Регенство - Аромат розы

— Он преподавал в школе, Зоуи, поэтому должен быть человеком образованным.

— Он не преподавал в Итоне или Харроу. Это была школа для бедных, возможно, для сирот. Он жил в одной комнате. Дядя Барри был потрясен, увидев, в каких условиях он живет.

— Да, дорогая но с тех пор Эндрю уже, наверняка, поправил свои дела. Барри ведь отдал ему такие большие деньги.

— И леди Маргарет тоже. Кем бы он ни был, он, конечно, умеет постоять за себя.

— Подумай о сострадании, Зоуи! И не забывай, что он твой кузен!

— А вы не забывайте, что он только племянник, мама. Вы скоро скажете, что ему надо завещать Гернфильд.

— О, не весь Гернфильд, разумеется, — засмеялась она. — Но он должен быть уверен, что всегда найдет здесь домашний очаг.

— Давайте подождем, пока мы с ним как следует познакомимся, прежде, чем объявлять его своим пожизненным квартирантом.

Я уже начала надеяться, что Уэйлин никогда не найдет этого мифического Эндрю Джоунза. Но нельзя сидеть и ждать до бесконечности. Стены Гернфильда начинали давить на меня. Раз Борсини пишет портрет леди Уэйлин, лорд Уэйлин совершенно свободен, но он не потрудился проехать пару миль до Гернфильда. Он ошибается, если полагает, что я буду весь день сидеть дома и ждать его. После ленча я поехала в Альдершот навестить миссис Чотон. Ее не было дома, и я решила заглянуть в магазин художественных принадлежностей и купить кое-какие краски и второй мольберт. Рафферти остановил карету у входа в магазин.

Там было довольно людно, сейчас все дамы увлекаются акварелями. Масляные краски, которые пользуются меньшим спросом, лежат в дальнем углу магазина.

Я проскользнула мимо акварелисток, перебросившись несколькими фразами с теми, кого знала, и направилась к масляным краскам. Когда я подошла ближе, то наткнулась на Борсини, склонившегося над полками и выбиравшего краски.

— Борсини, что вы тут делаете?

— Signorina Баррон! Какой чудесный сюрприз! Я приехал купить материалы для работы над портретом леди Уэйлин. Вы слышали о моем заказе?

— О да, конечно. Примите мои поздравления!

— Мне жаль, что пришлось отложить урок с вами.

Ведь он же не пишет сегодня днем, почему же он не выкроил время для урока со мной?

— Не думаю, что леди Уэйлин позирует и утром, и после обеда, — сказала я.

— Она предпочитает утро, пока не устала.

— В таком случае вы можете приехать ко мне как-нибудь после обеда.

Лорд Уэйлин появился из-за стеллажа с красками:

— Мисс Баррон! Я услышал ваш голос. — Он поклонился.

Я сделала реверанс. Поскольку я была «мисс Баррон», Уэйлин стал «лордом Уэйлином».

— Лорд Уэйлин, я не знала, что вы интересуетесь живописью.

— Я в основном интересуюсь портретом мама, — ответил он. — Борсини любезно согласился пожить у нас две недели, пока мама ему позирует. Я привез его в город, потому что ему понадобится большая карета, чтобы перевезти одежду и другие необходимые вещи.

Борсини переезжает в Парэм на две недели? Ему оказывали исключительно большую честь. Еще более странно, что Уэйлин готов превратить свою карету в грузовую повозку и сам ему прислуживать.

Не найдя вразумительного ответа, я пробормотала:

— А, понимаю.

— Я побывал в студии Борсини, — продолжал Уэйлин. — Он показал мне несколько ваших работ. Очень мило.

Единственное, что было у Борсини из моих работ, это пара набросков — автопортреты.

Борсини сказал:

— Лорду Уэйлину особенно понравилась марина, которую я написал в Брайтоне. Помните, мисс Баррон, та, с купальнями.

Борсини написал несколько пейзажей в Брайтоне, которые продавал туристам как сувенир на память о поездке на взморье. Он малевал эти халтуры очень быстро, чтобы заработать. Они были миленькие, но человек, разбирающийся в живописи, их бы никогда не купил.

Мы с Борсини обменялись понимающими улыбками.

— О да, я припоминаю эти марины. У лорда Уэйлина хороший вкус.

Борсини боялся, что я еще что-нибудь добавлю и стал поспешно расспрашивать о моей студии.

— Цвет, который вы выбрали, отличный.

Маляры уже все заканчивают. Я заехала купить краски и второй мольберт. Как и вы, я буду одновременно работать над несколькими картинами.

— Я хочу показать вам кое-какие новые кисти, которые они только что получили, — сказал Борсини. — Очень хорошие кисти из барсучьего волоса. Я просто ненавижу эти дешевые, из свиной щетины. Я советую отказаться от них, мисс Баррон, они слишком жесткие и оставляют на краске полосы.

Уэйлин ходил за нами по пятам, пока мы рассматривали кисти. Когда Борсини уговорил меня купить три штуки самого дорогого сорта, мы заговорили о мольбертах. Уэйлин явно злился, что его игнорируют.

Когда мы выбрали все, что мне требовалось, он сказал:

— Захватите свои краски, Борсини, а я составлю мисс Баррон компанию, пока ей будут заворачивать ее покупки.

Борсини поклонился и сказал:

— Я с нетерпением жду, когда мы снова возобновим наши уроки, signorina Barron.

Как только мы остались одни, Уэйлин спросил:

— Вы получили мое письмо?

— Да, и меня удивляет, что вы попусту тратите время на магазины. Я надеялась, вы будете искать кузена Эндрю. Мама очень не терпится поскорее его увидеть.

— Я нанял человека, чтобы отыскать Джоунза. Я не сыщик. Это работа для профессионалов.

— Поэтому у вас появилась масса свободного времени, и вы решили стать компаньоном Борсини.

— У меня нашелся для него час времени, — ответил он, удивленно пожимая плечами.

— И вам даже в голову не пришло заехать в Гернфильд, — бросила я раздраженно. — Мама очень расстроило ваше письмо. Ей было бы легче, если бы вы приехали сами.

— Значит, вы показали ей письмо? Я не был уверен, что вы захотите волновать ее всякими неприятными подробностями.

— Конечно, я показала ей письмо. Она имеет право знать правду.

— А я еще ни о чем не рассказывал мама. Я ждал ответа на свое письмо перед тем, как навестить вас.

Почему мне это не пришло в голову! Мне надо было ответить на его письмо.

— Значит ли это, что вы не намерены признать Эндрю своим родственником?

— Это будет зависеть от того, что он за человек. Я не хочу ввести в свой дом негодяя в качестве родственника и друга.

— Жаль, что вы не сказали об этом мама.

Она уже готовит для него комнату и поговаривает о покупке верховой лошади. Уэйлин посмотрел на меня в ужасе:

— О Боже!

— Да, да. Она даже говорит, не предоставить ли ему в своем завещании право постоянно жить в Гернфильде. Мне даже хочется, чтобы он оказался явным негодяем, иначе она совсем лишит меня наследства.

Уэйлин весело рассмеялся.

— В таком случае, Зоуи, вы должны переехать к нам в Парэм. Вы будете дома сегодня вечером?

— Да. К мама придут ее приятельницы играть в карты, но я играю только, когда миссис Вейл не приходит. Сегодня вечером она будет. Так, значит, вы заедете?

— Я собирался это сделать. Борсини присоединился к нам, когда продавец принес мои свертки.

— Позвольте, я отнесу это в вашу карету, — предложил Борсини.

— Заканчивайте ваши покупки, Борсини, — сказал Уэйлин. — Я сам провожу мисс Баррон.

Я старалась найти в поведении Уэйлина хотя бы намек на ревность, но не увидела ничего, кроме раздражения. Уэйлин взял мои краски, продавец нес мольберт, и мы направились к карете. Я была счастлива, что Уэйлин приедет к нам вечером, но никак не могла понять, почему он так усердно обхаживает Борсини.

Совсем недавно он насмехался над тем, что Борсини, якобы, получил заказ написать портрет принца-регента. Он с презрением отзывался о таланте художника и ставил под сомнение его графский титул. А теперь он вдруг не только заказал ему портрет своей матери, но и, можно сказать, поселил его в своем доме. К тому же, он сделал это до того, как побывал в студии художника. Единственной причиной могло быть то, что Уэйлин удостоверился б праве Борсини на титул. А так как это было очень мало вероятно, оставалось предположить, что леди Уэйлин очень понравился художник (непонятно почему!). И теперь у нее было два любимца — Бубби и Борсини.

Глава 18

Желая польстить своему глупому самолюбию, я надумала принять лорда Уэйлина в одном углу гостиной, в то время, как в другом приятельницы мама будут играть в вист. Эти ведьмы в последнее время стали ужасно меня донимать тем, что я не замужем. На прошлой неделе, когда я сидела и штопала чулки, миссис Монро (а язык у нее как осиное жало) спросила, уж не чепчик ли я себе шью. Неважно, с какой целью приедет к нам Уэйлин, но я должна дать им понять, что он ездит ко мне с серьезными намерениями.

Я приложила немало усилий, чтобы выбрать подходящее платье. Греческое было отвергнуто, я предпочла золотистое люстриновое, потому что оно бросало мягкий отсвет на щеки и красиво контрастировало с черными волосами. Я взяла томик стихов и села на свое обычное место, в кресло возле лампы, представляя, как залюбуется этой картиной мой Уэйлин, когда войдет в гостиную.

Первым разочарованием, которое меня ожидало, было то, что Стептоу не объявил громогласно о приезде лорда Уэйлина, а подошел ко мне и прошипел на ухо:

— Их светлость ждут вас в кабинете, они хотят поговорить с вами.

— Прошу вас, проводите их светлость в гостиную, Стептоу, — сказала я как можно громче, чтобы меня услышали дамы за карточным столом, но в этот момент миссис Монро громко заспорила, как аукционист на торгах, чья очередь сдавать, и они меня не услышали.

— Милорд хочет поговорить с вами не в присутствии мадам и ее гостей, — продолжал шипеть Стептоу. — Он услышал кудахтанье дам и сказал: «Лучше не будем им мешать. У вас есть какой-нибудь тихий уголок?» И тогда я проводил их в кабинет.

— Их?

Сначала я даже подумала, что это леди Уэйлин. Это была бы большая честь для нас. Герцогиня редко покидала свой диван.

— Граф Борсини, — прошипел Стептоу. Значит, мы не сможем поговорить наедине! Ведь не рассказал же Уэйлин Борсини об Эндрю Джоунзе! Моя мечтательная улыбка сменилась постепенно кислой миной, пока я шла за Стептоу в кабинет.

Джентльмены ждали меня в нашем маленьком, забитом хламом кабинете. Это самая ужасная комната в доме. Мама выполнила свою угрозу и приказала перенести двухтумбовый письменный стол в комнату Эндрю, а на его месте стоял убогий разбитый столик, на котором едва помещался бювар для писем и три чернильницы. Сидеть можно было только на четырех деревянных креслах.

Как только мы обменялись приветствиями, я сказала:

— Простите, что Стептоу привел вас сюда. В комнате ужасный беспорядок. Мама только что переставляла мебель. Пройдемте в гостиную.

— Здесь очень уютно, — соврал Уэйлин и, усадив меня в одно из деревянных кресел, сам уселся в другое.

Полагаю, что он понял мой недоумевающий взгляд, потому что пояснил:

— Мама рано ушла к себе. Я не мог оставить Борсини слоняться по дому одного.

— Вы уже подготовили холст для портрета, Борсини? — спросила я вежливым светским тоном, намекая на то, какое занятие мог бы найти для себя Борсини в Парэме.

— Да, я загрунтовал его. Он совсем готов. Мы все трое сидели, глядя друг на друга, как пассажиры на остановке в ожидании почтовой кареты.

— Не хотите ли рюмочку вина? — спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.

Поскольку мы не могли говорить об Эндрю, мы заговорили о живописи. Борсини рассказал, в какой позе и в каком костюме он будет писать леди Уэйлин. Меня не удивило, что он хочет изобразить ее сидящей откинувшись на своем канапе с Бубби у ног.

— Это самая естественная для нее поза, — одобрила я.

Губы Уэйлина скривились в насмешливой улыбке, хотя я совсем не собиралась смеяться над его мама.

— Борсини рассказал мне, что вы с ним познакомились в Брайтоне, — сказал Уэйлин.

— Да, несколько лет назад, — ответила я. Видно было, что Уэйлина это удивило.

— Пять лет назад, — уточнил Борсини.

— Неужели это было так давно? С нами был мой дядя.

— Ваш дядя только что вернулся из Индии, — напомнил Борсини. — Помните, он еще хотел, чтобы написали его портрет, но решил подождать, пока колониальный загар немного посветлеет.

— Да, вы правы. Как летит время! Однако сегодня вечером оно ползло черепашьим шагом. Казалось, этот нудный визит никогда не кончится.

Борсини еще раз спросил, как продвигаются дела в студии, и я еще раз ответила, что выбранный им цвет мне нравится.

— Может быть, я схожу посмотреть, — предложил он.

Я обрадовалась возможности хоть что-то предпринять и встала, чтобы проводить его наверх.

— Не беспокойтесь, меня проводит Стептоу.

— Давайте пойдем все вместе, — поспешно предложил Уэйлин как раз в тот момент, когда я обрадовалась, что смогу поговорить с ним хоть несколько минут наедине.

— Там нечего смотреть, — заверила я. — Борсини просто хочет еще раз взглянуть, правильно ли выбран оттенок.

— Я сейчас вернусь, — сказал Борсини и вышел.

Уэйлин быстро спросил:

— Вы позволите Борсини идти наверх одному?

— Он не один. С ним Стептоу.

— Тем более.

— Что вы хотите этим сказать?

— Стептоу приходил сегодня в Парэм. Он не вошел в дом, а послал записку Борсини, и они встретились на лужайке перед домом. Я случайно увидел их из окна своей спальни, Это произошло вскоре после того, как мы вернулись из Альдершота.

— У Стептоу какие-то дела с Борсини?

Что он еще замышляет?

— Понятия не имею. Но когда я сказал мама, что еду к вам, ваш Борсини сам напросился ехать со мной. Его внезапное желание посмотреть студию, возможно, просто предлог, чтобы поговорить со Стептоу наедине.

— Тогда давайте подойдем поближе и послушаем, о чем они говорят.

Мы стремглав выскочили из кабинета. В конце коридора я увидела, что дверь в комнату дворецкого приоткрыта. Никого не было видно, но тут я заметила две тени. Уэйлин хотел сделать шаг вперед, но я его удержала.

— Тихо!

Мы на цыпочках подошли поближе. Стептоу говорил тихим настойчивым голосом:

— Я говорю вам, что видел его собственными глазами.

Борсини спросил:

— Когда? Как давно это было?

— Перед самой его смертью. Я потом перевернул весь дом, но не смог его найти. Боюсь, что он уничтожил его.

— Он не мог этого сделать. Вы получите пять фунтов, если найдете его. — Пять фунтов! — насмешливо произнес Стептоу. — Сотню! И считайте, что вы дешево отделались.

Тени зашевелились, и мы отскочили от двери… Когда они вышли из комнаты, я воскликнула с притворным удивлением:

— Борсини! Так вы не в студии! А мы с лордом Уэйлином решили пойти за вами.

У Борсини был виноватый вид. Стептоу же был более тертый калач. Он только бросил на меня злобный взгляд, но промолчал. Я взяла лампу и повела своих гостей взглянуть на стены в студии. Но в полумраке, при свете одной лампы, мы ничего не смогли как следует разглядеть.

— Я приду завтра, когда станет светло, — сказал Борсини. Стоя у него за спиной, Уэйлин удивленно поднял брови.

— Да, пожалуй, так будет лучше, — согласилась я.

Мы снова спустились в кабинет. Визит был окончен, а приятельницы мама так и не увидели лорда Уэйлина. Он бросил на меня многозначительный взгляд:

— Помните, я хотел поговорить с вашей мама, Зоуи. Я оставлю для нее записку. Проследите, чтобы она ее прочитала.

Он на минуту зашел в кабинет и, вернувшись, вручил мне записку. Взглядом он показал, что записка предназначалась мне. Стептоу проводил их к выходу, а я вернулась в гостиную прочитать записку.

Там была только одна фраза: «Приходите в розарий через тридцать минут». Я вся дрожала от нетерпения.

Двадцать пять минут я сидела, уставившись в томик стихов, в то время, как мысли мои лихорадочно вращались вокруг этой новой загадки. Борсини что-то ищет в нашем доме. Нечто такое важное, что он готов хорошо заплатить (целых сто фунтов!). Стептоу видел это «что-то» у дяди Барри перед смертью. Чем же мой дядя мог заинтересовать Борсини?

Единственное, до чего я додумалась, что из этого «что-то» Борсини может извлечь выгоду, а Стептоу нет, иначе он оставил бы это себе. Значит, это не драгоценность и не дорогая безделушка, которую дядя Барри привез из Индии. Возможно, это документ, который ставит под сомнение репутацию Борсини или его личность? Дворец его родителя постоянно перемещается из одного конца Италии в другой. Может быть, дядя случайно наткнулся на что-то, дискредитирующее художника? Газетное сообщение, например, в котором говорится, что он подвергался аресту. Несколько раз случалось, что Борсини отменял наш урок. А может, он торговал подделками картин, выдавая их за оригиналы, или обесчестил дочь какого-нибудь высокопоставленного человека, который давал уроки рисования? Любое из этих предположений могло оказаться правдой. И это объясняет то, что всегда казалось мне странным — почему Борсини работает в таком маленьком городишке, как Альдершот, где не встретишь ни одного влиятельного человека.

Прошло двадцать пять минут, и я пошла в библиотеку, откуда в розарий вела боковая дверь. Я обратила внимание, что Стептоу на месте не было. Он наверняка опять пошел наверх искать то, что так хотел заполучить Борсини. Я сомневалась, что ему удастся что-нибудь найти. Что бы это ни было, он ведь, не переставая, ищет эту вещь уже полгода с тех пор, как умер дядя Барри.

Я зашла в кухню и попросила Бродаган отыскать Стептоу и проследить, чтобы он вернулся к своим обязанностям, потому что мог в любую минуту понадобиться мама.

— Я знаю, где его найти, миледи. Он проводит больше времени в чемоданах со старыми вещами вашего дяди, чем моль. Этот пройдоха что-то замышляет.

— Заприте дверь на чердак, Бродаган, и ни под каким предлогом не пускайте туда Стептоу.

— Я спрячу лестницу в сарай, а то он, чего доброго, разобьет окно и влетит на чердак, как летучая мышь.

Я уже повернулась, чтобы идти, но она остановила меня и стала причитать:

— Вы видели, какой ужасный торт мне пришлось поставить на стол для ваших гостей, миледи? Он подходил, как легкое облачко, но когда этот мальчишка Джейми уронил большое полено, торт осел и стал похож на омлет.

— Он просто чудесный.

Я улизнула, пока она не начала жаловаться на насмешки или на плохой хлеб, и поспешила в розарий.

Глава 19

Стояла теплая, наполненная таинственными запахами ночь. Луна неясно освещала сад, в ее бледных лучах розовые и желтые розы казались белыми. И, как будто извиняясь за то, что она лишила сад его красок, ночь наполнила воздух благоуханным ароматом роз. В такую ночь Ромео тайком пробирался к балкону Джульетты.

Со стороны парка послышался стук копыт. На гребне холма появилась темная фигура всадника, которая быстро приближалась. Это был Уэйлин, спешивший ко мне на своем черном жеребце в сиянии лунного света. Надо иметь совершенно бесчувственное сердце, чтобы остаться равнодушной при виде такого романтического зрелища.

Я поспешила ему навстречу. Уэйлин соскочил с лошади, и я увидела, что вид у него был мрачный и озабоченный.

— Мне надо было договориться с вами попозже, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Еле отвязался от этого Борсини. Этот сентиментальный мужлан вздумал пойти в конюшню сказать спокойной ночи своей хромоногой кляче.

— Незачем было так спешить. Он опустился на каменную скамью немного отдышаться. Я села подле него и мечтательно сказала:

— Какой чудесный аромат, правда?

— Охотно вам верю, но мешает запах конюшни от моего пиджака.

Он демонстративно поднял руку и понюхал свой рукав. Это сразу разрушило мое романтическое настроение. И лунный свет, и аромат роз сразу куда-то подевались. Я спросила деловым тоном:

— Что вы думаете о Борсини и Стептоу? Какая тайна их связывает? Я все время думаю об этом, но так ни до чего и не додумалась.

— У меня нет доказательств, но я хочу поделиться с вами своими подозрениями. Полагаю, что именно Борсини играл роль Эндрю Джоунза, сына моей тетушки.

Его предположение было таким странным и неожиданным, что я рассерженно фыркнула:

— Почему вы говорите «играл роль сына»? Разве у поверенного нет документов, подтверждающих это?

— У него есть доказательства, что сын действительно существует, но там не говорится, что молодой человек, приезжавший в Линдфильд, был ее настоящим сыном.

— Если этим человеком был Борсини, он едва ли стал бы выдавать себя за итальянского графа. Помните? Эндрю Джоунза нашли в Ирландии. Он преподавал в школе для мальчиков.

— Преподавал рисование, — поправил Уэйлин и нахмурил лоб, как будто мог этим что-то доказать.

— В письме дяди Барри не сказано, что Джоунз был учителем рисования.

— Об этом говорится в другом письме. Вы ведь не все письма прочли. А я прочел все, и очень внимательно. Когда Борсини появился в Брайтоне? — И сам ответил на свой вопрос:

— Пять лет назад, вскоре после того, как ваш дядя приехал в Гернфильд. Кто познакомил вас с Борсини? Ваш дядя. Борсини мне это сам сказал. Выходит, что Макшейн был уже знаком с Борсини.

— Да, и дядя повел меня и мама на его выставку, но…

Он повелительно поднял руку:

— Зоуи! Я прекрасно знаю, что вы можете мне возразить, но я еще не закончил. Вот как, по-моему, было дело. Ваш дядя давно, еще когда жил в Ирландии, знал, что у Маргарет должен быть ребенок. Он сам проследил за тем, чтобы ребенка усыновили. Когда, через двадцать пять лет, он вернулся из Индии, то был практически нищим…

— У него было пять тысяч фунтов.

— Этого едва ли было достаточно, чтобы прилично обеспечить себя в старости… но достаточно, чтобы нанять Борсини на роль пропавшего сына и обобрать ее как липку.

— Это чудовищное обвинение! — правда, я тут же вспомнила хитрую ухмылку Стептоу и его слова о незаконных делишках дяди Барри и Джоунза. Стептоу догадался, что Борсини — это Джоунз, и ездил в Парэм, чтобы, пригрозив ему разоблачением, получить свой кусок пирога.

— Выслушайте меня до конца. Ваш дядя приехал в Англию и сразу граф Борсини появляется в Брайтоне. Ваш дядя ведет вас в его студию. А несколько месяцев спустя Борсини неожиданно переезжает со своей мастерской в Альдершот, который отнюдь не назовешь художественной Меккой Европы. Все устраивается так, чтобы Борсини мог регулярно бывать в Гернфильде, где они вместе с вашим дядей детально разрабатывают план действий. Леди Маргарет — пожилая, обеспеченная одинокая дама, которой очень хочется верить, что нашелся ее пропавший сын. Сомневаюсь, что она серьезно пыталась навести справки о прошлом Борсини.

Я слушала его, пораженная этой дикой историей. Но кое-что меня в ней все же заинтересовало.

— Вы не объяснили, как случилось, что английский незаконнорожденный превратился в благородного итальянца. Значит ли это, что настоящий граф Борсини тоже вовлечен в этот заговор?

— Графа Борсини не существует. Они взяли это имя с винной этикетки. Борсини — это вид ирландского самогона. У него внешность типичного черноволосого ирландца. Он знает пол дюжины итальянских слов и имитирует акцент, чтобы морочить голову дамам. Возможно, ваш дядя действительно наткнулся на него в какой-нибудь школе в Ирландии. Должен же он был откуда-нибудь приехать.

— Вы с ума сошли! Зачем Борсини выдавать себя за итальянца? В этом не было никакой необходимости.

— Они придумали это, чтобы отвлечь от себя подозрения. Кому придет в голову, что между итальянским графом, Макшейном и леди Маргарет есть какая-то связь? Борсини постоянно общался с вами и вашей мама. Вам и в голову не приходило искать сходство между ним и вашим дядей, потому что вы считали его иностранцем, художником и уж совсем не кузеном.

— Разумеется. Мы просто не смогли бы найти никакого сходства, как бы ни старались.

— У него темные волосы, как у Макшейна, и голубые глаза, как у Маргарет. Не знаю, догадывалась ли Маргарет о двойной жизни Борсини. Он говорит, что не был с ней знаком, и бесполезно доказывать обратное, он скажет, что это придумано нарочно, чтобы они с отцом имели возможность встречаться, не вызывая подозрений.

— Если мой дядя обобрал вашу тетушку и выманил у нее все деньги, почему же он тогда умер нищим? — спросила я.

— Можно только предположить, что он был плохим дельцом. Об этом говорит и его неудачная карьера в Индии. Полагаю, что все, в конце концов, попало в руки Борсини. Я не знаю всех деталей. У них мог быть общий сейф и все деньги достались оставшемуся в живых.

— Не трудно догадаться, кто должен был умереть первым. Мой дядя был старым человеком. Зачем ему было вымогать деньги у вашей тети, если он по-прежнему жил как нищий. Только для того, чтобы отдавать их чужому человеку? Если в вашей маловероятной истории и есть хоть капля истины (лично я этому не верю), тогда Борсини должен быть их настоящим сыном.

— Это вполне возможно. Я почти убедил себя в этом, пока в игру не вступил Стептоу. Вспомните, как сегодня вечером Борсини проявил подозрительное любопытство к вашей студии? Ему явно хотелось попасть в комнату вашего покойного дяди и что-то там поискать. Он не хотел, чтобы эта вещь попала нам в руки.

— И что это могло быть? Предсмертная исповедь моего дяди? — спросила я с саркастической улыбкой.

— Вряд ли. Скорее, какое-то письменное соглашение. Может быть, переписка, связанная с этим делом. Здесь можно строить сколько угодно предположений. Эта пропавшая вещь могла быть и ключом от сейфа. Поэтому понятно, почему она представляла ценность для Борсини и была бесполезна для Стептоу.

— Я думаю, что ключи от этого воображаемого сейфа были и у Борсини и у дяди Барри.

— Борсини мог потерять свой ключ. Я просто перечисляю возможные варианты.

— Я уже заметила, с какой легкостью вы делаете предположения, изображающие моего дядю чудовищем и вором.

— Перестаньте, Зоуи. Я узнал в Лондоне, почему ваш дядя рано ушел в отставку. Причина — пропажа денег в Ост-Индской Компании. Вы напрасно стараетесь его защитить.

— Вы наводите справки о моем дяде? Поливаете грязью наше честное имя? Мой дядя не крал этих денег. Их взял один из его подчиненных. Дядя все нам рассказал об этом. Преступника поймали, и деньги были возвращены. Мой дядя сам ушел в отставку и получил полную пенсию. Они бы не назначили ему пенсию, если бы он украл деньги! — Они получили назад только часть денег. За все ответственным был именно Макшейн. Он был либо причастен к этому мошенничеству, либо никуда не годным управляющим. Черт возьми, я не понимаю, почему вы так злитесь. Я ведь не говорю, что репутация Макшейна должна как-то отражаться на вас. Он обманывал и вас, и вашу мама. Какой же позор в том, что вы были жертвами обмана? В семье не без урода. Мой собственный кузен Альберт сколотил себе состояние, сбывая фальшивые акции своим друзьям. Покопайтесь в прошлом любого богатого человека, и вы обнаружите негодяя, если не в последнем поколении, то в самом недалеком прошлом. Я думаю, что в этом вы со мной совершенно согласны.

— Нет, Уэйлин. Я убеждена, что вы усердно стараетесь изобразить вашу тетушку невинной жертвой и все обернуть против моего дяди.

— Иными словами, вы не хотите признать, что Борсини — мошенник. Все дело в этом. Вы поверили его лживым речам. Я слышал, как он обрабатывал мама, и знаю, как он это делает. «Он никогда не видел таких очаровательных глаз, такого цвета лица, нежного, как лепестки роз. Ее нежные ушки похожи на морские раковины». Он настоящий жиголо. Я вышвырну его из дома, как только мы найдем ту вещь, которую они со Стептоу так упорно ищут. И я верну состояние моей тети и отдам ее настоящему сыну.

— Откуда вы знаете, что Борсини — не ее настоящий сын? — спросила я. Мне хотелось многое сказать в его защиту, если бы не эти комплименты, которые мне были хорошо знакомы. Меня совсем не удивит, если скоро леди Уэйлин заколет волосы в греческий узел и набросит на себя тогу.

Мне припомнилось, как дружны были Борсини и дядя Барри. В ненастную погоду я обычно посылала за художником в Альдершот карету. Чаще всего дядя Барри ездил за ним сам. А я-то думала, что ему просто было скучно. Теперь я поняла, что все это было неспроста.

Через каждые несколько месяцев Борсини пропускал уроки. Я не обращала внимания на даты, но, кажется, это действительно случалось раз в три месяца. Он пропускал уроки потому, что ездил в Танбридж Уэллз играть роль Эндрю Джоунза. К тому же время, когда Борсини появился в моей жизни, и то, что его представил дядя Барри…

Мои размышления прервал Уэйлин:

— Если Борсини их сын, почему он не скажет об этом? И почему он ищет что-то, за что готов заплатить сто фунтов? Его поведение не похоже на поведение человека с чистой совестью.

— Если в этом доме есть вещь, которая может установить истину, я найду ее, даже если мне придется для этого разрушить стены и взломать полы.

— Я приеду к вам завтра рано утром. Начнем с комнаты вашего дяди.

— Мой дядя жил в мансарде — там теперь моя студия. Оттуда все вынесли. Его личные вещи перенесли на чердак. Мама и я… и Стептоу уже десятки раз их перебирали.

Мы оба задумались.

— Попробуем начать с другого, — сказал Уэйлин. — У Борсини есть прошлое, и нам необязательно ехать в Италию, чтобы узнать о нем. Я пошлю человека в Дублин навести справки в школе, где работал Эндрю Джоунз. Они должны вспомнить учителя, который внезапно уехал пять лет назад. Уверен, у него объявятся оба родителя и свидетельство о рождении, удостоверяющее это. Но сначала нам нужно сделать еще одну вылазку в студию и на чердак.

В глубине души мне не хотелось, чтобы мой старый друг Борсини был опозорен. Я никогда по-настоящему не верила ни в существование дворца в Венеции, ни виноградников в Таскании, но он был по-своему заботлив и добр ко мне. Весной он часто приносил маленькие букетики фиалок и говорил, что хотел бы преподнести мне орхидеи. Он всегда помнил, если я рассказывала ему что-то, касающееся меня лично. Когда я сказала, что люблю Томаса Грея, он взял томик его стихов в библиотеке и прочел их. На мои дни рождения он присылал мне открытки с ужасными стихами, и сразу было понятно, что он сочинил их сам.

Он всегда относился ко мне почтительно. Не раз случалось, что он мог воспользоваться моментом и позволить себе лишнее, но всегда вел себя как настоящий джентльмен, не позволяя никаких фамильярностей.