Регенство - Аромат розы

Он часто говорил мне комплименты, восхищаясь цветом моего лица, волосами, формой ушей, но говорил, как художник, только во время работы над моим портретом. Я относилась к этому, как к аромату духов, который вдыхаешь с удовольствием, но не принимаешь всерьез. Если не считать несчастных упоминаний о дворце в Италии, Борсини был человеком скромным и непритязательным. И если он стал вором, то к этому его, наверно, принудил мой дядя. Мне совершенно не нравилось, что основная доля вины ложится на Борсини, а именно это и хотел доказать лорд Уэйлин.

— Вам не обязательно затруднять себя. Я буду искать сама, — сказала я и поднялась, собираясь уйти.

Уэйлин встал и посмотрел на меня прищурившись.

— И спрячете улики? Вы неравнодушны к Борсини. Неравнодушны, и в этом все дело.

— Он неплохой человек, что бы вы ни говорили.

Я не ожидала такого бурного взрыва. Уэйлин был в ярости.

— Так, значит, он старался обольстить вас своими сладкими речами? Изливал на вас свое псевдоитальянское обаяние? Он сам отважился, или вы, как моя тетя, отдались ему, не помышляя о свадьбе?

Когда я поняла, что он имеет в виду, я совершенно потеряла контроль над собой. Размахнувшись, я влепила ему звонкую пощечину, которая эхом отозвалась в тихом ночном воздухе. Уэйлин вскрикнул от неожиданности.

— Как вы смеете! Я не позволю так говорить ни о нем, ни о себе, лорд Уэйлин! Граф Борсини — джентльмен. Возможно, он не имеет права носить этот титул, и у него нет семейного особняка, но он…

— Вы с ним помолвлены? — спросил Уэйлин, прерывая мою гневную тираду. — Вы совсем потеряли голову, Зоуи. Если помолвку нужно скрывать, значит, здесь что-то не так!

— Я не помолвлена с ним! Он ко мне и пальцем никогда не притронулся! Мы с ним просто друзья!

Уэйлин взял себя в руки. Ярость его постепенно утихла, и на лице появилась несколько смущенная улыбка.

— Я очень рад это слышать, — сказал он кротко. — Признаюсь, он даже нравился мне, до того, как…

— До того, как вы вообразили, будто он играет роль Эндрю Джоунза.

— О нет, я это заподозрил гораздо раньше и привез его в Парэм в надежде что-нибудь из него выудить, — он явно чувствовал себя неловко и стоял передо мной с виноватым видом. Странно было видеть лорда Уэйлина таким.

— Простите, если я обидел вас, Зоуи.

— И вы меня простите за то, что я вас ударила, но я не привыкла, чтобы меня обвиняли в распутном поведении. Я вижу, что вы совсем меня не знаете. Сначала вы думали, что я хочу украсть этот дурацкий кувшинчик в Парэме…

— Миньскую вазу!

— Я же этого не знала. У нас есть точно такая же в комнате для гостей.

— Думаю, не точно такая, но это не важно. Вы, Зоуи, ничего не видите дальше своего носа, — он взял меня за руки, — почему вы думаете, я пришел в такую ярость, когда вы бросились защищать Борсини? — голос его стал несколько хриплым, а пальцы больно сжали мои запястья.

Он медленно привлек меня к себе и близко склонился к моему лицу. Мне стало трудно дышать. Когда я заговорила, мой голос был таким же хриплым, как у него.

— Какое вам дело до меня?

— Слепая, как курица, — сказал он чуть слышно, и его жадный поцелуй обжег мои губы.

Все вокруг было залито лунным светом, аромат роз был поистине волшебным, но от его пиджака действительно попахивало конюшней.

Уэйлин не был неопытным юным Ромео, не искал ласки, как робкий мальчишка, а властно добивался ее, как зрелый мужчина. Он весь был охвачен порывом страсти, и я почувствовала, как во мне поднимается ответная волна навстречу каждому движению его тела и губ. Он крепко прижал меня к своей широкой груди, я обвила его шею руками.

Легкими движениями пальцев он ласкал мое лицо, шею, плечи, и от каждого прикосновения меня бросало в жар, я чувствовала, как бешено колотится мое сердце. Жаркое пламя охватило нас обоих, затмевая рассудок. Вот так, наверное, леди Маргарет лишилась невинности.

Но вдруг, сквозь нахлынувшую на меня пелену, я вспомнила, как Уэйлин намекнул, что я отдалась Борсини. А ведь он сам ничего не сказал мне о любви и о своих честных намерениях! Уж не играет ли он со мною! Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды. Пламя утихло, и во мне проснулся гнев. Я вырвалась из объятий Уэйлина и пристально на него посмотрела.

— Не смотрите на меня так свирепо, — сказал он, по-прежнему хрипло. — Если я немного потерял голову, то в этом не только моя вина, Зоуи.

Я надеялась услышать более нежные слова. И поскольку он их не произнес, я холодно сказала:

— Вам лучше уйти, Уэйлин.

Я вернулась в дом с твердым намерением быть на чердаке в семь часов утра и начать поиски без Уэйлина. А когда он приедет в девять, попросить Бродаган или мама подняться к нам наверх. Это заставит его держаться в рамках.

Я села в свое кресло возле лампы и взяла томик стихов, еще раз мысленно переживая нашу встречу в саду. Интересно, какой был бы вид у миссис Монро, если бы она знала, чему я так улыбаюсь. Носить чепчики! Как бы не так! Скорее, я буду носить бриллиантовую диадему. Горячие объятия в саду говорят о том, что Уэйлин ко мне очень неравнодушен, и я непременно добьюсь, чтобы все закончилось так, как положено.

Глава 20

Несмотря на свои благие намерения, я так и не смогла обыскать чемоданы на чердаке к приезду Уэйлина. Ночью у Бродаган был очередной приступ зубной боли, а когда это случается, ее стоны слышны в Шотландии и даже в Уэльсе. Сам Морфей не смог бы сомкнуть глаз под эти стоны. Слуги бегали туда-сюда и приносили ей то гвоздичное масло и камфару, то настойку Мирриса и ладанный бальзам, то бренди — ничего не помогало. Когда стало ясно, что это ее «большая» зубная боль, в отличие от «малой», для которой достаточно прополоскать зуб бренди, я поняла, что настала моя очередь выполнить свой долг.

В два часа ночи я вылезла из кровати и спустилась вниз, чтобы приготовить ей посеет с настойкой опия, чтобы бедняга могла заснуть. Утром я постараюсь настоять, чтобы злосчастный зуб, наконец, удалили. Стептоу пришел на кухню, чтобы спросить, в чем дело. На нем был роскошный щегольский халат из зеленого шелка с золотым орнаментом на поясе, на кармане вышит герб. Наверняка подарок Пакенхэмов или Уэйлина.

Я сказала Стептоу о беде Бродаган. Он помешал в печи тлеющие угли, и мы быстро вскипятили молоко.

Молока хватило на две чашки, и я взяла кастрюльку, чтобы самой выпить вторую чашку, но только без опия. Добавив несколько капель лекарства в молоко Бродаган, я пошла наверх. Бродаган лежала, приложив к щеке горячий кирпич, закутанная в теплое стеганое одеяло. Без головного убора, с лицом, сморщенным от боли, она выглядела не более грозной, чем Мэри, которая суетилась вокруг нее, разогревая второй кирпич в камине, чтобы заменить остывший.

— О горе мне, — вздохнула Бродаган. — Я этот зуб больше ни одного дня во рту не оставлю, миледи, хоть меня озолоти.

— Я приготовила вам посеет, Бродаган. Вот, выпейте. Это поможет вам уснуть хоть ненадолго. Завтра вам надо, наконец, удалить этот испорченный зуб.

Во время приступов она всегда соглашалась с этим, но, как только боль чуть утихала, меняла свое решение и заявляла, что если бы Господь хотел, чтобы она пережевывала пищу деснами, то не дал бы ей зубы.

— Я наберусь храбрости, и на этот раз его вырву, даже если мне конец придет после этого, — простонала она. — За что только Господь послал мне такое наказание? Ведь за всю свою жизнь я и мухи не обидела.

При каждом упоминании имени Всевышнего Мэри набожно крестилась. Все наши слуги — баптисты.

Бродаган вздохнула и стала маленькими глотками пить свой посеет.

— Приляг и вздремни немного, если сможешь, Мэри, — сказала она слабым голосом. — Потому что завтра вся работа на кухне свалится на твои плечи.

Мэри была непреклонна.

— Эта девочка — сущий ангел небесный, миледи. Она не оставит меня в моем несчастье, даже если камни посыпятся с неба.

— Выпейте все до конца, — сказала я, поддерживая чашку, пока она не опустела.

— Вы можете быть свободны, Мэри. Я посижу с Бродаган, пока она не уснет.

Мэри переменила остывший кирпич и, наконец, ушла. Бродаган уснула. Я налила себе чашку поссета и пошла в свою комнату. Горячее молоко само по себе хорошее снотворное, и вскоре я крепко спала, как и Бродаган.

Вот почему утром я проснулась только около девяти. Я как раз входила в гостиную, чтобы позавтракать, когда появился Уэйлин. Его глаза весело блестели, видно было, что он отлично выспался. Я пристально посмотрела на него, в надежде прочитать в его глазах что-то, предназначавшееся лично для меня, и мне показалось, что я заметила нечто, похожее на восхищение.

— Борсини занят портретом мама, — сказал он. — Ему очень хотелось знать, куда я еду. Я сказал, что у меня важное дело, и он решил, что я поехал в Альдершот.

Я с трудом подавила зевок. Уэйлин посмотрел на меня с беспокойством:

— Вы плохо выглядите, Зоуи. Уж не провели ли вы всю ночь на чердаке?

— Нет, лечила зуб Бродаган.

— Примите мои соболезнования. Я знаю, что это такое. Ирландская зубная боль как ирландские поминки — больше звуков и ярости, чем действий. Я обратил внимание, что Стептоу встает поздновато. Дверь мне открыл не он.

Это меня совсем не удивило. Когда Мэри принесла кофе, я попросила ее сказать Стептоу, что хочу поговорить с ним.

Мэри удивленно заморгала.

— Так он же уехал, миледи. Мы подумали, что вы его уволили, потому что в его комнате пусто, он забрал свои вещи. Бродаган сказала, что если бы она не была одной ногой в могиле, то встала бы и заплясала от радости.

— Как! Стэптоу уехал! — я была поражена.

Мы с Уэйлином вскочили, как ужаленные.

— Он уехал, мисс. Но я посчитала серебро. По-моему, он ничего не взял… кроме свечей. Из кухни пропали все свечи.

— Черт побери, он нашел! — воскликнул Уэйлин.

— Я ведь просила Бродаган запереть двери на чердак.

Мэри смотрела на нас, как на сумасшедших. Я послала ее проверить, как себя чувствует Бродаган, и она ушла. Не сговариваясь, мы с Уэйлином бросились наверх. Дверь на чердак была распахнута настежь. Мы буквально взлетели по узкой лестнице и увидели перед собой картину полного разорения. Все чемоданы дяди Барри валялись посередине комнаты, их содержимое вывернуто, как попало. Подкладки у пиджаков были разорваны. Вокруг чемоданов были расставлены свечи. Все это придавало комнате какой-то загадочный вид. Свечи догорели почти до конца, значит, он жег их долго, но, по крайней мере, хоть погасил, когда уходил. Я беспомощно вздохнула, а Уэйлин произнес несколько слов, которые не услышишь в церкви.

— А я только подумала, что Стептоу становится похожим на человека, — я еще раз вздохнула. — Сегодня ночью он так усердно помогал мне, когда я готовила посеет для Бродаган. Как это я не догадалась, что он неспроста не спал в два часа ночи. Как он забрался сюда? Ведь Бродаган заперла дверь, а ключ только у нее.

Я подняла с пола разорванный пиджак и увидела под ним связку ключей Бродаган с медным трилистником, который она носит, как талисман, на счастье.

— Как ему удалось добраться до ее ключей? Они же были в комнате Бродаган, — и тут я поняла его хитрость. — Он знал, что я готовлю для нее посеет с настойкой опия, вошел в комнату и стащил ключи в то время, как она крепко спала. Уж не добавил ли он несколько капель опия мне в молоко, поэтому я так крепко спала? Но я не сказала об этом Уэйлину. — Вы говорите, Борсини все еще в Парэме?

— Да, и Стептоу к нему не приходил, потому что я организовал круглосуточную слежку за Борсини. Вчера вечером он не отлучался из дома.

— Может быть, они встретились сейчас? Поезжайте в Парэм. Вы можете поймать их с поличным.

— Если они встретились, я узнаю об этом. Я же говорю, за Борсини следят.

— По крайней мере, мы избавились от Стептоу раз и навсегда. У него не хватит наглости появиться здесь после этого, — я кивнула на разбросанные вещи.

Уэйлин предложил:

— Давайте осмотрим его комнату. Он мог оставить что-нибудь, что поможет нам догадаться, куда он уехал.

Я провела его в комнату Стептоу. Тот, видно, очень спешил, собираясь, потому чти оставил кое-что из одежды. Мы все тщательно осмотрели в поисках улик, но он, конечно, был очень осторожен, и мы ничего не обнаружили, кроме табачных крошек в карманах.

— Вчера ночью на нем было вот это, — сказала я, поднимая зеленый халат, который был в спешке брошен на кровать. — Настоящий павлин! Интересно, где он его стащил?

— Павлин? — произнес Уэйлин обиженно. Он поднял халат и осмотрел его. — Он сказал моему лакею, что халат запачкали жиром, когда отнесли гладить. Я расспрошу об этом лакея, — он нахмурился, глядя на халат.

— Может быть, он немного безвкусный, — повторил он сконфуженно. — Это из-за золотистой отделки.

— Давайте пойдем вниз и выпьем кофе. Я как раз собиралась завтракать, когда вы пришли.

Мы спустились вниз и застали мама за столом.

— Мэри сказала мне про Стептоу. Вы нашли в его комнате что-нибудь интересное? Мы рассказали ей о налете Стептоу на чердак и, не упоминая имени дяди Барри, о том, что Стептоу и Борсини, кажется, что-то замышляют.

— Меня шокирует Борсини, — огорченно сказала мама. — Он всегда казался таким приятным, если не считать того, что он иностранец. Я никак не могу привыкнуть к тому, что меня называли «signora Баррон». Вы говорите, Стептоу хотел продать эту вещь Борсини?

— За сто фунтов.

— И это вещь, которую можно спрятать за подкладку пиджака? По-видимому, это листок бумаги, — сказала мама. — Что бы это могло быть? Может, документ или письмо? Не сомневаюсь, это что-то, порочащее бедного Борсини. Стептоу мог послать ему эту бумагу в письме.

Уэйлин со звоном поставил свою чашку и вскочил.

— Вы правы. И почту могут принести в любой момент. Я должен уйти.

Я подумала, что Стептоу вряд ли расстанется с этой вещью, не получив сначала в руки сто фунтов, но Уэйлин уже выскочил из дома. Мама и я остались обсудить случившееся. Я не говорила с полной откровенностью, потому что не хотела, чтобы она узнала о моих подозрениях относительно дяди Барри. Мы подумали, не послать ли за констеблем. Но, так как Стептоу ничего не украл и даже удрал, не получив жалованье за месяц, мы, по правде говоря, не могли предъявить ему никаких претензий.

— Что бы он там ни замышлял, мы, слава Богу, от него навсегда отделались, — заключила мама.

Следующее важное дело, которое нам предстояло — спровадить Бродаган к зубному врачу. Боль утихла, и она совсем не была настроена расставаться со своим зубом, но, в конце концов, мы ее уговорили.

— Я пойду с вами, Бродаган, — предложила мама. — Вы не будете одна во время этой пытки.

Я уже было приготовилась к неприятной миссии сопровождать Бродаган и удивилась тому, что мама так энергично взялась за это неприятное дело. Но вскоре я все поняла.

— Ты знаешь, что сказать констеблю, когда Уэйлин арестует Борсини, — сказала мама. — Он непременно приедет сюда и будет задавать разные вопросы, ведь вы с Борсини были такими друзьями. Будет лучше, если именно ты займешься этим. Ведь ты знаешь, как с ними разговаривать.

Я чувствовала, что заключила выгодную сделку. Мне было легче справиться с разъяренным львом, чем с Бродаган у зубного врача. В честь такого торжественного случая та надела свеженакрахмаленную митру. На плечах у нее была необъятная черная накидка, несмотря на то, что было достаточно тепло.

Опираясь на руку мама с одной стороны и Мэри — с другой, она со стонами прошествовала по коридору, остановилась в дверях и оглядела все прощальным взглядом.

— На случай, если я больше не увижу вас, миледи, лучше я попрощаюсь с вами сейчас, — торжественно произнесла она, обращаясь ко мне. — Для меня было большой честью служить у вас.

Я обняла ее на прощание, а Мэри сказала бодрым голосом:

— Вы и оглянуться не успеете, как снова будете дома и думать забудете об этом дурном зубе, и сердце ваше будет петь, как пташка.

— Как пташка? — повторила Бродаган. — Надеюсь, эта пташка вознесет меня на небо.

— Вот, пожалуйста, выпейте хоть глоток вашего лекарства, — сказала Мэри, подавая ей маленькую бутылочку бренди, которую захватила с собой, чтобы подбодрить Бродаган во время ее тяжкого испытания.

Теперь, когда в доме не было ни Стептоу, ни Бродаган, ни мама, ни Мэри, ни кучера Рафферти, я осталась в доме только с мальчиком Джейми, который обычно помогает на конюшне. Нужно было попросить мама позвать одну из девочек Кофлинов, чтобы помочь по дому. Они живут поблизости и по утрам работают на ферме, но всегда рады Немного подзаработать. Но я забыла, и пришлось позвать Джейми. Теперь Джейми складывал грязную посуду в таз и, похоже, неплохо справлялся со своим делом, поэтому я решила уйти в гостиную, приготовившись к роли дворецкого. Чтобы не сидеть без дела, можно заняться рисованием, и я пошла в студию за альбомом и карандашами. Дверь на мансарду была приоткрыта. Стептоу! Если он испортил что-нибудь в моей студии, я вызову констебля. Я быстро взбежала по лестнице.

В комнате все было цело. Солнечный свет, потоками лившийся из окон, отражался от светлых стен. Нельзя было пожаловаться на недостаток света, совсем наоборот. Два мольберта, ящик с красками, кисти — все уже принесли в студию. Маляры сняли свой брезент и открыли старый персидский ковер, который нужно было убрать. Я не могла свернуть его одна, но могла измерить комнату, чтобы узнать, сколько линолеума нужно для пола. Я с минуту постояла, решая, какой цвет будет лучше. Может быть, более темный, чтобы не видны были капли краски и глаз мог отдохнуть от ярких стен и окон.

Хотя зимой в окна будет смотреть мрачное серое небо… Очень захотелось посоветоваться с Борсини. Мне будет недоставать моего старого друга и наставника. Я не могла поверить, что он заодно с этим негодяем Стептоу. Я была бы рада узнать, что он действительно сын дяди Барри, но тогда при чем здесь Стептоу? Какую роль мог он играть в этой романтической истории?

Стоя в тишине мансарды, я вдруг услышала внизу тихие крадущиеся шаги по коридору. Это не были легкие шаги мальчишки Джейми, это были шаги взрослого человека, Он шел крадучись, как будто не имел права находиться здесь. У меня сердце ушло в пятки от страха. Я ведь была одна в доме. Только далеко внизу, на кухне, был Джейми. Скорее всего, он не слышал, как вошел этот человек, иначе предупредил бы меня. Этот гость пришел без приглашения. Стептоу… или кто-то еще хуже, кто-то чужой, злоумышленник, недобрый человек, который рассчитывает, что в доме никого нет, и пришел чем-нибудь поживиться. Когда он увидит меня, то может от неожиданности потерять голову и напасть.

Тихие шаги доносились из коридора. Я слышала, как открылась дверь, шаги послышались ближе. Мне показалось, что они остановились возле моей спальни. Через минуту шаги возобновились. Теперь этот человек шел быстрее и направлялся к лестнице, ведущей в мансарду. Я присела за комод, а тот человек, тем временем, быстро поднимался по лестнице, отбросив всякую осторожность, как будто бы уверен, что загнал меня здесь в угол. Мое сердце бешено колотилось. Под рукой у меня не было ничего, что могло бы послужить для защиты.

— Зоуи! Зоуи! — позвал встревоженный голос. Это был Уэйлин!

Я выпрямилась. Мой страх сменился гневом.

— Уэйлин! Какого черта вы тут рыскаете по дому крадучись, как вор! Вы до смерти меня напугали.

— Зоуи? — лицо его было бледным от волнения, голос сердитым. — Почему вы прячетесь? Почему никто не ответил, когда я постучал в дверь? Я знаю, что Стептоу нет, а Бродаган hors de combat[4], поэтому я вошел в дом сам. На мой зов никто не ответил, и я испугался, что что-то случилось. Я боялся, что вас всех отравили или перерезали горло. С вами ничего не случилось?

— Конечно, ничего.

— Но где все? Вы были не одна, когда я оставил вас полчаса назад.

Я объяснила, что мама и Мэри повезли Бродаган к дантисту.

— Я пришлю несколько служанок из Парэма, и лакея тоже. Вашей мама не следовало оставлять вас одну. Вы белая, как полотно. Я и сам не очень хорошо себя чувствую. Пойдемте вниз и выпьем немного вина.

— Хорошая идея. Я пришла сюда за альбомом и карандашами. Дверь студии была приоткрыта, и я испугалась, что Стептоу здесь. Но если он здесь и был, то ничего не нашел. Все дядины вещи унесли.

— Интересно, — он обвел глазами комнату. — Мы не знаем точно, нашел ли Стептоу то, что искал. Возможно ли, что Макшейн спрятал эту вещь здесь в комнате? Где-нибудь под половицей или за стенной панелью? — он посмотрел на старый рваный ковер. — Или под ковром. Конечно, вы тут уже искали.

— По правде говоря, нет. Маляры положили брезент на это ценное ковровое покрытие, чтобы не забрызгать его.

Уэйлин не понял моей шутки.

— Не сомневаюсь, что Стептоу под него заглядывал, — сказал он, глядя на меня вопросительно.

— В любом случае, я хочу убрать его.

Вы мне поможете?

Мы взялись за концы ковра и начали его скатывать. Бумага лежала как раз в центре. Не сомневаюсь, что Стептоу поднимал концы несколько раз насколько мог высоко и заглядывал под него. Если бы он заглянул на несколько дюймов дальше, он бы ее увидел. Мы оба увидели бумагу одновременно и протянули руки. Я опередила Уэйлина на секунду. Чернила выцвели, но все же разобрать написанное было возможно. Мы поднесли ее к свету и стали читать. Это был брачный контракт, датированный 1790 годом, выданный в церкви Святой Агнессы в Дулике, Ирландия. На нем стояли собственноручные подписи Барри Макшейна и леди Маргарет Уэйлин. Свидетелями были Лоренс Макшейн — кузина Барри, и миссис Ридл, — компаньонка леди Маргарет. Мы молча рассматривали документ, потом посмотрели друг на друга в недоумении.

— Но это же невозможно! — воскликнула я. — Ведь ваша тетя была замужем за Макинтошем!

— По-моему, это называется двоемужеством, — сказал Уэйлин, поперхнувшись. — Старая бестия! А я называл вашего дядю негодяем за то, что он ее бросил!

— Я не понимаю. Если они были женаты, почему она не поехала с ним в Индию? К тому же, она ждала ребенка. Это не логично, Уэйлин.

— Тетя Маргарет не выносила жару. Холодная старая Шотландия куда больше ее устраивала. Держу пари, она заупрямилась в последнюю минуту.

— Может быть, она не знала, что уже ждет ребенка.

— Да, может быть и такое объяснение, но оно ее не оправдывает. Возможно, она хотела уговорить Макшейна не ехать в Индию.

— А он, наверное, надеялся, что она поедет с ним. Мама всегда говорила, что он был упрямым, как осел.

— Полагаю, она боялась признаться отцу, что вышла замуж за вашего дядю. Дедушка Уэйлин был тираном. У него были честолюбивые планы в отношении своей дочери. Поэтому она приняла предложение Макинтоша и вышла за него замуж, чтобы поскорее удрать в Шотландию и спрятать свои грехи от семьи. Думаю, именно так это и произошло.

— Интересно, когда дядя Барри узнал обо всем? Должно быть, много времени спустя Зуринда Джоши стала его любовницей. — Уэйлин был немного удивлен. — У него в Индии много лет была женщина. Мама все время боялась, что он на ней женится. Теперь понятно, почему он этого не сделал.

Мы спустились в гостиную и выпили по рюмке вина. После долгих обсуждений, я сказала:

— Все это очень интересно, но тот ли это документ, который искали Борсини и Стептоу. Если Борсини их законный сын, зачем ему это скрывать? Наоборот. А если нет, то он самозванец, и брачный контракт тут ничего не меняет.

— Если леди Маргарет не была законной женой Макинтоша, тогда она не имела права на ее часть наследства. Эти деньги должны вернуться к сыну Макинтоша. Она оставила свое имущество в Линдфильде человеку, которого она считала своим сыном, поэтому ему так хочется спрятать этот документ.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

Глава 21

Прошло около получаса, и домой вернулась Бродаган. Митра ее была сдвинута набок, лицо красное от бренди и мучений, которые она перенесла. Но несмотря на все это, она улыбалась.

В руке Бродаган держала виновника своих страданий — вырванный зуб.

— Вот из-за этого самого негодника я не спала всю ночь, миледи. Подумать только, какой-то маленький кусочек кости, а мучений больше, чем от самой страшной пытки. В огонь вас, мистер Сломанный Зуб, и скатертью дорога, — сказав это, она швырнула обидчика в камин.

— Молодец, Бродаган. Очень больно было?

— Если в аду надо переносить такие же муки, я не буду больше грешить и постараюсь обязательно попасть на небо, чего бы это ни стоило. — Она повернулась к мама и сказала:

— Я хочу вам признаться, миледи. Я не сделала тряпки для пыли из куска того старого муслина, которым была покрыта кровать в голубой комнате для гостей, как вы велели, а сшила себе нижнюю юбку. Это большой грех на моей совести. Я тотчас же разорву эту юбку и сделаю из нее тряпки для пыли, потому что жизнь грешника не стоит того, чтобы потом принимать за нее такие мучения.

— Весь старый муслин в этом доме — ваш. И вы можете делать с ним все, что вам заблагорассудится, Бродаган, — заверила ее мама со слезами на глазах. Потом, обращаясь ко мне, она сказала:

— Сам Бог послал мне таких честных слуг. Клянусь небом, они все просто святые.

Бродаган была так растрогана, что тут же расплакалась. К ней присоединилась Мэри. В конце концов мама тоже зарыдала вместе с ними. Я почувствовала, как из моих глаз медленно выкатилась слезинка, и пока мы не утонули в этом потоке слез, мы отправили Бродаган в постель. Мама пошла с ней, поэтому я не могла ей сразу рассказать о женитьбе дяди Барри. Она будет в восторге, когда узнает об этом, но все было настолько запутанно, что мне хотелось сначала как следует обдумать, какие это может иметь последствия, прежде чем рассказать ей.

Теперь, когда моя история подходит к развязке, мне нет никакого резона лукавить. Я всей душой была на стороне Эндрю Джоунза (а я считала, что это Борсини) и надеялась придумать что-нибудь, чтобы он унаследовал долю своей матери в состоянии Макинтоша. Она, конечно, имела право на это наследство. Макинтош знал, что она в положении, когда женился на ней, и то, что она уже замужем, не особенно его смутило. Его собственный сын был хорошо обеспечен. Почему бы Эндрю тоже не получить кусок пирога? Однако, мама могла посмотреть на это иначе, поэтому мне надо быть осторожной.

Я была так взбудоражена, что не могла заставить себя взяться за рисование или какое-либо другое занятие. Поэтому я решила прогуляться по лужайке, чтобы хоть немного развеяться. У меня будет возможность понаблюдать за парком Уэйлинов. Теперь, если что-то интересное и произойдет, то это случится в Парэме.

Но там я увидела лишь пару садовников, которые косили траву.

Главной темой во время ленча было состояние здоровья Бродаган и то, что у нас не хватает слуг. Щека у Бродаган распухла и стала похожа на репу. Несмотря на это, она хотела работать, но мама ей запретила. Мэри и Джейми с трудом смогли нарезать баранину, а уж приготовить ее было для них непосильным занятием. Печь в кухне никак не растапливалась, некому было открывать дверь, если придут гости. Мы заканчивали наш ленч, когда явились слуги из Парэма. Я совсем забыла, что Уэйлин предлагал прислать их. Они пришли как нельзя кстати.

Мама как язык проглотила при виде их, и мне самой пришлось попросить лакея заняться печкой и направить женщин в распоряжение Мэри. Сразу после ленча мама пошла наверх проследить, чтобы Мэри убрала комнаты. Ей не хотелось, чтобы слуги Уэйлина увидели пыль и неубранные постели в нашем доме.

— Он знает, что нам нужна помощь, мама, поэтому и прислал слуг.

— Да, дорогая, но это слуги из Парэма. Мне бы не хотелось, чтобы они подумали, что у нас в доме нет порядка.

Она пошла к себе в спальню, чтобы убрать собственную постель и вытереть пыль на туалетном столике. Я села у окна и стала ждать.

Уэйлин и Борсини появились довольно скоро. Не знаю, чем это было вызвано, но Борсини уже не казался человеком второго сорта. На нем был тот же пиджак, но когда он вышел из кареты Уэйлина, украшенной фамильным гербом, его осанка была более уверенной. И он, и Уэйлин выглядели людьми одного круга. Налет подобострастия, который всегда чувствовался в манерах Борсини, исчез. Он шел с гордо поднятой головой, расправив плечи. Казалось, он всю жизнь ездил в этой карете. Они с Уэйлином смеялись, как закадычные друзья.

Я сама открыла им дверь, потому что лакей возился с печкой и не мог выполнять обязанности дворецкого. По озорным искоркам в глазах Уэйлина, я поняла, что произошло какое-то очень приятное событие, и он радуется, как дитя. Когда Борсини вошел, то остановился на мгновение в дверях, радостно улыбаясь, потом подошел ко мне и поцеловал в щеку:

— Кузина! — он просиял. — Как я хотел назвать тебя этим именем все эти пять лет. Теперь ты знаешь все!

— У меня есть несколько вопросов, — сказала я, предложив им сесть. Я была очень рада, что Борсини мой настоящий кузен, а не самозванец.

— Ты хочешь спросить о деньгах, — сказал Борсини. Раньше он бы не решился взять на себя инициативу в разговоре.

— Дело заключается в том, что у леди Маргарет было приданое, десять тысяч фунтов. Уэйлин и я не считаем, что оно должно достаться Ангусу Макинтошу. У него и так денег больше, чем достаточно. — И он продолжал рассуждать в том же духе.

Я слушала его очень внимательно и всем сердцем с ним соглашалась, но мои глаза то и дело останавливались на Уэйлине. Тот держался спокойно, и видно было, что он признает Борсини своим братом. Уэйлин понял мой молчаливый вопрос и объяснил:

— Эндрю к моему великому удовольствию доказал, что он действительно сын Маргарет. Макинтош не хотел, чтобы он жил в Шотландии и отправил его в Ирландию. Он надеялся, что там Эндрю будет чувствовать себя лучше, ведь это родина его отца. Эндрю показал мне бумаги об усыновлении и свидетельство о рождении, которые оставили ему приемные родители после смерти. Он знал, что его усыновили, но миссис Джоунс сказала ему, что он сын ее двоюродной сестры, умершей при родах.