– Мисс Франклен, молодой человек. Кто вы?

– Меня зовут Эл Флад, мэм, – я сунул в щель удостоверение.

Глаз открылся еще шире:

– Вы что, за книгами из библиотеки? Я же их вернула! К тому же, и задержка была не такая уж большая.

– Нет, мэм. Мне сказали, что здесь я могу найти миссис...

– Мисс!

– Мисс Франклен. Я детектив из Отдела расследования убийств городской полиции.

– Детектив! – воскликнула женщина, распахивая дверь. – Входите, детектив Флад! Входите!

Эльвира Франклен напомнила мне инопланетное создание из фильма "Звездные войны". В ней было не больше пяти футов роста. На морщинистом личике под шапкой белых волос выделялись большие голубые глаза. Я подумал, что ей по меньшей мере лет семьдесят пять.

– Можно еще взглянуть на ваше удостоверение?

– Конечно, мэм.

– Здесь написано, что ваше полное имя Элмор. Люди должны звать друг друга полным именем.

– Да, мэм. Но меня все время сокращают.

Она неожиданно рассмеялась:

– Вы говорите, как Джек Уэбб, – понизив голос на несколько октав, она прорычала, "только фа-акты, мэ-эм".

На этот раз рассмеялся я.

– Хотите чаю, детектив?

– Благодарю вас.

– Вам "Дарджилинг" или "Пунаканди"? Королева Елизавета пьет "Пунаканди". Думаю, это хорошая реклама.

– Да, мэм, – согласился я.

Она провела меня по длинному темному коридору в комнату, больше похожую на музей. На полках и на столах теснились фарфор, бронза, медь. Среди них стояли фотографии членов королевской семьи – я узнал принца Чарльза и принцессу Диану. Мебель в комнате казалась такой старой и хрупкой, что я не решался к ней приближаться. Но лучше всего были фотографии на стенах. Я насчитал их сорок две. Это были мастера детектива – каждое фото с автографом и в серебряной рамочке.

Услышав звяканье фарфора, я повернулся и увидел, что мисс Франклен катит чайный столик. Там стояли две миниатюрные чашки, серебряный чайник, сливки, сахар, два ножа, две ложки и тарелки с печеньем, вафлями и пастилой, которых хватило бы на весь Фолклендский экспедиционный корпус.

– Вижу, вам понравились фото.

– Да, мэм. Блестящая компания.

Она улыбнулась, отчего ее личико распалось на сотню морщинистых кусочков.

– Моя любимая – сэр Артур Конан-Дойл. Он подписал мне ее незадолго до смерти. Вам один кусочек сахара или два?

– Один, пожалуйста.

Она налила мне чаю, и я отхлебнул ароматный напиток под пристальным взглядом Агаты Кристи с противоположной стены.

– А теперь скажите, детектив, что вас ко мне привело.

– Я надеюсь, мэм, что вы поможете мне найти убийцу.

Если бы в комнате появился дух Эдгара По, она вряд ли удивилась бы больше.

– Я? – она поставила свою чашку на столик.

– Мисс Франклен, – я понизил голос в лучших детективных традициях, мы нашли тело в пластиковом мешке, покрытое грязью и листьями. Это листья двух видов кленов. Большелистный...

– Acer macrohyllum, – прошептала она, подавшись вперед.

– Да, распространенный в Британской Колумбии. Но второй здесь не встречается. Это сикомор или Acer pseudoplatanus, растущий в Европе. Если вы можете...

– ...найти место, где растут оба этих вида, – закончила мисс Франклен, – то можно найти, где тело было зарыто вначале.

– Именно так.

– Что ж, тогда начнем, – она с неожиданной резвостью вскочила и повлекла меня в холл. Вскоре мы оказались в галерее, из окон которой открывался вид на роскошный даже в это осеннее время сад. На деревьях то там, то сям оставались красные, оранжевые, бурые листья, а внизу их мазки сливались с широким пастельным фоном палой листвы. Пройдя галереей, мы вошли в комнату, где меня поразило количество книг. Их было, должно быть, больше, чем в библиотеке Конгресса, и все в твердой обложке.

– Я сейчас, – сказала мисс Франклен и скрылась за другой дверью. Заглянув туда, я увидел на столах и на полу пачки пожелтевших газет и брошюр. На полках громоздились рукописи и размноженные на мимеографе отчеты вперемешку с гербариями, проложенными прозрачной бумагой. Все свободное место на стенах занимали многочисленные грамоты в рамках.

– Я была президентом восемнадцати растениеводческих обществ, – сказала мисс Франклен. – Садитесь за стол у окна, а я займу этот.

– Но на это уйдут годы!

– Стыдно! – мисс Франклен погрозила мне пальцем. – Вы же детектив!

И мы взялись за работу.

* * *

Декабрь

Я питался холодной индейкой и должен был забыть про курение. Таковы были правила этого дома.

Но больше всего меня поражала работоспособность хозяйки. В первый же день мы провели шесть часов, разбирая вырезки.

Когда я пришел на следующий день, она уже приготовила больше семисот публикаций, начиная с 1923 года.

Мы работали десять дней подряд.

В один из вечеров Эльвира предложила мне остаться.

– Мы сможем начать работу с утра, – сказала она.

– А что скажут соседи? – пошутил я.

– О, это не в первый раз.

И я остался.

После вечернего чая я нашел в комнате для гостей книгу – "Десять плюс один" Эда Макбейна. Никогда не любил детективы, но этот прочел. Как ни странно, мне понравилось.

* * *

Мама, она бы тебе понравилась, я даже немножко ощущал себя ее сыном.

Один раз я работал в ночную смену, и утром она предложила мне отдохнуть. Сказала, что все сделает сама. Но я отказался.

В тот день я сидел в нашем святилище и читал про Конвенцию об охране деревьев, заключенную в Стэнли-парке в 1917 году, когда внезапно Эльвира Франклен буквально подпрыгнула в кресле.

– О Боже! – воскликнула она. – Я нашла!

Я смотрел на мою милую старушку, размахивающую листком бумаги, и не верил своим глазам.

Вот что мы прочли в выпуске "Тихоокеанского садовода" за июль 1955 года:

ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ, НО НАДЕЙСЯ НА МИР.

Сегодня над бомбоубежищем мистера Альберта Стоуна зацвели клены. Мистер Стоун приобрел этот участок на аукционе собственности, конфискованной в годы войны у японцев. Раньше здесь был гараж, но это никак не отразилось на плодородии почвы.

Мы стояли с ним в его саду на южном берегу реки Фрэзер. Ваш репортер спросил, почему он посадил клены над бомбоубежищем. Не странная ли это идея?

"Вовсе нет, – ответил мистер Стоун. – Если коммунисты пошлют сюда ракеты, я буду готов. Но до тех пор этот сад будет памятью моей жене".

Вот что привело нас сюда: в саду мистера Стоуна среди обычных кленов растет, быть может, единственный в этой области сикомор или Acer pseudoplatanus.

"Моя жена с Украины, – объяснил хозяин. – Она привезла с собой на Запад семена этого клена. Это было ее Дерево Свободы. И вот, когда она умерла..."

Я прервал чтение и нашел точный адрес сада. Потом повернулся к мисс Франклен и поцеловал ее в щеку.

* * *

Клены за оградой давно росли без ухода.

Зато о самой ограде явно заботились. Быть может, это начал сам мистер Стоун, когда толпы читателей "Тихоокеанского садовода" сходились поглазеть на его сикомор. Во всяком случае, теперь к ограде прибавился барьер из колючей проволоки, идущий до самой реки. Непонятно, кто и зачем захотел бы штурмовать эту преграду – на территории сада виднелся только сарай из ржавого железа, крыша которого еще хранила следы оранжевой краски.

Я решил попробовать подобраться со стороны реки – там не было никаких заграждений.

Сад находился в Стивстоне – тихом поселке, безмятежно процветающем на берегу Фрэзера, там, где в море безмятежно дремал болотистый островок Лулу.

В местном магазинчике я нашел объявление: "Сдается лодка. Оплата вперед". Магазин был полон канатов, якорей, блоков и рыбацких шляп. Над прилавком висела надпись: "Те, кто не верит в воскресение мертвых, потеряют здесь время".

– Нужна помощь? – спросил хозяин.

– Хочу нанять вашу лодку.

Через десять минут я уже плыл на запад к морю. По берегам тянулись болота и редкие хижины. На полусгнившем пирсе рыбачил старик, помахавший мне рукой.

В 14.53 я подплыл к сараю. Собственно, это был целый дом с несколькими хозяйственными пристройками, но все это давно пришло в упадок, и, похоже, никто здесь постоянно не жил.

В 15.09 я высадился на берег. Почва была болотистой, и вода на каждом шагу хлюпала под ногами. Сарай напоминал шляпу, надетую на бетонный бункер, видимый только вблизи. От основания бункера вверх вела шаткая деревянная лестница, такая же гнилая, как и все здесь.

Теперь оставалась вероятность, что, если песок был отсюда, его перевезли в другое место. Или что в округе есть и другие сикоморы.

Но когда работаешь копом так же долго, как я, учишься доверять инстинкту. А инстинкт говорил мне, что Охотник обосновался здесь.

Я провел целую жизнь в страхе, боясь наступления этого момента. Я пошел в полицию, чтобы преодолеть боязнь крови. Но после того случая, когда старик в одном из предместий убил своего лучшего друга, отрезал у него голову и подложил ее на блюде под дверь своей квартирной хозяйке, я попросил шефа посадить меня за руль. Конечно, я увеличивал эти фотографии. Но пленка – это одно, а искромсанная человеческая плоть – совсем другое.

Мне хотелось бежать.

"Не бойся, сынок. Мы с этим справимся".

Конечно, мой отец был прав.

Я влез наверх по лестнице, на ходу доставая из кобуры свой 38-й.

С близкого расстояния сарай был таким же, как и с дальнего. Окон в нем не было – только дверь, закрытая на новый кодовый замок. Я постучал и отошел на случай, если в дверь будут стрелять. Никакой реакции. Я постучал еще и решил, что хозяина нет дома.

Осмотревшись, я увидел с другой стороны что-то вроде щели между полом сарая и бетонной крышкой бункера. Чтобы добраться до этого отверстия нужно было обогнуть бункер. Я спрыгнул в холодную воду – глубина была всего лишь по колено, – и подобрался к отверстию. Это оказалась деревянная дверь, закрывающая прорубленный в бетоне проход. Чтобы справиться с замком, мне хватило десяти минут. В нашем деле инструменты всегда носишь с собой.

Скрипнули петли, и передо мной открылся темный коридор шириной фута три. Я достал фонарик и двинулся вперед. Проход становился все теснее, и наконец я застрял.

Знаете ли вы, что такое клаустрофобия? Мне показалось, что я сойду с ума, если немедленно, сейчас же не двину рукой или ногой. Что будет, если я не смогу отсюда выбраться?

Несмотря на панику, я начал различать детали. Запах – в туннеле пахло горелым человечьим мясом. Под моими ногами блеснули глазки водяной крысы. Потолок лаза был покрыт зеленым мхом, черневшим там, куда не доставал луч фонарика. Тут мне в голову пришла идея.

Я начал вертеться, отталкиваясь руками и ботинками, в надежде, что сумею проскользнуть вперед по слою мха и крысиного помета.

Это сработало.

Понемногу туннель становился шире, и я свободно вздохнул, только для того, чтобы столкнуться вскоре с очередным препятствием – перекрестьем железных прутьев с замком на той стороне.

На этот раз я трудился двадцать пять минут. Мне пришлось орудовать отмычкой, прижимая фонарик подбородком, но в конце концов я справился. Решетка распахнулась, и я свалился вниз с высоты шести футов.

Слава Богу, фонарик при падении уцелел. Подобрав его, я осмотрелся.

В бомбоубежище мистера Альберта Стоуна было на что посмотреть. Толстенные бетонные стены окружали комнату размером десять футов на двенадцать. Пол и потолок тоже были из бетона, и еще одна бетонная плита могла в любой момент подняться, чтобы обеспечить дополнительную защиту от радиации. Справа был ход, оканчивающийся лестницей.

Поднимаясь, я наткнулся на новое препятствие – стальную дверь с кодовым замком. Я не сомневался, что этот путь ведет в сарай.

Я стал спускаться и, услышав под ногами хруст, посветил фонариком. Ступеньки были усеяны тысячами крысиных косточек. В бомбоубежище меня ждало еще одно открытие. При прочно запертой двери я мог выйти отсюда только через то отверстие, в которое влез. Но к этому я был еще не готов.

Я начал осматриваться. Постепенно я пришел к выводу, что вполне могу прожить здесь пару лет. Одна стена целиком была заставлена батареями консервных банок и бутылок. Здесь были керосиновые лампы, заржавевшие аптечки и даже полки с книгами – в основном фантастика. Здесь были...

Здесь была водяная крыса, злобно смотревшая на меня из отверстия в стене. Я его сначала не заметил.

Это была бетонная ниша. Я осветил ее фонариком и в ужасе отпрянул: хоть я и готовился к этому зрелищу, но не мог спокойно видеть то, что предстало моим глазам.

У левой стены стояло большое старинное зеркало. Посередине лежала бетонная плита, напоминающая алтарь, на вершине которой находились две свечи в подсвечниках и большая серебряная коробка. Поверхность плиты была покрыта потеками засохшей крови. Ручейки ее стекали по краям на пол. Вокруг алтаря полукругом расположились семь кольев, с каждого из которых скалился человеческий череп.

Именно в этот момент крыса укусила меня за лодыжку (бешенство!), и я выронил фонарь.

На этот раз он разбился, и комната погрузилась во мрак.

Черт! Я проклинал себя. Почему я бросил курить?

Все же я нашел в карманах коробку спичек, зажег одну из них и потянулся к коробке.

Мои пальцы так дрожали, что я еле смог ее открыть.

Я был уверен, что внутри найду отрубленную голову.

Но все оказалось еще хуже.

Их было восемь плюс еще один предмет.

И вот тут-то я и понял все.

Тсантса

Среда, 23 декабря, 19.10

Женевьева Деклерк закрыла записную книжку и откинулась в кресле. На ней было деловое платье, зауженное в талии, из зеленого бархата цвета весенней поляны. Ее волосы, зачесанные назад, поддерживались двумя жемчужными клипсами. Как раз в этот момент она рассеянно теребила локон, поглощенная одной только мыслью: «Верю ли я ему?»

Она боялась ответа на этот вопрос.

Эл Флад стоял у окна и смотрел вниз на Стэнли-парк с высоты четырех этажей. За отражением Женевьевы в стекле он видел поток уличного движения на эстакаде, уносящийся в ночь. "Все спешат, – подумал он, – по делам, не стоящим никакой спешки".

Он повернулся.

– Можно мне еще бренди?

– Конечно, – тихо сказал Женевьева.

Флад подошел к маленькому бару у окна, взял бутылку "Реми Мартин" и налил себе и ей на два пальца напитка. Женевьева выпила свой бокал одним глотком. Видя, как она поморщилась, Флад подумал: «Я люблю ее еще больше».

– Что вы думаете о моих записках?

– Мне страшно, – призналась она.

– Надеюсь, вы боитесь не меня?

– Я боюсь за вас, если вы придумали все то, о чем пишете.

– Вы мне не верите?

Женевьева поглядела на него в упор:

– Сначала ответьте вы на несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Что вы сделали после того, как открыли коробку?

– Снял куртку и завернул в нее содержимое. Добавил один подсвечник, потом пошел к отверстию, освещая дорогу второй свечой. Я взобрался наверх, поставив несколько ящиков друг на друга. Потом пробрался по проходу наружу вместе со свертком. В этот раз было легче, потому что я снял куртку.

– А зачем подсвечник?

– Отпечатки пальцев. Потом я вернул лодку в магазин, – он улыбнулся. – Видели бы вы лицо хозяина, когда он увидел меня в крысином дерьме. Потом проверился на бешенство, помылся и позвонил вам.

– Но почему?

Флад на миг замешкался, потом сказал:

– Вы жена Роберта Деклерка. Кроме того, вспомните, что вы сказали, когда мы с вами обедали?

Она нахмурилась:

– Я сказала, что у моего мужа проблемы и мне нужно их как-то решить. Я попросила вашей помощи. Я всю ночь читала дела и ничего не поняла. Потом наткнулась на вашу фамилию и вспомнила, что вы ходили на мой семинар.

– И что дальше?

– И я знала, что вы влюблены в меня и сделаете все, о чем я попрошу. Вот я и воспользовалась вами.

– Неважно.

– Конечно, я не могла пойти в КККП и сказать, что у Роберта... нервный срыв. Его бы сразу сняли с расследования, особенно при таком давлении. Поэтому я пошла к вам, чтобы вместе с вами организовать прикрытие. Я знала, что ваши чувства ко мне заставят вас помочь мне и сохранить тайну. Бог мой, это, должно быть, звучит ужасно!

– Вовсе нет. Сейчас я собираюсь использовать вас. Мне нужен доступ к Деклерку.

– А зачем вы начали этот дневник? – Женевьева явно пыталась сменить тему.

– Охотник и его преступления обострили мой невроз. Мне нужно было как-то восстановить причинную связь событий.

– Так выходит, что Харди подставили?

– Да.

– И те вещи в горном домике были подброшены?

– Кроме масок и кокаина.

– Но зачем?

– Можно только догадываться. Может быть, Охотник почуял, что запахло жареным. А может, его психоз – я уверен, что речь идет о психозе, после того, как нашел эту коробку, – вошел в стадию рецессии. Кто знает? Вы лучше меня разбираетесь в душевных болезнях.

Наступила тишина, потом Флад спросил:

– Почему вы приехали ко мне?

– Потому что вам требовалась помощь. Потому что вы не отказали в помощи мне, когда это понадобилось. И потому что вы мне нравитесь.

Потом она удивила его. Привстав, она легко притянула его к себе и поцеловала в губы.

– Разве того, что вы меня любите, недостаточно, чтобы я пришла? – прошептала она. – Правда, я старомодна. Я могу любить только одного мужчину. И это Роберт.

– Настолько ли я вам нравлюсь, чтобы вы поверили тому, что я написал?

– Что вы нашли в коробке?

– Тсантсы, – сказал Флад.

Он протянул Женевьеве руку и помог ей встать из кресла. Потом провел ее в спальню и включил свет. Женевьева вскрикнула.

У всех голов, кроме монахини, были длинные черные волосы. Глаза их и губы были зашиты, кожа высохла, потрескалась и стала белой. Каждая голова усохла до размеров большого апельсина.

– Матерь Божья! – тихо проговорила Женевьева.

Но шок у нее вызвали не восемь высушенных голов.

Это был тускло блестящий предмет, лежащий рядом с ними на кровати.

Часть четвертая

Предсмертный хрип

Вчера, возвращаясь домой, у крыльца

я вдруг увидел Человека без лица.

Сегодня я встретил его опять,

сегодня я не приду ночевать.

Хьюго Мернс

Засада

18.15

– Они пропали! О Господи, они пропали!

Тише, Спарки. Тише.

– Кто-то знает! Ты что, не видишь, что меня раскрыли?

Я говорю: тише. От паники толку не будет.

– Все пропало, мама! Мне конец!

Хватит, Спарки. Сядь и хорошенько все обдумай.

– Папа, где ты? Помоги мне!

Спарки метался по комнате в свете единственной оставшейся свечи. Зеркало бесстрастно отражало его искаженные черты. Фигура, появляющаяся и исчезающая в зеркальном стекле, была одета в изодранный красный мундир капрала КККП.

Под ногой треснул пластик.

Что это?

– Откуда я знаю?

Так посмотри!

Спарки взял свечу и нагнулся. Под ногами валялись какие-то обломки. Поднеся свечу поближе, он увидел, что это разбитый электрический фонарик.

И что же это?

– Фонарик. Должно быть, я на него наступил.

Но мы не пользовались фонариком. Ты расчесываешь мои волосы при свечах. Так было всегда.

– Я знаю.

Это потерял тот, кто унес мои головы.

– Знаю.

Так думай же! Кто это?

– Я не могу думать, мама. Я уже знаю!

Мысль пришла внезапно. Спарки, не веря своим глазам, перечитывал слова на ручке фонарика:

"Ванкуверское отделение полиции".

– О Боже, я пропал! Теперь все узнают!

Так кто наш вор? Тот тип, что задавал вопросы? Из городской полиции?

– Да! – Спарки отчаянно кивнул. – Я пропал!

Заткнись. Может быть, что-то еще можно сделать.

– Что, мама? Все, их нет! Их унесли!

Что значит «все»? Мои головы украли, они в чьих-то грязных руках. Моих прекрасных волос касается кто-то чужой. Я хочу получить их обратно. Сегодня же.

– Но как?

У тебя есть список всех членов отряда с адресами. Этот парень тоже там, как ответственный за связь с городской полицией. Так что снимай эту рвань и надевай собственный мундир. Зачем ты вообще таскаешь мундир отца? Он мертв.

– Нет, мама. Он жив. Он здесь, внутри.

Он мертв. Мы убили его. Ты видел, как он умирал в снегу.

Я не убивал его! Это все ты. Мне было всего два года.

Ты был там, Спарки. Ты свидетель и соучастник. Ты видел, как он выблевывал кишки, когда яд добрался до него. Ты видел все и не остановил меня, значит, ты тоже виновен.

– Но мне было всего два...

Заткнись, дрожащий кусок дерьма! Ты все больше становишься похож на своего папашу. Ты этого хотел? Стать похожим на него?

Спарки заплакал, сотрясаясь в рыданиях.

– Не смей так говорить! Мой папа жив!

Посмотри на себя. Ты точь-в-точь он. Он также тащился от своего отца. Хотел быть похожим, «поддерживать традицию». А тот плевать на него хотел. Даже отказался дать ему свое имя. Разве твоя фамилия Блейк? То-то. Твой папаша был ублюдком в истинном значении слова.

– Мама, почему ты так меня ненавидела? Мне же было всего два года!

Посмотри в зеркало, Спарки. Ты не понимаешь? Ты же вылитый он! Я не хотела тебя, это была его идея. Знаешь, что он заставлял меня делать там, в Арктике? Одевал, как шлюху, и заставлял танцевать. Я дрожала от холода, а он оглядывал меня, как кусок говядины. "Мне нравится, когда тебе холодно, – говорил он. – Тогда у тебя соски твердеют. Теперь повернись, Сюзанна, и спусти трусы. Чем больше он станет, тем приятнее тебе будет". Господи, как я ненавидела его! Он был как отец. «Сюзанна, милая, иди сюда. Ничего не говори маме. Ну-ка, сними штанишки и покажи папочке, что у тебя есть».

– Мама, уходи! Оставь меня!

Ты никогда не избавишься от меня, Спарки. Я в твоей голове. Думаешь, эта рваная форма защитит тебя? Хочешь служить своему папаше? Ну и черт с тобой. Я все равно выиграю. Ты сгниешь в тюрьме в Нью-Орлеане. Понятно тебе?

Зубы Спарки сжались в приступе агонии. Боль пронзила его голову тысячей осколков стекла. Падая на пол, он успел запустить свечой в зеркало, и оно рассыпалось стеклянным дождем.

Темноту и боль разогнал голос Сюзанны:

Спарки, вставай. Ты сделаешь, что я сказала?

– Да.

Я убила твоего отца, но ты все эти годы скрывал убийцу в своем мозгу.

– Да.

Значит, ты так же виновен, как я?

– Да.

И ты будешь слушаться меня, как и раньше?

– Да.

Найди этого копа, Спарки.

– Да.

И убей его. Убей!

* * *

19.19

С каждым шагом все было легче, проще.

Спарки поднялся наверх и отпер дверь, ведущую в сарай. Потом снял изодранный, в пятнах крови, мундир пятидесятилетней давности и переоделся в новый. Он пропах рыбой и падалью, но ветер с реки скоро прогонит этот запах. Теперь нужно найти Флада.

Не забыть кокаин.

На верхней полке в сарае стояло два мешка по полфунта, надежно укрытые под пакетами с сухой краской. Спарки вынес их из домика, где был убит Джон Линкольн Харди, через полчаса после отбытия летучего патруля.

Сперва он хотел придержать их на черный день. В Ванкувере колеса "подземной железной дороги" лучше всего смазываются наркотиками. Если у вас есть кокаин, вы можете попасть хоть в Тимбукту без лишних вопросов. Но сегодня мешки могли послужить ему иначе.

Он взял один мешок и вышел из сарая, заперев его на ключ.

Снаружи завывал холодный ветер. Зима вступала в свои права.

Патрульная машина ждала его в нескольких кварталах от реки, укрытая в старом заброшенном гараже. Конечно, было опасно разъезжать в этой машине и в парадном мундире, но мама хотела, чтобы он расчесал ей волосы, так что выхода не было.

В бардачке машины Спарки нашел список отряда. В нем были адрес и телефон Флада.

Через полчаса пошел снег. Ветер продувал улицы-ущелья Вест-Энда. Окна смотрели сквозь белую пелену невидящими глазами.

Спарки сверился с адресом. До дома Флада оставался один квартал.

* * *

19.23

– Как они это делают? – спросила Женевьева. – Засушивают головы?

Она посмотрела на тсантсу, которую держала в руке.

– Это секрет индейцев хиваро. Хотя это запрещено законом, практика сохраняется.

– В Ванкуверском музее человека есть такая голова, Я помню, что видела ее там.

– Разве вы не сталкиваетесь каждый день с "высушивателями голов" у себя на работе? – Флад невесело улыбнулся и допил свой бокал.

– Мрачный у вас юмор.

– Что поделать? Так вот, отрезав голову, хиваро кладут ее в корзину и дают стечь крови. Потом наполняют водой большой глиняный горшок и ставят его на огонь. Когда голова побелеет из-за оттока крови, ее берут за волосы, опускают в кипящую воду и держат там от пятнадцати до тридцати минут. Когда процедура завершается, кожа головы становится белой, как бумага. После этого на затылке делают разрез и осторожно снимают кожу и волосы. Потом зашивают разрез, а также глазницы. Через отверстие в шее засыпают горячий песок. Постепенно голова съеживается до размеров апельсина, только волосы остаются прежними.

Женевьева Деклерк повертела голову в руках.

– Ужасно вообразить, кем была эта женщина. Ведь она просто жила в этом городе, шла по своим делам, ничего не подозревая – и так закончила.

Эл Флад подошел к ней.

– Если хотите освободить ее дух, нужно разрезать ей губы, – он провел пальцем по губам тсантсы. – Зашивание губ означает конец процесса. Индейцы используют костяные иглы и обезьяньи жилы вместо ниток. Они верят, что если рот остается открытым, то душа может улететь и начнет тогда мстить своему убийце.

Женевьева взглянула на губы головы. Охотник сшил их золотыми колечками, стянутыми кожаной ниткой.

– Почему он просто не зашил ей губы?

– Хороший вопрос. Кто же его знает?

* * *

19.24

Подобравшись к зданию вплотную, Спарки подошел к дверям дома. А Флад значился в списке жильцов у входа, как проживающий в квартире 404.

Спарки обошел дом кругом. В нем было четыре этажа, на каждом по две квартиры. Все окна выходили на Лагун-драйв и Стэнли-парк за ней. В ясный день отсюда должны были быть видны горы. Сейчас, сквозь снежную пелену, не было видно даже парка.

Здание было старше, чем большинство соседних.

На крышу вела ржавая пожарная лестница. Рядом с домом была подземная стоянка. На месте под номером 404 стоял синий "Вольво-седан" 1971 года.

Спарки записал номер машины и вернулся в свой автомобиль, стоявший за квартал от дома. В каждой полицейской машине был выход на компьютерный терминал, хранящий данные о 2500 транспортных средствах полиции. В ожидании ответа Спарки проверил оружие – стандартный полицейский "смит-и-вессон" 38-го калибра. Шесть патронов, все на месте. Он пользовался пистолетом очень редко. Свои жертвы он убивал без стрельбы.

На экране высветилось: "Элмор Флад, 307 Лагун-драйв, Ванкувер. Детектив ВОП, отдел по расследованию убийств".

Удовлетворенно хмыкнув, Спарки взял мешок кокаина и вышел из машины.

* * *

19.31

– Куда мы поедем теперь?

– Думаю, нужно позвонить вашему мужу, – сказал Флад. – Пусть он приедет сюда.

– Вы говорили кому-нибудь еще?

– Нет, только вам. Ситуация щекотливая – городской полицейский не имеет права арестовать сотрудника КККП, особенно по делу, которое уже закрыто. Кроме того, ваш муж должен узнать об этом в первую очередь.

– Господи, ну и шуму будет! Мало того, что маньяк-убийца служит в Конных, так они еще и застрелили невиновного.

– Ну, Харди был не такой уж овечкой. Но насчет первого вы совершенно правы.

– Бедный Роберт! – вздохнула Женевьева.

Эл Флад взял ее за руку:

– Нужно сделать все как можно лучше. Убийца должен быть сегодня на празднике в честь поимки Охотника, если я не ошибаюсь.

– Да. Там будут генерал-губернатор и комиссар. Роберт получил личную благодарность генерал-губернатора – высшее отличие для члена КККП.

– Тогда мы с вами отправимся туда, захватив с собой доказательства. Там я отзову вашего мужа в сторону и все ему расскажу. А потом мы втроем придумаем, как вывести его из-под удара. Может быть, ему следует лично арестовать убийцу. Звоните ему сейчас. Телефон на кухне.

Они все еще находились в спальне. Поглядев в окно, Женевьева впервые заметила, что идет снег. Она отвернулась от окна и от голов, лежащих на кровати, и пошла на кухню звонить.

Трубку взяли только с шестого звонка.

– Алло. Это Женевьева Деклерк, жена суперинтенданта. Мне нужно поговорить с мужем.

– Простите, мэм, я тут случайно и никого не знаю. Сейчас позову кого-нибудь из Конных.

В промежутке Женевьева услышала в трубке гул множества голосов. Но музыки не было.

– Миссис Деклерк, это Джим Родейл.

– Сержант, мне нужно срочно поговорить с мужем.

– Его еще нет. Он на приеме у генерал-губернатора вместе с Шартраном.

– А что там у вас случилось?

– Знаете Билла Типпла?

– Да, слышала о нем.

– Его, похоже, убили. Несколько минут назад взорвалась машина в его гараже, и мы думаем, что он был в ней.

– О Боже!

– Я только что послал Рабидовски туда. Джек Макдугалл тоже поехал. Я жду Роберта, чтобы сказать ему, но его еще нет.

– Но почему, Джим? В чем причина?

– Билл расследовал одно крупное дело и мог узнать что-то важное. Похоже, он собирался ехать на праздник, сел в машину, и бомба сработала, когда он включил зажигание. Скоро мы это выясним.

– Господи, – тихо сказала Женевьева. – Когда же кончится этот ужас?

– Это наша работа.

– Джим, прошу вас, когда Роберт приедет, передайте ему, чтобы он обязательно дождался меня. Скажите, что это очень важно. Речь идет о жизни и смерти.

– Хорошо. Я обязательно передам.

– Я выезжаю.

Она повесила трубку.

Эл Флад уже собрался. Он положил в спортивную сумку "Адидас" головы, завернув каждую из них в папиросную бумагу, а сверху поместил свой дневник и предмет из черного дерева.

– По новой теории, – сказала Женевьева, – сексуальные преступления имеют биологическую, а не психическую природу.

– Как это? – Эл Флад закрыл сумку и, подойдя к шкафу, достал оттуда пистолет.

– В Балтиморском медицинском институте провели исследования мозговой структуры нескольких насильников. Оказалось, что у всех них имеются хромосомные нарушения, известные как синдром Клайнфелтера.