— Битва при Артелионе, — сказала лейтенант Танг. — Может, они и штатские, но ведь не дураки же. Они хотят знать, за что мы дрались.

— Официально эта битва велась за спасение Панарха, — заметил Нилотис. — Почти все они достаточно плохо разбираются в стратегии, чтобы это проглотить.

— Или делают вид, — рассудительно вставила Варригаль. — Несколько высокопоставленных Дулу пустили в ход все свое влияние, чтобы попасть на совещание, проводимое Найбергом. Это им не удалось, но, судя по намекам Нг, кое-кто из них с тех пор лезет вон из кожи, желая выяснить, что же скрывает Флот. Впрочем, это не тема для открытого обсуждения. Некоторые из них были сторонниками покойного Эренарха? — Варригаль посмотрела на Танг. Та то и дело затрагивала темы, на которые до последнего времени говорилось только шепотом, между близкими друзьями.

— Сферы влияния, я полагаю, — кивнул Нилотис. — Все нижнесторонние были за него — присутствующих я, естественно, исключаю.

Никто не поддержал разговора: трения между нижнесторонними и высокожителями были непременной величиной панархистской политики, но Варригаль чувствовала уверенность, что за их столом все, даже нижнесторонние, понимают, что Семион использовал эти трения самым беззастенчивым образом. Однако никто не отважился высказаться по этому поводу.

— Лусор воспитал своего сына высокожителем, — заметила Танг.

— Высокая политика, ничего не скажешь, — согласился Нилотис. Его каламбур встретили стонами. — Но, кажется, все это теперь, хвала Телосу, осталось позади. Не следовало бы этого говорить, но после смерти Семиона политика перестала быть столь грязным делом и должности будут распределяться более справедливо.

Остальные согласно закивали, кроме Варригаль, которая заявила:

— Нет.

Все другие посмотрели на нее, пораженные ее тоном. Здесь она пользовалась почетом — среди всех этих Дулу ее Семья была самой древней. Это имело вес даже на Флоте, особенно в неуставной ситуации, как теперь.

— Нет, — повторила она почти с пророческой уверенностью. — Совсем наоборот. Я говорю не о назначениях, — поспешно добавила она, видя их лица. — Тут я согласна с Нилотисом — по крайней мере, надеюсь, что это правда. Но что касается политики, тут все пойдет еще хуже. Эта станция — все, что осталось от Панархии, единственное место для приложения интриг и расчета, правивших Тысячей Солнц тысячу лет. Все втиснуто в несколько сотен кубических километров. — Ей снова вспомнился голубоглазый Эренарх за своим пультом на совещании. — И сфокусировано на последнем Аркаде.

— Но его отец жив, — возразила Танг.

— Жив, но в плену, — ответил Нилотис. — И его сын — такой же пленник. Мы, Дулу, еще немилосерднее должарианцев, когда дело касается высокой политики. Спросите об этом Л'Ранджей. — Он встал. — На этом, генц, позвольте с вами проститься.

Капсула остановилась, люк транстуба зашипел, открываясь, и Элоатри очутилась в другом мире. Она ни разу не бывала в Колпаке после своего прибытия на Арес — и теперь порадовалась этому.

Однако, идя по коридорам из металла и дипласта с их прохладным, слегка ароматизированным воздухом, она напомнила себе, что ее отец, служивший на Флоте, чувствовал бы себя здесь как дома. Она и сама начинала замечать изящество, характерное для дулуского дизайна даже в столь утилитарных помещениях. Трубы и кабели плавно, почти органически переходили в струящийся орнамент. Это как-то успокаивало, наводя на мысль о том, что здесь человеческий разум тоже творит прекрасное, ни в чем не уступающее красоте монастырских садов в Нью-Гластонбери, на Дезриене.

По мере того как она приближалась к лаборатории проекта «Юпитер», в коридорах становилось все более людно. Несколько раз она проходила через посты безопасности, где вспышка сканирования сетчатки и пробирающая до костей щекотка просвечивания подчеркивали значение трофейной рации.

Встречные, большей частью во флотской форме, смотрели на нее с любопытством. Она оглядела свою черную сутану, по-старинному застегнутую на пуговицы от шеи до пят. Люди, наверное, думают, сколько же времени надо расстегивать их и застегивать. Она улыбнулась, вспомнив, как сама осваивала это облачение после своего внезапного водворения в Нью-Гластолберийском соборе. Туаан покатился со смеху, узнав, что она прилежно расстегнула все пуговицы. Ей не пришло в голову расстегнуть только несколько верхних и надеть сутану через голову.

Но Элоатри тут же забыла об этом при виде двух десантников в боевой броне, стоящих по обе стороны люка, ведущего в проектные помещения. После очередного сканирования один из них отпер люк, а другой вручил ей прибор, указывающий дорогу, и жестом пригласил войти.

Зеленый луч привел ее к люку без надписей. Она включила вестник, и вскоре голос гностора Омилова ответил с некоторым раздражением:

— Одну минуту.

Однако люк открылся немедленно, и Элоатри оказалась в межзвездном пространстве.

Это ошеломило ее до глубины души. Какое-то время она не могла дышать, и животная, глубоко запрятанная часть ее существа корчилась и вопила в ужасе. Здесь не было ни пола, ни стен — только космос. Звезды медленно вращались вокруг, и на одной из туманностей виднелась человеческая фигура.

Человек поднял руку и рассыпал пригоршню звезд, тут же занявших свое место в созданной им вселенной.

Да будут светила на тверди небесной...

Элоатри пронизал благоговейный трепет, и она на мгновение забыла, где находится. Человек тем временем взял с неба красную звезду — она ярко вспыхнула и потухла.

— Ах ты! — с досадой воскликнул он и произнес куда-то во мрак: — Нет, все еще не то. Дайте-ка свет.

Элоатри не сдержала смеха, и он резко обернулся.

— В чем дело?

— Извините, гностор, — запинаясь, выговорила она, — но Творец из вас неважный. — В помещении зажегся свет, и звезды померкли.

Он посмотрел на нее, смущенно моргая, и улыбнулся.

— Я, кажется, понял. Семь дней Творения входят в вашу религию. Так будет свет или нет? — весело крикнул он.

Вверху, из промежутка между звездами, высунулась женская голова.

— Еще несколько минут, гностор. Все проекторы вырубились. Сейчас перепрограммируем.

— Спасибо, мичман. Небольшой перерыв мне не повредит. — И Омилов пояснил Элоатри: — Нам надо проверять столько информации, чтобы найти Пожиратель Солнц или хотя бы напасть на его след, что необходима такая вот прямая манипуляция звездной топографией.

— Я уверена, что это лучше кипы распечаток или сплошных мигающих экранов. И гораздо интереснее, — не удержавшись, добавила Элоатри.

— Пожалуй, — с легким смущением согласился Омилов. — Но я удивлен, видя вас здесь. Надеюсь, вас держат в курсе событий?

Он говорил так, словно оправдывался, и она решила прощупать почву.

— Да, я в курсе. А вот вас в последние дни почти не вижу. Между тем важные события происходят не только здесь.

Дулуская маска опустилась на его лицо, и Элоатри чуть не улыбнулась.

«Неужели ты так глуп, Себастьян Омилов? Или ты забыл, что такое Дезриен?»

Видимо, да, если он думает, что ей не под силу разгадать то, что скрыто под вежливым обличьем аристократа.

— Проект отнимает большую часть моего времени, — ответил он. — А от политики я отошел десять лет назад.

— В то же самое время, когда нынешнего Эренарха насильно свели с одного пути и направили на другой?

Омилов смотрел угрюмо. Если он сейчас скажет что-нибудь о Брендоне, она сможет подвести разговор к тайне, окружающей бегство Брендона от страшного оружия, о котором говорил Томико, — тайне, которая поставила ее, Элоатри, в это чудовищно сложное положение.

— Благодаря десяти годам уединения я мало осведомлен о чем-либо, кроме ксеноархеологии, — как бы извиняясь, сказал Омилов.

Виновный бежит и тогда, когда нет погони. Он прекрасно понимает, куда она клонит, и по какой-то причине не хочет ей помогать.

— Тогда понятно, почему вы столько времени проводите здесь, — мирно молвила она. — Это, вероятно, единственное на Аресе место, свободное от политики. — И сказала, не дав ему ответить, — на данный момент она узнала все, что хотела знать, и незачем было еще больше настраивать гностора против себя: — Я не хочу отвлекать вас от ваших исследований — я ведь понимаю, как они много значат для войны. Но у меня есть сведения, которые могут быть вам полезны. Я только что узнала, что Вийя и эйя знают о гиперрации.

— Разумеется, они знают, — фыркнул Омилов. — Разве в обзорах об этом не говорится? Они, конечно же, узнали об этом на Рифтхавене. Нам это известно из записей их бесед.

Элоатри указала на стену, теперь проступившую сквозь топкую голографическую дымку звезд.

— Я имею в виду эту гиперрацию. Эйя чувствуют, что она здесь, на Аресе. И пытаются пробраться к ней. Есть даже вероятность, что через нее они по-прежнему связаны с Сердцем Хроноса.

Омилов вытаращил газа и засыпал ее вопросами. Откуда она это знает? Могут ли эйя показать, в каком направлении находится Сердце Хроноса? Как так — «не знаю»? А кто знает?

Элоатри стала рассказывать ему о Мандериане, гносторе-должарианце, но тут вестник снова прозвонил, и люк с шипением открылся.

Элоатри сразу узнала сына Омилова, Осри, и ее поразило отсутствие в нем злости, которая раньше казалась неотъемлемой чертой его характера. Женщина рядом с ним, в форме капитана Флота, тоже оказалась ей знакома. Марго Нг, герой Артелиона.

— Я сознаю, что явился без приглашения, отец. Я не вовремя?

Элоатри опередила ответ Омилова:

— Больше мне нечего вам сказать. Вы должны поговорить с Мандерианом. Я устрою вам встречу в Обители.

— Очень хорошо, но я прошу вас остаться. У меня есть еще несколько вопросов, на которые вы, возможно, сумеете ответить. Как раз наоборот, Осри, — сказал Омилов сыну. — Проекция все равно отключена — ты не мог выбрать лучшего времени.

— Отец, это капитан Нг. Помнишь, я говорил тебе о семинаре по тенноглифам, который она организовала, — я посещаю эти занятия, чтобы помочь тебе с информацией, получаемой по гиперсвязи.

Нг вышла вперед, заинтриговав Элоатри. Капитан Флота, а движется с грацией танцовщицы. Что у этой женщины в прошлом?

— Гностор Омилов, Евгений бан-Зигель просил меня передать вам привет, если представится случай, — поэтому я уговорила вашего сына познакомить нас.

Элоатри наблюдала за сложным ритуалом представления. Он сопровождался обоюдными вопросами о третьих лицах, создавая сеть общих знакомых между Нг и Омиловым.

Она Поллои, но эти игры умеет вести не хуже любого дулу.

Затем гностор представил и ее, втянув тем самым в ритуал, и Элоатри оказалась в фокусе теплых карих глаз, светящихся живым умом.

— Нумен, — сказала Нг, — знакомство с вами — честь для меня.

— Взаимно, капитан. Но если у вас к гностору личное дело, я могу и уйти. Надеюсь, однако, что вы вскоре выберете время и навестите меня в Обители.

Нг сделала рукой дулуский жест, охватывающий всех присутствующих.

— Я вторглась только на минуту, и дело у меня скорее светское. — Она склонила голову перед Омиловым. — По крайней мере мне хочется, чтобы оно оставалось таковым. Вы знакомы с Архоном Тимбервелла, гностор?

Омилов поклонился в знак согласия, и его кустистые брови выдали легкое удивление, тут же сменившееся внезапной, почти невольной улыбкой.

— Да. Я получил приглашение и собирался отклонить его, поскольку должен работать.

Нг ответила весело, но с очень верно рассчитанной дозой сочувствия.

— Я, к сожалению, не могу похвалиться знакомством с Архоном и очень нуждаюсь в провожатом, чтобы не наделать ошибок.

«И провожатый должен быть штатским — это покажет Шривашти и его высокопоставленным гостям, что ее присутствие носит исключительно светский характер», — подумала Элоатри. К этой мысли добавилась другая, более уважительная: она реалистка, и очень ловкая. Она должна знать, что гностор был учителем наследников Панарха.

Омилов снова поклонился, давая понять, что принимает на себя эту обязанность. При этом в наклоне его головы и положении рук заключалось нечто такое, что капитан едва удержалась от смеха. Никто не произнес ни слова, однако все они с артистической тонкостью обменялись мыслями о предстоящем приеме.

Данденус Лит-Харкацус вышел из шаттла вслед за отцом. Вот он, знаменитый корабль Архона Шривашти. Отец держался невозмутимо, не глядя ни вправо, ни влево. Данденус воспринял это как указание и тоже встал смирно, но его глаза шмыгали вбок, вверх и вниз, вбирая все, что возможно.

Шлюз открылся, и они прошли в коридор, от которого у Данденуса захватило дух: с одной стороны — пятидесятиметровый обрыв, с другой — мозаика, представляющая мифологические фигуры Утерянной Земли. А под ногами — живой ковер из мха, делающий неслышными шаги.

Эта яхта явно была больше, чем любой торговый корабль Харкацусов, — и, наверное, как восторженно предположил Данденус, быстроходнее и лучше вооружена, чем военный фрегат такого же размера.

Но свои впечатления Данденус держал при себе. Все Харкацусы питали глубокое недоверие к Шривашти — так бывает, когда тебя превосходят в твоем же собственном деле. Данденус обнаружил это, когда начал изучать семейные файлы. Отец же ненавидел Архона так, что это намекало на нечто большее.

И все же они здесь. Их, как родственников по браку, включили в число приглашенных на прием, и отец сказал, что отказ от приглашения равносилен политическому самоубийству.

Данденус подумал мимоходом, увидит ли он здесь свою мать. Хотя она и проводила два месяца в году, предусмотренные брачным договором, во владениях семьи Харкацус, Данденус едва ее знал.

Они завернули за угол и оказались под кроной скрюченного аргана. Серебристые листья в форме рук тянулись к источнику света внизу, призрачные и странно трогательные. Вдали звучала музыка на двенадцать тонов — так тихо, что Данденус скорее чувствовал басы, чем слышал их, но от музыки в сочетании с загадочными ароматами бесшумного тианьги у него шевелились волосы на шее. Здесь могло случиться что угодно — и если вспомнить слухи, ходившие по школе относительно его знаменитого свойственника, возможно, и случались.

И вдруг, без предупреждения, перед ними явился сам Архон. Данденус никогда не встречался с Тау Шривашти лично, но видел множество его голограмм и сразу узнал этого высокого, красивого мужчину в великолепном, травянисто-зеленом с золотом, костюме.

— Кестиан, — произнес Архон, протянув обе руки отцу Данденуса. Его голос звучал мягко, но предостерегающе, словно урчание дикого кота.

Гость слегка коснулся его рук и отвесил формальный поклон, на который Шривашти ответил с обезоруживающе уважительной грацией радушного хозяина. Вслед за этим Архон обратил внимание на Данденуса, на миг впившись в его глаза своими, которые казались золотыми в приглушенном свете. И улыбнулся.

— Данденус. Счастлив познакомиться наконец со своим юным племянником. Сестра очень тебя хвалит.

Слова были обычные, вежливые, но в мягком голосе слышалась искренность, которая согрела Данденуса, несмотря на все поучения и предостережения, сыпавшиеся на него с тех пор, как они получили приглашение.

Он поклонился так, как следует кланяться старшему по возрасту и положению в свете: с руками вдоль тела, почти без намека на родство. Так его учили — однако он не сдержал ответной улыбки.

Это, видимо, привело Архона в восторг, потому что он, вместо того чтобы обратиться опять к отцу, сказал:

— Чарис говорит, что ты теперь наследник, — значит, скоро твоя Энкаинация?

Благодарность переполняла Данденуса, но он постарался не показать виду.

— Я должен был отправиться на Артелион.

Этот краткий ответ как будто удовлетворил Архона, и он все тем же мягким голосом стал расспрашивать Данденуса об учебе. Данденус старался отвечать так же кратко и нейтрально, чувствуя одобрение отца.

Затем Архон — его дядя, как с внезапным стеснением внутри осознал Данденус, — наконец обернулся к отцу и тронул его за рукав жестом близкого друга.

— Пусть мальчик погуляет по кораблю. Здесь он найдет своих сверстников. А вас позвольте представить нашей гостье, капитану Нг. Вы увидите, что у вас много общего.

Данденус посмотрел в сторону, куда указывал Архон, и увидел стройную, темноволосую женщину, изящную, как танцовщица, в легком платье цвета пламени. Если это капитан Нг, почему она в штатском? Может быть, это что-то означает?

Куда важнее, если помнить, как строго наказывали Данденусу не отходить от отца, было то, что в глазах Кестиана отразился не гнев, а скорее беспокойство, и после секундного колебания он произнес:

— Ступай развлекись, сынок.

Данденус, расслышав в этих словах предостережение, поклонился сперва Архону, затем отцу и один спустился по лестнице с сильно бьющимся сердцем. Ненавистный Архон выделил его отца из числа других гостей, пообещав лично представить его Нг, и даже любезно вспомнил о годах, проведенных Кестианом на Флоте.

Осматривая бальный зал, чей дизайн намекал на размеры, невозможные на космической яхте, Данденус обнаружил, что вновь перебирает в памяти встречу с Архоном, анализируя роли всех участников. «Он хочет, чтобы отец стал его союзником, — подумал Данденус, а после вспомнил улыбку, ласковые слова и докончил мысль: — И я тоже».

Сойдя на последний пролет изогнутой лестницы и чувствуя себя недоступным для посторонних взглядов, Данденус наконец дал себе волю и ухмыльнулся.

«Как долго это тянется», — подумала Марго О'Рейли Нг, пригубив крепкий напиток, налитый ей безмолвным лакеем.

Вокруг звучали приглушенные, певучие голоса Дулу, приятно сплетавшиеся с мелодичным плеском фонтана.

Вечер напомнил ей ее ранние годы под опекой Нессельринов, и два-три лица даже показались ей знакомыми еще с тех времен. И хотя никого из Нессельринов не было на Аресе (Марго и не ожидала найти их здесь: у столь старинной семьи имеются свои надежные убежища), их присутствие чувствовалось:

Прежде всего — в ее беспристрастном сопровождающем. Себастьян Омилов не только знал всех и каждого — судя по непритворно почтительным улыбкам, он, несмотря на свое десятилетнее затворничество, сохранил если не положение в обществе, то его уважение.

И что лучше всего, он отражал каждую попытку Тау Шривашти, Ваннис Сефи-Картано и их гостей навести разговор на военные темы. Этому — Марго не знала, случайно или намеренно — содействовал Эренарх, который ловко оборачивал каждое высказывание Себастьяна в шутку.

Это представляло их отношения не столь уж близкими и позволяло удерживать власть над разговором. И, как Нг заметила однажды по взгляду Себастьяна, отошедшего наполнить свой бокал, гностор наслаждался этим от души.

Ей стало спокойнее. Она понимала, что гностор не хотел ее сопровождать, но, прибыв на место, он занялся знакомым спортом не без удовольствия.

«Мы непременно разгадаем тайну Ура и их загадочной мощи», — подумала она, переводя взгляд на Эренарха, чье раскрасневшееся лицо и блестящие глаза выдавали признаки опьянения.

Что же все-таки случилось на Артелионе? У кого достанет отваги задать ему вопрос — и ответит ли он?

«Когда Омилов решит свою задачу, я надеюсь, что у нас будет правительство, способное осуществить его проект».

— Вот она, Нг. — Данденус показал сверху на женщину в огненном платье, окруженную группой Дулу, среди которых был сам Архон. — В штатском, — добавил он с вопросительными интонациями.

— Когда моей бабке не хотелось сверкать мундиром, она тоже надевала штатское, — заявила его спутница, критически прищурившись. — Она даже похожа на бабушку — так же хороша, я хочу сказать, но я ожидала, что она окажется более представительной.

Данденус моргнул, преодолевая туман выпитого и выкуренного. Его восхищала форма рук Эми. Она снова улыбнулась ему. Облако голубых, как цвет глаз, локонов обрамляло ее лицо, круглый подбородок упирался в голое плечико. Безупречная линия руки была вся на виду, и улыбка обещала многое. В Данденусе зажглось желание.

Но Эми уже снова перегнулась через балюстраду под опасным углом.

— Хочу увидеть Эренарха. Он тоже должен тут быть.

Данденус поспешно воззрился на переполненный зал. Перед глазами все плыло, а драгоценности, сверкающие на туалетах, в ушах и волосах, мешали сфокусироваться.

— Вон он, — сказала она. — Настоящий Аркад.

Данденус чуть не спросил, многих ли Аркадов она видела, но воздержался. Это было бы ребячеством: если бы она встречала кого-то из них, то выразилась бы иначе.

Вместо этого он попытался навести свое зрение на резкость. Он разглядел стройного темноволосого мужчину в голубом — вероятно, Аркада, — но взор его все время возвращался к дяде Тау, как Данденус стал называть его про себя, такому импозантному в зеленом с золотом наряде, особенно на фоне своей великолепной мозаики. Центром внимания там, внизу, тоже был Тау, а не Эренарх, как следовало бы ожидать, — Данденус ясно это видел.

Мальчик облокотился на перила рядом с Эми, не замечая, как низко перегнулся сам. Отец тоже находился в той группе. Чувствуя себя не совсем непринужденно — на это указывали скрещенные руки, — он, однако, кивал и улыбался, и Данденусу показалось, что в наклоне его головы проскальзывает гордость. Однако никакой враждебности к ненавистному шурину в нем не замечалось.

— А рядом — супруга покойного Эренарха. Я видела ее как-то раз. Приглашает Эренарха на танец. Вот бы мне набраться храбрости! А волосы у нее все еще каштановые. Фу, как скучно!

— В последний раз, когда я виделся с матерью, она сказала, что при дворе теперь моден естественный цвет.

— При дворе, — повторила Эми, и Данденус почувствовал, что ее интерес к нему обострился, когда он упомянул о матери.

«Моя мать — тоже Шривашти», — подумал он. Это как-то оправдывало его гордость великолепным дядиным кораблем. И Эми, видимо, тоже решила, что он здесь свой.

Она перегнулась еще ниже и наморщила лоб, вслушиваясь в разговоры внизу. Что она такое могла услышать? Данденуса, отуманенного выпивкой и курением, слух несколько подводил, да это и к лучшему. Он смотрел на девочку, думая, как бы отвлечь ее внимание от взрослых на себя.

— Лусор, — сказала вдруг она, отклонившись назад, и платье соскользнуло с ее плеча еще ниже. — Я уже где-то слышала это название.

— Лусор, Каэрдре IV, — автоматически произнес Данденус, назвав основные атрибуты системы и ее местоположение в его космическом октанте. — Отец заставил меня запомнить все системы Центральных Тетрад, когда меня назначили наследником, — добавил он, стремясь произвести на нее впечатление. — А что?

— Почему же тогда старик — вон тот, с большими ушами — так замер, услышав это слово?

Данденус прищурился, замечая легкие перемены в кругу взрослых. Мужчина, сопровождавший Нг, действительно притих, зато отец, к его облегчению, оживленно беседовал с Тау.

— Семья Л'Ранджа, — сказал Данденус и вспомнил: — С ними связан какой-то скандал. Теперь там управляет кто-то другой. — Посмотрев на человека с большими ушными мочками, он добавил небрежно: — Он гностор и кавалер — Врат Феникса, кажется, Омилов, из младшей ветви Зигелей.

— Странно, — проронила Эми, постукивая ногтем по зубам.

— Что странно? — Данденус в нетерпении смял несколько хрупких цветков у перил.

— Что это название так его насторожило.

Но Данденус уже утратил интерес к политике. Он нарочно смял еще несколько цветов. Ароматные лепестки полетели вниз, на плечи и волосы взрослых. Никто из них этого не замечал, и Эми хихикнула.

— Давай поспорим, кто с кем будет спать сегодня? — шепнул Данденус, придвинувшись к ней. Ее волосы пощекотали ему ухо, теплое дыхание пахло пряным дымом.

— Я могу придумать занятие поинтереснее, — шепнула она в ответ.

Желание Данденуса перешло в томление, но это было даже приятно.

Не успел он подобрать ответ, Эми отошла в сторону, прихватив с собой еще нескольких их ровесников. Данденус никого из них не знал, а Эми была ему знакома по школе. Там она держалась на расстоянии, но здесь проявила дружелюбие.

«Потому что я теперь наследник, и этот прием устраивает мой дядя».

Эта мысль не вызвала в нем разочарования. Для чего же тогда власть? Он улыбнулся про себя, слушая, как другие болтают о Садах Аши — какой, мол, там обалденный невесомый спортзал, лучше даже — тут голоса понизились до шепота, — чем в закрытой части базы, где флотская молодежь может тренироваться в свое удовольстве. Сады недавно подверглись обновлению, и кто-то — один Профет — устраивает там вечер. Надо будет пойти туда всем вместе и разведать, чтобы в знаменательную ночь занять лучшие площадки.

Данденус соглашался со всем, что предлагалось, почти не слушая. Не так уж это важно. Он наслаждался признанием сверстников и тем, как Эми переплела его пальцы со своими.

Себастьян Омилов, в последний раз поклонившись своей даме, упал на сиденье транстуба и закрыл глаза.

С уходом Марго Нг вся энергия покинула его. Он глубоко дышал, перебарывая клаустрофобию, — он знал, что это просто стресс. Тианьги транстуба производило тот же лишенный запахов, идеальный по химической композиции воздух, который можно встретить в транстубах всей Панархии. Все здесь работало как надо, и тем не менее он тосковал по Шарванну — по ночному небу над головой и холодному бризу, пахнущему землей и садом.

«Моего дома больше нет». Он прижал ладони к глазам, подавляя отчаяние.

Но оно не проходило. В ушах звучал вкрадчивый голос Архона Шривашти на этом проклятом приеме: «...незадолго до того, как Тареда Л'Ранджа и меня утвердили в правах Архонов — меня на Тимбервелле, а его на Лусоре...»

Разговор шел о памяти, и это замечание могло быть случайным, но оно вонзилось в сердце Себастьяна, как шип. Возможно, он сказал это случайно — но вряд ли. Тау знал, что Себастьян тоже был там и пил за здоровье своего лучшего друга Тареда в ночь его торжества. «Но с какой целью? Чтобы отпугнуть меня от политики? Я слишком стар для нее, Тау. Слишком стар и полностью лишен иллюзий».

Лицо Тареда упорно не желало уходить из памяти — смеющееся, лучащееся честностью и умом. Официально празднество быстро сменилось буйным весельем, как часто бывало в присутствии Илары.

Илара, Илара. Это горе никогда не пройдет, но теперь к ее вечно живому, любимому образу добавились лица его друзей. Как молоды были и он, и они, как много обещали, какие планы строили. И как много из них уже ушло из жизни.

Наома, Таред, Илара, Танри...

Капсула остановилась, и Себастьян с трудом поднялся на ноги. Он как-то сразу постарел. Старый, усталый неудачник.

Он даже своему бывшему ученику не может помочь. Когда Брендон показал нос всему правительству и сбежал с собственной Энкаинации, где после взорвалась должарская бомба, он лишил Себастьяна возможности помочь ему.

Дверь заскрипела, открываясь, а он все стоял, пытаясь вновь обрести цельность и равновесие, и глядел на огни над головой. Звезды...

Звезды. Он вспомнил о своей работе, и остатки прежней энергии зашевелились в нем. «Не такой уж я неудачник», — подумал он, сходя по пандусу к Обители. У него есть проект «Юпитер», и тайны Ура ждут разгадки. Политика — это для молодых, а вот Ур...

«Оставьте старину старикам», — с угрюмой улыбкой подумал он. Он уйдет с головой в работу и освободится от своих призраков.