«УВОЛЕН…»

На другой день в указанном мне отделении банка «Вестерн Юнион» я без всяких осложнений несколькими порциями получил свой первый аванс. А чуть позже я был уже рядом с высотным зданием у метро «Баррикадная».

Там в буднично тихом полупустом почтовом отделении, на первом этаже, меня ожидала тщательно упакованная бандероль.

Аккуратно снимая оберточную бумагу, я обратил внимание на почтовые штемпели: бандероль прошла прирельсовый почтамт и была отправлена почти за неделю до нашего с Вячеславом Георгиевичем разговора, в расчете на то, что я не смогу отказаться от выгодного предложения и обязательно его приму. Все надписи изнутри и снаружи бандероли были выполнены на компьютере, а адрес отправителя содержал всего несколько букв. Мне он показался бессмысленным набором согласных. На самом деле это был абонентский ящик…

Внутри бандероли находился адрес элитного дома, ключи от подъезда и квартиры объекта, а также короткое, сделанное в форме словесного портрета описание внешности девушки…

Размещение спецаппаратуры внутри дома обеспечивал я сам…

Это было рискованно. Зато тревоги по поводу финансовой бреши в средствах, которые мы с женой должны были внести весной за новую квартиру, оставались уже позади.

Заявление об уходе из «Лайнса» я подал через секретаря.

Змейка ни о чем не спросила: накануне я в общих чертах обрисовал Рембо по телефону суть сделанного мне предложения. Секретарь была в курсе, кивнула на кабинет…

— Шеф должен скоро подъехать…

Я прошел в пустое помещение. Постоял.

Я помнил все кабинеты, которые когда-либо занимал президент Ассоциации, начиная с проходной в двухкомнатной квартире на улице Декабристов, где десять лет назад начинался «Лайнс».

Этот кабинет Рембо я знал не хуже, чем собственную квартиру.

В фотографиях и дипломах на стенах запечатлена деловая история фирмы.

Она была уникальна.

Бывший старший опер МУРа, авиационный технолог и юрист по двум своим высшим образованиям, Рембо начал с нуля.

Я был с ним, когда единственным нашим объектом охраны был огромный гараж, и все, что оставалось после оплаты труда охранников, покупки снаряжения раций, камуфляжей, ботинок, вся зарплата Рембо вкладывались в развитие фирмы — на аренду помещения, покупку компьютеров, обучение личного состава.

По ночам Рембо мотался по объекту, промерял работу секьюрити, безжалостно увольнял халтурщиков и пьяниц. Ставка была на молодых парней, заинтересованных в совершенно новой для России престижной профессии частного охранника и честном заработке…

Доброе имя безупречной охранной фирмы быстро привлекло к нам солидных клиентов.

Первыми обратились несколько коммерческих банков. То было время, когда частные банки росли, как грибы. С ростом числа объектов мы смогли увеличить штат секьюрити, но Рембо по-прежнему в первую очередь заботился о нашей информационной службе, именно в нее постоянно шли все свободные средства.

До сих пор с предложением продать информационную базу «Lions» к Рембо обращались и спецслужбы, и американцы…

Наша лицензия на охранно-сыскную деятельность имела номер 000001!

А визитной карточкой «Лайнса» стало членство во Всемирной Детективной Сети — WIN, куда входили ведущие профессионалы из пятидесяти стран. Рэмбо, кстати, стал ее региональным управляющим в России.

—Кофе? — спросила секретарь, заглядывая в дверь.

—Нет, я, пожалуй, поеду.

Без своего хозяина кабинет был нежилой.

В моем сознании они существовали всегда вместе — Рембо и его кабинет. Даже обычные фото и дипломы на стенах смотрелись тогда по-другому.

Сидеть на своем обычном месте, слева за приставным столом, в отсутствие Рембо было не с руки…

Я еще постоял у книжного шкафа…

Из-за стекла на меня смотрели дипломы Национальной Ассоциации Профессиональных Детективов США, Американского Общества Промышленной Безопасности — NAS и ASIS…

Незапятнанная репутация Охранно-сыскной Ассоциации, которая входила теперь в число в наиболее престижных мировых союзов детективов, достался Рембо слишком дорого. Я не мог рисковать репутацией «Лайнса».

—Что сказать шефу?..

—Я оставлю записку.

Уже у порога я случайно попал взглядом на ту единственную в этом кабинете нашу МУРовскую фотографию, что потом запечатлелась на моей чашке.

Мы сфотографировались на рассвете после ночной операции на Воробьевых горах, разгоряченные, с оружием, еще не потерявшие куража — Рембо, я и третий — Пашка Вагин. Вагин начинал вместе с Рембо еще в студенческом отряде, оба потом попали во второй — убойный — отдел МУРа.

Пожалуй, именно после той ночи наши ментовские дороги разошлись.

Я ушел в милицию на Павелецкий вокзал и стал старшим опером розыска на железке, когда Рембо взяли замначем управления в Зеленоград, а Пашка Вагин в очередной раз погорел и его спихнули заместителем в 108-е. Здесь неожиданно карьера его направилась.

Теперь он был большой начальник — корифей, второй человек в Северо-Западном округе, подполковник.

Вспоминая Вагина, я почему-то всегда восстанавливал в памяти тему его дипломной работы в Московском энергетическом — «Плазменная система зажигания газотурбинного двигателя». Для меня, гуманитария, это был высочайший, почти космический уровень науки. Джомолунгма, Гималаи…

Я еще раз оглядел кабинет, вернулся в приемную. Змейка уже сидела за компьютером:

—Вы уходите?

—Я еще позвоню.

ВТОРАЯ СМЕНА

После обеда, как и обещали метеорологи, в столице установилась оттепель и, когда я к вечеру снова гнал в Москву, стояло полное безветрие.

Девушку я принял на той же автостоянке, где утром она оставила свой чистенький бежевый «Пежо».

Я приехал раньше назначенного часа и между дел смог убедиться в том, что в течение дня машиной никто не пользовался: «Пежо» оставался на том самом месте, где был оставлен. Я видел также, как девушка появилась из подземного перехода под Ленинградкой, подошла к автостоянке…

Уже горели светильники. Дежурный секьюрити — высокий квадратный шкаф, в сером камуфляже и такой же серой форменной бейсболке — махнул ей рукой со своей вышки, когда она проходила рядом.

Девушка села за руль…

На Ленинградке было полно машин.

По сигналу светофора истосковавшийся за день по дому частный транспорт стремглав срывался с места, обдавая самых неловких вокруг мокрой грязью и ледяным крошевом.

Я пристроился в крайний ряд, пропустив впереди как прокладку между нами трех-четырех чайников.

Девушка ехала небыстро, достаточно спокойно. Следовать за ней не представляло никакой сложности.

Когда мы притормозили у ее дома, было еще непоздно.

В модерновых светильниках вдоль здания тоже горели огни. Пустырь по другую сторону ограды, где я установил свой постоянный наблюдательный пункт, выглядел в этот час оживленно: помимо меня, его облюбовали еще несколько местных жителей, они выгуливали породистых собак — борзых, доберман-пинчеров, кери-блю-терьеров. Вскоре к ним присоединилась девушка со своей лайкой…

Дальше все шло заведенным порядком.

Гуляние с собакой, возвращение в дом. На этот раз окончательное.

Свет вспыхнул во всей квартире. Я включил экран.

Девушка уже раздевалась.

Это всегда было первым, что она делала по возвращению. Одно за другим сбрасывала все, в чем была. И бюстгальтер, и трусики. Хватала халат…

Сегодня, раздевшись, она вдруг вспомнила о еде. Не обедала, что ли? Не набросив халат, вошла в кухню, не сгибая колени, стоя спиной к монитору, нагнулась к холодильнику. Что-то достала…

Помидор, красные перцы?! Затем снова прошлепала в гостиную, включила телевизор. И все это в чем мать родила…

Одинокий девичий ужин с банкой пива «готсберг». С телевизором.

Затем долгое сидение в ванной и такое же долгое занятие косметикой…

И так каждый день: работа, дом. Иногда супермаркет…

Я не помню другого случая, когда бы мне приходилось вести наблюдение за практически полустационарным объектом…

За неделю, пока я наблюдал за ней, девушка лишь однажды изменила себе — по дороге домой заехала на Арбат в церковь Воскресения Словущего. Я пригнал следом. В храм я, естественно, не входил, ждал снаружи..

Прихожане вокруг были все жители Арбата, интеллигентные немолодые люди.

Из церкви девушка появилась одна. Сразу села в машину.

В тот день я на всякий случай — хотя это запрещалось мне — скрытно сфотографировал ее, выходящую из храма. Это не было трудным. Сто лет назад для этого мне пришлось бы снять котелок — потайные фотокамеры сыщики носили в котелке, который надо было в эту минуту держать в руке. Лишь потом появились фотоаппараты в портсигарах…

В конторе к нашим услугам были миниатюрные аппараты, которыми обычно пользуется разведка, — объективы, помещенные то в отверстие верхней пуговицы пальто, то в пряжку брючного ремня, то в зажигалку…

Теперь для съемки я воспользовался новейшим цифровым аппаратом модульной конструкции, который мне предоставил коллега, в прошлом работавший в одной из секретнейших лабораторий спецфотоаппаратуры.

Еще эта поездка запомнилась тем, что у заднего стекла в «Пежо» девушки я увидел с десяток книг в знакомых обложках.

«Современный бестселлер»!

Мы читали с ней одни и те же издания!

Оказалось, как и я, она была любительницей детектива.

Как и меня, ее тоже привлекали не только отечественные авторы. Я заметил и своих любимых Френсиса, Форсайта и Рекса Стаута. Я едва не забыл о непереведенной у нас на русский «Очереди на убийство» Meриэн Бэбсон, которую заметил у нее в квартире, устанавливая спецтехнику…

Мериэн Бэбсон девушка читала в подлиннике.

Зимний вечер на пустыре тянулся особенно медленно.

Очередной троллейбус — холодный, наполненный неживым бледным светом — возник из-за поворота, бесшумно покатил в темень, за раскидистое типовое здание впереди — то ли интерната, то ли роддома. Там заканчивался маршрут. У пустыря из троллейбуса никто не вышел. Тут и в погожие дни на остановке не особо толпились. А уж сейчас… К тому же было достаточно поздно.

В начале одиннадцатого я оставил девушку на экране массировать шею, вытянув ее по-лебяжьи к самому трюмо. Выбросил в окно очередной окурок, тронул с места «жигуль».

АРМЯНСКОЕ КАФЕ

До стоянки у армянского кафе было рукой подать. Я поставил машину. Включил сигнализацию. Записывающая и подсматривающая техника была убрана с глаз еще по дороге.

Внутри кафе царил полумрак. У стойки на тумбах сидели человека три. Еще с десяток расположились за столиками. Худой, в круглых очках юноша в углу негромко лабал на пианино что-то национальное — жалостно-тягучее. Кивнув, я прошел к свободному столику у окна.

Официант, уже знакомый — круглолицый, курчавый, с тонкими усиками — нарисовался быстро. Он тоже положил на меня глаз — я появлялся уже несколько вечеров подряд, всегда поздно и садился на одно и то же место у окна.

—Добрый вечер… Полюбилась наша толма!

—Пожалуй. А что еще у вас сегодня?

—Ишхан-хоровац. Форель на вертеле… Ее потрошат с головы, не разрезая брюшка, и потом вертят…

—А гарнир?

—Обычный. Если хотите, есть еще базилика. Если вы любите… В Москве ее мало знают…

Официант этот был не прост. Да и посетители вокруг тоже. Как профессионал-розыскник я это хорошо чувствовал.

В маленьких национальных кафе, подобных этому, в Москве в поздние часы можно было встретить кого угодно: квартирных воров, поставщиков фальшивых авизо. Не говоря уже о кидалах, наперсточниках, продавцах наркоты.

Время стояло ненадежное. Никаким ментам не уследить.

Втайне я надеялся встретить тут человека, который кинул моего свояка. Тот кидала тоже приехал из Армении…

— Вы предпочитаете кавказскую кухню… — заметил официант. У него был вполне приличный русский язык. Любопытно, кем он был там, у себя? Учителем? Может, журналистом?

— Давайте форель. — Еще я заказал салат из свежих овощей, кофе. Чтобы проверить свою догадку, спросил неожиданно: — Газета у вас найдется?

Он на секунду задумался.

— Сейчас принесу. Утром купил. «Книжное обозрение»…

Совсем не слабо для официанта ночного шалмана. Выходит, я не так уж ошибся, предполагая род его прежних занятий.

Он записал заказ, отошел.

Я чуть сдвинул занавеску. Впереди виднелся знакомый уже пустырь с одиноким, бросавшимся в глаза красавцем — домом, от которого я только что отъехал.

Приглядевшись, я нашел окно на шестом этаже у угла. Оно было затемнено, только сбоку угадывался отблеск ночника…

— Вы просили… — Официант подал газету.

Рыбу тоже принес быстро.

Официант поставил передо мной жареную на вертеле форель, потрошенную с головы, неразрезанную, с соком граната, обсыпанную крупной солью. Еще был свежий, белейшей муки лаваш, овощи…

—Там бывают интересные статьи, — он кивнул на «КО».

—Возможно…

«Книжное обозрение» не было моей газетой. В последние годы в ней менялись редакторы, рубрики, обозреватели. Но на безрыбье — хотя какое же безрыбье — форель на столе! — годилась и эта…

Впрочем, мне неожиданно повезло. На этот раз в номере печатался обзор бестселлеров, речь шла о детективах.

Это был мой жанр!

Несколько лет назад, представляя нашу Охранно-сыскную Ассоциацию в Израиле и Палестинской автономии как филолог по первому образованию, я сотрудничал в иерусалимской русскоязычной газете. У меня была даже своя рубрика «Золотая Карета», в которой я еженедельно рассматривал новые произведения российских и западных детективных авторов…

Обзор в принесенном мне «Книжном обозрении» был посвящен нескольким раскрученным авторам, чьи имена и без того были у всех на слуху. Критики не ставили перед собой задачу обозреть состояние криминального романа в целом, хотя именно эта литература заполняла сегодня российские книжные прилавки…

Просматривая газету, я не оставлял без вниманием зал.

Около одиннадцати народу в кафе заметно прибавилось. Замкнутые, за семью печатями, лица уроженцев ближнего зарубежья, нерусская, предназначенная для внутреннего пользования речь…

Между тем мною уже начали интересоваться. Пару раз я поймал на себе чужой внимательный взгляд..

Я отложил газету. Пора было возвращаться.

Голод я не утолил. Армянский ишхан-хоровац только раздразнил аппетит.

Официант наблюдал за мной, сразу подошел, едва я взглянул в его сторону. На тарелочке в футляре лежал счет.

— Как вам форель? Понравилась?

— Да, очень вкусно.

Он небрежно взглянул на оставленные мною чаевые, вежливо поблагодарил.

— Увлекаетесь детективами? — Взгляд его был устремлен на рекламную полосу.

— Это есть.

Интересно, кем он был на самом деле…

Все мы тут, в этом маленьком кафе, в поздний час, включая меня тоже, точно на большом карнавале, носили маски, которые по разным причинам пришлось себе выбрать…

Через несколько минут я был уже снова на пустыре.

Еще подъезжая, я включил установку для наблюдения. В квартире ничего нового не произошло. Девушка продолжала заниматься косметическим массажем и только слегка изменила позу. Она покончила с лицом и грудью и принялась за живот, откинув далеко назад тяжелый даже по виду бюст. Длинные ноги под острым углом к полу тянулись вдоль низкой кровати, как две изящные змеи…

Взгляд ее был устремлен на экран телевизора, она смотрела эстрадный концерт. С экрана за ней наблюдал Филипп Киркоров…

Я достал список припаркованных у дома машин, который регулярно пополнял в течение всей недели. Сегодня к нему следовало добавить всего один номер — еще одна новая «Вольво» была припаркована у торца здания…

Внезапно мой суперрадар, установленный в кабине, снова заработал. Послышался прерывистый тревожный сигнал: кто-то определенно проявлял интерес к тому, чем я занят в данный момент. Я осторожно осмотрелся, но никого не заметил.

Доглядывал ли кто-то персонально за мной или обитатели дома задействовали сканирующие устройства в профилактических целях? Последнее было бы совсем неудивительно — элитное здание переполнено электронными средствами защиты…

Вскоре сигнал умолк.

Я не очень-то беспокоился: обычный нелинейный локатор не в состоянии выявить прослушку, ту, что на достаточно высоком техническом уровне…

Меня оставили в покое.

Еще минут через пятнадцать девушка закончила косметическую вечернюю процедуру, выключила телевизор, а затем и ночник. Я мог уезжать.

Мой путь домой пролегал по Ленинградке.

Вокруг все выглядело белым-бело, но белизна эта была обманчива. Метель только прикрыла жесткое ледяное покрытие, оставшееся от недавней оттепели. Ехать следовало осторожно.

Москва, несмотря на поздний час, не спала.

Мелькнула и осталась позади автостоянка, на которой девушка парковала по утрам свой чистенький бежевый «Пежо», прежде чем следовать дальше к месту работы или учебы…

До Химок я мог о многом подумать, но меня заклинило на статье из «Книжного обозрения», автор которой рассыпался в комплиментах известной писательской обойме.

Собственно, я сам тоже писал и потому не мог считаться беспристрастным.

Ко времени, когда я получил старшего лейтенанта, у меня уже было написано несколько рассказов и небольших повестей в стиле полицейской прозы. Один рассказ был даже опубликован в престижном и весьма читаемом издании — географическом и одновременно приключенческом журнале «Вокруг Света».

То, что он увидел свет именно в нем, объяснялось, в первую очередь, его названием — «Дело о снегопаде в Перу»…

ЗНОЙНЫЕ ДНИ СЕВЕРНОГО ЛЕТА

На самом деле события, описанные мною, происходили в нашем полушарии, точнее в Костроме. В основе повествования лежала действительная история, происшедшая со мной в самом начале службы. В рассказе было мало рассуждений, диалогов и много действия. Герой стрелял чаще, чем разговаривал…

Поздней ночью случайные прохожие жались к домам, чтобы не попасть под мою шальную пулю. В нескольких десятках метров впереди убегал неизвестный парень — один из тех, кого я преследовал…

Мы столкнулись случайно нос к носу в темном большом дворе. Их было пятеро, нас — двое: я и старший опер оба в гражданском. «Милиция! Документы…»

Один из них бросил мешок, который до этого вместе с напарником вынес из такси, и побежал. Трое других, как потом оказалось, были покупатели. Я на ходу пощупал брошенную ношу. В мешке лежало что-то мягкое, напоминавшее вещи. В те дни по городу шла эпидемия квартирных краж, похожих по способу совершения одна на другую, как две капли воды. Мы носились как ошалевшие и ничего не могли сделать. Квартирные воры были неуловимы…

На то, чтобы развязать мешок и посмотреть, что в нем, убегавший не оставил нам времени. Он был уже за перекрестком. Раздумывать было некогда. Старший опер остался с мешком и другими задержанными, я как более борзой бросился вдогонку…

«Стой! Стрелять буду!»

Куда там!..

Я неплохо бегал, но того, которого я преследовал, гнали страх и чувство опасности. Еще минуту-другую, и он бы скрылся из глаз…

«Стой!..»

Он и не подумал остановиться. Очень скоро мы были уже далеко, на другой улице. На бегу я достал «Макаров», дослал патрон в патронник.

— Стой! Стрелять буду…

«Господи! Неужели это был я тогда?!»

Как положено, первый мой выстрел был вверх. И второй тоже.

Никакого эффекта!

Мои выстрелы только прибавили ему скорости. Мы бежали все быстрее, но расстояние между нами почти не сокращалось. Больше того, я скоро почувствовал, что с каждым моим выстрелом начинает увеличиваться…

Несмотря на поздний час, народ еще не спал. Несколько припозднившихся прохожих… На лавочках у домов еще сидели люди. После первых же выстрелов их словно ветром сдуло.

Мы неслись словно стрелы, выпущенные из лука…

Я прицелился ему в ноги. Один за другим произвел два неточных выстрела. Стрелять на бегу — последнее дело.

Обойма заканчивалась. Вставлять новую уже поздно. Впереди справа темнела стройка. Он был уже рядом с ней.

«Сейчас уйдет!..»

Я прицелился на поражение…

Выстрел!

Он свернул в темноту стройки. Где-то недалеко я услышал, как под его ногами заскрепели доски, по которым он бежал…

«Все! Теперь ищи ветра в поле!..»

Я вернулся выбившийся из сил, опустошенный. Остальные участники событий оставались в том же дворе, на том же месте, где я их оставил. Молча смотрели на меня. Они слышали выстрелы…

— Ушел? — спросил старший опер.

Я кивнул.

— С лава Богу…

Пока я отсутствовал, он развязал мешок. Внутри находились копеечные отходы производства, которые двое работяг вынесли с территории фабрики «Ременная тесьма».

Сейчас уже не вспомнить всего, что я почувствовал.

Мне было двадцать шесть лет. Я всеми правдами и неправдами стремился в уголовный розыск. В Костроме у меня не было ни близких, ни девушки. Только уголовка… Я жил в милицейском общежитии, чтобы постоянно быть под рукой. Без меня не обходилась ни одна большая операция…

Что было бы, если бы моя пуля попала в цель?!

Страшно подумать…

Я сел на край тротуара. Сердце мелко кололо крохотными иголками, его словно опустили в стакан с «боржомом».

«Двадцать шесть лет дураку! Здоровый неумный лось. Бегу, стреляю, не зная куда…»

Несколько дней я ходил сам не свой…

В то лето в Костроме стоял небывалый для северных широт зной и была дикая влажность. В кабинетах было душно, словно в парилке. Мы ходили пропотевшие, жаркие и мечтали о прохладе, а в глаза мне все лезла лежавшая под стеклом на столе рядом с длинным списком номеров на рамах краденных велосипедов газетная вырезка — сообщение о снеге, выпавшем в эти дни в Южном полушарии…

Отсюда «Снегопад в Перу»…

Ночная езда много спокойнее дневной.

Я получал удовольствие от бестревожной езды. Долгую череду красных огней впереди невидимой нитью быстро тащило к неразличимому в темноте горизонту. Вскоре я был уже далеко и от элитного дома, и от автостоянки, где девушка оставляла машину.

Я гнал по Ленинградскиму шоссе и вскоре миновал Речной вокзал и узкий язык залива справа, перед мостом через канал имени Москвы, где в детстве однажды, не умея плавать, тонул…

Я был недалеко от Левобережной, когда мне нахвост сел подозрительный темноватого цвета «жигуль», он тянулся за мной до самых Химок, на всякий случай я записал его номер, чтобы дома внести его в свой компьютер вместе с номерами других машин, из которых за мной могли наблюдать. В том числе чужого автотранспорта, припаркованного в нашем дворе.

На всякий случай, чтобы не притащить хвост к самому подъезду, я погнал мимо своего дома…

Недалеко от поворота к оптовому рынку я позволил подозрительной машине обогнать себя, сделал еще несколько незапланированных поворотов. Движения в городе почти не было. Возле улицы Восьмого марта «жигуль», преследовавший меня, отстал. Отсюда было уже рукой подать до моего гаража…

В ХИМКАХ

На столе меня ждала записка. Жена писала:

Жена работала в Московской Академии МВД в Конькове. Эту ночь ей лучше было провести у себя, в общежитии Академии, на улице Академика Волгина…

Ничего нового в этом не было.

«Знакомые игрушки начальства…»

Когда я еще служил, так было тоже.

В Управлении происходила как бы случайная утечка информации. Становились известны примерные часы ночного учения, и вот все сотрудники заранее, еще с вечера, собирались на службу, а некоторые и вообще после работы не уезжали домой. Все проверяемые оказывались под рукой еще до объявления тревоги, явка оказывалась мгновенной и стопроцентной…

Далее в записке было написано, что мне следует есть.

Я поджарил котлеты и разогрел макароны. Макароны с котлетами — это не какой-нибудь армянский ишхан-хоровац. Из холодильника появилась морозная в ледяных разводах бутылка «гжелки»…