Глава 22

Вода дырочку найдет

Как мало порой нужно сапиенсу, чтобы вновь обрести почву под ногами. Он насвистывал старинный военный марш и едва удерживался, чтобы не пуститься в пляс.

У Платона было совсем другое настроение. Сегодня он был в миноре. Его донимали нехорошие предчувствия. Снова и снова в глаза напарникам заглядывала мерзкая харя смерти, и всякий раз старуха убиралась восвояси, с ворчанием помахивая остро наточенной косой. Еще один, самый последний рывок – и золотой ключик в кармане. Был такой грандиозный миф – наряду с мифом о Гильгамеше. Миф об античном герое Буратино, который первым проложил дорогу в параллельные миры. Еще один рывок… И они расшибут лоб о каменную стену. На самом пороге счастья. Это слишком похоже на печальную историю его собственной жизни. Иначе Платон давным-давно жил бы на Старой Земле и хлебал текилу из золотого, с брильянтами бокала. – У тебя больше не осталось домашних заготовок? – с улыбкой осведомился Двунадесятый Дом и обнял Платона за плечи. Пальцевые «мураши» чуть слышно гудели хором.

«Что за телячьи нежности?» – подумал археолог и потянулся к своему саквояжу. Там, на самом дне, среди милых сувенирчиков, предназначенных для смягчения неуступчивых женских сердец, лежало нечто. Что-то вроде шпажной гарды – но более хитросплетенная, охватывающая всю кисть целиком. Гарда потускнела от времени, была покрыта медной патиной, патиной же она и пахла.

Платон достал штуковину, не без труда втиснул в нее кисть правой руки и, подняв руку на уровень глаз, вроде как прицелился. Тут главное – отдать верный приказ и сильно захотеть, чтобы желание сбылось. На шерстистой переборке кораблика возник темный кружок диаметром три сантиметра, и его плоть в этом месте начала стремительно истончаться.

– Ой-ей!!! – почувствовав боль, заорал «Оболтус». – Вы что там творите, ироды?!

– Секретное оружие испытываем, голуба моя. Извини, что не предупредил, – отведя руку, с кривой усмешкой ответствовал археолог.

– И в чем соль? – невинным голоском осведомился Дом. – Я что-то не усек.

«Его познания в старинном земном фольклоре просто поразительны, – в очередной раз восхитился Платон. – Что-то тут не так». Но сейчас разбираться было некогда.

Неужели Непейвода признается, что двести лет назад проголодавшиеся мураши скушали с потрохами знаменитого земного этнографа? При этом вся его мудрость была усвоена ими на клеточном уровне. Такой вот механизм познания. И теперь каждый Дом Симбионтов, предназначенный контактировать с людьми, в свою очередь съедает порцию клеточек, содержащих нужную информацию.

– Эта штука словно бы рассасывает вещество. Беззвучно и без выброса тепла. Технологию я так и не понял. Однажды я сдуру проделал сквозную дырку в трех стенах фазенды. Пришлось вызывать мастеров. А они решили, что на меня покушались.

– Ты хочешь сказать: я смогу просочиться внутрь вражеского корабля?

– Если встроить в твой скафандр клапан, выдвижную трубку и насос, который перекачает тебя…

– Пошел раскурочивать «змеиную кожу», – бодро произнес Непейвода и вприпрыжку ускакал из каюты.

– Почему ты не использовал штуковину до сих пор? – спросил корабельный мозг. Он уже простил Платону его выходку. После ночи любви он стал на удивление отходчив. – Столько раз наша жизнь висела на волоске.

– Да вроде случая не было…

– А на «Запоре-4»?

– И верно…– Платон шумно чесал в затылке. Муравейник смог бы легко и быстро просочиться на Командный Пост. – Похоже, я боялся прежде времени истратить свой последний козырь.

– А по-моему, у тебя склероз… Ты хоть помнишь, что это?

– «Дырокол». У расы разумных китообразных с Нерюнгри вошло в моду вставлять в щеки пудовые золотые кольца. Они устали философствовать и решили познать всю гамму удовольствий. Такими «дыроколами» слуги-гуманоиды протыкали их могучую плоть.

– Главная трудность – незаметно подобраться к кораблю термопсисов, – объявил Двунадесятый Дом, копошившийся в тамбуре. Он слышал их разговор по трансляции. – Остальное– дело техники.

– Ты знаешь, как это сделать? – спросил Платон у корабельного мозга, уверенный, что получит утвердительный ответ. Ведь «Оболтус» был полон задора, когда говорил о нападении на термопсисов.

– Конечно, – с готовностью ответил тот. – Мы снаряжаем Непейводу – и-и-и… —Речь была завершена.

– Умирать так умирать, – махнул рукой муравейник.

– Ну, предположим: ты до них доберешься, – произнес Платон без малейшей уверенности. – И чем ты их собираешься замочить?

– Надо подумать…– буркнул Двунадесятый Дом.

Они выбрали ближайший корабль (из тех, что поменьше) – минный тральщик под названием «Поскребыш-112».

Жаль, у Непейводы больше не было «пугача». Впрочем, не просочился бы «пугач» в дырочку, которую просверлит «дырокол» в титани-товой обшивке тральщика. Для «дырокола» не важно, из какого материала сделана преграда, он пробьет любую, но зато не может быть полученное отверстие шире трех сантиметров – хоть лопни.

Термопсисы немедля обнаружат разгерметизацию корабля, тральщик начнет бороться с утечкой воздуха, залепляя дырку герметизатором или заращивая пластичной биомассой – это зависит от его конструкции. Значит, утечки воздуха быть не должно. Только тогда удастся обмануть корабль, если, конечно, он не биомех. Того не перехитришь – биомех неминуемо почувствует боль. Не впрыскивать же ему предварительно новокаин…

Не было у Дома под рукой и его верных помощников – кибермух. Последний рой погиб смертью храбрых еще при первом бегстве с Тиугальбы. Что мог противопоставить ходячий муравейник вооруженным до зубов киборгам – причудливым гибридам живых существ, машин и энергетических полей? Только тысячи маленьких жвал да личное оружие.

«Спрошу-ка я у полукровки, – подумал Непейвода. – Вдруг он таскает с собой какую-нибудь пакость?» И вошел в каюту Кребдюшина. Полукровка испуганно вскочил с койки.

– Что случилось?

– Послушай, нет ли у тебя в загашнике какой-нибудь смертоубийственной хреновины?

Побледнев, Кребдюшин воскликнул:

– С какой стати?! – Взял себя в руки и добавил спокойнее: – В отличие от Атлантиды, я не коллекционирую оружие.

– Ну извини…– пробормотал муравейник и вышел в коридор.

– А у меня чего не спросишь? – с обидой спросил «Оболтус». – Взлетая, я взял пробу тиугальбского воздуха. Там оказался газ, вызывающий убийственный жор. Маленький титанитовый контейнер…

– Это, конечно, здорово…– протянул Непейвода, сообразив, о чем речь. – Но хватит ли его на экипаж тральщика? Сработает ли газ теперь?

– Насчет количества – не могу сказать… Зато я знаю, что газ распадается только под действием солнечных лучей и в кислородно-азотной среде. Взяв пробу, я сразу заменил кислород и азот тем же самым криптоном.

«Если газ не сработает, – думал Платон, – термопсисы размажут Непейводу по переборкам тральщика. Если газ сработает, мураши будут отравлены вместе с экипажем и пожрут друг друга. Значит, надо прилепиться к корпусу вражеского корабля, пустить внутрь газ, запечатать отверстие и ждать, пока газ не распадется. Потом снова раскупорить тральщик и отправить на разведку несколько „мурашей“. Если они вернутся, „Оболтусу“ можно будет безбоязненно подлететь к тральщику и пристыковаться. И тогда мы победоносно взойдем на борт».

– Итак, оружие имеется, план операции готов, – объявил Двунадесятый Дом. – Раздумывать нечего – время играет против нас.

Кораблик пожертвовал частью антирадарного экрана. Платон придал ему форму сферы и хорошенько его отладил, снабдив автономным источником питания. Дом вполз в изуродованную переделкой «змеиную кожу». Из-за клювастого впрыскивателя его скафандр стал похож на древнюю статую бога Гора.

Археолог хлопнул Непейводу по плечу. Кребдюшин, высунув голову из каюты, помахал рукой. И даже разумный гриб проснулся, чтобы скрипнуть на прощание: – Доброй охоты, муравейник.

Непейвода нацепил сразу три антигравитационных пояса и, укрывшись за щитом, оттолкнулся от теплого борта «Оболтуса». Пояса заработали в синхронном режиме, и кораблик стал быстро удаляться. По идее щит должен был обеспечить муравейнику невидимость по всему спектру электромагнитного излучения, но подстраховаться не мешало: сделав маневр, Дом устремился к тральщику со стороны солнца. Выбранный ими тральщик висел над планетой, ослепительно блестя в лучах светила. Маленькое сияющее пятнышко в цепи таких же сияющих пятен и пятнышек. Словно рой светляков взмыл в небеса и, выстроившись один за одним, прочертил в вышине траекторию: неведомо откуда в неведомо куда.

Внизу зияли рваными ультрамариновыми ранами жемчужно-розовые поля облаков. Эти раны были частичками бескрайнего океана, полного древней жизни, которая пережила самые страшные войны. Под облаками лежит скованный ледяным панцирем материк, откуда продолжает комариным писком доноситься: «Спасите наши души!» На шельфе лед уже сломали шторма, и белое крошево громоздится на песчаных пляжах и стремительно тает в теплой соленой воде. Эскадренные корабли сверкали впереди, будто крупицы огромного брильянтового ожерелья, рождая в глазах четырехлучевые звезды. Казалось, они не росли в размерах, а буквально засасывали, втягивали тебя внутрь. Делали тебя своей частью…

Восхитительное зрелище зачаровало Двунадесятый Дом, и ненадолго он перестал следить за окружающим его пространством. Это едва не стоило ему жизни. Перпендикулярным курсом, используя антигравитационную тягу, надвигался фрегат термопсисов. Он переходил с орбиты на орбиту, снижаясь по касательной к планете, и Непейвода неминуемо должен был врезаться в него.

Муравейник прозевал приближение фрегата. Когда черная тень надвинулась, затмив солнце, в последний миг Дом успел отпрянуть. Поле его поясов наложилось на поле, создаваемое корабельным антигравитатором, и Непейводу, как мячик, подбросило вверх. Потеряв управление, он пролетел мимо огневой башни фрегата, едва не задев ствол дезинтегратора.

Клеточки от испуга так крепко вцепились друг в друга, что фальштело Двунадесятого Дома за доли секунды сжалось, вдвое уменьшившись в размере. Муравейник провалился внутрь скафандра, так что голова его опустилась на уровень груди, а маленькие ручки чуть не выпали из рукавов.

– Я вас!!!-рявкнул он на «мурашей», и они послушно расцепились, возвращаясь в исходное положение.

Когда Дом снова взглянул на лицевой щиток забрала, куда скафандр выводил необходимую информацию, его окатило холодом. На фрегате зафиксировали небольшой скачок гравитации и решили обыскать окрестное пространство. Лучи всеволновых радаров рыскали по небу. Тахионный щуп был самым опасным. Эти волны непредсказуемы: могут пронизать огромную массу, вовсе не заметив ее, и вдруг точнехонько засекут ничтожную пылинку.

Непейвода с замиранием сердца ждал решения своей судьбы. На щитке мелькали зеленые цифры, отсчитывая секунды. Какая из них станет последней?

Однако бог миловал – маленькая антирадарная скорлупка сберегла муравейник. Фрегат продолжал уходить вниз и вправо. Тральщик оставался на месте, как и остальная эскадра. Командование термопсисов чего-то ждало.

Двунадесятый Дом мысленно попросил помощи у нерожденных Цариц и направился к «Поскребышу-112». Подлетев к кораблю, Дом скользнул ему под брюхо и благодаря присоскам прилепился к титанитовой обшивке. Вывел на щиток шлема схему этого типа кораблей и убедился, что место выбрано правильно: именно здесь проходит вентиляционный канал.

Муравейник отстегнул от пояса «дырокол» и навел его на тральщик. Он хотел достаточно сильно, и «гарда» сработала. Титанитовая броня рассасывалась, словно водица. Металл истончался на глазах, и вот уже борт перед «дыроколом» имел толщину всего несколько молекул.

Непейвода отвел «дырокол», подсосался впрыскивателем, чтобы не было утечки воздуха, а потом легонько надавил на «клюв». Титанитовая пленка прогнулась и лопнула. «Клюв» впрыскивателя вошел в вентиляционный канал. Оставалось вдуть газ в вентиляцию. Дом тотчас сделал это. А вот хватит ли его на всех термопсисов?..

Выждав положенное время, муравейник отделил от фальштела несколько сотен клеточек, разбил на группы и отправил на разведку. Прошло десять минут. Клеточки вернулись с разведки целые-невредимые, в трюме они обнаружили трупы термопсисов. Все же Двунадесятый Дом решил не рисковать и не дал «Оболтусу» команду подваливать. Решил удостовериться сам, что враг повержен.

Термопсисы, оказавшиеся в трюме, поубивали друг друга. Последний уцелевший слопал остальных, выбрался наружу и, добредя до кают-компании, умер от обжорства прямо на ее пороге. Трое сидевших там офицеров и десяток отдыхавших в кубрике матросов получили слишком слабую дозу. Они ринулись на камбуз и устроили драку из-за недоваренного обеда. Потом разорили запасы пищевых брикетов и хотели живьем зажарить кока, но тут началось торможение центра голода. Опомнившись, термопсисы бросились на мостик и в корабельные рубки. Командир тральщика и все стоящие на вахте были мертвы. Корабельных мозгов на имперском флоте нет – термопсисы напрямую подключаются к системам управления. И «Поскребыш-112» на время стал бесполезной жестянкой.

Командир трального расчета, согласно уставу, принял на себя командование судном. Вот только сообщить о нападении командиру тральной группы он не успел.

Непейвода катился по коридору живым ковром, охватывающим сразу и пол, и потолок, и обе стены. И этот кольцевой ковер нес на себе четыре карманных бластера, подобранных в трюме. Бластеры били без промаха, срезая выскакивающих в коридор членов экипажа. От попаданий лазерного луча механические составляющие термопсисов взрывались, убивая большую часть клеточек. Уцелевшие «мураши» и не думали разбегаться, начиная самостоятельную жизнь, а кучами застывали на полу. Мгновенная смерть после гибели хозяина была запрограммирована им на генетическом уровне.

Паля в черные, размытые фигуры, Двунадесятый Дом как будто мстил за все беды и унижения ФФФукуараби. И каждый точный выстрел вновь и вновь доказывал, что смертельного врага можно победить. Охваченный безумным восторгом битвы, муравейник не сразу понял, что термопсисов больше не осталось. Все было кончено за несколько минут. Переборки тральщика украсили жженые волдыри и рубцы. Когда Платон и компания взошли на борт, Непейвода сгружал останки экипажа в корабельный утилизатор. «Оболтус» не захотел лететь, прилипнув к корпусу захваченного корабля, а решил просочиться внутрь вслед за четверкой. Стал этаким раскисшим на солнце пластилином и втек сквозь стыковочный узел в тамбур, а оттуда уже в трюм, заполнив его до отказа.

Взяв на себя управление тральщиком, корабельный мозг подключился ко всем его командным системам. Потом «Оболтус» проверил одну из двух спасательных шлюпок. Все было в порядке. Платон и Кребдюшин забрались в нее, задраили люк, и катапульта выбросила шлюпку со стартовой позиции.

Полукровка отнюдь не рвался на эту рискованную вылазку, но Рассольников был непреклонен: «Или ты летишь со мной, или я разрываю контракт, и ты не получишь ни кредита. Это мое последнее слово». Кребдюшин страшно ругался, но в конце концов был вынужден сдаться.

Непейвода остался на корабле, опасаясь, что в пиковой ситуации «Оболтус» может психануть, его раскроют, и шлюпке уже некуда будет возвращаться. Муравейник был уверен, что сможет успешно переговариваться с термопсисами, чью психологию тщательно изучал каждый Дом Симбионтов. «Знать своего врага нужно лучше, чем самого себя», – повторял старый учитель Двунадесятому Дому, пока ученик не затвердил это правило.

Отдыхать Непейводе не пришлось: посыпались запросы о сброшенной шлюпке. Дом решил следовать старинному правилу: говорить как можно больше правды – тогда поверят и в любую ложь. Муравейник с помощью «Оболтуса» синтезировал изображение покойного командира тральщика и вывел его на экран, а потом доложил командиру тральной группы, что поймал с поверхности сигнал «SOS» и решил проверить его источник.

Разговаривавший с ним по тахионной линии термопсис пришел в ярость. Он орал о самоуправстве, о превышении должностных полномочий. Непейвода спокойно отвечал ему, что идет война, и если согласовывать с начальством каждый чих, флот обречен. Командир тральной группы хрюкнул, словно подавившись воздухом, и замолк. Потом он выцедил сквозь жвалы:

– Не вздумай под меня копать, – и оборвал связь.

Тем временем спасательная шлюпка вошла в облачный слой.

Сандерсон выжил только чудом.

На песчаный пляж неподалеку от пещеры, где он лежал, в облаке багрового дыма опустился челнок термопсисов. Хоть враги и ненавидят море, они вполне могут барражировать над ним с помощью антигравитации. Комендант орбитальной крепости был уверен: рано или поздно его обнаружат и прикончат. А может, и не обнаружат, но на всякий случай швырнут в подозрительную пещеру термитную гранату или пальнут из десинтора.

Сандерсон не знал, что в этот момент в атмосферу планеты вырвался биологический газ. Вылетевшие из челнока термопсисы на его глазах перестреляли и погрызли друг друга. Обезножившего коменданта тоже охватило безумие адского голода, однако сил наброситься на кого-нибудь у лейб-коммодора не было.

И все же он не мог оставаться в своем укрытии и медленно и мучительно пополз к челноку. Там была пища, корм, жратва.

Пища звала Сандерсона, набатными колоколами гудела в голове. Запредельная жажда насытиться, наесться, нажраться и подняла бы и со смертного одра. Бороздя парализованными ногами полосу мокрого песка, комендант метр за метр приближался к заветной цели.

Когда Сандерсон наконец оказался у груды трупов и распахнутого настежь люка, силы его окончательно иссякли. Раскалившийся центр голода мог сколько угодно отдавать приказы мышцам и жилам – они отказывались сокращаться и растягиваться. Лейб-коммодору был нужен отдых.

Фризерные бомбы обрушились на планету, когда комендант начал грызть мертвых «мурашей» ближайшего к нему термопсиса. Ослабленный голодом желудок очень скоро не выдержал бы этой пищи и убил своего хозяина. Но Сандерсон не успел переесть.

Когда на океанский берег из глубины материка прикатилась волна цепенящего холода, комендант еще мог передвигаться. Хоть он по-прежнему ничего не соображал, тело само устремилось к единственному источнику тепла. Инстинкт самосохранения все-таки оказался сильнее голода.

Забраться в челнок лейб-коммодору помог автоматический трап. Комендант даже не сумел закрыть за собой люк. Процессор челнока сделал это сам, подчиняясь стандартной программе терморегуляции. А когда за бортом температура упала на сто градусов, эта же программа включила обогрев корабельных помещений.

Комендант около часа пролежал в тамбуре, содрогаясь от желудочных болей, а когда они поутихли, пополз дальше. Он попал в кабину, но управлять челноком был не в состоянии. Сандерсон даже не мог сообразить, что неподалеку есть пища, которой он так жаждал, – неприкосновенный запас. Ведь клеточки, входящие в состав термопсисов, питаются, как и любые живые существа.

А потом центр голода начал тормозиться. Лейб-коммодора оставили силы, и он заснул, лежа на полу, – перед панелью управления. Там его и нашли Платон с Кребдюшином.

Спасательную шлюпку сбить не пытались, хотя корабли имперской эскадры внимательно следили за ее полетом. Археолог посадил шлюпку на краю образовавшегося шельфового ледника. Океанские шторма быстро доломают лед на заливе Кабронес, но на земле он пролежит гораздо дольше. Альбедо Тиугальбы подскочило, и белоснежные равнины стали отражать большую частб солнечных лучей. Главный материк планеты теперь напоминал не тропическую Африку, а Антарктиду.

Сигнал «SOS» поступал из челнока термопсисов. Хотя, как сказал Цепейвода, термопсисы в форс-мажорных ситуациях пользуются совсем другими сигналами и, уж тем более, никогда не обращаются за помощью к инопланетянам. Такова официальная позиция Империи Термопсис, и рядовые бойцы не смеют ее нарушить. Выходит, есть шанс, что сигнал подают люди – комендант и его охранники. (Ради муравьиных убийц археолог ни за что бы сюда не полетел.)

Платон попытался связаться с челноком по радио. В ответ молчание. Но двигатель челнока работал. Значит, внутри могли оставаться живые.

Берег был завален снегом метровой толщины, а под днищем челнока образовалась здоровенная проталина.

– Мы должны добираться туда по грудь в этой белой дряни? – проворчал Кребдюшин, который без устали давал понять, что эта авантюра ему не по душе.

Рассольникову хотелось выматериться, но он взял себя в руки и ответил миролюбиво:

– А пояса на что?

Антигравитационные пояса беззвучно перенесли археолога и Кребдюшина к челноку, и Платон с полукровкой зависли в воздухе напротив выходного люка. Под ногами была лужа, вода быстро испарялась на морозе.

– Ну, и что теперь? – ворчливым голосом осведомился полукровка.

Платон не ответил. Его передатчик выдал электромагнитный импульс строго определенной частоты – специальный сигнал, которому его научил Двунадесятый Дом. Пассажирский люк открылся.

– Другой разговор! – восторженно завопил Кребдюшин. Его настроение менялось моментально.

Страхуясь от неприятных неожиданностей, археолог, прежде чем зайти внутрь, послал в челнок струю сонного газа. А когда через двадцать секунд газ рассеялся, они с Кребдюшином вошли в кабину и обнаружили лежащего на полу человека в скафандре.

Платон не сразу признал в изможденном старике холеного коменданта крепости «Запор-4». Сигнал «SOS» подавал висящий у него на поясе тахионный передатчик. Они подхватили безвольное тело Сандерсона и потащили к шлюпке.

Очнулся комендант уже на тральщике. Он и здесь лежал на полу. Никакой мебели на кораблях имперской эскадры не было. Термопсисы использовали вместо нее силовые поля. Скафандр и мундир кто-то с него снял. Рядом находился Автомедик, который зондировал тело Сандерсона. Лейб-коммодор поднял голову, обвел глазами кают-компанию, куда его внесли, и зарычал. В дверях тотчас возник Непейвода.