Глава XXX

Пири-охотник наткнулся на безжизненную тушу на следующий день на рассвете. Слон лежал, подогнув под себя передние ноги. Огромная голова покоилась на бивнях, чуть не до половины ушедших в мягкую почву. Вымытая последним ливнем кожа блестела в зеленом сумраке леса и издали выглядела черной. Открытые глаза животного тоже тускло поблескивали.

Слон казался совсем живым, и Пири приблизился к нему с величайшей осторожностью. А когда оказался на расстоянии вытянутой руки, то сначала дотронулся кончиком ветки до открытого, остекленевшего глаза. Веки слона, обрамленные густыми ресницами, даже не вздрогнули. Только сейчас Пири рассмотрел, что зрачки лесного гиганта подернулись желтоватой пленкой смерти. Пири выпрямился и отложил копье в сторону. Охота на слона закончилась.

По традиции ему следовало пропеть хвалебную песнь лесному богу, благодаря его за такую богатую добычу. И он начал было петь, но прервался на полуслове, горько осознавая всю меру своей огромной вины. Пири знал, что никогда больше ему не придется петь подобную песнь, и сердце его наполнилось глубочайшей печалью.

Он развел небольшой костер и, вырезав из щеки слона большой жирный кусок мяса, стал поджаривать его на горячих углях. Однако кусок застрял у него в горле. Он тут же выплюнул его – таким невкусным и жестким показалось мясо на сей раз. Еще долго Пири сидел у огня, не притрагиваясь к еде, и невидящими глазами смотрел на костер. Наконец, усилием воли заставив себя встряхнуться, он принялся за работу.

Вытащив из ножен острый мачете, Пири стал рубить кости черепа, отделяя от них один из бивней. Сталь звенела, ударяясь о крепкий череп, и мелкие осколки костей разлетались во все стороны.

На этот звенящий звук и поспешили бамбути, преследовавшие Пири. Возглавляемые Сепу и Памбой, они появились из леса неслышно, окружив Пири и убитого им старика слона.

Увидев их, Пири, весь испачканный в крови мертвого животного, опустил мачете. Но поднять глаза Пири не смел.

– Я разделю с вами мою награду, братья, – прошептал он.

Но ему никто не ответил.

Словно сговорившись, все бамбути один за другим развернулись и исчезли в лесу так же неслышно, как и появились. Задержался только Сепу.

– Из-за твоего святотатства, лесной бог нашлет на нас Молимо, – произнес он.

Пири опустил голову, избегая смотреть в глаза брата; сердце его терзали боль и отчаяние.

Дэниел начал просматривать видеопленки, как только они вернулись в Гондалу.

Келли выделила ему для работы угол своей лаборатории, а Омеру помогал редактировать комментарий. Отснятый материал Дэниелу в общем нравился. Снимал он неплохо, но того блеска и профессионализма, как на лентах Бонни Ман, ему, конечно, не хватало. Бонни умела снимать так, чтобы не оставить телезрителей равнодушными, затрагивая в душах людей самые чувствительные струны. Все, что смонтировал он, было лишь реалистичным отображением происходящего на лесоразработках в Уэнгу и ужасных последствий горнодобывающих операций.

– Этот фильм не задевает за живое, – сказал он за ужином Виктору и Келли. – Он взывает к разуму, а не к сердцу, кое-чего в нем недостает.

– А что сделать, чтобы фильм получился? – поинтересовалась Келли. – Скажи, что надо доснять, и я попытаюсь помочь тебе.

– Неплохо бы добавить еще несколько кадров с президентом Омеру, откликнулся Дэниел. – Ваше обаяние, сэр, и ваша открытость… Короче, к вашим словам люди прислушаются.

– Снимайте сколько угодно, – кивнул Омеру. – Вот он я, весь перед вами. Но я бы хотел попросить вас об одной услуге. Вам не кажется, что нам пора перестать обращаться слишком уж официально, а, Дэниел? Как-никак мы вместе забирались на священное дерево. Давайте лучше называть друг друга по имени, как считаете?

– Не возражаю, – улыбнулся в ответ Дэниел. – Я только хотел заметить, что даже нескольких новых кадров с вами, Виктор, все равно будет недостаточно, чтобы разбередить зрителям душу. Я обязан показать что-то еще, от чего все просто содрогнутся. Показать, какие надругательства выдерживают здесь люди, показать лагеря, где содержатся пленные угали. Это никак нельзя организовать?

– Думаю, что можно, – отозвался Виктор. – Вам ведь известно, что я возглавляю движение Сопротивления режиму Таффари. И с каждым днем это движение набирает силу. Правда, пока мы вынуждены действовать подпольно и очень осторожно подбирать людей. Разумеется, костяк движения составляют угали, но к нам присоединяются и гита, недовольные режимом Таффари. Полагаю, мы сумеем пробраться к одному из лагерей, хотя охранники там стреляют без предупреждения. В сам лагерь мы, конечно, не сможем проникнуть, но увидеть и заснять творимые там зверства вам, думаю, удастся.

– Нисколько не сомневаюсь, – вмешалась в разговор Келли. – Патрик и его люди на днях прибудут сюда на совещание. Они сумеют организовать это дело. – Келли вдруг глубоко о чем-то задумалась. – Но, кроме лагерей, ты ведь можешь снять и то, какая трагедия в скором будущем грозит бамбути. Уничтожение леса самым непосредственным и ужасным образом сказывается на их существовании.

– Да, пожалуй. Бамбути я буду снимать обязательно, – согласился Дэниел. – Но что конкретно ты предлагаешь?

– Пойти к ним на ритуал, посвященный встрече Молимо, – пояснила Келли. – Сепу предупреждал меня, что теперь Молимо непременно их настигнет. Но он согласился на то, чтобы ты присутствовал при этом.

Патрик, племянник Омеру, прибыл в Гондалу со своими людьми на день раньше, чем ожидалось. Его сопровождал целый отряд угали, который провели через лес бамбути. Некоторые из прибывших, образованные молодые люди, преданные делу освобождения, приходились дальними родственниками Омеру.

Когда Дэниел показал им смонтированную часть фильма и объяснил, чего хочет, Патрик Омеру с готовностью согласился помочь.

– Положитесь на меня, доктор Армстронг, – сказал он. – Я все организую. Но предупреждаю: это опасно. Лагеря охраняются вооруженными гита днем и ночью. И все-таки мы постараемся подобраться как можно ближе.

Через день Дэниел в сопровождении Сепу покинул Гондалу вместе с Патриком.

А еще через девять дней Дэниел и Сепу вернулись в Гондалу. Дэниел здорово похудел и едва держался на ногах от усталости. Одежда, сплошь забрызганная засохшей грязью, да и весь его вид не на шутку встревожили Келли, когда она заметила, как Дэниел, пошатываясь, поднимается по ступенькам веранды.

Не колеблясь ни минуты, Келли бросилась навстречу Дэниелу и приникла к нему, едва сдерживая слезы. Это удивило их обоих. Целых несколько секунд они держали друг друга в объятиях. Но когда Дэниел потянулся ее поцеловать, Келли внезапно отшатнулась и протянула ему руку.

– Мы с Виктором страшно волновались, – покраснев, пробормотала Келли, и Дэниел поймал себя на том, что то, как она произнесла эти слова, ему страшно нравится.

Келли поспешно оборвала рукопожатие.

Ближе к вечеру, после того как Дэниел вымылся, поел и немного поспал, он показал им отснятый материал. Сначала шли кадры с заключенными из трудовых лагерей, работавшими на лесоповале. Дэниел снимал их издали с помощью телеобъектива.

Охранники гита с дубинками в руках периодически обрушивали удары то на одного, то на другого рабочего угали.

– Таких кадров много, я при монтаже отберу наиболее впечатляющие, – пояснил Дэниел.

Он заснял и конец рабочего дня, когда отряды угали колоннами гнали обратно в лагерь, к баракам, выглядывавшим из-за колючей проволоки.

А потом шло несколько интервью, взятых у бежавших из лагерей. Мужчина неопределенного возраста показывал ужасающие раны от побоев на спине и на голове. Спина несчастного была сплошь исполосована плетью.

Ступни молодой женщины превратились в страшную гноящуюся рану. Женщина рассказывала на суахили, в каких условиях их заставляли работать: – Заключенные вынуждены весь день стоять босиком в грязи. Порезы и раны начинают гноиться, и это продолжается до тех пор, пока люди не перестают ходить. Иногда ноги ниже колена просто заживо отмирают, – плакала женщина. Она сидела на бревне рядом с Дэниелом, заглядывая в камеру. – Это болезнь, которую французы во время первой мировой войны окрестили «траншейной ступней». В ногу попадает инфекция, и заболевший на всю жизнь остается калекой. Потому что, как я уже сказала, разлагающиеся ткани вместе с костями в конце концов просто отваливаются.

– Что происходило с людьми, которые не могли больше работать? – осторожно поинтересовался Дэниел.

– Гита говорили, что не будут нас кормить, что мы слишком много едим, а пользы от нас никакой. И потому больных увозили подальше в лес и… – Женщина разрыдалась, не в состоянии вымолвить ни слова.

Выключив видеомагнитофон, Дэниел повернулся к Омеру и Келли.

– Дальше последуют кадры, страшнее которых я в своей жизни не снимал. Они очень смахивают на документальную хронику о массовых расстрелах поляков и русских нацистами. Качество съемки неважное, мы снимали, спрятавшись в зарослях. Но повторяю: материал страшный. Может, не будешь смотреть это, Келли?

Келли покачала головой.

– Буду, – заявила она решительно.

– Хорошо. Но я тебя предупредил. – Дэниел снова включил магнитофон.

Все подались вперед, к экрану; тот, заморгав, опять ожил.

Они увидели вырубку, бульдозер, роющий огромную траншею. Не меньше сорока или пятидесяти метров в длину и около трех метров в глубину.

– Агенты Патрика сообщили, где будет проводиться операция, – пояснил Дэниел. – Поэтому мы смогли проникнуть на эту территорию заранее.

Бульдозер на экране остановился.

– Все остальное произошло примерно три часа спустя, – мрачно добавил Дэниел.

Из леса появилась колонна заключенных, подгоняемая с флангов вооруженными охранниками гита. Сразу бросалось в глаза, что все заключенные больны. Обессиленные люди шли покачиваясь и сильно прихрамывая, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Некоторые опирались на костыли, некоторых несли на носилках такие же заключенные. У нескольких женщин к спине были привязаны дети.

Охранники подвели колонну к яме и стали загонять туда пленных, пока в яме не исчез последний.

Затем охранники, человек пятьдесят, не меньше, выстроились у края траншеи. Все в военной форме воздушных десантников, и у каждого на плече автомат. Они как-то привычно и даже небрежно начали стрелять. Это продолжалось долго. Выпустив одну обойму, десантники тут же заменяли ее и снова стреляли. Некоторые из них смеялись.

Внезапно из ямы попытался выползти чудом уцелевший худой старик. Без ноги, он пытался ползти, подтягиваясь на локтях. Один из офицеров вытащил из кобуры пистолет и хладнокровно выстрелил несчастному в затылок. Тот навсегда затих, ткнувшись лицом в землю. Гита носком сапога небрежно столкнул тело в яму.

Наконец стрельба прекратилась, и солдаты устроили маленький перекур, о чем-то оживленно переговариваясь.

Снова заурчал двигатель бульдозера, и машина двинулась к яме, засыпая ее недавно вырытой землей. Затем бульдозер несколько раз прошелся по ней, выравнивая своими тяжелыми гусеницами.

Десантники строем двинулись из леса. Раздавался громкий смех, смачные шутки.

Дэниел выключил видеомагнитофон, экран погас. Не говоря ни слова, Келли вышла на веранду.

Мужчины некоторое время сидели молча, а затем Омеру едва слышно произнес – Пожалуйста, Дэниел, помоги нам. Помоги моему несчастному народу.

По лесу пронесся слух, что скоро придет Молимо, и разные кланы племени поспешили на обычное место общего сбора возле водопада Гондалы.

Некоторым кланам пришлось преодолеть более трехсот километров и перейти границу с Заиром. Ведь никаких государственных границ, кроме тех, что устанавливали в лесу сами бамбути, для них не существовало. Кланы прибывали из жуткой глухомани, где они жили на своей территории. Вот так возле водопада Гондалы в один из дней собралось около тысячи маленьких бамбути, готовых вместе встретить страшного Молимо.

Каждая из женщин сооружала для себя маленькую хижину из ветвей и листьев деревьев, оставляя небольшое отверстие в одной из стен – «дверь», напротив которой всегда сооружали вход в другую хижину. Друзья и родственники могли весело болтать друг с другом и обсуждать насущные проблемы, не выходя из «дома». Прирожденный веселый нрав бамбути, их жизнелюбие и жизнерадостность помогали им пережить даже тяжесть ожидания ужасного Молимо.

Во время всеобщего сбора встречались с подружками и друзьями, с которыми не виделись с прошлого года, когда проводилась последняя общая охота с сетью. Бамбути-мужчины угощали друг друга табаком и вели нескончаемые рассказы о своем житье-бытье. И в это время они очень смахивали на своих болтушек-жен, суетившихся у костров, готовя пищу. Дети резвились рядом, смешно кувыркаясь в траве, или плескались, словно блестящие черные рыбки, в небольшом озере под водопадом.

Одним из последних прибыл на общее собрание знаменитый охотник Пири. Три его жены сгибались под тяжестью мешков с табаком, которые они принесли с собой.

Пири велел женам построить хижину так, чтобы вход в нее находился напротив входа в хижину Сепу. Однако, когда женщины закончили работу, Памба демонстративно заделала вход в свою хижину и проделала отверстие с другой стороны. Среди бамбути такой поступок считался верхом оскорбления, и женщины у костров стали судачить об этом, то и дело поглядывая в сторону хижины Пири. Между тем Пири обратился к своим соплеменникам с маленькой речью: – Смотрите, сколько у меня табака. И я принес его, чтобы поделиться с вами. Подходите, набивайте свои кисеты. Пири приглашает вас. Берите сколько хотите! А посмотрите сюда. У Пири есть даже несколько бутылок с джином. Подходите, выпьем все вместе!

Однако ни один из мужчин бамбути не двинулся с места.

Вечером, когда возле костра Сепу собрались самые прославленные охотники и рассказчики племени, из леса неожиданно появился Пири. В руках он держал две открытые бутылки с джином. Пири пьяно покачивался, продолжая на ходу прикладываться к горлышку. А потом протянул бутылку одному из бамбути, сидевшему к нему ближе всех.

– Пей! – велел Пири. – Пей и передай бутылку по кругу, чтобы все знали, как сильно повезло Пири.

Пигмей, которому Пири сунул в руку бутылку с джином, поставил ее на землю и отошел от костра. За ним один за другим молча последовали другие, оставив Сепу наедине с братом.

– Завтра придет Молимо, – тихо бросил Сепу. А затем тоже встал и ушел к себе в хижину.

А Пири еще долго сидел один у костра, тупо поглядывая на бутылку с недопитым джином.

Сепу зашел за Дэниелом рано утром. Захватив камеру, он молча последовал за пигмеем. Они пробирались очень быстро, ибо Дэниел легко обучился разным лесным хитростям и теперь не отставал от Сепу, несмотря на то что был чуть ли не в два раза выше его ростом.

Сначала они бежали вдвоем, но постепенно к ним стали присоединяться другие бамбути, словно темные призраки, внезапно появлявшиеся из зарослей. Через некоторое время к месту, где жил Молимо, спешила уже целая толпа мужчин.

Возле огромного шерстяного дерева в самой глубине леса их поджидали другие пигмеи. Они расселись на земле широким кругом, и теперь среди них не слышалось ни смеха, ни шуток. Одни угрюмые, сосредоточенные лица.

Присев на корточки и сняв с плеча видеокамеру, Дэниел начал снимать. Пигмеи, задрав головы, смотрели на верхушку шерстяного дерева.

– Там живет Молимо, – тихонько прошептал Сепу, наклонившись к Дэниелу. – Мы пришли забрать его.

Внезапно кто-то из пигмеев громко выкрикнул: – Гриви!

С корточек поднялся и подошел к дереву пожилой мужчина.

На противоположной стороне круга выкрикнули другое имя: – Сепу!

И Сепу молча направился к дереву.

Вскоре под деревом стояло человек пятнадцать. Пожилые, знаменитые на весь лес охотники и совсем молодые и неопытные. В этот торжественный момент ни возраст, ни жизненный опыт не имели никакого значения: эти бамбути были сейчас избранниками, которым доверили пригласить Молимо и совершить весь ритуал до конца.

Внезапно Сепу издал пронзительный крик, и все собравшиеся стали быстро взбираться по стволу огромного дерева. Через несколько секунд они исчезли в густой листве. Какое-то время сверху доносились лишь приглушенные звуки пения и неясного бормотания.

Но очень скоро мужчины спустились вниз, держа в руках что-то похожее на палку.

Ее осторожно положили возле дерева, и Дэниел подошел поближе, чтобы рассмотреть реликвию получше. Лежавший перед ним предмет, к его удивлению, оказался обыкновенной бамбуковой трубкой длиной около пяти метров, высохшей и потрескавшейся. Очевидно, срезали бамбук очень давно. Трубка была разрисована какими-то символами и фигурками разных животных. Во всем остальном – ничего особенного, самый обыкновенный бамбук.

– Это и есть Молимо? – удивленно спросил Дэниел, наклоняясь к Сепу.

– Да, Куокоа, это и есть Молимо, – торжественно подтвердил Сепу.

– Я не понимаю, что такое Молимо, – покачал головой Дэниел.

– Молимо – это голос леса, – пытался, как мог, объяснить Сепу. – Это голос Матери-и-Отца. Но прежде чем мы услышим его, надо дать Молимо напиться.

Избранники подняли Молимо и, поднеся его к воде, почти полностью погрузили бамбук в прозрачный поток. А затем пигмеи расселись на берегу и стали ждать. На лицах их по-прежнему сохранялось торжественно-непроницаемое выражение. Так прошел час, затем другой. Молимо пил сладкую чистую воду из родника, а бамбути терпеливо ждали. Наконец они вынесли Молимо на берег.

Бамбуковая трубка почти до краев наполнилась водой. Сверкавшие на солнце капли вытекали из разбухших трещинок, тоненькими струйками разбегаясь по гладкой поверхности. Сепу подошел к трубке и, набрав в легкие побольше воздуха, неожиданно дунул в нее. И Молимо заговорил! К полному изумлению Дэниела, звук оказался таким, словно в лесу вдруг звонким голосом запела молоденькая девушка. Все бамбути странно напряглись; некоторые из них начали тихонько покачиваться взад и вперед, словно листья высокого дерева, будто сопротивляясь порывам сильного ветра.

А голос Молимо постепенно менялся. Теперь казалось, что где-то рядом кричит раненая антилопа. Потом Молимо затараторил голосом глупого попугая; вслед за этим послышался свист хохлатого хамелеона. Все это были голоса леса, менявшиеся каждую секунду. Вскоре вместо Сепу в трубку начал дуть другой пигмей. Бамбути подходили по очереди, и Молимо говорил все новыми и новыми голосами. Теперь это были голоса неведомых духов, которых изредка доводилось слышать всем, но никто никогда не видел их.

Внезапно из горла Молимо вырвался оглушительный трубный звук, и в тот же миг все узнали рев слона – по всей видимости, страшно разгневанного слона. И все бамбути разом подскочили к Молимо, сгрудившись вокруг него плотной стеной. Бамбуковая трубка исчезла за их маленькими телами, но голоса десятков различных существ продолжали свистеть и хохотать, реветь и насмехаться; они угрожающе рычали и ласково убаюкивали.

А затем произошло нечто совсем странное и магическое. На глазах у Дэниела беспорядочная толпа мужчин, пихавших друг друга, внезапно преобразилась. Пигмеи так плотно прижались друг к другу, что теперь превратились в единое целое, в одно существо, двигавшееся так же плавно, как толстый питон, лениво обвивавший крепкую ветку дерева. Бамбути превратились в Молимо. Они превратились в лесное божество.