Когда дело дошло до аллеи, с небольшой речью выступила Татьяна. Она заговорила тихо и нерешительно, как существо из другого мира.
— Жалко рубить дубы, товарищи, — сказала она. — Эти деревья посажены еще при императоре Павле, и им больше чем по сто лет. Они усадьбу украшают…
Николка махнул рукой:
— Как ты, Татьяна, не понимаешь! Нам важно к новой жизни пробиться, а ты за деревья заступаешься. Ведь мы их на плотину пустим и ток получим электрический. Украшали усадьбу сто лет, а теперь пусть искру коммуне дадут.
Татьяна умолкла и отошла в сторону.
Валить дубы решено было на другой день с утра.
А ночью Джек проснулся в своей комнате от каких-то странных звуков. Он сразу не понял, в чем дело, и сел на кровати. Все было тихо. Потом послышались как бы заглушенные рыдания.
— Татьяна, ты? — спросил Джек. — Никак плачешь?
— Плачу.
— Чего?
— Дубов жалко. Как это усадьба без дубов будет? Если вернутся братья, они не узнают Кацауровки. Я тебе не говорила, да теперь это и неважно, но ты знаешь, у нас даже на гербе дубовый листок был…
— Брось! — сказал Джек с раздражением. — Я думал, у тебя зуб болит, а ты о дубах. Дороги надо обсаживать фруктовыми деревьями, а не дубами. Вот вырубим аллею и яблонь насадим.
— Конечно, не насадите…
Прения по производственному плану между Татьяной и Джеком продолжались еще минут десять. На последнюю фразу Татьяны Джек ничего не ответил. Он заснул.
План Чарли трещит
На другой день четверо коммунаров с двумя старыми пилами вышли валить дубы на большой аллее.
Скоро все четверо вернулись назад. Удалось повалить только два дуба, на этом работа остановилась. Зубья пил ломались о древесину, уж больно толсты были дубы, а пилы — стары. В коммуне оставалось еще две пилы, но их побоялись пустить в дело. Если сломать и их, то чем дрова пилить зимой?
С электричеством тоже не повезло. Егор Летний, Чарли и большая группа коммунаров ходили на речку смотреть место, где плотину ставить. Место было далеко от коммуны и не больно удобное. Летний заявил, что, прежде чем свозить сюда материалы, надо посоветоваться со специалистом-инженером. Коммунары согласились с этим, и таким образом откладывалась и вторая работа.
Оставалась последняя — разборка изб.
Через день после общего собрания Николка Чурасов с братом Дмитрием поехали в Починки, чтобы подготовить свою избу к сносу. С ними отправился и Егор Летний. К вечеру вернулся обратно один Дмитрий с полным возом домашнего скарба. Немного погодя пришла плачущая Клавдия, жена Дмитрия. Ее задержали бабы в Починках, все жалели, что Чурасовы без дома остаются.
Дмитрий сказал Джеку, что избу можно ломать хоть завтра.
— А где Николка? — спросил Джек.
— В город уехал с писателем. Просил без него дом ломать. Сказал, что раньше трех дней не вернется.
Избу Чурасовых разобрали быстро, в два дня. Вышли всей коммуной, потому что другой работы пока не было. Все эти два дня вокруг избы шел митинг. Приходили мужики, вступали в спор с коммунарами, все доказывали, что больно коммуна торопится. На разборке избы безотлучно находился Капралов, давал разъяснения всем желающим и протокол общего собрания показывал, где было об избах сказано. Некоторым крестьянам решительность коммунаров понравилась, и они заговаривали о приеме в члены коммуны. Были и такие, которые по пять раз за день то просились в члены, то отказывались. Старухи пророчили беду, и это действовало на крестьян. Но молодежь была на стороне коммунаров и даже помогала таскать бревна.
Джек и Чарли в разборке избы участия не принимали. Они поехали в деревню Пичеево смотреть водяную мельницу. Там под брызгами ледяной воды они спустились к колесу, обмерили его, зарисовали со всех сторон. Работники на мельнице, белые от муки и веселые, заметили ребят, обступили их, начали расспрашивать.
— Али прудить Миножку собираетесь? Мельницу поставить хотите, что ль?
— Ну да, хотим, — ответил Джек.
— Да ведь жерновов-то теперь нигде не достанешь.
— Мы без жерновов молоть будем. Нам мука нужна побелее вашей, чтоб огнем светила.
— Какая же это мука?
— А электричество.
— Да нешто от мельничного колеса искра будет?
— Обязательно.
Рабочие начали смеяться, и мука сыпалась с их белых ресниц и усов.
— Не даст вам Миножка тока. Больно река не специальная.
— Приходите на открытие станции!
Джек сказал это задорно, чтобы подбодрить самого себя. Но, по правде, он сам сомневался в электричестве не меньше рабочих. Он знал, что динамо стоит дорого, а денег в коммуне нет даже на стекла.
Вернувшись с мельницы, Джек и Чарли до позднего вечера провозились над составлением чертежей водяного колеса. Каждый сделал по одному довольно нескладному чертежу.
— Тут бы хороша была небольшая турбинка, — говорил Чарли, низко склонясь над бумагой.
— Поработает и наше колесо, старик, — отвечал Джек. — От этого колеса электричество будет нам милее, чем дитя родное.
— Ну хорошо, сделаем колесо, — продолжал Чарли свои мысли вслух. — А где возьмем динамо?
— Динамо будет.
Втайне Джек рассчитывал, что Николка и Летний приедут из города с деньгами, а может быть, и динамо раздобудут.
Но надежды эти не оправдались.
После трехдневного отсутствия Николка и Летний вернулись ни с чем. Впрочем, с ними пришел какой-то незнакомый человек, судя по всему, не простой: в петлице его куртки блестели две бронзовые молнии.
Джек встретил их в дубовой аллее.
— Раздобыли денег?
— Нет, не дают, — ответил Николка.
Джек опустил голову на грудь и уныло побрел навстречу товарищам. Но тут выяснилось, что, хоть денег с собой Николка не привез, дела коммуны обстоят не так уж плохо. Прежде всего, незнакомый человек с бронзовым значком оказался инженером Кольцовым, электриком. Приехал он специально из города, чтоб проконсультировать вопрос о постройке электрической станции. Затем была еще одна новость: Егор Летний тут же, в дубовой аллее, вытащил из кармана городскую газету «Борьба», в которой была помещена статья о «Новой Америке». Весь план Чарли был напечатан целиком, упоминалось об электрической станции, о мастерских и о силосной башне.
Джек прочел статью, дрожа от волнения. Ему показалось, что, если план напечатан, хочешь не хочешь, а проводи его в жизнь. Под статьей стояли две буквы: «Е. Л.», и Джек понял, что написал все это Летний.
Джек прочел статью до конца, заправил пальцы в рот и свистнул три раза. Это он давал сигнал Чарли, что есть важные новости. Чарли немедленно появился в аллее, подбежал, и Джек перевел ему статью. Чарли покраснел, сконфузился.
— Вот никогда не думал, что попаду в газету, как какой-нибудь Эдисон, — сказал он, скрывая радость. — Теперь я считаю, что половина дела сделана. Ну-ка, прочти еще раз.
Джек снова перевел статью, и они долго хохотали, перебрасываясь английскими словечками. Оба они не обратили внимания на то, что у Николки Чурасова, по-видимому, были еще новости, поинтереснее. Во всяком случае, глядя на Джека, он ехидно улыбался и даже шепнул что-то на ухо Летнему.
Ни Джек, ни Чарли не заметили этого. Они были слишком увлечены успехом. Сейчас же оба они насели на инженера и предложили ему пойти на речку. Но Николка опротестовал этот проект. Он заявил, что с дороги надо сначала закусить и отдохнуть.
Так и сделали. Пришли в столовую и сели завтракать. Инженеру Кольцову нравилось все: и горячий картофель, и каша с молоком, и веселые лица ребят, и их разговоры. За завтраком успели ему рассказать о наблюдениях над рекой, о чертеже колеса и даже Джек кое-что рассказал об Америке.
После завтрака пошли к реке всей коммуной.
Кольцов очень внимательно осмотрел место, выбранное Чарли. Но он тут же высказал соображение, что, судя по всему, на реке можно найти место и поудобнее. Пошли вниз по течению, и там, где Миножка протекает по чижовским полям и заворачивает в ложбине почти под прямым углом, Кольцов остановился и сказал, что станцию надо строить именно здесь. Примерно он наметил, как пройдет плотина, рабочий рукав и где будет стоять помещение станции.
Осень уже прошлась по полям, и даже яркие краски листьев успели поблекнуть. Было холодно, и сизая Миножка текла мрачно в серых берегах. Но всем показалось, что красивее этого места нет на земле, что именно отсюда пойдет благополучие коммуны, и не хотелось уходить домой.
Чарли дернул Джека за куртку и сказал:
— Я давно знаю это место, Джек. Здесь прекрасное дно. Но ведь самого главного он не учитывает: эта земля не принадлежит нам.
Инженер Кольцов понимал по-английски.
— Передайте вашему товарищу, — сказал он, — что у нас в СССР не имеет большого значения, кому принадлежит земля. Если коммуна решит здесь строить станцию, землю мы получим.
Джек перевел это Чарли. Тот от восторга бросил картуз в воздух:
— Честное слово, Джек, лучшей страны, чем СССР, нельзя и придумать. Будь у нас вдоволь машин, мы перевернули бы весь мир!
Пошли домой, и по дороге началось огорчение: Кольцов заявил, что осенью нельзя приниматься за постройку. Надо изучить реку весной, в половодье, а то весенняя вода может в один день размыть плотину. Он посоветовал лишь начать зимой возку хвороста и камней к месту работ. Плотину же надо строить летом, в засуху.
Егор Летний поддержал инженера, и все коммунары принуждены были согласиться, что о запруде реки этой осенью не стоит и мечтать. Но все-таки в коммуне за обедом только и говорили, что о постройке электрической станции. Теперь, когда инженер высказал свое мнение, никто не сомневался в том, что ток будет.
После обеда Джек и Чарли повезли Кольцова на станцию в автомобиле. Мороз подсушил землю, и автомобиль шел хорошо.
Назад ехали медленно и молча. Обоим ясно было, что, в сущности говоря, план Чарли провалился по всем пунктам: постройка станции откладывалась, большой дом стоит без окон, и даже дубы не хотели ложиться. Вечером Джек, удрученный своими мрачными мыслями, не обратил внимания даже на то, что за ужином порция молока была уменьшена. А произошло это неспроста. Дело в том, что во время поездки Джека и Чарли на станцию Николка, Капралов, Татьяна и Катя имели секретное совещание, на котором решено было ввести экономию молочных продуктов, чтобы как можно больше молока собрать к воскресенью.
Капиталы Николки Чурасова
Несколько дней прошло в коммуне довольно скучно: не было настоящей работы.
Возку материалов для плотины решено было начать по санному пути, а снега все не было. Конечно, без дела не сидели, была небольшая очередная работа: заготовка дров и хвороста на зиму. Да еще несколько человек возились в овраге, выносили к дороге куски белого камня, известняка.
Джек и Чарли, которым очень хотелось работать по строго намеченному плану, дали себе зарок валить хоть по пятку дубов в день. Для этого даже была куплена новая пила в городе. Работа не спорилась: пилу жалели. Толстые дубы укладывались неохотно, со скрипом. Верхушки и сучья ребята распиливали на дрова, укладывали в штабеля. А самые тела деревьев оставались лежать черными громадами перпендикулярно к дороге, и казалось, никаких сил не хватит сдвинуть их с места.
Чарли и Джек вышли пилить дубы и в воскресенье. В этот день намечено было повалить самый толстый дуб, к которому давно подбирались. Ребята дружно взялись за пилу. Работать было трудно, очень низко начали подпил, хотели пень поменьше оставить. Чарли, весь мокрый от пота, скоро остановился и сказал:
— Ты знаешь, Джек, в Америке мне казалось, что соль жизни в отдыхе. А здесь наоборот. Столько не сделано, что, когда я отдыхаю, меня все время мучает совесть.
— Ничего нет удивительного, Чарли. Здесь мы работаем не на дядюшку Коллинза, который нас общипывал, как цыплят. Помнишь, какие гады у него были десятники?
— Еще бы не помню… Ну, пошли дальше!
Пила ритмично принялась раздирать древесину.
— Чарли! — вдруг сказал Джек. — А не кажется ли тебе, что где-то далеко играет музыка?
— Это кровь у тебя шумит от натуги, старик… Ну, раз-два…
Джек задержал пилу.
— Подожди минутку, Чарли, и прислушайся. Не такой уж я дурак, чтобы не отличить духового оркестра от шума в ушах.
Чарли выпрямился и начал прислушиваться. Смешно было возражать теперь, что где-то далеко играет музыка.
— По-моему, это идут войска, — сказал Чарли. — Думаю, что нас это не касается.
— Войска здесь не ходят, дружище. А потом посмотри-ка на ворота.
На ворота стоило посмотреть. Николка Чурасов, забравшись на перекладину с клещами в руках, отдирал кумачовую полоску, на которой было написано: «Коммуна «Новая Америка». Тут же внизу стояли с палками Капралов, Маршев и другие коммунары.
— Что они делают, Джек? — спросил Чарли удивленно. — Да объясни же ты мне, в чем дело. Ты же знаешь, что я не понимаю русского языка.
— Я сам ни черта не понимаю, — ответил Джек сквозь зубы. — Давай допилим дуб, а потом я подойду и спрошу.
Они принялись пилить, но Чарли внезапно прервал работу.
— Смотри, у ворот собираются все.
Джек повернулся и увидел, что в аллею вышел недавно организованный отряд пионеров под предводительством Егора Летнего. У ребят в руках были небольшие плакаты собственного изготовления. Они быстро построились в линейку, повернулись и пошли по аллее. За ними двинулись коммунары. На палках колыхалась красная полоса, снятая с ворот.
— Мы с тобой живем как в темном лесу, старик, — сказал Чарли с презрением. — Жизнь проходит мимо нас. Я предлагаю отложить работу.
В этот момент на другом конце аллеи грянула музыка.
Джек и Чарли повернулись. Можно было уже разглядеть медные трубы, обвившиеся вокруг лиц музыкантов. За музыкантами шли люди с красными полотнищами.
Джек не знал, в какую сторону смотреть. Конечно, его заинтересовали гости, но и коммунары в строю представляли собой интересное, необычайное зрелище. Их лица были застывшими, торжественными, и многих даже не сразу можно было узнать.
Процессия коммунаров поравнялась с дубом. Николка Чурасов крикнул:
— Эй, американцы, бросайте работу, становитесь в ряды! Идем встречать гостей.
Джек и Чарли присоединились к демонстрантам. Пила так и осталась торчать в дубе, не догрызя его и до половины.
— Какие же это гости? — спросил Джек Николку немного обиженно.
— Сейчас увидишь.
Джек уставился вперед, вытянул шею. Гости приближались. Уже можно было прочесть плакат, новенький, чистый:
КРЕПИ СМЫЧКУ РАБОЧИХ С КОЛХОЗНИКАМИ
Но Джека сейчас заинтересовали не эти слова.
— Чарли! — сказал он, волнуясь и дергая друга за рукав. — У тебя зрение было всегда лучше моего. Не разглядишь ли ты, что такое несут наши гости?
— Впереди идут с медными трубами девять человек. Дальше барабан и плакат. А что у следующих, я не пойму. Какие-то желтые клетки.
— Какие же это могут быть желтые клетки?
— Не могу понять.
— Чарли, дружище! — вдруг певуче произнес Джек. — А не кажется ли тебе, что они несут оконные рамы?
— Рамы и есть!
— Факт! — закричал Джек и бросился вперед.
Он подбежал вплотную к гостям-рабочим и тут, позабыв, что он уже не председатель коммуны и что ему никто не поручал выступать с речью, вдруг заговорил громко и от всего сердца:
— Привет вам, городские товарищи, от коммуны «Новая Америка». Восемь лет я работал за океаном, в штатах Канзас, Висконсин, Техас и Северная Вирджиния. Видел я разные вещи на своем веку: и суд Линча, и выборы президента. Но никогда не приходилось мне видеть рабочих, которые в воскресенье вместо отдыха идут в деревню — помочь крестьянам. Это возможно только здесь, в нашей стране! Долго живите, друзья, и знайте, что мы, коммунары, для вас как братья и то, что родит наша земля, будет на тарелках и у вас! Да здравствует наш союз, пусть ему не будет конца!
Дальше Джек говорить не мог, он слишком волновался. Он пожал руку дирижеру оркестра и отошел в сторону.
Все закричали «ура», а музыка заиграла «Интернационал». В дубовой аллее, тут же на месте встречи, начался митинг. Джек незаметно исчез. За дубами он пробежал к воротам и явился на кухню коммуны с грохотом и шумом.
— Надо приготовить огромный обед! — сказал он отрывисто. — Из города пришли гости с музыкой.
Татьяна, Катя и Дуня рассмеялись Джеку в лицо.
— Обед для гостей готов, — сказала Татьяна. — Ты напрасно горячишься.
И она подвела его к столу, где под мокрой скатертью лежали горячие пироги.
— С чем пироги? — спросил Джек.
— С кашей и яйцами.
— А еще что на обед?
— Винегрет, суп, каша, кисель.
— На всех хватит?
— Хватит.
— Откуда же вы узнали, что гости придут сегодня?
— Нас Никола предупредил.
— А почему он мне ничего не сказал?
— Удивить тебя хотел, должно быть.
Джек призадумался. Он почувствовал обиду. Почему Николка скрыл от него важную новость? Он понимал все значение прихода гостей. Коммуна «Новая Америка» не была теперь уже одинокой, затерянной среди деревень. Она тесно связывалась с рабочим коллективом, с большим производством, входила в городскую семью. Почему же Николка не сказал ему ни слова? Джек не мог самостоятельно решить этого вопроса, да и стоять на месте он не мог. Он побежал во двор. Ему хотелось отыскать Чарли, поговорить с ним подробно обо всем. Но Чарли поблизости не было.
— Не знаешь, где Ифкин? — спросил Джек старика Громова, который спешно подметал у крыльца.
— Только что уехал на машине, кошкин сын.
— Нашел время кататься.
Джек побежал на митинг, но и тут ему не повезло. Митинг уже кончился. В аллее гремела музыка, и коммунары, перемешавшись с рабочими, густой толпой шли к воротам. Джек побежал в контору. Там уже накрывали столы. Пионеры и пионерки расставляли приборы, резали хлеб. Очевидно, все было налажено заранее, даже появились откуда-то новые тарелки. Джек вышел на крыльцо.
— Эй, Яша! — встретил его весело Николка Чурасов. — Иди с шефами знакомиться.
Джек готов был тут же затеять с Николкой ссору, но сдержался. Он познакомился с председателем шефской комиссии товарищем Орловым, громадным рабочим в кожаной куртке, и узнал, что шефы — рабочие железнодорожных мастерских и приехали в своем вагоне.
Тут начали звать в контору обедать. Джек вошел вместе со всеми, но, пока рассаживались за столами, он тихо скрылся и побежал осматривать рамы.
Рамы стояли у стены старого дома. Их было много, и они были хорошо сделаны, на некоторых даже форточки были. Джек смерил четвертью одну раму и прикинул размер к оконному отверстию в стене. Пришлось в самый раз. Значит, Николка давал мерку в город. И Джеку опять стало обидно, что только один он в коммуне ничего не знал о таких важных делах.
Он сел у рам и задумался. Но думал он уже не об обиде, а о том, где взять стекла и как их вставить собственными силами. Тут же он решил, что с этим, конечно, коммуна справится. Можно продать яблоки или часть кур. Зато теперь мастерская наверняка откроется, и коммунары не будут сидеть зимой сложа руки.
Когда Джек вернулся в контору, обед был в полном разгаре. Пахло винегретом и пирогами. Коммунары сидели вперемежку с рабочими и весело разговаривали. Джеку освободили местечко, он сел. Николка заметил его и через стол крикнул:
— Куда же ты все пропадаешь, Яша? Расскажи гостям об Америке, они твоей речью заинтересовались.
Джек посмотрел на Николку грозно, но потом улыбнулся и начал рассказывать об американских железных дорогах. Но об Америке говорили недолго, перешли на разговоры о коммуне. Николка и Капралов рассказали о новом плане работ, о теплице, мастерской. Когда Орлов узнал, что в коммуне мало инструментов, он поднялся и заявил, что мастерские могут снабдить коммуну и пилами и топорами. Кое-что и другое найдется. Джек пробрался к Николке и шепнул ему:
— Заяви, что мы их ребят молоком снабжать будем и яйцами.
Николка встал, поблагодарил шефов и сказал, что коммуна со своей стороны берет шефство над детским домом железнодорожных мастерских. Работница от мастерских благодарила коммуну, и весь конец обеда прошел приподнято и прерывался аплодисментами и криками «ура».
После обеда все высыпали во двор и пошли смотреть старый дом. Тут оказалось, что рабочие принесли с собой не только рамы, но и молотки, рубанки, костыли. Стали тут же вставлять рамы. Восемь пришлось в зал, а восемь в комнаты. Пока одни пригоняли рамы, другие пошли в аллею и стали наперегонки пилить дубы. Шуткой повалили большой дуб и еще несколько.
Джек бегал от аллеи к дому, радостно улыбался и сверкал своими зубами. Давно ему не было так весело. Еще бы, на каждом окне сидел рабочий и приколачивал раму.
По всей усадьбе неслось: тук, тук, тук…
Дом сразу по всему фасаду принял жилой вид. Рамы были покрашены желтой краской, и, хоть стекол в них не было, они своими переплетами заполнили пустоты окон.
Не успели вставить всех рам, как в аллее раздались гудки автомобиля и в ворота въехал Чарли с одним из рабочих. Пока шел обед, американец успел смахать на станцию и вернулся оттуда с ящиком оконного стекла и кульком замазки. Все это шефы привезли из города вместе с рамами, но оставили на станции на хранение.
— Во как у них дело поставлено! — закричал Николка. — Завтра же рамы застеклим и дом затопим!
Но тут выяснилось, что в боковом кармане орловской кожаной куртки нашлись алмазы, а среди рабочих — стекольщики из вагонного цеха. Стекольщики начали резать стекло по мерке, а другие вставляли их. Переплеты рам заблестели стеклами, дом как водой наливался.
Джек устал волноваться и радоваться. Ему захотелось с кем-нибудь тихо поговорить. Он поманил рукой Чарли, и они вместе прошли на кухню. Джек налил своему приятелю супу и сказал:
— Ну, Чарли, теперь ты понимаешь, чем СССР отличается от Америки?
И Джек торжествующе посмотрел на Чарли.
Но оказалось, что, в сущности, Чарли ничего не понял. Он совершенно не мог объяснить себе, каким образом пятьдесят квалифицированных рабочих согласились в праздник бесплатно работать, вместо того чтобы гулять, веселиться и пить.
— А между тем это факт, — сказал Джек.
— Чистейший факт! — согласился Чарли. — И я никогда бы не поверил этому, старик, если бы не ездил сам за замазкой. Помяни мое слово: если так пойдет дальше, СССР покажет чудеса всему миру. Налей-ка еще супцу.
Чарли быстро пообедал. Приятели вышли во двор и приняли участие в общей работе.
Когда стекла были вставлены, Джек предложил затопить печи в зале. Притащили сухих дров, и в двух огромных печах заполыхал огонь. Стекла затуманились, и быстро стало теплеть. Пол кругом был, конечно, не очень чистый, но его на скорую руку подмели вениками. Принесли лампы и лавки, и началась товарищеская беседа.
Председатель шефов Орлов просто, не вставая с места, начал говорить о том, что «Новая Америка» не должна отрываться от деревни, стоять особняком среди бедных мужицких изб. Вот теперь есть большое помещение, можно связаться с окрестными деревнями, устраивать спектакли, вечера, посиделки. Поговорив немного, Орлов предложил спеть хором. Начали петь, но получилось плохо, и тогда Егор Летний неожиданно вскочил на лавку и прочел стихотворение, которое всем очень понравилось. Потом музыканты заиграли плясовую, и Вера Громова с Маршевым сплясали русскую.
Вечер нравился всем, и никто не возразил бы, если б он тянулся без конца. Николка Чурасов расчувствовался больше остальных, и ему захотелось перекинуться словечком с Яшкой. Он понимал, что задел его. Он начал искать Яшку глазами, но оказалось, что его нет в зале. Очевидно, он ушел с концерта к себе в светелку.
Но в это время вдруг перед публикой появились два негра. Они взялись за руки и, раскачиваясь, как будто ехали на коньках, запели какую-то незнакомую песню.
Все в зале дружно захлопали, хотя никто сразу не мог понять, что это за негры и откуда они взялись. Только Катька вдруг закричала на весь зал:
— Ребята, это Яшка с Ифкиным!
Действительно, у одного из негров во рту блеснули золотые зубы, которые он вначале чем-то замазал. Все узнали Джека, только Пелагея не хотела согласиться с тем, что один из негров — ее сын.
Было совсем темно, когда шефы начали собираться домой. В этот вечер уезжал из коммуны Егор Летний.
Печально было расставание с писателем: Летнего полюбили в коммуне, он вошел в ее жизнь, во все ее мелочи. В конторе, на окне, он устроил маленькую библиотеку и обучил Веру Громову правилам учета книг. Яшке и Чарли он оставил схему проводки электричества по всем помещениям коммуны; Николке и Капралову надавал множество советов, часть из которых даже записал в тетрадке. Прощаясь с коммунарами, Летний пообещал приехать еще, просил писать о всех новостях, звал в Москву. Но как-то не верилось, что придется снова с ним повидаться.
Чарли и Летний укатили на станцию в автомобиле, прихватив с собой трубы музыкантов. Коммунары пошли провожать шефов пешком. В пути очень жалели, что Чарли увез с собой трубы и барабан: по Чижам можно было бы пройти с музыкой.
На станции ждали недолго. Пришел из темноты поезд на нефти, огонь шумел в форсунке, и горящие капли падали на полотно. Летний сел в вагон к шефам. Вагон прицепили к хвосту поезда, и сейчас же раздался переливчатый свисток. Паровоз загромыхал.
— Не забудьте, что говорил! — закричал Летний с площадки. — Почаще в Чижи наведывайтесь!
Он кричал что-то еще, но уже не было слышно. Коммунары оставались на платформе до тех пор, пока красный глазок в хвосте поезда не потонул во мраке.
Заботы Николки Чурасова
Незаметно для себя Николка Чурасов сделался совсем другим человеком.
Теперь он уже не был больше похож на деревенского шалопая, который год назад бродил с одноствольным ружьем по полям и стрелял ворон. Ружья у Николки не было, был наган, который он получил в городе. Но и наган этот лежал в столе без употребления. Николка интересовался теперь главным образом газетами и хозяйством.
Знакомый Николки, партиец Бабушкин, сумел внушить ему, что коммуна до тех пор будет развиваться, пока не сойдет с правильного, намеченного партией пути. Николка уверовал в это крепко и сумел заручиться поддержкой актива и правления. Старики и бузотеры, в конечном счете, против правления не шли, и один только Джек после своего ночного отъезда оставался под подозрением. Николка ценил Восьмеркина за энергию, предприимчивость, деловитость, но ему все время казалось, что Яшка равнодушен к политике и в погоне за выгодами коммуны готов пренебречь интересами революции. Примириться с этим Николка не мог, и вот теперь главная забота его заключалась в том, чтобы сделать из Джека хорошего общественника, расширить его кругозор, сочетать его американизм с правильной линией.
Николка советовался с Егором Летним, как бы зацепить Яшку, и вот они придумали — скрыть от него переговоры с шефами. Николка решил, что это заденет Яшку и тот заявит протест. Так и случилось. На другой день после посещения рабочих Николка стоял во дворе подбоченясь, рассматривал фасад старого дома и думал о том, что хорошо было бы дом побелить. В это время к нему подошел Джек и сказал без особой злобы:
— А когда, Никола, у вас заседание ячейки будет?
— А что?
— Хочу на тебя жалобу заявить.
— Какую жалобу, Яша? — спросил Никола ласково.
— А ты почему меня о политических новостях не информируешь? Либо выкиньте меня из коммуны совсем, либо исключения не делайте. Вот я как вопрос ставлю.
— Да ведь ты, Яша, политикой мало интересуешься, — сказал Николка с притворным вздохом. — Самообразованием не занимаешься.
— Как так не занимаюсь? У нас теперь в комнате политграмота есть. Я ее каждый день читаю.
— И много прочел?
— Половину прочел.
— Жалко, что не всю.
— Подожди, скоро и всю осилю. Мне еще товарищ Летний обещал книг прислать. Так что ты эти намеки твои брось…
Джек уже побледнел от волнения и близко подошел к Николке, как бы собираясь драться. Но первый не выдержал Николка. Он схватил Яшку за плечи и начал трясти. Яшка не понял, схватил Николку за пояс, и они оба упали на землю. Со стороны невозможно было определить, борются ли они всерьез или шутят.
Наконец Николка зашептал на ухо Джеку:
— Так ведь мне только того и нужно, Яша. Если ты поучишься, из тебя замечательный человек выйдет… Ну, пусти, будет… Пусти, говорю.
Джек вскочил на ноги.
— Ну, давай руку! — сказал Николка. — Значит, мир. Ты на меня не сердись, это я тебе за Сундучкова отплатил. Можешь на меня жаловаться, конечно, но я слово тебе даю, что больше таких вещей не будет. Нам ссориться некогда…
— Ну да, некогда, — подтвердил Джек и обнял Николку. — Вон они, рамы-то, вставлены! Значит, надо дальше дело двигать.
— И двинем!
— Завтра же в город, Николка, поезжай. Нам сейчас инструктора столярного дела раздобыть надо. Хоть со дна моря достань. Можешь завтра поехать?
— Могу.
Николка теперь ездил в город чаще Джека, у него были знакомства, и он хорошо управлялся со всеми хозяйственными делами коммуны. Тут же во дворе они уговорились, что Николка попросит шефов рекомендовать подходящего человека инструктором, а кстати заберет инструменты.
После этого Джек и Николка вызвали Капралова из конторы и пошли в большой дом распределять комнаты. У Джека было желание переселить поскорее в коммуну тех членов, у которых избы были получше: больше материала получится от разборки строений. Николка, наоборот, исходил из нуждаемости. Немного поспорили в коридоре и в конце концов уговорились. Наметили шесть семей к переселению и шесть изб к разборке.
Большой зал решили разделить пополам разборной перегородкой. Эту перегородку придумал Чарли, он видел такие разборные стены в американских клубах. В одной половине зала должна была поместиться столовая и библиотека, а в другой — мастерская. В случае нужды в большом помещении перегородку можно было легко вынести. Зал и все комнаты решили перед заселением побелить.
