Острый сигарный дым стоял в избе голубым облаком, как в каком-нибудь американском баре. Но курильщики собрались сюда не для того, чтобы выпить содовой и поговорить о пустяках. Обсуждался план работ коммуны «Новая Америка», устав которой был только что принят единогласно.
      Впрочем, на обсуждение устава много времени не потратили. Был принят обычный, типовой устав. Долгое время лежал он у Капралова на печке в тряпке. Теперь Василий торжественно принес эту маленькую розовую книжку в избу Восьмеркиных.
      — Дождалась-таки своего времени, — сказал он и положил книжку на стол.
      Устав прочли и приняли, то есть в пустые места его, там, где стояли точки, вписали название коммуны, адрес и число членов.
      Количество членов оказалось значительно больше, чем ребята вначале думали.
      Когда в Починках узнали, что Яшка Восьмеркин неизвестно почему взбесился и пошел в коммунары, деревня дрогнула. Среди мужиков не было ни одного человека, который считал бы, что Яшка прогадал с табаком. Все знали, что на сигарах он заработал тысячу, и эта сумма казалась крестьянам невероятно большой, прямо геройской.
      О величине этой суммы крестьяне судили хотя бы по тому, что в хлеву у Восьмеркиных появилась хорошая серая корова, каких в деревне раньше не бывало. Сам Яшка ходил в непромокаемом пальто и спал на кровати с сеткой. А сестра его Катька однажды в небольшой дождь прошла через всю деревню под коричневым зонтиком. Разве все это не говорило за то, что табачок себя оправдал, а Яшка — умница, заработал большие деньги на пустяках?
      Вот почему в первый же день, как по деревне прошел слух о коммуне, пожелало записаться двадцать три двора. Правда, часть тут же отсеялась, когда коммунары заявили, что надо вносить паи лошадьми и коровами. Но четырнадцать мужиков, больше из молодых, все-таки остались; с работницами — двадцать пять членов, а если считать с ребятами и стариками, то сорок человек. При них десять лошадей и пятнадцать коров; кур до сотни. Земли, вместе с огородами, восемьдесят гектаров, с покосами — вдвое. Таких результатов не ожидали коммунары. Вот почему теперь они курили Яшкины сигары и пускали дым, как настоящие победители.
      Но председатель коммуны Яков Восьмеркин молчал и очень недовольно подсчитывал что-то на бумажке.
      — Мало земли, товарищи, — наконец произнес он, — не с чем начинать.
      — Как так мало?! — закричал Капралов. — Ты с картофельного поля сколько табаку снял? А у нас земли в сто раз больше.
      Но Джек разъяснил всем, что теперь расчет идет не на табак, а на пшеницу. «Вирджинию» будут сеять в последнюю очередь. Ведь если много табаку развести, совсем зарезаться можно. Надо засеять зерновых не меньше восьмидесяти гектаров. Потом коровам хороший корм нужен, а для этого тоже земля требуется. Да и работников много: чтоб всех занять, придется какую-нибудь огородную культуру развести. Одним словом, как ни вертись, пятидесяти гектаров не хватает. Без этой же добавки коммуна крестьянских дел не поправит, и бедность останется прежняя.
      — Да где же землю взять? — закричал Бутылкин. — Легко сказать — пятьдесят гектарчиков. Ведь их прежде найти надо. А где найдешь?
      — Надо что-нибудь придумать, — сказал Джек. — Вот я здесь все рассчитал. Смотрите, если не верите.
      Николка Чурасов взял лист, просмотрел его бегло и заявил:
      — Ясное дело, без прирезки не обойдемся. Придется землю требовать.
      — Где?
      — Известно где: в городе. Раз мы теперь коммуна, нам отказа не будет.
      И, обращаясь к Капралову, который был выбран секретарем, сказал:
      — Пиши заявление.
      Капралов под диктовку Николки и Джека написал от имени коммуны заявление в земельное управление о добавочной прирезке земли. Все грамотные коммунары подписались на бумаге. Потом составили список членов коммуны и прошение о регистрации. Все эти бумаги Джек аккуратно завернул в газету и спрятал в карман. А затем надел непромокаемое пальто и картуз.
      — Куда ты? — спросил Капралов. — Нешто заседание кончилось?
      — Кончилось. Больше говорить не о чем. Надо в город за землей идти. И тебе со мной придется.
      Николка Чурасов Джека поддержал:
      — Довольно языком болтали два года. Шагайте в город, ребятишки. Я вам еще записочку напишу одному знакомому парню, товарищу Бабушкину. Он в комсомоле работает и, может быть, помощь окажет.
      И Николка тут же на куске бумаги написал записку, довольно нескладную, но разъясняющую суть дела: коммуне нужна земля, помоги.
      — А что же нам-то теперь делать? — спросил Сережка Маршев, видимо недовольный, что общее собрание так быстро кончилось.
      — До Чижей нас проводите, — ответил Капралов. — Подписи под уставом в сельсовете заверить надо.
      Все высыпали на улицу. Но Джек вдруг задумался, вернулся в избу и забрал с собой сигары и табачные листья. Рассовал все это по карманам и присоединился к коммунарам.
      Коммунары шли тесной группой, молча. Каждый понимал, что минута важная: провожают в город первых депутатов. Николка закричал, когда вышли в поле:
      — Ну, двинулась деревня-матушка! Теперь уж назад не повернем.
      И все заговорили о том, что Починки действительно тронулись с места и начинается новая жизнь.
      В Чижах, в сельсовете, засвидетельствовали подписи. Пока секретарь дышал на печать и прикладывал ее к бумагам, откуда-то появился Павел Павлович Скороходов со связкой баранок на шее. Он начал расспрашивать, в чем дело, а когда узнал о коммуне, отозвал Джека и стал приглашать к себе в гости.
      — Выпьем на радостях по маленькой, — шептал он Джеку на ухо, чтоб коммунары не услыхали.
      Но Джек от приглашения отказался. Его теперь занимало другое дело. Да и не забыл он еще скороходовских клещей.
      От Чижей коммунары домой не пошли, а проводили делегатов на станцию и даже посадили в поезд.
      …В городе Джек и Капралов без особого труда зарегистрировали устав коммуны. Все документы у них были налицо и как нужно оформлены. Гораздо труднее оказалось добиться высылки в Починки землемера для сведения отдельных участков в общий клин. И еще труднее — получить добавочную землю из запасного фонда.
      Принимавший заявление об отводе земли секретарь посмеялся над ребятами, когда узнал, что коммуна только на днях образовалась, а уже требует земли. Он разъяснил, что землю им прирезать могут, но не раньше будущего года, когда «Новая Америка» докажет свою жизнеспособность. До этого надеяться нечего.
      Джек начал доказывать, что без прирезки земли коммуна пропадет в первый же год, а если и уцелеет, то не сведет концы с концами. Секретарь ответил, что ничего не может сделать: последнее время часто образуются фиктивные коммуны специально для получения лишней земли. И что нужно сначала людей проверить на работе, а потом уж им землю давать.
      Капралов тяжело вздохнул и посмотрел на Джека. А тот вытащил из кармана большую сигару, откусил кончик, закурил и задумчиво пустил дым в сторону секретаря. Секретарь понюхал воздух и усмехнулся:
      — Ого! Еще земли не получил, а ужсигары раскуриваешь.
      — Да нет… — ответил Джек конфузливо. — Это так, «Вирджиния», наша деревенская. Вот попробуй, если хочешь. — И положил перед секретарем длинную сигару, чуть ли не в четверть.
      Тот оглядел сигару со всех сторон внимательно, но вернул ее обратно.
      — Это уже вроде взятки выйдет, — сказал он с сожалением.
      Джек засмеялся:
      — Какая такая взятка? Говорю же, что с моего огорода сигара.
      Секретарь недоверчиво улыбнулся и закурил. Затянулся раз пять.
      — Хорошая штука, — сказал он, рассматривая дымок. — Ты удостоверить-то можешь, что сам табак вырастил?
      — Ну да, могу. Вот и листья при мне.
      И Джек положил на стол пачку листьев.
      — Я вот что тебе посоветую, — вдруг рассмеялся и подмигнул глазом секретарь, — приложи ты к своему прошению пяточек сигар, в виде, так сказать, удостоверения о трудоспособности. Я не шучу! Ведь американский сигарный табак у нас культура новая. Может, комиссия это во внимание примет.
      — Так и сделаем, — подхватил Капралов. — Должна во внимание принять!
      И написал на листе бумаги:

       Сигары «Вирджиния» — из табаку, выращенного на огороде Якова Восьмеркина, председателя коммуны «Новая Америка». Приложение к прошению об отводе земли. Секретарь совета коммуны В. Капралов.

      В эту бумагу завернули несколько сигар. Сверток был пришит ниткой к прошению и занумерован.
      После этого ребята ходили еще с письмом Николки Чурасова к товарищу Бабушкину на квартиру.
      Бабушкин был низенький молодой человек, очень бойкий и, видимо, занятой. Однако, узнавши, что речь идет об организации коммуны, он обещал оказать содействие и позвонить по телефону в земельное управление. Сам он только что бросил курить, поэтому сигар пробовать не стал. Но заинтересовался новой культурой и взял у Джека пяток сигар, чтобы показать ребятам в комсомоле.
 
      Когда через несколько дней Джек пришел за справкой о результатах решения, секретарь радостно замахал рукой и закричал:
      — А ведь повезло тебе, товарищ Восьмеркин! Вся комиссия твои сигары курила. Председатель прямо сказал: «Если парень такой табак у себя на огороде выходил, из него толк выйдет».
      — Ну да, выйдет, — подтвердил Капралов. — Только дадут ли нам землю? Вот вопрос.
      — Скорее всего, дадут. Так постановили: поедет землемер ваши наделы обмерять, наказ получит — удобные земли кругом осмотреть. Если что окажется подходящее, прирежет. Так что помогли тебе твои сигары, Восьмеркин. Польза, так сказать, табака.
      — А когда землемер приедет?
      — Через месяц ждите. Председатель обещал ваше дело ускорить. Нам, говорит, сейчас американцы нужны. Только, Восьмеркин, друг, держись теперь. Смотри дальше не подгадь!
      — Не подгадим, — ответил Джек серьезно.
      И пошел к порогу. Потом вдруг вернулся, полез в карман и вытащил два зернышка крупной пшеницы. Сказал смущенно:
      — Вот покажи председателю наши семена. Скажи, что это американская пшеница «манитоба». Через три года у нас ею сто гектаров в коммуне засеяно будет.
      …Джек и Капралов после недельного отсутствия вернулись в Починки с приятными вестями. Пришли прямо в избу Чурасовых, собрали коммунаров и все им подробно доложили: устав утвержден, землемер приедет, может, и земли прирежут в этом году. Одним словом, основание коммуне положено.
      Николка сейчас же выскочил с ружьем на крыльцо и выпалил в воздух от радости. Потом Джека и Капралова качали. С песнями и плясками коммунары прошли через всю деревню. Их останавливали крестьяне и спрашивали, в чем дело. Двое мужиков даже выразили желание вступить в коммуну, и их зачислили кандидатами тут же, на улице.
      Дома Пелагея сообщила Джеку, что накануне старик Кацауров внезапно скончался. Он погнал коров к березовой роще, как всегда, а к ночи коровы вернулись домой одни. Братья ходили искать старика, но в темноте не нашли. Сегодня чуть свет пошли на поиски всей семьей, как по грибы. Сперва увидели носовой платок на траве, а потом и самого старика. Он сидел мертвый у дерева, с потухшей папироской в руке.
      Джек хотел сейчас же идти в Кацауровку. Но Пелагея сказала, что спешить туда нечего, там хлопоты. И будет вполне достаточно, если он пойдет завтра прямо на похороны.

      Старик Аристарх Владимирович Кацауров завещал похоронить себя по гражданскому обряду. Он даже наметил себе место для могилы: на опушке березовой рощи, где пас коров.
      Однако братья Кацауровы решили, что это желание отца должно быть нарушено, потому что никого и никогда в их роде не хоронили без священника. Они пригласили попа из Угрюмова и устроили вынос по церковному обряду. Вместе со священником пришли старики и старухи просто поглядеть на похороны. Приехал в тележке и Скороходов с сыном Петром. Он считал адмирала своим приятелем с тех пор, как выменял у него пару звучащих тропических раковин на гусака.
      Джек пришел прямо на кладбище и стал в стороне. На рукаве у него был надет кусок черной материи, как это делали в Америке фермеры в знак траура.
      Когда адмирала закопали, старший сын его Валентин сказал речь. Он говорил о том, каким замечательным мореплавателем был его отец, как до революции он командовал целой эскадрой броненосцев, а после революции пас двух коров и телку. Дальше Валентин отметил, что Советская власть во внимание к заслугам отца оставила ему имение, которым теперь должны пользоваться дети. Закончил Валентин на том, что если бы отец его умер в Москве, его хоронили бы непременно с оркестром.
      Все начали сморкаться и утирать глаза. Татьяна, которая стояла тут же и тихо плакала, пригласила Скороходовых и Джека в усадьбу закусить.
      Джек сначала не хотел идти, но потом у него появилась какая-то мысль, и он пошел.
      Во флигеле, в столовой, против камина, был накрыт большой стол. Гости начали есть пирог, а братья Кацауровы принесли глобус и показывали, в каких морях и океанах плавал их отец. Во время этих рассказов Джек молчал, а потом встал и заявил, что хочет сделать предложение.
      Братья испугались не на шутку. Они решили, что Джек в такой неподходящий момент опять заговорит о свадьбе. Но Яшка имел совсем другое в виду. Он сказал, что в Починках образовалась коммуна «Новая Америка», устав которой уже утвержден. По плану хозяйства намечается развести кур и держать коров в одном помещении. И вот он предлагает Кацауровым сдать усадьбу в аренду. И для них и для коммуны это будет выгодно: коровник в Кацауровке большой и есть теннисная площадка, окруженная сеткой. На ней можно поместить кур. О цене столковаться легко. Слово за Кацауровыми.
      Братья Кацауровы переглянулись и не знали, что отвечать. Конечно, выгодно было принять предложение, но Валентин сообразил, что Джек не даст им бездельничать и целыми днями играть в теннис. Поэтому, немного подумав, он ответил:
      — Нет, уж освободите нас от коммуны. Все-таки теперь свой угол есть. А потом, хоть это мелочь, но недопустимо, по-моему, на теннисной площадке кур разводить.
      — Породистых, — сказал Джек многозначительно. — Мы плимутроков разведем или виандотов.
      — Это все равно, — подхватил младший Кацауров, Анатолий. — Как вы не понимаете: благородная игра в теннис — и вдруг куры! Я убежден, что покойному отцу это было бы очень неприятно. Нет, этот номер не пройдет.
      — Правильное решение, — сказал Петр Скороходов важно. — Дело в следующем: коммуны эти в городе придуманы, за письменным столом. Нельзя народ соединять, если он врозь работать хочет. Все равно — «Новая Америка» или старая, придется ее через год ликвидировать за долги.
      — Посмотрим, — сказал Джек задорно. — Еще неизвестно, кто ликвидируется. Через три года мы весь район американской пшеницей засыплем и молоком зальем…
      Скороходов захохотал, но сейчас же вспомнил, что он на похоронах, и сделал вид, что закашлялся.
      Пока шел этот разговор, Татьяна вышла на минутку из комнаты и возвратилась, неся в руках книгу. Это был «Робинзон».
      Страшно покраснев, она протянула книгу Джеку и просила его принять «Робинзона» в подарок, на память о покойном отце.
      Джек смутился, но книгу взял и поблагодарил.
 
      Из Кацауровки Джек ехал в тележке вместе со Скороходовым. Павел Павлович сам предложил его довезти, сказал, что у него есть важный разговор. По пути все время говорил о том, что напрасно Джек ввязался в коммуну. Такой работник, как он, сумеет и без помощи других деньги заработать. На это Джек не ответил ему ни слова.
      Джек вылез из тележки у своей избы, но Скороходов и тут его в покое не оставил. Зашел в избу и стал в присутствии Пелагеи уговаривать посеять на будущий год сообща пять гектаров «вирджинии». При этом божился, что продаст табак с выгодой на Нижегородской ярмарке, а прибыль разделит пополам.
      Джек не стал оспаривать проекта Скороходова, а просто ответил отказом. Развернул «Робинзона» и принялся читать, начиная с первой страницы.
      Тогда Скороходов вдруг переменил тему разговора:
      — Ну, хочешь, Яш, я за тебя Танюшку Кацаурову просватаю? Ведь братья-то ее у меня во где сидят, в кулаке. Они у меня на похороны пятьдесят рублей заняли.
      Пелагея начала возражать против такого брака. По ее мнению, Татьяна была невеста неподходящая: из господского рода и ростом мала. Джек только открыл рот, чтобы высказаться по этому поводу, как вдруг заметил, что в «Робинзоне» лежит записка. Ага! Значит, Татьяна Кацаурова передала ему книгу со значением. Она что-то хотела сообщить ему.
      Незаметно Джек прочел набросанные карандашом строчки:

       Я очень хочу вступить в вашу коммуну и обещаю там хорошо работать. Приходите к нам завтра. Т.

      Прочитавши записку, Джек тихонько свистнул.
      — Ну, так как же? — спросил Скороходов и обнял его за плечи. — Идет, что ль? Я тебе свадьбу устрою и посаженым буду. А ты из коммуны выходи, и табак разведем вместе.
      Джек поднялся во весь рост.
      — Скороходов, — сказал он весело, — можешь ты повернуть голову налево?
      — Ну да, могу, — ответил Скороходов и повернулся.
      — Что же ты теперь видишь?
      — Да ничего не вижу. Вот только дверь одну.
      — Правильно, дверь. Теперь надень картуз и ступай в эту дверь. Да приготовь к новому году пятьсот рублей. А то я тоже с клещами приеду.
      Скороходов не понимал американских шуток, а потому только захохотал и не двинулся с места. Тогда Джек просто сказал ему, чтобы он убирался из избы и больше не приходил. Скороходов надел картуз и закричал:
      — Ну хорошо, вспомню я…
      Однако фразы не кончил и вылетел за дверь.
      Пелагея долго ворчала на Джека за то, что он обидел доброго человека. Но Джек хорошо знал, что делал. Скороходов со своими советами был теперь ему не нужен.
      А все-таки в Кацауровку Джек на другой день не пошел.

      Когда копали картошку, Джек объявил по деревне, что коммуна скупает картофельную ботву по гривеннику за воз. Крестьяне подивились на чудачество Джека, но велели бабам и ребятам ботву не разбрасывать, а собирать ее при дороге. Коммунары выехали с подводами и за один день перевезли всю ботву на двор к Восьмеркиным. Ботва лежала на огороде огромной темной кучей и вызывала возмущение Пелагеи. Старуха считала, что из ботвы проку уж никакого быть не может.
      Тут же на краю огорода Восьмеркиных ребята по указанию Джека начали рыть яму. Это была первая общая работа коммунаров, и прошла она дружно, без единой заминки. Ребята рвали лопаты друг у друга из рук и ни на минуту не прекращали работы, пока наконец Джек не сказал:
      — Довольно, товарищи. Ведь не колодец роете.
      Яму выстлали внутри соломой и прутьями. После этого начали рубить картофельную ботву сечками, как капусту. Изрубленную ботву свалили в яму, утрамбовали, а сверху прикрыли соломой и досками.
      Получилась силосная яма, о которой раньше не имели никакого представления в Починках. Джек разъяснил, что из картофельной ботвы весной выйдет хороший корм для коров. Но в это никто не хотел верить.
      Как-то Николка Чурасов, которому поскорей хотелось наладить общее дело, предложил сливать излишки молока в железный бидон и отправлять на продажу в город. Но Джек подсчитал, что это невыгодно, и посоветовал выделывать творожные сырки. В избе у Капралова была устроена примитивная сыроварня, и в город отправили с Сережкой Маршевым двести сырков. Всю партию закупил кооператив, и коммуна получила новый заказ. Это было первое выступление «Новой Америки» на внешнем рынке.
      В конце октября приехал из города гость в коммуну — землемер. С помощью ребят он обмерил отдельные участки коммунаров и наметил место для общего клина. Место попалось хорошее, как раз у дороги в Кацауровку. Землемер осмотрел и запасные земли. Сказал, что в городе сделает доклад в пользу коммуны, и если его доклад утвердят, то весной он гектаров шестьдесят прирежет. Потом простился с ребятами, собрал чертежи в портфель и уехал.
      Об этом приезде несколько дней говорили мужики в Починках. Похоже было на то, что дела коммуны действительно налаживаются. Коммунары ходили по деревне важно и деловито, и за это их даже стали звать американцами.
      Наконец выпал первый снег, но продержался только два дня и стаял. Николка Чурасов начал готовить патроны, чтобы идти на зайцев. А Джек целый день сидел в избе и вертел сигары из тех листьев, что оставил ему Скороходов. Работал, как на фабрике, по восьми часов в день, с перерывом на обед. Всю избу завалил сигарами, и Пелагея не знала, куда от них деваться. А Яшка вертел все новые и новые, словно нанятый. Однажды вечером он резал листья на завертку. Вдруг кто-то постучал в окно прутом. Джек вышел на крыльцо. У избы стоял всадник, накрытый рогожей. Джек подошел ближе и увидел, что это Татьяна Кацаурова. Она сидела на своем Байроне и тихо плакала. Поэтому, должно быть, и в избу входить не хотела.
      — Меня ветка сильно по глазам хлестнула, потому я и плачу, — сказала она.
      Джек снял ее с седла и ввел в избу. Попросил Пелагею поставить самовар и спросил у Татьяны, что случилось. Пока Пелагея колола щепки на растопку, Татьяна успокоилась и рассказала с возмущением, что старший брат ее Валентин уехал с женой в Москву и обратно не вернется.
      — Зачем же он уехал? — спросил Джек.
      — Мы нашли в столе у отца рукопись — его воспоминания о войне и революции. Валентин взялся устроить ее в издательство. Говорил, что можно тысячу рублей получить и поправить хозяйство. Забрал все деньги, какие были в доме, и уехал с женой. А сегодня от него пришло письмо, что он не вернется в Кацауровку. Устроился в Москве. О книге ничего не пишет…
      Татьяна сказала все это с возмущением, но в то же время было видно, что она стыдится за своего брата и смягчает всю историю. Раньше она никогда не жаловалась на свою судьбу, но теперь, должно быть, терпение ее переполнилось. Она начала говорить Джеку о том, что с отъездом Валентина положение ее в усадьбе делается совершенно безвыходным. Младший брат — плохой работник, и хозяйство совсем разваливается.
      Сказавши это, Татьяна опять громко заплакала и, стыдясь Пелагеи, отвернулась к стене. На Джека, наоборот, все происшествие произвело приятное впечатление. Он весело прошелся по избе и сказал:
      — Что ж, Татьяна Аристарховна, дело ясное: вы вступайте в нашу коммуну — и конец.
      — Уж я и не знаю, как теперь быть.
      — Как не знаете? У меня есть от вас заявление.
      — Какое заявление?
      — А вот это.
      Джек открыл «Робинзона» и показал записку:

       Я очень хочу вступить в вашу коммуну и обещаю там хорошо работать. Приходите к нам завтра. Т.

      Татьяна хотела что-то возразить, но Джек не стал ее слушать. Позвал Катьку и сказал ей:
      — Беги скорей за ребятами. Скажи, что заседание будет. Чурасовых позови, Маршева и Капралова.
      Ребята собрались быстро. Джек закрыл дверь на крючок и заявил, что заседание будет секретное.
      Ребята насторожили уши, а Джек принялся писать что-то на бумаге. Потом разъяснил коммунарам, что представляется возможность включить Кацауровку в состав коммуны и это даст возможность сразу наладить хозяйство. Ведь там и земли порядочно, и коровник теплый, и конюшня, и даже теннисная площадка, подходящая для разведения кур.
      — Постой, постой! — закричала Татьяна. — Брат Толя на кур не соглашается. Он теннисом дорожит.
      — Все равно ему теперь не с кем играть будет, — ответил Джек, — Так как же, ребята? Я предлагаю зачислить Татьяну Кацаурову кандидатом в члены коммуны с шестимесячным испытательным сроком. Есть возражения?
      Ребята отлично понимали, что Кацауровка для «Новой Америки» — клад, но принимать помещиков в коммуну они не хотели.
      — В мячики ее братец играть будет! — закричал Николка. — А мы, выходит дело, как раньше на него работали, так и теперь работать будем.
      — В чем, товарищи, вопрос? — спросил Джек. — Татьяна Кацаурова хоть и помещичья дочка, а работать умеет и нам не повредит. Только вот, значит, с братом заминка…
      — А брата мы на сторону выделим! И площадку за ним оставим, — предложил Капралов.
      — Верно! — закричала Татьяна, чувствуя, что выход найден. — Так и сделаем. Его жена Дуня вместе со мной работать пойдет, а он пусть один с хозяйством справляется. Ну, ребята, спасибо вам за помощь.
      И она начала радостно пожимать руки коммунарам, смеялась, и все смеялись вместе с ней.
      — Только дело это не простое, ребята! — вдруг сказал Николка. — Сами понимаете, Кацауровка больших денег стоит. Чижи ее нам без борьбы не уступят.
      — А кто говорит, что уступят? Я в город поеду, — сказал Джек. — Завтра же и заявление подам.
      Потом долго пили чай с молоком, ели сырки и курили сигары.
      Говорили о том времени, когда коммуна станет на ноги. Джек заявил, что первым долгом надо будет повалить колонны и разобрать развалины старого дома. Там много крепкого кирпича, и его можно использовать на постройки. Татьяна мечтала привести в порядок сад и почистить пруд. Николка заговорил о том, что надо подпрудить речку Миножку и устроить электрическое освещение. А Маршев сказал, что готов помириться на хорошем питании и крепких сапогах. Теперь ребята имели право фантазировать: ведь дело было пущено в ход.
      Близко к полуночи Татьяна начала собираться домой. Джек предложил ей заложить телегу. Но она отказалась, заявив, что ничего не боится. Забралась на своего Байрона, ударила его прутом и понеслась по улице во всю прыть.
      А на другой день после этого Джек пропал из деревни.
      Словно он только и ждал, чтоб Татьяна Кацаурова вошла в члены коммуны.

      Собственно говоря, в Починках сначала никто не помышлял, что Джек действительно пропал. Он уехал в город с совершенно определенным поручением: хлопотать о включении Кацауровки в состав коммуны. Но, очевидно, у него были и другие планы в голове.
      Так, уезжая в город, он забрал с собой все сигары, которые сделал за последнее время. Перед отъездом дал матери сорок рублей, а Катьке оставил записку о том, как надо ухаживать за коровами, когда они телятся. Прощаясь с Капраловым и Чурасовыми, просил их почаще собирать ребят на собрания и говорить об общих делах. Тогда, впрочем, никто не обратил на все это особого внимания. И только через две недели, когда установился санный путь, а Джека все не было, среди крестьян-некоммунаров пошли разговоры, что Яшка уехал в Америку и обратно не вернется. Правда, коммунары таких вещей не говорили. Но и им было странно, что вестей от председателя нет. И иногда даже они готовы были верить, что с Яшкой действительно что-то приключилось.
      Капралов, конечно, собирал ребят, но собрания протекали вяло, говорить было не о чем. Коровы зимой стали меньше давать молока, и производство сырков прекратилось. Таким образом, зачахли первые ростки общего дела. В декабре мужики уже открыто смеялись над коммунарами и их беглым председателем. И у ребят не было слов, чтобы заступиться за Яшку. Они и сами считали безобразием, что за полтора месяца он не удосужился написать в коммуну письма.
      Несколько раз в неделю Капралов с ребенком на руках являлся в избу Восьмеркиных и спрашивал Пелагею о Джеке. Но она сама ничего не знала, только громко вздыхал, и утиралась платком. Временами она была даже готова считать появление Джека в деревне за какое-то наваждение. Внезапно он появился ночью и так же внезапно исчез. Только серая корова в хлеву да кровать Джека напоминали ей о сыне. Да еще почти каждый месяц из сельсовета приносили Яшке письма в больших желтых конвертах. Пелагея знала, что это пишет Яшке друг из Америки. Она складывала бережно письма в сундук, как раз в тот угол, где лежали ее перчатки и коричневый зонтик с толстой ручкой.
      Кто был искренне рад исчезновению Джека, так это Скороходов. Он считал, что теперь пятьсот рублей, которые он был должен Яшке, останутся при нем. Он даже распределил, куда истратить эти деньги. И всюду, где представлялась возможность, говорил, что у него есть верные сведения: Яшка утонул в Волге.
      Но Скороходову скоро пришлось убедиться в том, что сведения его не совсем верны. Как раз после Нового года, когда срок векселю истек, в Чижи приехал человек из города. У человека был объемистый портфель под мышкой, а в портфеле лежали сборники законов, вексель Скороходова и доверенность Яшки на получение денег.
      Человек пришел к Скороходову на дом и попросил расплатиться по векселю. Павел Павлович даже спорить не стал, сейчас же заплатил все до копейки. Человек вернул ему вексель и уехал в город. А Скороходов принялся ругать Яшку.