— Откуда он мог знать про Микляева, про собачью шапку? — спросил

Денисов.

Алякринский прекратил смеяться:

— От меня! Много нынче я стал по пьянке хвастать своим другом, — он кивнул на Микляева.

— Где это было?

— По-моему, в Расторгуеве. С месяц назад. В пивном зале.

— А человека этого можете вспомнить?

— Вряд ли… — Алякринский покачал головой. — Я ведь со свадьбы иду, всю ночь гулял. Друга пропивал… — Он с натугой поморщился: —JieT, не помню.

Денисов представил мысль собеседника — она словно продиралась по болоту через камыши и топкий мшаник.

— Лицо словно проваленное в середине… — Денисов попытался уточнить.

— Нет, лицо чистое. Без примет.

— А почему разговор зашел о шапке?

— Начали не с шапки. О заработках говорили, как водится. О дли-нном рубле. Я сказал: "Деньги не всё!

Друг у меня есть…" Обрисовал положение: «Собачью шапку незнакомому человеку подарил». Он заинтересовался. Ну, меня и понесло…

— А до этого? Как перешли к деньгам?

— Как перешли…

Денисов снова представил ломающийся с треском камыш, топкий мшаник, что-то темное, неуклюжее, с шумом продирающееся сквозь заросли.

— Привычка у меня, — сказал шофер. — По пьянке люблю рассказывать, как доверяют на работе, какие суммы денег возил, когда обслуживал бухгалтерию…

Бахметьев, когда Денисов вошел к нему, разговаривал по телефону. Сбоку на столе Денисов увидел подшитые сводки-ориентировки о нераскрытых преступлениях прошлых лет, которые он заказывал. Он узнал их сразу:

свежие ориентировки обычно держали неподшитыми.

— Садись, — начальник отдела показал на стул, потом нажал на переговорное устройство, сказал глухо:— Старшего инспектора Горохову с материалами. Срочно… — он посмотрел на часы.

Денисов сел лицом к окну. Перед ним был зал длч транзитных пассажиров, бесконечный калейдоскоп лиц, багажа, одежд.

— Через несколько минут у меня оперативное совещание, — сказал

Бахметьев в трубку, заканчивая разговор. — Беда: не с кем работать.

Начальник уголовного розыска болен, заместителя нет. А исполняющий его обязанности, — теперь Бахметьев говорил специально для Денисова, — тоже занимается только Белогорловой и Шерпом… — Возможно, он хотел сказать по-другому. — На него вся надежда.

Денисов услышал, как позади скрипнула сначала первая дверь похожего на шкаф входа в кабинет, за ней вторая.

Вошла Горохова, она была в форме капитана милиции, довольно сухо, как принято в присутствии руководства между подчиненными, кивнула. Бахметьев показал ей на стул за приставным столиком против Денисова.

— Как перенасыщенный раствор? — Бахметьев положил трубку. — Осадок действительно выпал?

— Похоже, — признал Денисов.

— И что в нем?

Денисов коротко рассказал то, что мог узнать от Микляева и Алякринского.

— Цэ дило, — протянул Бахметьев. Он любил под настроение ввернуть словцо из времен довоенной юности, прошедшей на Полтавщине, и молодые инспектора, все, как один, желавшие на него походить, тоже повторяли часто: «цэ дило», «трэба разжуваты», «чи — да, чи — ни».

Денисов догадался, что у начальника хорошие новости.

— Преступник, по-твоему, может сейчас находиться в Ожерелье? — на всякий случай спросил Бахметьев.

— Вряд ли.

— А где он сейчас может быть, знаешь?

— Нет.

— Негусто, — сказал Бахметьев и посмотрел на часы: время еще оставалось. — Любопытны данные анализа микрочастиц из карманов обоих задержанных рецидивистов. Прошу, — он кивнул, Гороховой.

— Полученные данные.. — . — начала Горохова. Денисову показалось, что она предварит сообщение эффекгной паузой, но Горохова проговорила текст скучно, даже безучастно. — "…В карманах одежды проверяемого Снопова М.

И., он же Руденко Т. Я., он же…" Это «Федор». Тут все неинтересно. Вот!

«…А также частицы пыли, по химическому составу имеющие отношение к распространенным сортам типа „трапезонд“ номера 93, 1272… Смеси различных сортов желтых ферментированных Табаков…» В карманах второго задержанного тоже много табака.

— Выходит, это одна шайка, пользующаяся одними и теми же воровскими уловками. И «Малай», и «Федор», и тот — в Расторгуеве…

Бахметьев отпустил Горохову, та ушла, тихо закрыв за собой обе двери.

— Кроме того, интересные данные получил уголовный розыск райуправления.

Они бросили на раскрытие преступления все силы. Убийцу Шерпа в тот вечер видело несколько человек, сейчас с ними работают… — настроение у

Бахметьева было приподнятое. — Ты никогда не задумывался? — спросил он. —

Какая разница между домашней хозяйкой и шеф-поваром даже самой маленькой столовой?

— Нет, — Денисов чувствовал голод и усталость.

— С шеф-повара другой спрос! — Бахметьев достал платок, приложил к уголку глаза. — Мы, образно говоря, находимся в положении шеф-повара: обязаны всегда готовить грамотно.

Ему снова позвонили.

Денисов следил в окне за перемещением десятков людей внизу, в зале для транзитных пассажиров. С высоты антресолей оно всегда выглядело запутанным и немного тревожным. Особенно когда объявляли посадку.

Почему тревожным, Денисов долго не мЪг понять, пока в одной книге случайно не прочитал: «…кто может знать при слове „расставанье“, какая нам разлука лредстоит…»

Бахметьев вел по телефону речь о преступнике, который после несчастного случая в Коломенском подошел к лежавшей у рельсов библиотекарше.

— Очень приметный, — соглашался со звонившим Бахметьев. — Денисов его хорошо запомнил и обрисовал.

Да-а… Очень возможно. .Я тоже боюсь, что от такого засветившегося сообщника захотят избавиться.

Денисов отвел взгляд от окна:

"А если так было запланировало ими с самого начала? Подставить, а потом убрать? Почему он был в такой же одежде, что и «Федор». Спортивная куртка; шапочка… А теперь этот пропуск на фабрику! Они же понимают, что мы переговорили с настоящим Дерновым.

А может, им даже известно про визит в Расторгуево на дачу…"

Абоненту Бахметьева пришла, видимо, та же мысльБахметьев повторил его шутку:

— Не хотел бы оказаться сейчас в его шкуре? Пожалуй, — он— посмотрел на часы, закруглил разговор. — Тем более следует спешить с задержанием. На тринадцать у меня совещание с инспекторским составом.

Положив трубку, Бахметьев обернулся:

— Звонил Сапронов из уголовного розыска райуправления. Благодарит за словесный портрет Лжедернова. Обещал: когда задержат, ты первый будешь с ним разговаривать.

— Мне присутствовать на оперативном совещании? — спросил Денисов. — Я хотел еще раз съездить в Коломенское.

— Одному сотруднику я разрешил работать по ииk дивидуальному плану, —

Бахметьев поднялся, начал убирать бумаги в сейф. Сводки-ориентировки он намеренно оставил. — Сотрудник этот — ты… К розыску связей

Снопова-Руденко и Иванова-Штейна, — Денисов не сразу понял, что Бахметьев имеет в виду «Малая» и «Федора», — будут подключены силы не только нашего отдела.

Составлен и утвержден план розыскных мероприятий, — он снова посмотрел на часы. — На оперативном совещании мы подумаем и над имеющимися резервами… Разрешаю ехать.

Уже, закрыв сейф, Бахметьев вдруг спросил:

— Белогорлова уехала из Калининграда на другой день после того события?

Я имею в виду ее ночное посещение гостиницы «Калининград».

Денисов удивленно посмотрел; — Через неделю.

— Если бы так называемый спаситель попросил подбросить его на машине…

Кстати, у нее «Запорожец»

красного цвета?

— Красный.

— Так вот. Успела бы она оказать ему эту незначительную услугу?

— Какого числа? — Денисов ничего пока не понимал.

— Двадцать шестого августа.

— Безусловно. Она еще была в Калининграде.

— Значит, я тоже правильно разобрался, — Бахметьев подвинул ему сводки-ориентировки, в двух местах Денисов увидел аккуратные закладки. —

Возьми с собой, в кабинете прочтешь. Видимо, в Коломенском они готовили нечто похожее. Так сказать, транспортный вариант, — он подбросил ключ от сейфа и тут же поймал его. — Вряд ли они предполагали, что, по нашей терминологии, «транспортный» — это вариант, при котором транспортной милиции отводится доминирующая роль…

Я на совещании. Держи меня в курсе своих дел.

Денисов прочитал ориентировку здесь же на атресоли, едва Бахметьев ушел. Ориентировка была экстренной — из тех, что рассылают отдельно, не ожидая других поступлений:

"…Двадцать шестого августа недалеко от Калининграда неизвестный преступник, переодетый в женскую одежду, вышел на опушку леса, остановил автобус ПАЗ-41, в котором кассир Умнова в сопровождении гр.

гр. Емельянова и Преснина везла деньги для выдачи зарплаты рабочим совхоза, после чего, войдя в автобус, произвел несколько выстрелов вверх, заставив находившихся в автобусе пересесть лицом к задней стенке кузова…"

Ориентировка была составлена в духе всех документов такого рода — в виде одного длиннющего, сложного, со многими придаточными предложения:

«…и завладев сумкой кассира, в которой находились деньги в сумме… рублей, преступник сел за руль, заставил всех покинуть автобус, после чего проехал около четырех километров в глубь леса, где оставил автобус и с деньгами скрылся».

«…Есть основания полагать, что у ближайшей деревни преступника ожидала машина „Запорожец“ красного цвета с неустановленным калининградским номером, за рулем которой находилась женщина…»

Денисов посмотрел на дату второй ориентировки?

сведения о машине стали известны почти через полгода, когда Белргорлова давно уже находилась в Москве.

«…Приметы находившегося в машине мужчины} худощавый, на вид двадцати пяти — двадцати семи лет, телосложения среднего, лицо овальное…»

Дальше то и дело повторялось: «среднего», «нормального». Денисов заглянул в последнюю строчку"

"Есть! «В верхней трети лица, на уровне подглазниц, лицо представляется в незначительной степени деформированным („словно проваленным“)».

Некоторые приемы Шерпа расшифровывались легко и однозначно. Например, то, что он оставил в реконструировавшемся здании на месте происшествия талисман, который всюду возил за собой.

Сознание собственной беспомощности, невозможность задержаться хотя бы на час, страх за Белогорлову… Оставленная на видном месте кукла была чисто символическим знаком поддержки. Адвокат чувствовал наступление опасных событий, но, как и Белогорлова, вряд ли догадывался, что может произойти.

"В равной мере это относится и к зашифрованным в виде дневников записям.. —подумал Денисов., Все вернулось на круги своя. — Полнее всех могли бы рассказать обо всем происщедшем Шерп, Белогорлова и сами преступники — тот, кто приезжал в Ожерелье за документами инвалида, и тот

— другой, который должен чувствовать сейчас себя очень неуверенно… Ведь он — единственная ниточка, по которой милиция может найти его сообщника, того, что стрелял в Белогорлову, Есть, правда, еще «Малай» и «Федор». Но во время преступления в Калининграде они отбывали наказание. А насчет

Коломенского — «Докажи! Тогда будем говорить…»

Как ни странно, больше, чем на жцвых, следовало рассчитывать на мертвого — на досье Шерпа, В разрозненных записях адвоката угадывались и предчувствия беды, и обстоятельства, хоть и фантастически представленные, относившиеся к библиотекарше.

«Шерп старался установить личность и местонахождение преступника… сформулировал для себя Денисов. — О нападении на кассира в Калининградской области он не знал, иначе это исключало всякое вмешательство. Недонесение о достоверно. известном преступлении такого рода влекло привлечение к уголовной ответственности для недоносителя. Он мог лишь догадываться о том, что в Коломенском что-то затевается…»

Денисов достал блокнот, нашел описание поездки Шерпа в троллейбусе, у замерзшего окна с круглым глазком, который адвокат отогрел дыханием, чтобы наблюдать за улицей.

«…Второй раз я приехал сюда, чтобы убедиться. Мы остановились у луча…»

«Может, у „Луча“? — Была такая догадка. — У концертного зала „Луч“?»

«…И шар застыл на необычном полукруге окна над аркой. Я смотрел как на знамение, которое не в силах разгадать. Чем грозило нам темное окно, этот огромный шар или глаз?»

«Есть ли там необычного вида окно над аркой? — подумал он. — г А если есть? И даже наверняка есть. Что тогда?»

Денисов сдтрыгнул с платформы, через пути поднялся к домам.

За лабиринтами гаражей виднелось Варшавское шоссе. Наступал год футбольного восхождения «Спартака» — заборы и стены гаражей были испещрены эмблемой С на фоне перечеркнутого диагональю прямоугольника.

Он вышел на шоссе. Слева, вдоль дороги, тянулись массивные, довоенной постройки дома, похожие друг на друга. По другую сторону возвышалась постройка пятидесятых годов. В первом этаже располагался кинотеатр, переоборудованный теперь в концертный зал.

Еще издали Денисов прочитал знакомую афишу:

"Концертный зал «Луч». Жорж Визе. «Кармен».

Его пересекала наклейка с надписью: «Билеты проданы». Денисов остановился рядом со входом.

Дом по другую сторону улицы отличался той же массивностью, что и остальные его собратья. Между двумя продовольственными магазинами, занимавшими первый этаж, виднелся тяжелый квадратный проем, над которым во всю его длину чернело необычного вида окно.

"Верхняя часть круга, — подумал он, — ограниченная дугой и ее хордой.

Собственно, в фактической стороне записей Шерпа сомневаться не приходится.

Нашли же мы лежачий двадцатиподъездный небоскреб".

Он перешел на другую сторону. Без сомнения, в письме речь шла именно об этом доме. Рядом с аркой-проемом стояла телефонная будка. Прямоугольным проемом, наполовину заставленным пустыми ящиками, Денисов прошел во двор.

Двор оказался огромным, проходным, выходившим сразу на несколько ближайших улиц. Центральную часть его занимали детский сад и котельная, рядом с которой возвышались сетки ограждения спортивной площадки.

Против проема виднелась доска объявлений.

Денисов подошел. «Прием на курсы гитары…» Рядом висело извещение, относившееся к осени прошлого года, о смотре-продаже кроликов, намертво прихваченное каким-то особо стойким синтетическим клеем. Извещение пытались содрать, но безуспешно — следы соскобов веером уходили в стороны.

Подъезд, из которого можно было попасть в квартиру с необычным окном, был слева, ближний к проему.

Денисов вошел в него, стал подниматься. По обеим сторонам немыслимых теперь в жилом доме огромных лестничных площадок виднелись двери коммунальных квартир — по два-три звонка на каждой двери. Еще Денисов обратил внимание на количество ведер для пищевых отходов.

Сквозь выбитое окно второго этажа задувал с воем ветер.

«А если бы солнечный зайчик, сопровождавший Шерпа в троллейбусе, подумал Денисов, — остановился на окне другого дома? Какие у меня основания считать, что Шерп зашифровал местонахождение нужного мне лица?»

Он позвонил. Дверь долго не открывали, пришлось позвонить снова, на этот раз дважды. Послышалось неспешное старческое шарканье, тревожное:

— Это ты, Игорь? — Голос был женский.

— Игорь, — ответил Денисов. — Но другой.

— Другой? Что вы хотели?

— Мне нужно поговорить. Ваши соседи дома? — он подумал, что соседи могли оказаться более сговорчивыми.

— Салищевы?! — удивилась женщина. — Они же в больнице. Вы не знали?

— Я упустил из вида. Может, Ш разрешите все же войти и хотя бы оставить записку?

— Ее выпишут нескоро, & про него совсем не знаю…

— Прошу вас.

Внутренних замков было два. Один открылся легко, второй долго пробуксовывал — дверь не хотела отпираться. Наконец открылся и Он.

Старая женщина с седыми букольками, маленькая, во всем голубом — как он заметил потом, под цвет глаз, — опиралась на тяжелую, с массивным набалдашником трость. Прихожая была тоже огромная, заставленная мебелью, с обеих сторон виднелись двери с врезными замками.

«Минимум три ключа в каждой семье…» — отметил Денисов.

— Игорь — это мой внук, — объяснила женщина. — Хотел приехать.

Она повела Денисова в такую же большую, плотно заставленную и завешенную всем, что можно было поставить или повесить; комнату, Денисов насчитал несколько полукомодов, прикроватных ковриков, картин в тяжелых деревянных рамках и гобеленов. По обе Стороны окна висела бронза, окно было прямоугольным.

«Значит, то — необычное — в комнате у соседей…» — подумал он.

— Салищевы же в больнице, — снова сказала женщина, оставаясь стоять и показывая Денисову, чтобы он сел.

— Давно? — он выбрал стул, показавшийся ему надежнее других.

— С полгода. Нервные болезни быстро не лечатся.

Он успел сориентироваться:

— Это время в их комнате мог бы пожить одинокий человек.

— Квартирант?

— Я говорю о себе. Человек я тихий, вечерами больше дома. И вам тоже спокойнее. Мне рекомендовали и вас и квартиру.

Женщина не удивилась:

— Пожалуй. Но вам надо поговорить с их дочерью, А здесь и будет загвоздка!

— Редко приезжает?

— Раз в месяц, а то и реже. Лучше бы совсем не приезжала…

— Неприятная особа?

— Не то слово! — женщина перестала опираться на палку, массивная трость, видимо, была предназначена для иных функций. — После ее приезда квартира месяц выветривается, пока снова не приедет. У нее одно на уме

— пьянка, гулянка.

— Больше никто не бывает?

— Два раза племянник Салищева приезжал. Со своими ключами, Этот вел себя тихо. С книжечкой, с журнальчиком.

— Какой он из себя? — спросил Денисов. — Может, он мне и рекомендовал?

— Да нет. Он и в Москве не бывает… Девица эта ужасная! — сказала женщина. — Может пустую бутылку из окна выбросить. Никто с ней не связывается. Мусоропровода у нас нет… Как-то ей крикнули с улицы, так она открыла окно, свет выключила, чтобы ее не видели, и такое понесла…

— Давно? — спросил Денисов.

— Когда в последний, раз приезжала. В феврале. — Она повторила: — Ей везет, потому что никто не хочет связываться. У нее и компания такая!

"Может, Шерп был свидетелем пьяной оргии? — подумал Денисов. — Потому и написал: «Чем грозило нам темное окно?»

— Остается поставить лишний замок, притаиться как мышь, — женщина проводила его в коридор. — И молчать, когда приедет…

Он вышел во двор, заставленным ящиками проемом вернулся на шоссе.

Магазины по обе стороны проема были закрыты на обед, рядом с пустой телефонной будкой пожилая женщина кормила голубей.

Денисов снова вспомнил о скоморохе, которого он подобрал в тот вечер в подъезде ремонтирующегося здания.

"Если с талисманом адвоката в общем и целом ясно, то с хрустальной ладьей библиотекарши неясно ничего.

Ведь она взяла ладью после того, как по телефону переговорила с Шерпом и назначила ему свидание на девятнадцать. Как и Гладилину…"

Голуби слетались с карнизов, с окрестных деревьев, прохаживались, большие и важные, среди сновавших между ними юрких, не обращавших на себя внимание воробьев.

Денисов вспоминал:

«Костя, я сейчас!» — крикнула культурнику, выскочила из кабинета

Гилима, но побежала не к вестибюлю, назад, в библиотеку. «Чуть не забыла!..» И появилась с гладко отполированной хрустальной конфетницей…

— Денисов представил коридор с кактусами, пансионатский вестибюль, впереди, круглое окно на дорогу с автобусом, Ъ котором уже ждут сотрудники. — А если она увидела там — того, кого мы ищем, кто стрелял в нее в тот вечер? Увидела и поняла, что может случиться так, что помощи ждать будет неоткуда? И придется все решать самой…"

Он еще раньше оценил молчаливый мужественный характер библиотекарши.

«Но почему вазу? Чем мог помочь красивый, но бесполезный в данном случае кусок хрусталя против стального сердечника, покрытого тонким слоем томпака? — он чувствовал, что разгадка где-то близко. — И почему этот человек был у автобуса? Имел отношение к пансионату?»

Такая версия у него была, но он знал, что у него еще остается несколько дней — до разъезда нынешней смены отдыхающих. Тот, кто уехал бы до окончания срока путевки, сразу бы обратил на себя внимание.

Женщина, кормившая голубей, бросила последнюю пригоршню крупы, вернулась во двор. У дверей магазинов, пока еще закрытых, выстроились небольшие очереди. Пока Денлсов стоял, небо еще больше затянулось серым.

Но снега не было.

"Если Белогорлова взяла хрусталь, увидев этого человека у пансионата, значит… — Мысль в одно мгновение/ опустив длинную цепь промежуточных суждений, оценок, выводов, сформулировала конечное — чисто практическое: —

Гилим все-таки плохо организовал поиск похищенных из библиотеки книг!"

Денисов вошел в телефонную будку, набрал номер.

— Слушаю, — мужской голос был незнакомый.

— Передайте, пожалуйста, трубку Ивану Ефимовичу, — Денисов решил, что говорит с кем-то из сотрудников пансионата.

— Кому-у? — пропел незнакомый голос. — Какому Ивану Ефимовичу? — Уже вешая трубку, Денисов еще расслышал: — Вы ка-а-кой номер…

Денисов позвонил снова, на этот раз автомат соединил правильно: у телефона был Гилим.

— Добрый день. Это Денисов.

— Добрый, добрый, — Гилим словно обрадовался звонку инспектора. — Хотя какой он добрый? Нёбо хмурится. Какое-нибудь дело есть?

— Я прошу вас собрать персонал и снова осмотреть все подсобные помещения. Украденные из библиотеки

книги должны быть где-то у вас. Думаю, из здания их не вынесли.

Гилим удивленно молчал.

— Я сейчас еду в один адрес, потом к вам, — он повесил трубку раньше, чем его собеседник опомнился.

"О книгах я знал с самого начала, — подумал он, сбегая в метро. — И о хрустале. Шерп ни при чем. И всетаки: когда я узнал об адвокате, яснее увидел связи.

Вернее, направление: «следствие». Выходит, и в логическом процессе присутствуют невидимые катализаторы?

Только думающая машина, не зная ни о вагонах, ни о рельсах, может их вычислить по одному только факту существования металла…"

И вот он снова между двумя безликими остановками-близнецами-

«Продмагом» и «Школой».

Впереди виднелись мокрые крыши машин, чехлы. Было еще рано, много мест на стоянке оставались пустыми. Выскочившая откуда-то из-под крыльца диковатая худая овчарка без лая забегала вокруг Денисова, низко к земле пригнув морду.

«В прошлый раз ее не было, — подумал Денисов. — Если сравнить с людьми, она похожа на странную глухонемую девушку».

В квадратной сторожке, поднятой над асфальтом, хлопнула дверь. На пороге показался знакомый бородатый старик сторож, в полушубке, в косо сбитой, теперь уже на другой бок, ушанке.

— Транспортная милиция, — Денисов поднялся на крыльцо. — Как служба?

— Спасибо, От старика попахивало (Гпиртным, он только пообедал — на столе еще стояла кастрюлька с остатками пельменей. В углу потрескивал портативный телевизор.

— Я снова по поводу Белогорловой, — сказал Денисов. — Припомните ее последний визит на стоянку.

Сторож выключил телевизор, задумчиво распушил бороду:

— Вроде все сказал.

— Вы говорили, что Белогорлова входила в сторожку.

— Беспременно… — старик с ходу включился в любимую игру с синонимами.

— Массалина эта, — ерничество забавляло его, — которая «Жигуль» у первой жены профессора отсудила, вышла отседа, тут девка твоя вошла…

— Я спрашиваю, — Денисов положил конец его игривому настроению. — Что у нее было при себе? Вспомнили? Ваза?

Старик смутился!

— Разве не сказал в тот раз? Не ваза, не чугунок…

Как бы стеклянные…

— Попросила оставить?

— Ну да. Пусть, мол, полежит до завтра.

— А вы?

Сторож сбил шапку на лоб:

— Штука дорогая. Ты сам подумай! Вдруг разобьют. Народ всякий. Добро бы все мужики…

В сторожке было натоплено, от неплотно прикрытой двери тянуло весенним талым снегом, током просыпающихся почек. В окнах на три стороны, как в трельяже, отражалась немудрая триада: стол, телевизор, лежак, застеленный прокуренным одеялом.

Сквозь щель двери было видно идущий от продмага к школе трамвай.

— Значит, отказались? — спросил Денисов.

— Не согласился, — поправил сторож. — А картон дал! Упаковали как могли. Она сама упаковывала…

«Конечно: на конфетнице отпечатки пальцев преступника… — Денисов встал. Засиживаться теперь было некогда. — По дороге сюда Белогорлова дала ему подержать ладью. Адвокат подсказал…»

Денисов и сам в работе нередко прибегал к нехитрой этой уловке.

«Но где он успел оставить отпечатки? У метро? В пансионатском автобусе?»

В том, что отпечатки на хрустале не могли появиться раньше, сомнений не было: в этом случае конфетница была бы надлежащим образом упакована еще в библиотеке.

Денисов позвонил в отдел, старик сторож на это время деликатно вышел, позвал собаку.

— Денисов? — Антон обрадовался. — Легок на помине! Я думал, ты на оперативном совещании, послал записку полковнику… Звонили из пансионата.

Давай срочно туда, машин, правда, пока нет, Все в разгоне. Книги нашлись!

Спустившись в метро, Денисов нашел свободное место в углу вагона, сразу забылся тяжелым, придавившим его к сиденью сном. Входили и выходили пассажиры, слышались громкие голоса. Ему снилось, что каждую остановку объявляют дважды, на русском и английском, как во время Олимпиады: видимо, рядом разговаривали иностранцы.

Проснулся он на «Курской»… Стоявшая перед ним женщина держала в каждой руке по связке с пачками стирального порошка. Он сразу поднялся.

На пересадке и потом, на плечевом радиусе, людей было немного, зато на автобусной остановке, от которой надо добираться до пансионата, не было не только пассажиров, но и автобуса. Здесь инспектора ждало открытие иного рода — пример обратной связи; сначала появился автобус и только за ним стали прибывать пассажиры.

— Пойдемте! — Кучинская ждала в вестибюле. История с найденными книгами ее обрадовала и испугала. — Иван Ефимович у себя… Я сначала покажу, где они были. Сюда!

— Они были внизу? На первом этаже?

— Их нашли в кинозале, напротив столовой! Отдыхающие хотели убрать штору! А они на подоконнике…

— Когда это случилось?

— Сейчас. Перед началом сеанса.

Обходя стоящих и фланирующих группами отдыхающих, они прошли в широкий, обитый полированными панелями коридор. Комнат здесь не было. Где-то в середине коридор внезапно расширился, —вобрав в себя небольшой танцевальный зал с эстрадой, с музыкальной аппаратурой. Впереди был вход в кинозал, по другую сторону коридора несколько умывальников, зеркала и столовая. Сюда же примыкал конец узкого коридора, который вел в библиотеку.

— Здесь, — Кучинская зажгла свет.

Кинозал был небольшой, удачно спланированный, с двумя-тремя десятками рядов, поднимавшихся амфитеатром к окошку киномеханика. Окна зашторены богатыми бархатными шторами.

— Тут они и лежали.

— Вы перенесли их? — спросил Денисов.

— Собственно, это отдыхающие. Но уборщица эти книги видела как раз сегодня утром.

— Кинозал запирается?

— Обычно нет.

— А посторонние? Могли сюда попасть?

— Сомневаюсь. Отдыхающие да персонал. Еще дети.

В воскресенье сеанс для детей сотрудников.

— Я могу переговорить с уборщицей?

— Она не уходила, Иван Ефимович просил и ее остаться.

Кучинская выключила в кинозале свет. Тем. же путем они вернулись в вестибюль. Директор пансионата был на месте. Пока Кучинская искала уборщицу, они поздоровались, успели перекинуться несколькими словами.

— Ерунда какая-то… — Гилим показал Денисову на диван: — Садитесь…

Взять, унести, потом бросить в кинозале! Несерьезно!

— Пожалуй.

— Мы ничего не можем понять, что к чему.

Денисов вспомнил, что никто в пансионате и вокруг не догадывается о том, что на самом деле произошло.

"Если ничего не знать, тогда действительно ерунда.

Взять книги, бросить здесь же неподалеку — в кинозале!"

— Можно? — Кучинская вернулась с молоденькой женщиной. Уборщица успела переоденься, чтобы уйти.

На ней был цветной шерстяной свитер, джинсовый сарафан.

— Вы одна убираете кинозал? — спросил Денисов.

— Одна я.

— Часто?

— Обычно сразу после мероприятий или на следующий день… — она взглянула на циферблат стоявших в кабинете больших напольных часов, по-видимому, спешила.

Денисов ограничился самым необходимым; — На этой неделе убирали?

— Я сегодня первый день. После-больничного. С понедельника болела.

— А как же зал?

— Уборщица с другого этажа подметает, и все. А сегодня я как стала пылесосить шторы, их и увидела. Я ведь первый день, ничего не знала про кражу.

— Книги запылились? — поинтересовался Денисов.

— Что вы! Пришлось даже пройтись,влажной тряпкой!

Уборщица ушла.

— Я пока не нужен? — спросил Гилим. — Я буду здесь рядом, если понадоблюсь, — он был сконфужен. — Надо поговорить с завхозом.

— У меня только два-три вопроса, — сказал Денисов. — Никто из отдыхающих не уехал раньше срока?

— Никто… — он беззвучно пошевелил губами, высчитывая. — Сегодня пятница, уже почти неделя с того дня…

Разъезд в среду. Завтра последняя суббота, все поедут покупки делать.

— Вы обычно берете их в служебный автобус?

— Вечером? — переспросил он. — С моего разрешения. Но чаще я не отказываю. Кто в театр опаздывает, кто — на концерт.

— И в понедельник? В тот день, когда все произошло, — тоже?

— Чаще всего кто-нибудь едет.

— Припомните: Белогорлова в тот денв, наверное, в автобусе стояла?

— Мы так не ездим… — Внезапно Гилим задумался:— А пожалуй, вы правы.

Был случай, когда она не захотела сесть, а места были!

Главное Денисов теперь знал:

"Белогорлова стояла. У нее был повод предложить кому-то из сидевших в автобусе подержать ладью… Можно было, конечно, собрать всех сотрудников пансионата в автобус, попросить, чтобы каждый сел на то самое место. А через пять минут весь пансионат знал бы, что несчастного случая не было.