Пульт мигал - это Моррийон передал ему запись о церемонии заклятия карра. Анарис стал смотреть, с холодком в спине вспоминая собственный опыт во время второй попытки Вийи. Может, оно и к нему прорвется через пол?
      Он стал на середине комнаты, стиснув в руке пешах. Должарианец в нем восставал против страха, холодившего тело, но панархист признавал адекватность этой эмоции, и весь он настроился на гиперобостренное восприятие.
      Станция содрогнулась, свет померк в знакомом пароксизме. На стене начал вздуваться пузырь - круглый, как во время обряда, а не овальный, как на чипе о том, что случилось с ним самим при втором эксперименте. Вот оно явилось.
      Он взвесил в руке пешах, усмехнувшись над тщетой этого жеста, но не убрал кинжал в ножны. Внезапно он почувствовал, что теряет вес, и судорожно уцепился за край пульта. Ноги оторвались от пола, и он повис, вытянувшись у пульта, как флаг на крепком ветру.
      Пузырь на стене расплылся в гнусной улыбке, за которой маячили глаза и когти. Гнев вспрыснул адреналин в кровь Анариса.
      На миг он вернулся в видение, поглотившее его в причальном отсеке, в день прибытия Вийи на Пожирателя Солнц. Он увидел Маса, ликтора Хореи, услышал его голос: "Мы сольемся с Единосущном, но передадим свой дар будущему. И если этот дар будет принят, в конечном счете выиграем мы все..."
      Шок, точно такой же, как он испытал на "Телварне", пронизал Анариса, и в один головокружительный миг сила, поднявшая его на воздух, влилась в его тело.
      - Эшракх атта-ми! - вскричал он с торжеством. - Она моя!
      И опустился на ноги. Мысленно ухватившись за края фистулы, он приказал ей закрыться. Он наслаждался этим применением своего хорейского дара. Отверстие сомкнулось, комната конвульсивно дернулась, и свет погас, кроме аварийной лампочки у двери. Пульт усиленно мигал - стазисные заслонки боролись с корчами станции.
      По краям дипластового щита на полу и покрывавшего его ковра выскочили руки. Они затрясли щит, обрывая контрольные провода, и Анарис упал на колени. Пульт перестал мигать, и потолок стал прогибаться вниз. Тряска усилилась. Анарис, вытянувшись во всю длину, заскользил к краю - ухватиться было не за что.
      Раздался скрежет, и на Анариса внезапно снизошло новое понимание. Откуда этот свет, эти огни, эти краски? Анарис понял, что его враг не имеет отношения к Пожирателю Солнц, и хорейский дар объединился с урианской субстанцией в свете этого нового знания. Еще немного - и Анарису стало ясно, откуда пришла к нему помощь.
      Тряска на долю мгновения прекратилась, и он, не колеблясь, прыгнул в стену, противоположную пузырю.
      Ивард привалился к койке Вийи. Жаим держал блокнот. Вся команда бодрствовала и следила за происходящим: Монтроз сердито, Седри бесстрастно, Локри подозрительно, Марим раздраженно.
      От келли внезапно пришло предупреждение, трудное для понимания, но Ивард понял достаточно, чтобы махнуть рукой остальным.
      Они приготовились, а он, приняв обычную для контакта позу, закрыл глаза и окунулся духовно в нежный голубой огонь келли.
      Вийя и эйя без предупреждения примкнули к ним, и Единство сплотилось. Последовал миг полного хаоса, мешанина красок и форм - затем их фокус сузился. На горизонте, гораздо дальше, чем возможно даже для планеты, мелькнуло что-то вроде молнии: этот свет мог бы обжечь, если бы горел ровно.
      Синестезия Иварда медленно перевела этот образ в более привычные человеку термины. Шесть других членов Единства вокруг него как будто плавали в теплом пруду: голубое свечение келли, ослепительный белый огонь эйя, прохладное зеленое сияние Вийи. Они качались на волнах, порождаемых злым началом, которое являлось Иварду во сне. Молния вспыхнула снова - уже ближе.
      Зло набросилось па нее и стало пожирать. Ивард вскрикнул от боли, как будто ему вонзили нож в солнечное сплетение. Келли разрядились знанием, и он уловил пораженную мысль Вийи.
      Не Норио - Анарис!
      Скользя неведомо куда по лишенной трения поверхности, Единство ничем не могло воспрепятствовать уничтожению своего последнего члена. Но восьмой огонь вдруг лениво вспыхнул и поравнялся с ними... и мир вокруг обрел очертания.
      Они уже не были кособоким многоугольником, несущимся неизвестно куда по нескончаемому пруду, - они образовывали четкий строй три-два-три и мчались в узком, как нож, каноэ по бурной реке.
      Ветер и брызги были в лицо. Каноэ лавировало между острых скал. Они могли управлять им, если все вместе смотрели вперед и фокусировали свое внимание.
      Миг спустя Ивард услышал громкий скрежет, и Единство распалось.
      Он знал, что никакого движения при этом не происходит, но каждый раз как будто грохался с большой высоты. Мускулы ныли, и во рту пересохло. Он открыл глаза, в которых все расплывалось, и опешил, увидев перед собой лицо Анариса ахриш-Эсабиана.
      Жаим смотрел на Иварда, и вид парня ему очень не понравился; скрючился, как зарезанный, и прижал подвернутые руки к груди.
      Локри схватил подушку со своей койки, чтобы подсунуть Иварду под плечо, и замер: станция затряслась. Комната вибрировала, словно невесомый пузырь в воздушном потоке, сотрясая кости и черепа.
      Сначала все шло так, как при первых экспериментах. Ивард вскрикнул от боли, и Локри схватил его за плечи, не зная, чем еще ему помочь.
      Но затем нервы Жаима подали сигнал тревоги. Вслед за ними напряглись мускулы, готовясь к битве или отступлению, а потом на задней стене начало что-то вырисовываться.
      Другие тоже повернулись туда. Марим, перелезая через койки, втиснулась между Монтрозом и Седри, Локри держал Иварда под мышками. Парень бессильно обмяк, не замечая ни тряски, ни всего остального.
      Глубокий стонущий звук сменился свистом - сначала слабым, потом все более громким. На стене вздулся пузырь.
      С треском, от которого они все подскочили, пузырь лопнул, и из него вывалился человек, шлепнувшись на пол рядом с Ивардом.
      - Вийя? - выговорил Локри. Но нет: одежда была не та, хоть и черная, волосы короткие, пропорции мужские...
      Колебания прекратились так же резко, как и начались. Только потолок еще подрагивал, и задняя стена медленно разглаживалась, оплывая, как тающий воск.
      Никто не шевельнулся и не произнес ни слова.
      Человек на полу задвигался и с усилием сел. Жаим, остолбенев, уставился на незнакомца с черными глазами и сильным лицом. Рука, намного больше, чем у самого Жаима, откинула иссиня-черные волосы с высокого лба. Человек обвел взглядом присутствующих - по-прежнему в полной тишине.
      Затем Ивард со стоном открыл глаза - и ахнул. Человек, все еще сидя на полу, взглянул ему в лицо.
      - Анарис? - слабо вымолвил Ивард.
      - Святой Хикура! - Марим зажала глаза руками. - Пропали мы теперь сам говеный принц пожаловал.
      Анарис, не обращая на нее внимания, поднялся на ноги. По сравнению с ним все в комнате казались мелкими.
      - Ты владеешь телекинезом, - сказал Ивард. - Норио не смог тебя сцапать.
      - Норио? - повторил Анарис. - Значит, негативная энергия - это он?
      Ивард кивнул. Глаза у него потемнели.
      - Есть еще келли, - сказал Анарис. - Келлийская троица входит в комплект. Где они? - Он говорил на артелионском уни, и это коробило Жаима, пока он не вспомнил, что наследник много лет провел заложником в Мандале.
      Ивард вскинул подбородок.
      - Спроси у Вийи. Лисантер скоро отпустит ее.
      - Спрошу - только не здесь. - Анарис повернулся к задней стене и протянул к ней правую руку с растопыренными пальцами. Постояв так секунду, он приложил к стене ладонь, и квантопласт заколебался, как вода. Отверстие открылось вновь - со свистом, а не с чавканьем, как двери.
      Пол, слегка приподнявшись, подтолкнул Анариса, и он ушел в стену, которая сразу закрылась за ним и быстро разгладилась.
      - О не-ет, - простонала Марим. - Что это было?
      - Он телекинетик, - объяснил Ивард. - Может перемещаться по станции, как хочет.
      - А Норио? Я думала, он загнулся!
      - Так и есть. Но часть его каким-то образом осталась на станции, и причина многих кошмаров - это он, Все приуныли. Локри потряс головой.
      - Хреново! По мне, Эсабиан и то лучше, чем Норио Данали.
      - Точно, - кивнул Монтроз. - А тут еще и Анарис со своим телекинезом. Не нравится мне все это.
      - А может, настучать на Анариса кому следует? - предложила Марим.
      Локри, уронивший голову на руки, поднял ее и скривил рот.
      - Ты, что ли, скажешь об этом Эсабиану? Марим энергично потрясла головой:
      - Не имею ни малейшего желания. Может, Лар... или Моррийон...
      - Подождем Вийю, - сказал Жаим.
      - Точно, - пробасил Монтроз. Марим скорчила гримасу.
      - Вы же знаете - она велит молчать.
      - Если это делается для того, чтобы нас не убили, то я и помолчать могу, - сказал Монтроз. - Это лучше, чем сказать не те слова не тому человеку.
      - На этой станции только и есть, что не те люди, - сказала Седри, и Марим вздохнула.
      Дверь чмокнула, и вошли Вийя и эйя. Вийя посмотрела на пульт, и Седри сказала ей:
      - Отключены.
      - В той стене открылась дыра, - быстро проговорил Локри, - и оттуда вывалился Анарис. Когда тряска кончилась, он встал, сказал, что поговорит с тобой позже - не здесь, - приложил руку к стене, вот так, и снова исчез.
      Вийя посмотрела на стену и проводила взглядом эйя, ушедших к себе.
      - Вот, значит, каков его хорейский дар.
      - Может, используем это? - спросила Марим.
      - Эсабиан знает, - качнула головой Вийя. Марим с отвращением фыркнула и повалилась на койку спиной к остальным.
      - На станции открылся новый участок, - сказала Вийя. - Эсабиан желает, чтобы эксперименты велись более интенсивно.
      - Ты сможешь? - спросил Локри. Вийя перевела взгляд с задней стены на курчавую голову Марим.
      - Вопрос не в том, смогу ли, а в том, как и когда. Станция пробуждается самостоятельно, и это ограничивает нас во времени.
      Жаима все эти новости встревожили, и в глазах Локри он видел ту же реакцию. Ясно, что Эсабиан захочет избавиться от них, если станция активируется сама и достаточно быстро. Тревожил также тот факт, что Норио Данали никогда не был недостающим членом Единства. Восьмой у них Анарис - и это отчасти объясняет жуткие кошмары, мучившие Иварда на Аресе.
      И парень сказал как-то раз, что Вийе Анарис тоже снится, хотя сама она об этом молчала.
      В голову Жаиму лезли все новые и новые вопросы.
      Немигающий черный взгляд Вийи он встретил, как удар. Она молча повернулась и ушла в комнату эйя.
      Монтроз и Седри начали тихо переговариваться между собой, Локри сказал что-то Иварду. Жаим, не прислушиваясь, последовал за Вийей в голую холодную каморку, где жили эйя. Они уже свернулись клубком, их дыхание стало медленным, и морозный воздух, идущий из вентиляции, колебал их белый мех. Дверь за Жаимом закрылась.
      - Последний член Единства - Анарис, - сказал он. Вийя коротко рассмеялась, и облачко пара вырвалось у нее изо рта.
      - Забавно, правда?
      - Ты скажешь ему о Единстве? - подумав немного, спросил Жаим.
      - Нет. Пусть думает, что это произошло случайно, - это его заинтригует и, возможно, сделает более склонным к сотрудничеству.
      Жаим медленно кивнул.
      - Притом знать - все равно что участвовать в заговоре. Но как быть с келли?
      - Это наше слабое место. Все зависит от того, насколько хорошо он узнал келли, живя на Артелионе. Я скажу ему, что троица входит в нашу команду и мы спрятали их на "Телварне", чтобы Эсабиан не расправился с ними так же, как с их архоном. Если он с келли не общался, я, возможно, сумею внушить ему, что это глупые, робкие существа, обладающие телепатическими способностями, - а основным звеном попытаюсь сделать эйя. Авось он тогда потеряет к келли интерес и оставит их в покое.
      Жаим снова кивнул и сделал глубокий вздох.
      - А что у тебя произошло с Анарисом?
      - Ничего. И не произойдет, если я сама не захочу. Он снова почувствовал стену, но теперь они были одни и Вийя устала - поэтому он не стал отступать.
      - Зачем тебе вообще этого хотеть?
      - Чтобы скрыть наш заговор. Чтобы испытать пределы его дружбы - и его вражды.
      Он скрестил руки, дав ей измерить всю глубину его скептицизма. Ее губы сложились в неприятную улыбку.
      - Чтобы провести время, наконец.
      Жаим помнил прежние Каруш-на Рахали и знал, как бомбардируют Вийю в это время похоть, алчность, гнев и таящийся под ними страх. Все равно как если бы тебя вынудили жить посреди орущей толпы.
      Но он знал и то, что она способна отгородиться от этого, как делала на Аресе. Вот только захочет ли?
      - Зачем тебе это нужно - проводить время с врагом?
      - Не из симпатии к нему. И не потому, что у нас общие интересы. И не потому, что я питаю к нему нежные чувства. - Ее тон давал понять, что больше она эту тему обсуждать не желает.
      - Зачем же тогда?
      Ее глаза сузились, но он не отступил. Чтобы попытаться забыть Брендона? Чтобы избавиться от нежелательных эмоций, вернувшись к своим корням? Чтобы досадить Эсабиану? Все эти ответы - только часть истины, а значит, все они ложные. Но инстинкт говорил ему, что Вийя непоправимо испортит себе жизнь, если пойдет этой дорогой.
      - От избытка энергии, - сказала она.
      Жаим засмеялся. Он стоял в морозильной камере, но ему не было холодно: опасность и разнообразные эмоции, не имеющие к пей отношения, горячили кровь.
      - Дура ты, - сказал он и залепил Вийе пощечину.
      20 АРЕС
      Хотя рука Телоса направила Элоатри на новый путь, от старых привычек она так и не избавилась. Закончив медитацию, она сделала три очистительных вдоха и выдоха и встала. Ее рука машинально потянулась к чаше для подаяния и, не найдя ее, коснулась висящего на шее Диграмматона.
      Пришла пора совершить восхождение к следующей вершине.
      Элоатри села в транстуб, обходя кучки людей с их смехом и разговорами.
      Похоже было, что каждый человек на Аресе либо уже отмечает, либо едет отмечать, либо празднует проводы Флота (или горюет) в одиночестве.
      Сады Джихана были почти пусты. В тихом воздухе слышался далекий смех, напоминающий крики морских птиц. Элоатри приблизилась к неприметной двойной двери, зная, что делает это в последний раз.
      Внутри ее встретила новая геометрия - изумительная мандала [Древняя модель космоса, состоящая из концентрических геометрических фигур], созданная из света, стекла и воды. Если бы у Элоатри не было определенной задачи, она никогда больше не вернулась бы сюда после своего первого визита - и совершила бы ошибку, сама того не ведая. Ежедневные посещения Галереи Шепотов позволили ей изучить мышление Дулу так, как не удалось бы и за годы кропотливых занятий.
      Сначала все здесь казалось ей раздробленным, как бы отражающим структуру панархистского общества. Теперь она видела это как гештальт, единое целое, а в голосах и обрывках бесед наблюдалось даже нечто вроде синхронистики. Ей стило ясно одно: каждый, кто входит сюда, - это пилигрим, хотя и на короткий срок. А тот, кто создал Галерею, - поборник духовного странничества. Такой была и сама Элоатри в те долгие годы на Дезриене, когда блуждала босиком по пыльным дорогам, просила подаяние и искала ответы в медитациях и дискуссиях.
      Много недель она молча наблюдала, как Ваннис Сефи-Картано плетет свои сети вокруг Брендона Аркада, используя вместо нитей убеждение, обязательства, обмен, прямой приказ и улыбчивую просьбу. Не совсем понятно как - возможно, через "новости", - но скоро, очень скоро, через каких-нибудь несколько часов, Ваннис затянет последнюю нить, и сеть сомкнется. Брендон будет вынужден остаться на Аресе, предоставив другим воевать за него.
      Плетение паутины требовало неустанного труда, но каждый раз в пять часов вечера Ваннис находила время - и предлог - прийти сюда и послушать, о чем говорят люди ее круга.
      Элоатри сильно подозревала, что Ваннис не нашла еще своего ответа и непременно придет сюда в последний раз.
      Зная, что я буду ждать ее здесь.
      Элоатри посмотрела на стеклянную дорожку, - казалось, что та, благодаря расположенным с одной стороны зеркалам, тянется в бесконечность. Голосов не было слышно, и тишину нарушали только шаги Элоатри и отдаленный плеск фонтанов.
      Элоатри набрала в грудь воздуху и запела.
      Ее голос, отраженный от гладкого стекла, казался скрипучим, старым и не особенно мелодичным, но это не имело значения. Песнь, знакомая теперь всякому, кто посещал Галерею в пять часов, служила маяком.
      Если я говорю языками человеческими и ангельскими,
      А любви не имею,
      То я - медь звенящая и кимвал бряцающий...
      [Первое Послание к Коринфянам Апостола Павла, гл.13.]
      Элоатри знала, что Ваннис ее найдет. Она тоже смотрит на Галерею, как на гештальт, но в еще более полном понимании; человек, который, входя в людную комнату, способен мгновенно уловить все детали обстановки, туалетов, поз и голосов, уступает полнотой восприятия разве что самому архитектору Галереи.
      Если я имею дар пророчества
      И знаю все тайны и имею всякое познание и всякую веру,
      Так что могу и горы переставлять,
      А не имею любви
      То я ничто.
      И если я раздам все имение мое
      И отдам тело мое на сожжение,
      А любви не имею...
      Голубой блик в одном из зеркал возвестил о появлении Ваннис в небесно-голубых одеждах, с бриллиантовой пряжкой в высоко поднятых волосах.
      Элоатри сложила руки на груди.
      - Зачем вы это делаете? - спросил идеально поставленный, музыкальный голос Ваннис.
      - Контекст этого часа - любовь, - ответила Элоатри. По точеному лицу пробежала гневная искра.
      - Не надо меня высмеивать.
      - Но это правда, - развела руками Элоатри. Ваннис, наклонив голову, ответила жестом вежливой иронии. - Я не шпионю, - продолжала Элоатри. - Я наблюдаю и могу поделиться своими наблюдениями, если попросят.
      Грациозный жест Ваннис выразил отрицание.
      - Вы каждый день посылаете сюда своего человека, и он всегда поет одно и то же. Я знаю, что это метит в мой адрес, - но с какой целью?
      - Этим словам несколько тысяч лет, дитя мое, - сказала Элоатри, снова складывая руки. - Тема представляется мне подходящей для ваших пятичасовых дискуссий, и мои молодые послушники говорят, что их вклад послужил источником многих интересных диалогов.
      Драгоценные камни на шее Ваннис сверкнули - признак затрудненного дыхания.
      - Не кажется ли вам, что в словах наших предков заложена большая мудрость? - Элоатри прочистила горло и запела снова:
      Любовь долго терпит, милосердствует,
      Любовь не завидует;
      Любовь не превозносится, не гордится...
      - Разве любовь и религия - не оксюморон [Сочетание слов, логически противоположных друг другу.]? - прервала Ваннис.
      ...Не бесчинствует, не ищет своего, Не раздражается, не мыслит зла...
      - Что мудрого может изречь по этому поводу монах, - голос Ваннис звучал холодно и резко, - даже живший четыре тысячи лет назад?
      Не радуется неправде, а сорадуется истине;
      Все покрывает,
      Всему верит,
      Всего надеется,
      Все переносит...
      Элоатри остановилась перевести дыхание. Ваннис ждала - ее глаза стали темными от эмоций, залегающими где-то в глубине.
      - Неужели вы действительно верите, что сексуальный опыт дарует мудрость? - мягко спросила Элоатри. - Или что у людей, избирающих целомудренный образ жизни, нет ни ума, ни сердца?
      Ваннис молчала.
      - Мне не дано знать, что такое союз двух людей, проявляющий лучшее, что в них есть, - но и вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь.
      - Что вы хотите этим сказать? - Голос Ваннис резал как алмаз.
      - Я наблюдаю за вами издали с того самого дня, как мы видели высадку рифтеров на Пожирателе Солнц. Я видела, как вы плетете сеть вокруг Панарха, чтобы принудить его поступить против собственной воли. Вы вложили в эту сеть все - ваш ум, вашу волю, ваши способности; все, кроме любви.
      - Но я люблю, - еле слышным шепотом произнесла Ваннис.
      - Нет, не любите. И он не будет чувствовать любви, вырываясь на волю.
      Ваннис пошла было прочь, но обернулась, колыхнув юбками.
      - Это угроза?
      - Конечно же, нет, дитя мое. Я не говорила с ним об этом и не стану. Но... неужели вы думаете, что он ничего не знает о вашей деятельности? Чем другим может быть торжественный прием, оказанный рифтерскому синдику, если не великодушным жестом по отношению к вам?
      Ваннис повторила свое отрицательное движение.
      - Это просто политический ход.
      Элоатри покачала головой и сказала, не прибегая на этот раз к пению:
      - "Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится".
      - Я уже слышала это, когда была маленькая, - сказала вдруг Ваннис, стиснув руки так, что костяшки побелели. - Я помню, что будет дальше: "Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал". Вы хотите сказать, что я веду себя как ребенок?
      - Я хочу передать вам письмо, - сказала Элоатри, и ее сердце забилось сильнее помимо ее воли.
      Драгоценности в волосах Ваннис дрогнули.
      - Корабли, приходящие сюда, помогают связать воедино различные части ДатаНета. В числе прочего я получила ответ на запрос, который послала вашей матери. Ее ответ - это то, что вы слышите здесь каждый день вот уже несколько недель.
      У Ваннис побелели губы.
      - "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, когда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а когда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше".
      Элоатри поклонилась Ваннис, поклонилась и пошла прочь.
      Когда Ваннис вернулась из Галереи Шепотов, уже стемнело. Время, проведенное в дороге, она использовала, чтобы оправиться от шока, который вызвало в ней переданное через Верховную Фанессу послание от матери. Первой реакцией Ваннис был гнев, по он всего лишь послужил отдушиной. Элоатри к нему безразлична, и он не поможет понять, почему мать передала ей именно это - и именно таким путем.
      Пока что следовало утешаться двумя фактами: мать жива и способна поддерживать связь, какую бы жизнь ни вела. Это открывало массу возможностей в будущем.
      В ее будущем. О своем я еще должна позаботиться.
      Ваннис медленно шла по мощеной дорожке к анклаву. Пришло время поговорить с Брендоном наедине.
      Никто не знал его расписания лучше, чем она, - он не мог назначить встречу, даже самую невинную, без того, чтобы об этом не стало известно полудюжине нужных людей. Ваннис, кивнув часовым-десантникам, вошла в сад. Единственный ее шанс - это пустить в ход свои недюжинные таланты и подстроить случай, который даст ей с Брендоном достаточно времени без посторонних ушей - как людских, так и электронных.
      Она вышла из-под деревьев перед самой стеклянной дверью в его кабинет, но мелькнувший в саду золотистый огонек заставил ее оглянуться.
      На террасе, выходящей в зал, горели свечи. Быстро перебрав в уме график светских мероприятий анклава, Ваннис осталась в недоумении. Быть может, официальный обед для ученых Малого Совета почему-то решили провести на открытом воздухе? Но это вызвало бы повышенную суету у обслуживающего персонала, чего Брендон обычно старался избегать. Или он изменил время своей прощальной пирушки с высшими чинами Флота?
      Ваннис отвела в сторону кружево ветвей и поднялась на террасу, ища глазами Фиэрин, - та вызвалась быть хозяйкой на академическом обеде, поскольку оба Омиловых были на него приглашены.
      Но ни Фиэрин, ни прислуги видно не было. На маленьком столике поблескивало серебро и стоял тонкий фарфор с золотой каймой. Стол был накрыт на двоих.
      На террасу вышел Брендон в официальном белом трауре - один, с пыльной бутылкой в руках.
      Он прищурился, разглядывая этикетку при слабом свете свечей, улыбнулся Ваннис и взмахнул бутылкой с удовлетворенным видом.
      - Я же знал, что видел там внизу это Локе с золотым листом. Из последних дедовских запасов. Его упрекали за его манеры, мораль, политику, друзей и врагов, но за вкус в винах - никогда. Отведаем? - Он сделал приглашающий жест.
      - Разве мы через час не даем обеда?
      - Омилов устроит его в Обители. - Брендон откупорил бутылку, плеснул немного вина в бокал и подал Ваннис. - Хотите попробовать?
      Ваннис подняла бокал, взболтнув рубиновый напиток. Аромат дошел до нее прежде, чем она пригубила, - тонкий букет, вызывающий ассоциацию с расплавленным золотом.
      "Вот мы и одни, - подумала она. - С его подачи".
      И еще: он знает.
      Сердце послало сквозь нее огненный разряд, сменившийся холодом уверенности. Он сделал начальный ход в финальной игре.
      - Восхитительно, - сказала она, подставив бокал.
      С ласковой улыбкой он налил ей, потом себе и пригласил ее сесть.
      Они заняли места друг против друга и подняли бокалы в безмолвном тосте, грациозно и четко, словно танцуя менуэт.
      - Мы достигли временного перемирия в вопросе о передаче ДатаНета в руки военных, - сказал он. - Гражданская часть Совета единодушно заявила, что не имеет ничего против Уилсонс лично - но принцип, традиции...
      Ваннис ощутила мимолетное головокружение, как будто станция пошатнулась на своей оси. Светский тон Брендона в сочетании с темой - точно они продолжают давно начатый разговор - был крайне загадочен.
      Собравшись с мыслями, она постаралась поддержать иллюзию и произнесла:
      - На время военных действий. Он сделал утвердительный жест.
      - Нет ли у вас кандидата на послевоенное время?
      Она знала об этих дебатах, но о достигнутом соглашении - нет. Стараясь соображать быстро, она предложила пару имен. Брендон подумал немного и одобрительно кивнул.
      Так оно и шло. Молчаливые стюарды появлялись, подавали и исчезали. Брендон в самой дружеской манере рассказывал ей о положении дел в каждом департаменте формирующегося правительства. Почти все это она уже знала, но знание далось ей нелегко - ее пути к информации зачастую бывали долгими и запутанными.
      Но были и неизвестные ей вещи, которые она еще не успела разузнать, и все это он рассказывал ей тем же мягким голосом, как человеку, связанному с ним долгими доверительными отношениями.
      Она слушала внимательно и говорила по существу, часто встречая с его стороны согласие и всегда - интерес.
      Игру пока что вел он. Интимная и в то же время профессиональная беседа, сведения, которыми он делился с пей, - все это входило в его гамбит. Но гамбит - еще не победа. Он знает о ее планах - а следовательно, знает, что она в любой момент может разрешить Нику Корморану обнародовать факты об отправке "Телварны" к Пожирателю Солнц. И это заведомо удержит его, Брендона, здесь.
      Ваннис чувствовала, что все эти разговоры, оставляя в стороне их политические реалии, предваряют главный ход. Ей остается только подождать этого хода и объявить ему шах. А затем и мат.
      Они допили бутылку и закончили обед. За кофе с той стороны темного озера послышалась тихая музыка.
      Ваннис она показалась знакомой. На миг у нее екнуло сердце от предположения, что это новое послание от Элоатри, но мелодия перешла в минорный ключ. Она все еще напоминала что-то знакомое с детства, но слова были не те.
      - ...и это снова возвращает нас к Совету, - договорил Брендон. - Я ничего не забыл?
      Ее сердце болезненно забилось.
      - Как будто нет. - Он смотрел на нее, но она не была еще готова и поэтому спросила: - Что это за мелодия?
      Музыка теперь стала громче, и можно было различить голоса, поющие в унисон.
      - Светоносное бдение, - сказал он. - Вот и видно, что вы никого из родных не провожали на войну. - Он поднялся, оставил свой бокал и подал ей руку. - Пойдемте.
      Она коснулась пальцами его рукава, чувствуя твердость мускулов под тонкой тканью. Он держался непринужденно, но был собран. Ваннис молча последовала за ним на другой конец террасы.
      У стены он активировал свой босуэлл. Стена открылась, и Брендон жестом пригласил Ваннис в аэрокар.
      Больше он не прикасался к ней. Они сели, и Брендон привычной рукой включил двигатели. Они тихо взвыли, Ваннис прижало к мягкому сиденью, и они поднялись над анклавом.
      Брендон развернул машину, завис над озером и сказал:
      - Смотрите. - Ваннис подалась вперед, и у нее перехватило дыхание при виде огненной реки, медленно обтекающей озеро по периметру.
      Брендон снизился на несколько метров, и золотая река разбилась на сотни, если не тысячи, свечей в руках множества людей. Ваннис видела поднятые лица, освещенные теплыми огоньками: здесь были взрослые обоего пола, дети, пожилые люди - и все они пели.
      Брендон, нажав на кнопку, опустил окно. Прохладный воздух шевельнул волосы Ваннис и омыл пряным запахом ее тело. Песня, ведомая столькими голосами, казалась неодолимой силой.
      - Они будут петь, пока их свечи не догорят, - сказал Брендон.
      Тонкие струйки дыма поднимались к аэрокару, как призрачные, ищущие пальцы. В свечи были добавлены какие-то травы.
      Окно закрылось, и в наставшей тишине Ваннис вдруг остро ощутила присутствие мужчины рядом с собой - так близко, что она слышала его дыхание.
      Подняв глаза, она увидела, что он ждет. Прямой голубой взгляд, вьющиеся темные волосы, тонкое лицо. И рот с юмористической складкой, которую, должно быть, даже смерть не сможет стереть.
      - Вы согласны выйти за меня замуж? - спросил он.
      Смысл его слов дошел до нее не сразу.
      Затем поток насыщенных памятью эмоций хлынул в ее сознание, и она утратила всякое чувство времени и пространства.
      Это продолжалось недолго. Она быстро ассимилировалась и поняла, что переживает шок. Она уже была однажды замужем, хотя тот брак был заключен на расстоянии, и считала себя искушенной во всех видах интимных отношений: легкомысленных и серьезных, томных и интенсивных, с самыми разными мужчинами и женщинами.
      Но недавно она осознала, что никогда прежде не была влюблена. И вот человек, которого она любит больше всех на свете, предлагает ей то, к чему готовили ее с самого рождения, к чему она стремилась всеми средствами с самого возвращения Брендона на Арес.