Операция «Гиппократ»

И правильно сделал. Настоящим хозяином этой пирамиды была вовсе не директриса лопнувшей через месяц страховой компании, а Славка Моргунов.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Капон немножко нервничал, репетируя перед зеркалом свое новое лицо. Единственное, что таки да устраивало Спорщика на собственной морде, так это вставной глаз. Борода росла медленно, долго щуриться было трудновато, зато стыла голова, выбритая под ту стрижку, которую Капон уже несколько раз носил по приговору судов.

Сидевший возле журнального столика Моргунов не без удовольствия разглядывал то свои новенькие сапожки, то потуги Капона стать мастером народной медицины. Время от времени Славка кидал дельные советы до подельника, чтобы тот мог еще скорее приступить до исцеления страждущих.

— Капон, я вам говорю: морда должна всю дорогу не дергаться, — руководил репетицией Моргунов. — Вы же имеете видеомагнитофон и кучу фильмов за этих лысых мастеров. И вы думаете, их объединяет идиотизм режиссеров? Ни разу. У них всех морды каменные. Даже когда их лупят самурайскими шпагами. У меня уже зуд начать дело, но я даже не могу приступать из-за этой бороды. Майка наготове, санаторий на мази, бабки заряжены — и только ваша борода стоит у всех поперек дороги.

Капон принял обычный вид и устало опустился в новенькое кресло.

— Какие дела, Слава? Вы что, не знаете, волосы очень быстро имеют расти только на покойниках.

— Не только, Капон. И на лицах восточных национальностей. А вы теперь именно такое, с Тибета, поэтому догоняйте понтов вместе с бородой и самообразовательностью.

— Ага, как же. Думаете это легко? Я никак до вашего халата не привыкну, а вы говорите борода при каменной морде восточной нации.

— Интересно, — скривился Моргунов. — С кем это я разговариваю? Если бы мне выпало счастье слушать всяких нудностей старика Капона, так черт с ним. Но я не вижу среди здесь Капона. Вместо него мне бакланит всяких идиотизмов мастер Вонг. Вы что, забыли за свой паспорт? Настоящий паспорт, а не те липы, на которые богаты ваши нычки. А в новой ксиве без понтов сказано — вы теперь никакой не Капон. Так что кончайте ныть, и ведите себя как доктор астрологопсихологических наук из Академии.

Капон напустил на себя такой вид, будто чересчур перепарился, репетируя умную морду после защиты докторской диссертации.

— Слушайте, Слава, перекратите пылить. Вы же сами сказали: всё будет по натуре. Хорошо, я сейчас таки да Вонг. И согласен быть им до конца, если наше дело не выйдет из масти. Но вы имели упрекать меня липовыми ксивами. Можно подумать… Скажите, какой художник нарисовал мне фуфель за доктора?

— Капон, вы опять нарываетесь, — обиделся Моргунов. — Скажите спасибо, что вы теперь мастер не только медицины, но и мордобойного искусства. Иначе я бы… Как вы могли такое заявить? Чтобы я не ответил за свое слово? Я же вам не эти бизнесмены из комсомола! Я наши законы знаю: кто не ответит за слово — дергается на ноже.

— Так вы же сами гнали волну: времена изменились вместе с нашими законами…

— Законы могут меняться, — на полтона ниже сказал Слава. — Но не до такой степени, чтоб мы лепили между себя горбатых фраеров. Ваш документ за докторство обошелся мне в три штуки. И он таки да настоящий. С него вода не капает, не переживайте. Просто один ленинградский фраер взял и учередил сам себе Академию. Даже я сейчас не повторю ее полное название. Но главное не это, а то, что она существует. И торгует корочки докторов, кандидатов до степени всяких астрологомансов. Настоящие корочки, потому что президент Академии — он же ее основатель. А вы говорите — фуфель. Какой фуфель, если у нас ПТУ тоже скоро заделаются академиями? Так времени ждать нет, пока такое будет. Потому вы доктор заграничный, тем более с Тибета.

— А черный пояс по медицине? — съехидничал Капон.

— У вас, доктор Вонг, склероз забивает памороки, — совсем тихо брякнул Слава. — Черный пояс — это по каратэ… А что вам хотелось? За наши бабки можете цеплять на себя ремни всех цветов радуги. И разве это главное? Главное, чтобы вы чуть наблатыкались среди видика и книжек, которые катают доктора наук из вашей Академии. И реже открывали рот. У вас, на всякий случай, будет переводчик. За это я тоже позаботился. Хороший переводчик. Здоровый бугай, раньше танком в бригаде Боц… зараза… в прежней фирме Леонида Александровича был. Переводчик тоже не главное. Главное, что у нас уже всё есть, даже директор на голову, а бороды не хватает. Меня ваша борода с ума сведет, пока вылезет на всю длину.

— Слава, у меня от этих главных речей скорее вырастет второй глаз, — сказал доктор Капон. — Или вы не видите — я стараюсь, как могу…. О, слушайте, я вычитал, как какие-то гормоны растят бороду у женщин. Может, ради дела на себе испытать?

— Не стоит, — отрубил Моргунов. — Я чересчур дорожу здоровьем подель… делового… или так: делового партнера, вот. Да, я им дорожу, чтобы вы тренировали на себе всякие сомнительные пилюли. Нехай их наши пациенты хавают. В очень замечательной обстановке. Вы бы видели, какой у нас офис и остальные дела — так борода, может, полезла бы из морды на удивление. Причем темпами, за которые нам пока мечтается.

Моргунов говорил чистую правду. Дочернее предприятие международного благотворительного фонда имени патера Брауна «Гиппократ» уже успело заключить договор за аренду с санаторием «Синие зори». Главный врач этого учреждения рассматривал на одного из учредителей Моргунова как на явное спасение от хронической бескормицы.

В прежние годы «Синие зори» были неплохо себе устроены безо всяких субарендных гембелей, круглогодично обслуживая советский пролетариат, измученный болезнями до невозможностей. Профкомы предприятий почти стопроцентно башляли за своих сотрудников, которые ежегодно миллионными толпами оккупировали здравницы от Бреста до Курил с января по декабрь.

Когда Советский Союз распался на свои маленькие подобия, это, в первую очередь, плодотворно сказалось на здоровье трудящихся. Всякие хронические почечники и сердечники, годами бегавшие в профкомы за путевками, тут же вылечились, резко перестали шляться по санаториям за смешные деньги со своими серьезными эпикризами.

Санатории и дома отдыха задышали на ладан даже в разгар золотоносного лета, так что за остальные времена года лучше молчать. Обслуживающий персонал разлетался кто куда может, а наивно верящие в лучшие времена и ждущие близкой пенсии уже готовы были заложить души дьяволу или оборудование в ломбард Минздрава, лишь бы регулярно иметь зарплату, которая годилась исключительно больным от ожирения, согласным ради фигуры посидеть на рационе концлагерника.

Врачи начали получать такую заработную плату, словно сильно мешали новым правителям из старой гвардии строить очередное светлое завтра. Тем не менее, люди в белых халатах, давшие в свое время клятву Гиппократа, продолжали соблюдать свое слово. Тогда им стали выплачивать с трудом называемую зарплату столь регулярно, чтобы самые тупые из докторов поняли, чего от них требуется при чихании государства на здоровье общества.

При этом врачи по инерции разорялись в разные стороны: СОС! Не хватает пилюлек и всего остального, что горами продается в аптеках за хорошие бабки. Как говорят в Одессе, кричите дальше. Однако, от этих воплей лекарств с оборудованием почему-то не прибавилось ни на копейку и даже в рационе больничного питания стала преобладать дуля с маком. Хреновые у нас врачи, не умеют лепить правильные диагнозы, вопят, как им нужны средства для спасения жизни людей. А где набраться этих средств, когда требуется в сжатые сроки обеспечить армию шинелями нового образца?

«Синие зори», заключив договор, с «Гиппократом», тут же получили финансовую поддержку. Моргунов оказался настолько порядочным человеком, что сходу заплатил санаторию до конца года, согласно договору, подготовленному юристом Прянишникова. Главврач от радости взвился до потолка, благословляя тот день, когда «Гиппократ» решил частично оккупировать его отдающую концы лечебницу, где, согласно статистике, на двух работников приходилось четверть отдыхающего и пустая упаковка от адельфана.

Напрасно этот доктор скакал от великой радости. Если бы он знал, какую бумажную западню подмахнул, может, всё равно дергался, но по другому поводу. Государственным предприятиям еще на собственных синяках и шишках приходилось обучаться тем методам работы, за которые Боцман и компания давно забыли. Самыми надежными помощниками в экономии средств наших бизнесменов стали темпы инфляции и постоянный рост цен.

Прошло совсем немного времени, как они порадовали руководство «Синих зорь». Правительство опять пошло на непопулярные меры. Главврач сильно удивился — куда еще дальше? Можно подумать этот деятель не привык или мог припомнить, когда при его жизни правительство шло на популярные меры и чего они вообще из себя представляют. Главврач подсчитал, во что обойдется электричество с отоплением и всем остальным, согласно новых цен, и резко стал дергаться в сторону «Гиппократа».

Моргунов не врубался, чего от него хочет этот чувак при белом халате. Он сделал на себе бешеные глаза и попер буром на хозяина «Синих зорь». Ты что, башкой об дверь треснулся, какая доплата, возбуждал сам себя Моргунов, посмотри в договор, чего там пишется. Бабки на твой счет легли полностью до конца года? Легли или нет? А если легли, то свои претензии высказывай Минфину, а не нашей благотворительности.

Главврач понимал: иногда блатные кидают лохов с помощью своих гнусных приемов. Но он отказывался верить, что его поимела родственная организация с помощью внутренней государственной политики. Себя главврач лохом вряд ли считал, хотя на большее, чем коньяк с пациентов, не шел даже в былые годы.

Доктор поскакал до юриста, но тот только развел руками шире собственных ушей и пожаловался по такому поводу: сейчас обваливаются не только дурацкие цены, но и пуды новых нормативных документов, резко противоречащих друг другу.

Главврач продолжал действовать на нервы благоустраивающему офис и пару корпусов Моргунову своей тягомотиной по поводу дополнительных пары копеек на санаторий. Моргунов орал в ответ: все свои обещания он почти выполнил, осталось придать только хозяйский вид гиппократовским помещениям, согласно одного из пунктов договора. И если жадный командир «Синих зорь» чем-то недоволен, нехай катит прямо в суд, через который будет общаться с моргуновским адвокатом.

Доктор прекрасно понимал, каких результатов дадут судебные разборки, а потому снова слетал до своего юриста. И тот подучил его, как взять «Гиппократ.» за кадык.

На следующий день главврач стал шариться вокруг моргуновской территории с ее спешными причесонами до работы. Доктор держался при таком виде, с понтом тот самый Канцельбогенштраузинер таки да завещал ему свое громадное состояние.

Славка сперва не понял, отчего главврач, еще вчера бегавший за ним с жалкой яростью недокормленной собаки, стал так сыто поглядывать на всё кругом, словно не ходил пешком, а сидел в кабине аэроплана. И когда самолюбование доктора не выдержало напряжения, он выпалил: работайте, ребятки, обустраивайтесь, согласно договору, спасибо вам. Только на будущий год хрен я вам его пролонгирую, а лично мне этот шикарный офис подойдет куда лучше нынешнего обшарпанного кабинета.

В ответ на такие речи Моргунов подобрел до сильной степени, с понтом чересчур заболел, а других докторов, кроме этого, в природе не существует.

После долгих дебатов, переходящих в откровенные матюки, было решено — «Гиппократ» протянет руку помощи коллегам, стонущим в тисках эксплуататорских цен, до которых не додумался даже империализм как высшая стадия капитализма. Для заключения дополнения к имеющемуся договору на следующий день с утра пораньше к главврачу прибудет исполнительный директор фирмы вместе с юристом.

Всю ночь доктор сочинял на бумаге всё новые и новые требования для поставленного на колени «Гиппократа» и приперся на работу с видом Наполеона, ожидающего ключ от очередного города.

Исполнительный директор заявился в кабинет главврача вместе с юристом и терпеливо выслушал его требования, согласно качая головой. Когда главврач «Синих зорь» налил себе воды, чтобы остудить охрипшее от долгих речей горло, а затем перечислить еще сто двадцать условий, исполнительный директор сделал встречное предложение.

— Товарищ доктор, — тихо сказал он, — ваши требования — это да. Имеете на них полное право. В смысле высказать. А теперь слушай сюда. Мы будем давать лично тебе двести баксов в месяц. Это мое слово. Если не хочешь — их получит кто-то другой. Вместо тебя здесь. Не нужно упрямиться, начальник. Мы как раз тоже хирурги по этой части. Очень даже способны заниматься лечением в грязи. Только не на Куяльнике, а на полях орошения. Договор он есть договор. Вот тебе мое слово. Возьми мое слово и положи в свой сейф. Оно честнее всех дел, за которые врут через радио твои хозяева. Мы всегда отвечаем за свое слово.

Доктор начал на всякий случай возбухать всевозможными последствиями такого дешевого запугивания. В ответ на это исполнительный директор покачал головой, кинул две стодолларовые купюры на стол и заметил:

— Кончай базар! С тобой, фраер, Гнус говорит. Ты что, за меня не слышал? В общем, гарантирую — все твои проблемы порешаю. Но личные. На санаторий не подписываюсь. Главный тут не я, а «Гиппократ». На благотворительности ты наживаться не будешь — тоже гарантирую. Здесь не кабак, а людей лечить будут. Не мешай. И больше не смеши меня за прокуратуру. Тебе что, легче станет, когда прокуратура твой труп отроет? Ну, отроет, в лучшем случае, а дальше? А дальше что?

— Что? — повторил за Гнусом главврач.

— Скажи ему, что дальше, — обратился исполнительный директор до своего молчащего юриста.

— Типичное самоубийство, — уверенным голосом сказал он. — Или неопознанный покойник, в течение трех суток его обязаны похоронить.

— Так это же в лучшем случае, — заметил Гнус и чуть ли не ласково спросил врача:

— У тебя дети есть? Нет, за них речь не идет. Мы же не звери какие. Я садизма не люблю. Но ты не бойся, за детей государство позаботится. Представляешь, как оно хорошо за них позаботится? Так что, есть дети?

— Двое, — глухо выдохнул доктор.

— Непорядок, — сурово сказал Гнус. — А мне доложили — только один детенок. Другое дело. На тебе еще стольник. Это в много-много раз больше, чем ты тут имеешь. Бери деньги.

Доктор сунул купюры в карман халата с такой решительностью, словно спасал больного от неминуемой гибели.

— Договорились, — бросил на прощание Гнус. — Если будут проблемы — порешаем. Кстати, захочешь шифер и другие гвозди но ремонт — завтра будут. Ты уже три года свои докладные пишешь… Есть предложение. Санаторий получает помощь, а «Гиппократ» немного расширяется. Зато через неделю в оставшемся на тебе хозяйстве все будет. И материалы, и мастера. Переведешь PCУ по счету три копейки, мы доплатим наличными. Да, еще. Ты, видно, не дурак, хотя имеешь диплом. Так вот, не смеши больше никого рассказами за государственный интерес. Особенно, когда заключаешь договор. Страна за себя без твоей помощи позаботится. А ты о себе думай. И еще одно скажу напоследок. Мы слов на ветер не бросаем. И деньги тоже. Так что не вздумай больше шутить… Я понимаю — тебя всю жизнь дурили. Но это делало государство. Раньше. Теперь всё будет наоборот. Для тебя и детей твоих. За остальных не отвечаю.

— И для меня наступит счастливая жизнь? — сказал на прощание доктор, однако Гнус не уловил горькой иронии в его словах.

— Вот именно, — подтвердил исполнительный директор. — Хотя ты у них работаешь, мы для тебя — главнее. То есть интересы фирмы. Ты вообще скоро догонишь — мы теперь и есть государство.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

После того, как главврач «Синих зорь» наглядно убедился, кто по натуре командует здравоохранением, события стали развиваться со скоростью реформ на бумаге. Ремонт лечебных корпусов санатория несся теми же темпами, как и помещений, арендованных «Гиппократом». В кабинете главврача появился новенький «Панасоник» вместо телевизора «Знамя» двадцатилетней давности, на ремонт которого не хватало профсоюзных средств.

Кабинет главврача уже больше походил на нечто среднее между комнатой для совещаний бывшего горкома и офисом фирмы средней руки. Сучок, пользуясь своими навыками в общении с телевизором, быстро настроил «Панасоник», научил главврача пользоваться пультом управления и изрек, ткнув в экран указательным пальцем:

— Видишь, какие цвета? Клево? Звук тоже нормальный? Теперь зырь сходняк ихнего общака. И убеждайся собственными шнифтами — пока фраера занимаются говорильней, мы делаем!

Главврач повнимательнее прислушался до слов заседающих народных избранников, из года в год заботящихся о благе народа, и неожиданно пришел к выводу: их тревоги по поводу экономического кризиса немножко преувеличены.

— Значит так, доктор, — заметил Сучок. — Твой барак лагерной диагностики перенесешь в задний корпус. Чтобы плесень своими буркалами меньше шарились на других болящих. Так что давай по-быстрому, у меня уже бульдозер копытом бьет. Командовай своими шестыми лепилами, ты же у них хозяин.

Моргунов остался доволен темпами роста медицинской новостройки и бороды доктора Вонга.

— Слушайте, Слава, — сказал Вонг, не меняя каменного выражения на лице. — Кажется, я уже готов. А как наша больница?

— Еще пара недель… Знаете, профессор, я уже хуже того прораба. Но всё ровно… Я так себе понимаю, если бы они нам заплатили за построить коммунизм, так мы бы на раз сделали им такую халтуру. Вы бы видели те синие от горя зори, когда я пришел туда. Это был не санаторий, а куча неприятностей без капитального ремонта. Так я там устроил всё на счастье общества. Спортзал по последнему слову, сауна-шмауна и прочие мансы. Да, Капон, я сам за собой плохо чувствовал, как сумею хорошо делать для блага человека, когда он за это платит.

— Я прямо-таки за вас счастлив, — перестал строить каменную морду доктор наук с шестью ходками за плечами, — только скажите, зачем вы так гнали кино с моей бородой? Борода уже есть, а у вас пока даже нет, где ее показывать. Зато я каждый день скоблю макушку, хотя мне нет сильного понта быть похожим на того Хрущева. Вы такой же трепач, как он.

— Слушайте сюда, доктор Вонг, — почти спокойно сказал Славка, — что за дешевые возбухания? Вы опять лезете в свою тарелку. Забыли, как полировали ложку языком, пускай без бороды на морде при корочках академика? Вы сильно переработались? Я занимаюсь строительством, а он обзывает меня…

— Кто вам виноват? — начал возбуждаться академик с одним глазом. — Вы сами стали нести за коммунистическую стройку. Хрущев мне гарантировал построить коммунизм к восьмидесятому году, а вы — кончить ремонт за две недели. Но прошло уже три. Так чем вы отличаетесь от того Хрущева?

— Я не знаю никакого Хрущева! И между прочим то, что я сделал за пару недель, так хрен бы вам за такие темпы мечталось даже при… И после всего я — швицар? Скажите, товарищ Вонг, чего вы домахались до меня со своим Хрущевым? Он что, ваш родственник? Какие дела, Капон, чем он вас так возбудил?

— Он стырил нашу мечту, — глухо сказал доктор наук. — Господи, как сейчас помню, хотя столько воды протекло. Как вчера было. После его трепотни мы лежали на нарах и мечтали за коммунизм.

— Только не говорите, что вы были диссидент. А то мне смешно. Сейчас любой молохольный, стукач или просто говно тогда обязательно был борец за сегодня. И чем вам сдался этот коммунизм, чтобы блатные поверили фраерскому слову?

— Вы не поймете, Слава, — вздохнул Капон. — Это был такой зоманухис, что мы таки да поверили… Мы хотели коммунизм поскорее. Все, кто тогда чалились на киче. Потому что главное в коммунизме: от каждого по способностям, каждому по потребностей — я это выучил на память до сих пор… Да, помню Гриня Кувалда мечтал рядом возле меня вслух… Комсомол тогда так не мечтал!

— Знал я вашего Кувалду, — сказал Моргунов. — Он, говорите, мечтал? Вот это надо же было так вам вправить, чтобы Гриня мечтал со своими двумя извилинами в мозгах. Знаете, Капон, я думою, ваш Хрущев был аферист выше Пургена или Кукушки. Это же надо — заставить рассуждать Кувалду за то, чего никогда не будет. Хотя бывшие клиенты моей страховой компании… Да, но Кувалда и думает — конечно, высший класс работы… И за что мечтал этот дуболом?

— Как все. За коммунизм. За от каждого по способности, каждому по потребностей. Так Кувалда сам знал: способностей у него — только дать кому-то в голову, вытащить на себе железный шкаф с профсоюзной выручкой, ну, еще чересчур громко храпеть во сне. Это я точно знаю — нары рядом были. Зато потребностей у Кувалды были такие, что при коммунизме остальные бы только успевали на него вкалывать…

— Как сейчас я на вас? — с подковыркой спросил Моргунов.

— Слава, что за дешевые рассказы? — спокойно ответил Капон. — Вы кончайте этих ментовских штучек. Я всё равно буду вас слушать с каменной мордой на лице. Короче, борода уже есть, а сцены пока нет. Мы начали тормозить дело. Моргунов, вы это чувствуете, а потому примахиваетесь не до своей совести, а к партнеру.

— Вы думаете, самое главное — ремонт с бородой? Не смешите меня, Капон. Может, вы считаете, это важнее всего, что уже есть? Нет. Главное — другое.

— Так чего вы так хипишитесь за медленно растущий волос, если есть другое главное?

— Потому что из-за вашей бороды мы не можем до него приступить. Вы сильно отстали от жизни, профессор. Мы же не в «три листа» катать собрались. И то в этой дешевой фармазухе зазывала есть. А у нас? Откуда лохи узнают, куда нести нам лавэ? И как сделать, чтоб они сами его таскали без лишнего шороха? Это же не афера, а по натуре работа… Так вот, доктор. Сегодня без заманухиса мы не продадим даже партию дырявых гандонов… Кстати, они до сих пор у меня лежат. Ну, и хрен с ними. Тем более теперь общественное стало мне выше личного. Короче, раньше это называлось сами знаете как. А теперь — реклама.

Как можно, подумайте своим мозгом, делать рекламу доктору с Тибета, если у него борода не выросла? Зато сегодня — другое дело. Вы правы, Капон. У нас есть всё. Даже согласие мадам Левицкой, не считая санатория, дурака-директора… О, кстати, я нанял жменю профессоров. Надо же, чтобы кто-то по натуре хоть чего-то соображал среди больных. Хорошо, что сейчас этих голодных и безработных докторов развелось, как бродячих собак. Один даже говорит, как умеет лечить от алкоголизма. Вы бы его видели. Так махает деревянным молотком и рычит на всех подряд — со страха можно бросить не только пить, но и жрать…

Хорошо, что вы держите морду на месте, Капон. Потому что главный врач у нас — доктор Вонг, а не это пришибейло с научными терминами. Но пока вам не устроить рекламу, вы стоите не больше, чем он вместе с молотком от алкоголя. Потому сейчас мы должны сделать самый главный удар. Я же не зря назначил нам этого пришмалянного апаше.

— Того самого, за которого вы рассказывали при моей бывшей жене?

— Вот именно.

— А что будет лепить ваш Отсосопуло?

— Сосисомиди. Капон, разве это главное? За наши бабки он будет лепить, что скажем. В общем, делать рекламу. Даже по ящику.

— А вдруг меня кто-то узнает? — не изменил заданного выражения на морде Капон.

— Кто вас скикает при таком виде, профессор? Я вас сам с трудом узнаю. Менты, которые понимали за ваши способности, давно слиняли от дел. Чего переживать? Тем более, вы таки да самый настоящий Вонг, и ваши академические корочки — совсем не фуфель. Осталось только, я дико извиняюсь, залепить из говна пулю… Да, Капон, вы даже не дернулись, значит готовы до своего бенефиса. Но сначала придется немножко пофотографироваться.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Пресс-атташе Сосисомиди смотрел на Моргунова с преданностью терьера, готового вцепиться в любую журналистскую тему по приказу хозяина. Янис когда-то убедился — этот человек достоин ему приказывать. Судно сильно жалел, что страховое агентство, за которое он накатал три восторженные статьи перед тем, как оно лопнуло, перестало принимать вклады у населения.

Несмотря на запоздалые вопли вкладчиков, в агентстве трудились порядочные люди, которые ни разу не обманули журналиста. За каждый вопль, своей души на газетной полосе о страховой моргуновской компании Янис без обмана получал по двадцать баксов.

Но время идет вперед, а вместе с ним не стоят на месте люди, постоянно повышающие свою квалификацию. Моргунов важно намекнул Сосисомиди за его блестящее будущее, и поэт начал возбуждать себя сомнениями: а не гибнет ли в нем прозаический талант рядом со стихотворным, если его зовут к себе такие люди? Янис легко пришел до мысли — он не имеет права губить в себе Божий дар, а потому по-быстрому соглосился на громко звучащую должность и делать всё, что ему скажут. В разговоре Славка небрежно заметил: если Сосисомиди станет трудиться на совесть, а не как другие, так благотворительность тут же поймет, чего не хватает народу для полного счастья, и издаст книгу стихов Яниса.

После такого заявления Судно уже был готов работать почти бесплатно и чуть не взвился до потолка вместе с креслом. До своего счастья, стихоплет не догонял: издать книжку собственной поэзии толщиной с ноготь может любой придурок, лишь бы у него нашлось баксов, этак, двести. До счастья читателей, большинство графоманов не обладали такими гигантскими суммами, подтверждая народную мудрость: «Чому бідний — бо дурний, а чому дурний — бо бідний».

Когда Янис притаскал жене моргуновский аванс, Вера подобрела до сильной степени, налив измученному беготней и творческими поисками мужу тарелку борща, вместо того, чтобы дарбалызнуть его по загривку пустой коробкой из-под конфет.

— Только смотри, — на всякий случай погрозила жена, и ложка чуть было не стала колом в горле загордившегося начальника рекламы «Гиппократа». — Чтобы не как в прошлом году. Тогда тоже сначала приносил деньги, а потом — одни синяки на морде.

При приятных воспоминаниях наваристый борщ с мосалыгой показался Сосисомиди не таким вкусным, как минуту назад. Тем не менее, Янис мужественно опустошил тарелку и, не дожидаясь второго блюда, ускакал на творческую встречу с работниками телевидения.

Год назад пахари голубого экрана, наслышанные за поэтический дар Сосисомиди, вряд ли бы стали встречаться с ним по любому поводу. У них были более серьезные задачи, чем выслушивать бесплатные нудности Яниса, пускай даже местами в рифму, но способные вырвать пучок нервов. Тогда впервые в своей практике телевидение обслуживало предвыборную борьбу, и очень скоро после такого дела журналисты стали жалеть, что это самое мероприятие не проходит хотя бы раз в квартал.

В самом деле, каких-то пять лет назад рассматривать этот мешок выборной тягомотины как торбу чистого золота мог только больной на всю голову Борщ. Зато, когда времена изменились, а декоративные выборы ушли в прошлое, телевидение засучило рукава, чтобы лучше обслужить кандидатов в народные избранники и четче донести их программы повышения благосостояния до ушей избирателей, с которых лапша всю жизнь свисает гирляндами.

Кандидаты в народные депутаты понимали: журналисты — это тоже избиратели, и стали тут же доказывать, как они уже способны на повышение уровня их жизней, не отходя от партийных касс. Партийными кассами дело не ограничивалось. Среди кандидатов в нардепы попадались и независимые депутаты. Но они тоже платили, независимо от своих политических симпатий до спонсоров.

Было бы глупым и бестактным голословно утверждать, как башляли все. Ничего подобного. У некоторых кандидатов в народные депутаты были твердые жизненные убеждения и отсутствие необходимых сумм. Они довольствовались исключительно шаровыми минутами на государственном телевидении вовсе не по причине прирожденной скупердяйности. В конце концов можно понять полуголодного человека, очертя голову прущегося в большую политику без копейки денег на кармане. Может, таки да готов жизнь положить за счастье народа, если в мечтах на депутатский мандат рассчитывает, чтобы на этом самом кармане что-то шевелилось? А где ему еще взять шаровый шанс разбогатеть, ничего не делая, кроме как попасть в депутаты?

Мечтающие поскорее служить избирателям и погрязнуть в коррупции, орали за счастье народа особенно громко. Но без рекламы они не могли рассчитывать на победу: в каждом районе города сходу нашлось пару десятков людей, чьи программы отличались одна от другой исключительно переставленными в них абзацами. Избиратели просто бы лопнули своими мозгами, пытаясь понять, чем отличаются друг от друга их избранники со своими планами поворота на Одессу молочных рек и создания кисельных берегов. Тем более, когда на предвыборных прокламациях с портретами, расклеенными даже на мусорных баках, кандидаты выглядели почти как близнецы, благодаря пририсованным чернилами рожкам и прочим нецензурным деталям, придающим их программам вывода страны из экономического кризиса хоть какой-то реализм.

Вдобавок некоторые кандидаты зачастили на экраны телевизоров чаще «Санты-Барбары». Многие избиратели не понимали, за что телевидение так полюбило именно этого кандидата из десятков остальных? Хрен его знает за что. Может, у этого борца за счастье народа сурло фотогеничное, или он умеет не дрожать перед камерой, говоря при том почти нужные слова без бумажки? Вот его и показывают, в отличие от других, чьих изображений избиратели так и не узнали.

Кампания катилась намеченным курсом, а соперники уже хорошо узнаваемых бойцов за счастье всех и каждого, на голубых экранах так и не появились. Зато самых, по всему видать, толковых кандидатов выбивать из телевизора можно было разве что динамитом. И за что именно их еще сильнее полюбило телевидение, нужно было напряженно догадываться. Зато торчали эти почти уже народные артисты в студиях ровно столько, сколько считали нужным руководители программ. Что-что, а считать хороший руководитель должен уметь.

Окончание выборов мгновенно дало результат улучшения жизни хотя бы части населения, которое ушло в советы разных уровней сражаться за долю других. Некоторым журналистам, принимавшим активное участие в борьбе за счастье народа, тоже пофартило: им перестали бить морды по всему городу. И даже демонстрировать по телевизору последствия бескомпромиссной борьбы прессменов за справедливость вместо фильмов ужасов — до того хорошо разукрасили некоторых из них. Голливудские гримеры и те сказали бы «пас» перед жизненными реальностями такой оценки прессы.