарет, приводя в порядок лацканы своего пиджака и приглаживая волосы.

— В молодости мой дедушка оказал королеве большую услугу, вот почему он теперь английский лорд, — объяснила Сара и умолкла, внимательно слушая деда, чтобы тут же перевести гостям его речь.

— Мой дедушка приветствует вас на земле Эфиопии и говорит, что счастлив и горд, заключая в объятия такого выдающегося английского джентльмена. Дедушка слышал от моего отца о вашей воинской славе, о том, что великая королева удостоила вас медали за отвагу…

— Вообще-то эту побрякушку дал мне Георг Пятый, — скромно возразил Гарет.

В эту минуту из пещеры выступил полный достоинства Ли Микаэл Сагуд и остановился позади старого раса.

— Мой отец признает единственного английского монарха, Дорогой Суэйлз, — спокойно сказал он. — Бесполезно уверять его, что королева скончалась.

Всем троим он пожал руки, быстро поздоровавшись с Джейком и Вики, затем повернулся и продолжал слушать старого раса.

— Мой отец спрашивает, при себе ли у тебя медаль. Он желает, чтобы ты надел ее, когда вы бок о бок будете сражаться с врагом.

Гарет изменился в лице.

— Но я к этому вовсе не стремлюсь, старина, — запротестовал он.

Гарет твердо решил больше никогда ни в какие битвы не ввязываться, но объясниться ему не удалось, момент был упущен — рас уже отдавал приказы своим гвардейцам. Они мгновенно обступили броневики и принялись разгружать деревянные ящики с оружием и боеприпасами; они складывали их перед входом в пещеры, одновременно отбиваясь от натиска возбужденной толпы.

Подошли священники, чтобы благословить броневики и оружие. Сара воспользовалась случаем и потихоньку увела Вики в одну из пещер.

— Мои слуги принесут вам воды помыться, — сказала она. — Вечером будет праздник, и вы должны быть красивой. И тогда мы, может быть, решим, кто из них будет с вами сегодня ночью.

Когда спустилась ночь, вся свита раса Голама собралась к вади, самые знатные или самые нахрапистые умудрились втиснуться в большую центральную пещеру, все прочие заполонили долину. Они сидели на земле в своих белых одеяниях, освещенные пляшущим пламенем костров.

* * *

Оранжевые отблески костров отражались в ночном небе. Майор Кастелани заметил их на расстоянии двадцати километров от Колодцев.

Он остановил колонну, взобрался на крышу первого грузовика, чтобы как следует изучить непонятное явление. Поначалу он думал, что это могут быть последние отсветы угасшей зари, но потом понял, что это не так.

Спрыгнув на землю, он бросил водителю: «Подожди меня» — и побежал рысцой вдоль длинной колонны крытых грузовиков к ее середине, туда, где находилась машина командира.

— Господин полковник!..

Кастелани отдал честь мрачному графу, который ссутулившись сидел на заднем сиденье «роллс-ройса», сунув руку в расстегнутую гимнастерку, наподобие Наполеона, потерпевшего поражение под Москвой. Альдо Белли еще не оправился от удара, который нанес его гордости и самолюбию генерал. Граф временно отрешился от этого вульгарного мира и даже не взглянул на Кастелани, докладывавшего обстановку.

— Поступайте, как считаете нужным в сложившихся обстоятельствах, — пробормотал он без всякой заинтересованности. — Учтите только, что Колодцами мы должны овладеть до рассвета.

И граф отвернулся, погрузившись в размышления о том, получил ли Муссолини его телеграмму.

В сложившихся обстоятельствах Кастелани считал нужным немедленно погасить огни и привести весь батальон в состояние боевой готовности. Было приказано ни в коем случае не зажигать никакого огня и строжайше соблюдать тишину. Теперь колонна продвигалась со скоростью пешехода, каждый водитель получил предписание следить, чтобы моторы работали не громче, чем на холостом ходу. Объявили тревогу, все держали наготове заряженные винтовки, нервы были напряжены.

Когда эритрейские проводники показали Кастелани поросшую лесом долину внизу, луна над его головой светила достаточно ярко, чтобы старый профессиональный вояка мог внимательно оглядеть ее. В течение десяти минут он разработал диспозицию, решил, где разместить штаб и автопарк, разбить основной лагерь, где установить пулеметы и минометы и где отрыть окопы для стрелков. Полковник все одобрил, даже не подняв глаз, и майор спокойно отдавал приказы, для выполнения которых батальону предстояло работать всю ночь.

— И первого, кто уронит лопату или чихнет, я повешу на его собственных кишках, — предупредил он, понимая, что означает слабое сияние, исходившее от низких темных холмов за Колодцами.

* * *

В главной пещере воздух был такой спертый, жаркий и влажный, что казалось, будто собравшихся накрыли мокрым шерстяным одеялом. В неверном свете костров не было никакой возможности оглядеть все помещение с его неотделанными земляными стенами и колоннами. В дымном сумраке неугомонные гости и слуги смахивали на привидения. Время от времени у главного входа в пещеру раздавался жуткий бычий рев. Внезапно он обрывался — специально для этого назначенный человек взмахивал двуручным мечом, и туша падала на землю, глухо ухнув, от чего, казалось, сотрясалась вся пещера. Толпа громкими криками приветствовала падение туши, и дюжина добровольных помощников освежовывала ее, разрывала на кроваво-красные полосы и укладывала их на огромные блюда из обожженной глины.

Слуги бросались в пещеру с подносами, на которых громоздилось дымившееся, дрожавшее мясо. Гости, мужчины и женщины, набрасывались на кровавое мясо, зажимали один конец полосы в зубах, одной рукой отмеряли подходящую длину, а другой, в которой был крепко зажат нож, отсекали оставшийся кусок. Блестящее лезвие ножа проскакивало в непосредственной близости от кончика носа, и теплая кровь стекала по подбородку; мясо заглатывалось в один прием, хотя и не без напряжения.

Каждый кусок на пути следования в желудок сопровождался глотком огненного эфиопского тея — янтарно-золотистого напитка, приготовленного из дикого меда и разившего наповал, как рога буйвола.

Гарет Суэйлз сидел на почетном месте между старым Расом и Ли Микаэлом, а Джейк и Вики — подальше, среди менее знатных гостей. Из уважения к вкусам и аппетитам иностранцев им вместо сырой говядины были предложены горшочки с ядреным варевом из говядины, баранины, цыплят и дичи, которое именуется ват. Это крепко сдобренное специями, сильно наперченное вкусное яство доставали из горшочков ложками, выкладывали на тонкие пресные лепешки и перед тем, как отправить в рот, свертывали наподобие сигары.

Ли Микаэл предостерег своих гостей от тея и предложил им шампанское, которое для охлаждения было завернуто в мокрую мешковину. На столе стояли также бутылки с лондонским сухим джином и разнообразными ликерами: «Гран Марнье», желтым и зеленым шартрезом, «Дом Бенедиктином» и другими. Эти напитки, столь неожиданные в пустыне, напомнили гостям, что их хозяин был человеком более чем богатым, владел огромными землями и, подчиняясь только императору, властвовал над многими тысячами людей.

Старый рас сидел во главе стола, на его лысом черепе красовался головной убор из львиной гривы. Убор этот производил весьма сильное впечатление, но был уже изрядно изъеден молью, поскольку с той поры, когда рас одолел льва, минуло сорок лет, и время это не прошло бесследно.

С веселым хихиканьем рас взял тонкую лепешку, положил на нее большую ложку дымившегося вата, свернул в трубку размером с гаванскую сигару и сунул ее в рот ошеломленному, не подготовленному к такой забаве Гарету.

— Ты должен съесть лепешку без помощи рук, — поспешно объяснил ему Ли Микаэл. — Это любимое развлечение моего отца.

Глаза у Гарета полезли на лоб, лицо побагровело от недостатка воздуха и от крепко наперченного соуса. Мужественно откусывая, жуя и глотая, он боролся со щедрым даром.

Рас весело подбадривал Гарета криками: «Как вы поживаете? Как вы поживаете?» Из беззубого рта тянулась на подбородок струйка слюны, бесчисленные морщины на лице пустились в пляс.

Наконец, сохранив лишь крохи достоинства, потея и тяжело отдуваясь, Гарет справился с неожиданным подношением властелина. Рас опять заключил его в братские объятия, а Ли Микаэл протянул полный бокал шампанского.

Однако Гарету совсем не нравилось быть предметом подобных шуток, и, едва освободившись от объятий раса, он отстранил бокал с шампанским и жестом подозвал слугу. С блюда, на котором дымилось кровавое мясо, он взял полосу толщиной в запястье и длиной с предплечье. Не сказав ни слова, он запихнул его в разинутый беззубый рот раса.

— Подавись, старый мерзавец, — прошипел он в изумленные глаза раса, исчерченные красными склеротическими прожилками.

Рас улыбнуться не мог, потому что изо рта у него, как огромный красный язык, свисал длинный кусок мяса, но упрятанные в морщинах щелки глаз радостно заблестели. Казалось, нижняя челюсть у него вышла из суставов, как у питона, заглатывающего козленка. Он сделал глотательное движение, и кусок мяса чуть-чуть укоротился, опять глотнул — и он укоротился еще. Гарет завороженно следил, как глоток за глотком полоса мяса уменьшается в размерах. Через несколько секунд во рту раса ничего не осталось, он схватил кубок с теем, опрокинул в себя с пол-литра этого крепчайшего зелья, обтер кровь и тей с подбородка полою шамма, мощно, словно выбивая воздушную пробку, рыгнул и, весело захихикав фальцетом, звонко хлопнул Гарета по спине между лопаток. С точки зрения раса они были теперь побратимы — оба английские аристократы, знаменитые воины и каждый поел из рук другого.