— Считается, что прошла подготовку в лагерях ООП в Сирии в 1976 или 1977. С тех пор очевидных контактов нет. Принимает наркотики на основе конопли, известна ненасытной сексуальной активностью по отношению к обоим полам… — Паркер поднял голову. — Это все, что у нас есть.

— Да, — негромко повторил Питер, — она пойдет до конца.

— Каковы ваши предположения на дальнейшее?

— Я считаю, что операция организована на очень высоком уровне, возможно, правительственном…

— Доказательства! — рявкнул Паркер.

— На это указывает совпадение во времени с резолюцией в ОНН, предложенной несколькими государствами.

— Хорошо, продолжайте.

— Впервые перед нами прекрасно организованный и пользующийся серьезной поддержкой акт, не направленный на какую-то тайную партизанскую цель. Нам предъявили требования, по поводу которых сто миллионов американцев и пятьдесят миллионов англичан скажут: «Черт возьми, это разумно!»

— Продолжайте, — сказал Паркер.

— Бойцы выбрали легкую цель — парию западной цивилизации. Резолюция получит сотню голосов, а миллионы американцев и англичан спросят себя, должны ли они жертвовать четырьмя сотнями жизней своих наиболее достойных граждан для поддержки правительства, политику которого они ненавидят.

— Да? — Паркер наклонился над столом и внимательно смотрел на экран.

— Вы думаете, они пойдут на сделку?

— Бойцы? Могут. — Питер помолчал немного, потом продолжил: — Вы знаете мои взгляды, сэр. Я вообще против переговоров с этими людьми.

— Даже в таких обстоятельствах? — спросил Паркер.

— Особенно в таких обстоятельствах. Мои взгляды на политику этой страны совпадают с вашими, доктор Паркер. Это испытание. Какими бы справедливыми ни казались нам требования, мы должны сопротивляться до самой смерти манере, в которой они предъявлены. Если эти люди одержат победу, мы подвергаем опасности все человечество.

— Какова ваша оценка возможности успешного противодействия? — неожиданно спросил Паркер, и хотя он понимал, что этот вопрос будет задан, Питер некоторое время колебался.

— Полчаса назад я поставил бы десять против одного, что могу осуществить состояние «Дельта» с жертвами только среди захватчиков.

— А теперь?

— Теперь я знаю, что это не опьяневшие фанатики. Они, вероятно, подготовлены и вооружены не хуже нас, а операция готовилась годами.

— Каковы же наши возможности?

— Я сказал бы, что промежуточного положения нет. Если мы потерпим неудачу, получим ситуацию со ста процентами жертв. Погибнут все на борту и вся команда «Тора», участвующая в действиях.

— Хорошо, Питер. — Паркер откинулся в кресле, это был жест, обозначающий конец разговора. — Я поговорю с президентом и премьер-министром, они поддерживают со мной связь. Потом поставлю в известность послов и в течение часа вернусь к вам.

Экран опустел, и Питер почувствовал, что сумел подавить свою ненависть. Он был холоден и готов к эффективным действиям, как скальпель хирурга. Готов к работе, для которой так тщательно тренировался; он способен хдаднокровно оценивать свои шансы на успех и поражение.

Он нажал кнопку вызова. Колин ждал за звуконепроницаемой переборкой в командной рубке, он появился немедленно.

— Парни разобрали гранату. Первый сорт. Предположительно, взрывчатка новейшего советского производства, граната фабричного изготовления. Профессиональное оружие — и оно сработает. Да, парень, сработает.

Питер едва ли нуждался в этом подтверждении, а Колин, усевшись в кресло против Питера, продолжал:

— Мы пропустили запись через телепринтер Вашингтона… — Он наклонился и проговорил в микрофон: — Пустите запись, вначале без звука. — И мрачно сказал Питеру: — Это дурная новость, которую я пообещал.

На центральном экране пошла запись. Она была сделана из кабинета, выходящего на площадку обслуживания.

Изображение «боинга», задний план искажен увеличением и волнами нагретого воздуха, поднимающимися с раскаленного бетона.

На переднем плане обнаженные плечи и торс самого Питера, он идет к самолету. Изображение замедленное, так что Питер почти не сдвигается с места.

Неожиданно начала отодвигаться передняя дверь самолета, и оператор мгновенно еще больше увеличил изображение.

Показались два пилота и стюардесса, камера дала несколько кадров, и изображение опять увеличилось. Объектив быстро приспособился к темноте внутри, показалась прекрасная голова блондинки, но вот эта голова слегка повернулась, и милые губы шевельнулись: девушка что-то сказала — как будто два слова, прежде чем снова повернуться лицом к камере.

— Ну, хорошо, — сказал Колин. — Пропустите снова, с обычной записью звука.

Снова пошла запись, открылась дверь, показались три заложника, повернулась золотая голова, и послышались слова Ингрид: «Нет слайда», но на фоне сильного треска и шипения.

— Нет слайда? — переспросил Питер.

— Пустите снова и пропустите звук через фильтр, — приказал Колин.

То же самое изображение на экране, поворачивается золотая голова на длинной шее.

— Это слайд. — Питер не вполне был уверен, что расслышал верно.

— Хорошо, — сказал Колин технику. — Пустите снова с резонансной модуляцией.

Снова то же изображение, голова девушки, полные губы раскрылись, девушка сказала кому-то невидимому в самолете.

Теперь слышалось ясно и четко. Она сказала: «Это Страйд». И Питеру показалось, что его ударили кулаком в живот.

— Она тебя узнала, — сказал Колин. — Нет, дьявольщина, она ожидала, что это будешь ты!

Мужчины смотрели друг на друга, на красивом жестком лице Питера выражение дурного предчувствия. «Атлас» — одна из самых засекреченных организаций. Только двадцать человек за его пределами знали о его существовании. Один из них — президент США, другой — премьер-министр Великобритании.

Несомненно, только четыре или пять человек знали, кто командует отрядом «Тор» в «Атласе». И тем не менее нельзя было ошибиться в словах девушки.

— Пропустите снова, — резко приказал Питер.

Они напряженно ждали этих двух слов, и вот их произносит свежий молодой голос.

— Это Страйд, — сказала Ингрид, и экран потемнел.

Питер пальцами помассировал закрытые веки. С легким удивлением он понял, что не спал уже сорок восемь часов, но его беспокоила не физическая усталость, но неожиданное ясное сознание предательства и неслыханного зла.

— Кто-то выдал «Атлас», — негромко сказал Колин. — Какой-то подонок. Теперь они должны все о нас знать.

Питер опустил руку и открыл глаза.

— Я должен снова поговорить с Кингстоном Паркером, — сказал он.

Паркер на экране казался рассерженным и возбужденным.

— Вы прервали президента!

— Доктор Паркер, — спокойно сказал Питер, — обстоятельства изменились. По моему мнению, вероятность успешного проведения «Дельты» значительно уменьшилась. Теперь шансы по крайней мере равные.

— Понятно. — Паркер сдержал свой гнев. — Это важно. Я сообщу президенту.

Уборные к этому времени заполнились, полны и чашки унитазов. Несмотря на кондиционеры, вонь пропитала все в салонах.

При строгом распределении и ограничении пищи и воды большинство пассажиров впало в оцепенение или страдало от голода, дети капризничали и плакали.

Ужасное напряжение начинало сказываться и на похитителях. Они несли буквально непрерывную вахту, четыре часа беспокойного отдыха, потом четыре часа бдительности и действий. Красные хлопчатобумажные рубашки помялись и потемнели от пота под мышками, пота нервного и физического напряжения, глаза налились кровью, характер ухудшился.

Перед самой полуночью темноволосая девушка Карен сорвалась — пожилой пассажир не сразу подчинился ее требованию вернуться на место после пользования туалетом. Она привела себя в сотояние истерического гнева и несколько раз ударила старика по лицу рукоятью револьвера, рассекла ему щеку до кости. Только Ингрид смогла успокоить ее, увела в завешенную кухню туристского салона, ласкала и обнимала.

— Все будет в порядке, Liebchen — Она погладила ей волосы. — Надо еще немного потерпеть. Ты такая сильная. Еще несколько часов, и мы примем пилюли. Уже скоро. — И в течение нескольких часов Карен сдерживала дрожь рук и, хотя была бледна, смогла снова занять свое место в конце туристского салона.

Казалось, силы Ингрид не имеют предела. Ночью она медленно расхаживала по проходу, негромко разговаривала с теми пассажирами, кто не мог уснуть, успокаивала их обещанием немедленного освобождения.

— Завтра утром мы получим ответ на свои требования, и все женщины и дети будут освобождены — все будет в порядке. Подождите немного и увидите.

Вскоре после полуночи к ней в рубке обратился полный маленький врач.

— Бортинженер в очень тяжелом состоянии, — сказал он. — Если его немедленно не поместить в больницу, он умрет.

Ингрид прошла к бортинженеру и склонилась к нему. Кожа у него была сухая и обжигающе горячая, дыхание неровное и поверхностное.

— У него отказывают почки, — сказал врач. — Отказ почек из-за отложенного шока. Здесь мы не можем ему помочь. Его нужно отправить в больницу.

Ингрид взяла целую руку боринженера. «Мне жаль, но это невозможно».

— Разве у вас нет чувств? — горько спросил у нее врач.

— Мне жаль его — но жаль и все человечество, — ответила она. — Он только один. А там миллионы.

Гора с плоской вершиной была освещена прожекторами. Самый разгар отпускного сезона, и самый прекрасный в мире залив демонстрировал свои прелести десяткам тысяч туристов и отпускников.

В пентхаузе высокого здания, названного в честь политической посредственности, как и многие здания и общественные сооружения в Южной Африке, большую часть ночи заседал кабинет министров и его специальные советники.

Во главе длинного стола виднелась плотная тяжелая фигура премьер-министра, с головой бульдога, мощная и неподвижная, как гранитная скала в южноафриканском вельде. Премьер-министр доминировал в этой большой, отделанной панелями комнате, хотя почти ничего не говорил, только изредка одобрительно кивал или произносил несколько хриплых слов.

В другом конце стола сидели два посла, плечом к плечу, подчеркивая свою солидарность. Иногда рядом с ними звонили телефоны, они слушали последние сообщения из посольств или инструкции глав своих правительств.

Справа от премьер-министра сидел красивый усатый министр иностранных дел, человек с огромным обаянием и репутацией умеренности и здавого смысла

— однако теперь он был мрачен и напряжен.

— Ваши правительства не раз заявляли о своей политике отказа от переговоров, о полном непринятии требованй террористов — почему же сейчас вы настаиваете на более мягком подходе?

— Мы не настаиваем, господин министр, мы только указываем на огромный интерес общественности к этому делу как в Объединенном Королевстве, так и в моей стране. — Келли Констебл — стройный привлекательный человек, умный и умеющий убеждать, представитель демократической партии, назначенный новой американской администрацией. — В интересах вашего правительства даже больше, чем нашего, чтобы это дело завершилось благополучно. Мы просто предлагаем пойти на некоторые уступки террористам.

— Командир «Атласа», находящийся на месте действия, оценивает вероятность успешных боевых действий всего лишь пятьдесят к пятидесяти. Мое правительство считает такой риск неприемлемым. — Сэр Уильям Дэвис — профессиональный дипломат, почти достигший пенсионного возраста, седой, увядший человек, с очками в золотой оправе, с высоким ворчливым голосом.

— Мои люди считают, что мы могли бы добиться большего, — сказал министр обороны, тоже в очках, говорил он с сильным и резким африкандерским акцентом.

— «Атлас» — самая подготовленная и оснащенная антитеррористическая организация в мире, — сказал Келли Констебл, и премьер-министр хрипло вмешался.

— На этой стадии, джентльмены, попытаемся найти мирное решение.

— Я согласен, господин премьер-министр, — резко кивнул сэр Уильям.

— Однако я должен указать, что отчасти требования террористов совпадают с предложениями правительства Соединенных Штатов…

— Сэр, вы выражаете поддержку этих требований? — тяжело, но без виддимых эмоций спросил премьер-министр.

— Я только указываю, что их требования будут с сочувствием встречены в моей стране и что моему правительству легче будет использовать свое право вето на Генеральной Ассамблее в понедельник, если будут сделаны некоторые уступки в других направлениях.

— Это угроза, сэр? — спросил премьер-министр, и легкая невеселая улыбка не смягчила его вопрос.

— Нет, господин премьер-министр, просто здравый смысл. Если резолюция будет принята и проведена в жизнь, это означало бы экономический крах вашей страны. Она погрузится в анархию и политический хаос и станет уязвимой для проникновения Советов. Мое правительство не хочет этого, однако не хочет оно и подвергать опасности жизнь четырехсот своих граждан.

— Келли Констебл улыбнулся. — Боюсь, мы должны найти мирный выход из этого затруднительного положения.

— Мой министр обороны предложил выход.

— Господин премьер-министр, если ваши военные нападут на самолет без предварительного согласия глав американского и английского правительств, наши страны откажутся от своего права вето, и, к сожалению, к вашей стране будут применены жестокие репрессии.

— Даже если атака удастся?

— Даже если атака удастся. Мы настаиваем, чтобы военное решение было принято исключительно «Атласом», — серьезно сказал Констебл и потом более мягко добавил: — Давайте обсудим минимальные уступки, на которые готово пойти ваше правительство. Чем дольше мы будем вести переговоры с террористами, тем больше вероятность мирного решения. Неужели нельзя хоть в чем-то пойти им навстречу?

Ингрид лично присматривала за раздачей завтрака. Каждому пассажиру дали по куску хлеба, одному печенью и чашке сладкого кофе. Голод ослабил способность пассажиров к сопротивлению, все остались после еды апатичными и равнодушными.

Ингрид прошла между ними, раздавая сигареты из не облагаемого таможенной пошлиной запаса самолета. Негромко разговаривала с детьми, остановилась, чтобы улыбнуться матери. Пассажиры уже прозвали ее «хорошая». Пройдя по салону первого класса, она по одному вызывала к себе товарищей, и они по очереди ели — сытный завтрак из яиц, хлеба с маслом и копченой рыбы. Она хотела, чтобы они сохранили как можно больше сил и энергии. До полудня она не может использовать стимулянты. Желаемый эффект наркотики дают только в течение семидесяти двух часов. После этого человек становится непредсказуем в своих действиях и решениях. Ратификация санкций, предложенных резолюцией, будет дана Советом Безопасности в полдень по нью-йоркскому времени в следующий понедельник — это семь часов вечера местного времени в понедельник.

До этого времени все ее люди должны быть активны и в хорошей форме, и потому она не решалась использовать стимулянты слишком рано, однако понимала, что недостаток сна и напряжение сказываются даже на ней; она нервничала и раздражалась, а, осматривая свое лицо в зеркале вонючего туалета первого класса, заметила, что глаза ее покраснели, и впервые увидела морщинки возраста в углах рта и глаз. Это беспричинно разозлило ее. Ей была ненавистна мысль о старости, и даже в вонючей атмосфере уборной она слышала запах своего немытого тела.

Немец, Курт, полулежал в кресле пилота, положив пистолет на колени, он громко храпел, красная рубашка его была расстегнута до пояса, и волосатая грудь поднималась и опускалась с каждым вдохом. Он был небрит, и длинные черные волосы падали ему на глаза. Она ощущала запах его пота, и это почему-то возбудило ее. Она принялась внимательно разглядывать его. В нем ощущалась жестокость и грубость, мужественность революционера, которая всегда сильно привлекала ее — может, именно поэтому много лет назад она заинтересовалась радикалами. И неожиданно она ужасно захотела его. Но когда она разбудила его, положив ему руку на промежность, у него глаза были налиты кровью, из рта дурно пахло, и даже ее искусный массаж не мог возбудить его. Через минуту она с разочарованным восклицанием отвернулась.

Чтобы погасить возбуждение, она взяла микрофон и включила громкоговорители в пассажирских салонах. Она понимала, что действует неразумно, но начала говорить.

— Слушайте меня все. У меня очень важное сообщение. — Неожиданно она страшно разозлилась на всех. Они принадлежат к классу, который она ненавидит и презирает, он воплощает в себе несправедливое и больное общество, с которым она поклялась бороться. Все это жирные самодовольные буржуа. Они похожи на ее отца, и она ненавидит их, как ненавидела отца. Начав говорить, она осознала, что они даже не поймут ее языка, языка нового политического порядка, и ее гнев и раздражение против них и всего общества еще усилились. Она не сознавала, что неистовствует, пока вдруг словно со стороны не услышала свой крик, похожий на крик смертельно раненного животного, — и тут же замолчала.

У нее кружилась голова, и ей пришлось ухватиться за край стола, сердце усиленно стучало о ребра. Она тяжело дышала, словно пробежала большое расстояние, и потребовалась целая минута, чтобы она взяла себя в руки.

Когда она снова заговорила, голос ее по-прежнему звучал неровно и прерывисто.

— Сейчас девять часов, — сказала она. — Если в течение трех часов тираны не уступят нам, я вынуждена буду начать казнь заложников. Три часа,

— зловеще повторила она, — всего лишь три часа.

Теперь она бродила по самолету, как большая кошка по клетке перед кормлением.

— Два часа, — сообщила она, и пассажиры отшатывались, когда она проходила мимо.

— Один час. — В голосе ее звучала садистская радость предчувствия. — Сейчас выберем первых.

— Но вы обещали, — взмолился маленький врач, когда Ингрид вытащила из кресла его жену, а француз повел ее в рубку.

Ингрид не обратила на него внимание и повернулась к Карен. «Возьми ребенка, мальчика или девочку, — приказала она, — о, да, и еще беременную женщину. Пусть видят ее большой живот. Против этого они не устоят».

Карен провела заложников в переднюю кухню и под дулом пистолета заставила сесть рядом на откидные места членов экипажа.

Дверь в салон была открыта, и в кухне ясно слышался голос Ингрид, которая по-английски объясняли французу Анри:

— Чрезвычайно важно, чтобы срок ультиматума не прошел безнаказанно. Если мы пропустим этот первый срок, нам не поверят. Совершенно необходимо хотя бы в первый раз продемонстрировать сталь. Они должны понять, что наши ультиматумы не подлежат обсуждению, они бесповоротны…

Девочка заплакала. Ей тринадцать лет, и она понимала опасность. Жена маленького врача обняла ее за плечи и нежно прижала к себе.

— «Спидберд 070», — неожиданно ожило радио, — у нас сообщение для Ингрид.

— Давайте, контроль, Ингрид слушает. — Ингрид схватила микрофон, предварительно захлопнув дверь.

— Представитель правительств Англии и Америки хочет передать вам предложения. Вы готовы записывать?

— Ответ отрицательный, — спокойно и невыразительно ответила Ингрид. — Повторяю: ответ отрицательный. Передайте представителю, что я согласна только на переговоры лицом к лицу — и передайте еще, что осталось только сорок минут до срока. Пусть поторопится, — предупредила она. Положила микрофон и повернулась к Анри.

— Все в порядке. Сейчас примем пилюли. Наконец началось.

Снова безоблачный день, солнечные лучи ярко отражаются от металлических частей самолета. Жар пробивался сквозь матерчатые подошвы тапочек, жгло обнаженную шею.

Как и в первый раз, передняя дверь открылась, когда Питер прошел половину пути по бетону.

На этот раз заложников не было, люк оставался темным пустым прямоугольником. Сдерживая желание поторопиться, Питер шел с достоинством, высоко подняв голову, крепко сжав челюсти.

Он был в пятидесяти ярдах от самолета, когда в отверстии появилась девушка. Стояла с ленивой грацией, весь вес на одну ногу, вторую слегка согнула, ноги у нее длинные, обнаженные, загорелые. На бедре у нее большой пистолет, а узкая талия обвязана патронташем.

Она с легкой улыбкой смотрела на подходящего Питера. Неожиданно у нее на груди вспыхнула яркая точка, ослепительно сверкающее насекомое. Она презрительно взглянула на него.

— Это провокация, — заявила она. Совершенно очевидно, она знает, что это лазерный прицел одного из снайперов в здании аэропорта. Небольшое нажатие пальца, и пуля калибра 222 пробьет точно это место, разорвет ей сердце и легкие на кровавые обрывки.

Питер почувствовал вспышку гнева: снайпер привел в действие свой прицел без приказа, но в то же время почувствовал невольное восхищение храбростью девушки. Она способна смеяться над знаком смерти у себя на груди.

Питер сделал резкий жест правой рукой, и почти тут же светлое пятнышко исчезло: снайпер выключил прицел.

— Так-то лучше, — сказала девушка и улыбнулась, одобрительно обведя взглядом тело Питера. — Ты в хорошей форме, малыш, — сказала она, и гнев Питера под ее взглядом снова вспыхнул.

— Отличный плоский живот… — сказала она, — …сильные ноги, а эти мышцы не получишь, сидя за столом и держа ручку. — Она задумчиво поджала губы. — Знаешь, я думаю, ты полицейский или военный. Вот что я думаю, малыш. Я думаю, ты проклятая свинья. — Голос ее теперь звучал резко, а кожа словно подсохла и помутнела. Вообще она казалась старше.

Теперь он был достаточно близко, чтобы разглядеть своеобразный алмазный блеск глаз, увидел напряжение, сжимающее ее тело, заставляющее делать неожиданные резкие движения. Он был уверен, что она под действием наркотиков. Он имеет дело с политической фанатичкой, с длинным шлейфом насилия и смерти, и теперь последние оставшиеся в ней человеческие черты будут подавлены наркотиком. Он знал, что она опаснее раненого дикого зверя, загнанного леопарда, акулы-людоеда, чувствующей сводящий с ума запах крови.

Он не ответил, но смотрел ей в глаза, держа руки на виду, и остановился под открытым люком.

Спокойно ждал, пока она начнет, и наркотик в крови не давал ей стоять спокойно, она ерзала, брала в руки оружие, трогала по-прежнему висящий на шее фотоаппарат. Сирил Уоткинс хотел что-то сообщить об этом аппарате, и Питер неожиданно понял, что это такое. «Взрыватель гранат? — подумал он. — Почти несомненно», — решил он. Вот почему он все время с ней. Она увидела направление его взгляда и виновато опустила руку, подтвердив его заключение.

— Готовы ли заключенные к отправке? — спросила она. — Погружено ли золото? Готова ли передача?

— Правительство Южной Африки учло настоятельные просьбы правительств Великобритании и Соединенных Штатов Америки.

— Хорошо, — кивнула она.

— Как проявление гуманности, правительство Южной Африки согласилось освободить заключенных, указанных в вашем списке…

— Да.

— Они вылетят в избранную ими страну.

— А золото?

— Правительство Южной Африки решительно отказывается финансировать неконституционную оппозицию, опирающуюся на иностранную помощь. Оно отказывается снабжать освобожденных средствами.

— Передача по телевидению?

— Правительство Южной Африки считает заявление несправедливым и влекущим за собой нежелательные последствия для закона и порядка в этой стране. Она не согласно на передачу вашего заявления.

— Значит, они приняли только одно наше требование… — Девушка заговорила еще резче, и плечи ее дернулись в неконтролируемом спазме.

— Освобождение заключенных будет сделано при одном непременном условии… — быстро вставил Питер.

— Каком именно? — спросила девушка, на ее щеках появились два ярких пятна.

— В ответ на освобождение политических заключенных правительство требует полного освобождения всех заложников, а не только женщин и детей, всех, кто находится на борту самолета. Вам и вашим товарищам гарантируется беспрепятственый отлет за пределы страны вместе с освобожденными заключенными.

Девушка откинула назад голову, ее золотые волосы развевались, она безудержно расхохоталась. Смех ее звучал дико, безумно, но в глазах ее не было веселья. Это были свирепые и жестокие глаза орла. Смех неожиданно смолк, и девушка заговорила ровным плоским голосом:

— Значит, они решили предъявить условия нам? Думают, что могут выдернуть зубы у резолюции ООН, верно? Думают, что без заложников фашистские правительства Америки и Англии смогут наложить вето безнаказанно?

Питер ничего не ответил.

— Отвечай мне! — неожиданно закричала она. — Нас не приняли всерьез?

— Я только посыльный, — ответил он.

— Нет, — обвинительно закричала она. — Ты тренированный убийца. Ты свинья! — Она обеими руками подняла пистолет и направила Питеру в лицо.

— Какой ответ мне передать? — спросил Питер, никак не реагируя на нацеленное на него оружие.

— Ответ… — Она снова заговорила пости обычным тоном. — Конечно, ответ. — Она опустила пистолет и посмотрела на часы из нержавеющей стали у себя на руке. — Три минуты после полудня — три минуты после срока ультиматума. Конечно, они должны получить ответ.

Она почти недоуменно огляделась.

Питер предположил, что наркотик оказывает побочное действие. Может, она приняла слишком сильную дозу, может, тот, кто рассчитывал дозы, не учел предыдущих сорока восьми бессонных часов напряжения.

— Ответ, — мягко напомнил он, не желая провоцировать новый взрыв.

— Да. Подожди, — сказала она и неожиданно исчезла в полутьме внутри самолета.

Карен стояла перед четырьмя заложниками на откидных местах. Она горящими темными глазами оглянулась на Ингрид, та коротко кивнула, и Карен снова повернулась к пленникам.

— Пошли, — негромко сказала она, — мы сейчас вас выпустим. — Осторожно помогла встать беременной женщине.

Ингрид оставила ее и быстро прошла в задний салон. Снова коротко кивнула Курту, и тот отбросил волосы со лба и сунул пистолет за пояс.

Из ящика у себя над головой он извлек две пластиковых гранаты. Держа по одной гранате в каждом кулаке, он зубами достал чеку и надел кольца на мизинцы.

Разведя руки, как на распятии, он прошел вдоль прохода.

— Гранаты взведены. Никто не должен двигаться, никто не должен покидать свои места — что бы ни случилось. Оставайтесь на месте.

Четвертый похититель тоже держал в руках две гранаты.

— Никто не двигается. Никаких разговоров. Все остаются на местах. — Он повторил это по-немецки и по-английски, и в глазах его был тот же жесткий стеклянный наркотический блеск.

Ингрид вернулась в рубку.

— Пойдем, милая. — Она обняла девочку, чтобы вывести ее в открытый люк, но девочка в ужасе отшатнулась от нее.

— Не трогай меня, — прошептала она, и глаза ее расширились от ужаса. Мальчик оказался моложе и доверчивей. Он с готовностью взял Ингрид за руку.

У него были густые курчавые волосы и глаза цвета темного меда.

— Папа здесь? — спросил он.

— Да, дорогой. — Ингрид сжала его руку. — Ты хороший мальчик и скоро увидишь папу.

Она вывела его в открытый люк.

— Стой тут, — сказала она.

Питер Страйд не знал, чего ожидать, когда высоко над ним в двери показался мальчик. Чуть позже рядом с ним встала полная женщина средних лет в дорогом, но мятом шелковом платье, — вероятно, от Нины Риччи, появилась у Питера неуместная мысль. Волосы женщины, уложенные в сложную прическу с лаком, растрепались, лицо у нее доброе и мягкое, и она положила ободряюще мальчику руку на плечи.

Дальше показалась более высокая и молодая женщина с бледной чувствительной кожей; ноздри и веки у нее покраснели от плача или какой-то аллергии, а на горле и верхней части рук видны были пятна гнева. Под свободным хлопчатобумажным платьем гротескно вздымался ее огромный живот, стояла она, неуклюже расставив тонкие белые ноги, и мигала в ярком свете, глаза ее еще не отошли от полумрака салона.

Четвертой и последней вышла девочка, и с неожиданной болью пониже ребер Питер подумал, что это Мелисса-Джейн. Потребовалось не меньше десяти бешеных ударов сердца, прежде чем он понял, что это не она — но у нее такое же милое викторианское лицо, классическая английская кожа цвета лепестка розы, тело ухоженное, почти женщина, с небольшими грудями и длинными ногами под узкими мальчишескими бедрами.

В ее огромных глазах застыл ужас, и почти сразу она поняла, что Питер дает ей надежду на спасение. Глаза обратились к нему с немой мольбой.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Не позволяйте им причинять нам боль. — Она говорила так тихо, что Питер с трудом различал слова. — Пожалуйста, сэр. Помогите нам.

Но Ингрид уже была тут, резко прозвучал ее голос.

— Вы должны поверить, что мы выполняем обещанное. Вы и ваши злобные капиталистические хозяева должны понять, что мы ни одного срока не оставим без казни. Мы докажем, что ради революции не остановимся ни перед какими жертвами. Вы должны понять, что наши требования должны исполняться полностью, они не подлежат обсуждению. Мы вам продемонстрируем, какова цена пропуска срока. — Она помолчала. — Следующий срок — полночь. Если наши условия и тогда не будут выполнены, вы будете знать, какую цену придется заплатить. — Она снова остановилась, и тут же голос ее перешел в истерический крик: — Вот эта цена! — и она исчезла в полутьме.

Беспомощный от ужаса, Питер Страйд пытался придумать что-нибудь, чтобы предотвратить неизбежное.

— Прыгай! — крикнул он, поднимая обе руки к девочке. — Прыгай быстрее! Я тебя поймаю!

Но девочка колебалась, высота почти тридцать футов. Она неуверенно остановилась на краю.

За ней в десяти шагах стояли плечом к плечу темноволосая Карен и светловолосая девушка с львиной гривой, они одновременно подняли большие пистолеты с короткими стволами, держа их низко обеими руками; они встали таким образом, чтобы мягкие тяжелые свинцовые пули поразили спины всех четверых пассажиров.

— Прыгай! — ясно долетел до кабины голос Питера, и рот Ингрид нервно дернулся в ужасной пародии на улыбку.