Майкл Слэйд

Охотник за головами

Прокламация

Виктория, Милостью Божьей Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, защитница веры и прочая, и прочая

всем, кого касается нижеследующее, ОБЪЯВЛЯЕТ:

Поскольку 29 октября тысяча восемьсот девяносто пятого года в сорока милях к юго-востоку от Принс-Альберт на Северо-Западных территориях индейцем по имени Жан-Батист, известным также под именем Глас Всемогущего, был убит Кэмпбелл Колбрук, сержант Северо-Западной конной полиции; и поскольку для мира и спокойствия наших подданных крайне важно, чтобы это преступление не осталось безнаказанным, но чтобы виновные в нем были найдены и преданы суду; мы объявляем награду в пятьсот долларов тому или тем, кто представит любые сведения о местонахождении указанного лица.

В доказательство подлинности приложена Большая печать Канады в присутствии

нашего кузена и советника достопочтенного сэра Джона Кэмпбелла Гамильтона-Гордона, графа Абердина, барона Хэддо, Метлика, Тарвеса и Келли в Шотландии; виконта Гордона в Абердине в Англии; баронета Новой Шотландии; кавалера Большого креста нашего ордена Св. Михаила и пр.; генерал-губернатора Канады.

Дано в Доме правительства, в нашем городе Оттава, в двадцатый день апреля, в год Господа нашего тысяча восемьсот девяносто шестой, в пятьдесят девятый год нашего царствования за подписью

Чарльза Таппера,

государственного секретаря.

Приметы вышеуказанного индейца Жана-Батиста, или Гласа Всемогущего:

Около двадцати двух лет, рост пять футов десять дюймов, вес одиннадцать стонов, худощавый, с маленькими руками и ногами, черные волосы до плеч, большие темные глаза, широкий лоб, орлиный нос, шрам на левой щеке от рта до уха.

Часть первая

Семя

"Человек способен на все, потому что в душе его вмещается все, прошлое и будущее".

Джозеф Конрад

Кошмар

ШАМАНСКОЕ ОЗЕРО, АЛЬБЕРТА, 1897

Тело свисало с потолка вниз головой, прибитое гвоздями за ноги. Голова отсутствовала – на ее месте торчал белый позвонок, окруженный красным сплетением жил. То, что осталось от человека, еще было одето в алую куртку Северо-Западной конной полиции. Руки в рукавах, украшенных золотым галуном, бессильно свешивались вниз, к луже застывшей крови, такой же красной, как куртка. Кровь еще капала с кончиков пальцев мертвеца, но звук, с которым каждая капля разбивалась о поверхность кровавой лужи, заглушался несмолкающим, монотонным боем барабанов где-то наверху, доносящимся из чердачной двери.

Бум... бум... бум... бум...

* * *

Он внезапно проснулся.

Его мускулы ныли.

Его нервы были натянуты, как струна.

Под одеялом, которое Блейк подложил под голову, его рука потянулась к спусковому крючку старого "энфилда". Щелкнул затвор, но этот звук был приглушен складками грубой ткани. Блейк медленно вытянул руку с револьвером из теплого укрытия в холодную темноту и стал ждать. Молча. Прислушиваясь.

Бум... бум... бум...

Ночь была безлунной. На севере над скованным холодом пейзажем трепетало полярное сияние, посылая на землю свой зыбкий свет, который индейцы называли "танцем мертвых духов". Над головой Блейка черное, как чернила, небо, пронзали иглы бесчисленных звезд; на востоке робкими розовыми бликами играли первые лучи рассвета. Было шесть часов утра.

Пока Блейк спал, арктический ветер засыпал долину еще одним слоем свежего снега. Снегопад уже кончился, и теперь все вокруг застыло в сонном оцепенении, зажатое в ледяные тиски мороза.

Бум... бум... бум... бум... бум...

Блейк находился в четырехстах пятидесяти футах к западу от Шаманского озера. Там, укрывшись под кронами нескольких сосен, он напряженно вслушивался в тишину. Воздух и замерзшая земля – все молчало, но чутье Блейка подсказывало ему, что поблизости кто-то есть.

Медленно, сжимая в руке "энфилд", он поднялся с земли.

Уилфред Блейк был высоким человеком с суровыми немигающими глазами. Одет он был, согласно правилам, в черную теплую куртку из кожи бизона. Хотя ему было уже под шестьдесят, годы битв и лишений, казалось, не ослабили его силы, заметной во всем – в плечах, в груди, в прямой, как ружейный ствол, спине.

Уилфред Блейк не был безрассудным. Он выжил во всех колониальных войнах Англии за свою двадцатилетнюю службу только благодаря осторожности, которую подсказывал ему инстинкт.

В 1857 году он служил в Индии в Шотландском полку и во время Сипайского мятежа оказался в Канпуре^[1]. Там ему пришлось засыпать под крики солдат, с которых заживо сдирали кожу; он видел колодец возле Бибигара, заполненный расчлененными трупами британских женщин и детей. Память об этом наполняла его во время взятия Лакхнау, где он, с ног до головы забрызганный кровью, без устали орудовал штыком и не брал пленных.

Пятнадцать лет спустя он был с Черной стражей в Африке; сам виконт Гарнет Уолсли направил его в Ашанти. В 1825 г. африканцы убили сэра Чарльза Макарти, опрометчиво проникшего в Ашанти, и с тех пор каждый год проносили его череп по улицам Кумаси^[2]. В 1872 г. Лондон приказал Уолсли покончить с этим. Только благодаря инстинкту Блейк выжил в битве при Армоафо, когда на его взвод волна за волной накатывались атакующие африканцы и он кричал своим «цельтесь ниже», по мере того, как перед ними нагромождались груды трупов ашантийских воинов. После этого он нашел череп Макарти и получил крест Виктории.

Так, за долгие годы, он усвоил главный солдатский урок: только смекалка в сочетании с инстинктом позволят тебе выжить.

Инстинкт управлял им и сейчас.

Блейк прислушался. Над снежными пиками на востоке вставал рассвет. "Энфилд" покрылся инеем; руки, державшие его, начали коченеть.

Бум... бум...

Серые воды озера бились о кромку льда, отделявшую их от берега.

Бум... бум...

Где-то вдалеке заухала сова.

Бум... бум...

Временами по кронам сосен пробегал порыв ветра, заставляя их заговорщически шептаться.

И больше не звука.

Бум... бум...

Блейк слышал только биение пульса в висках.

Он проснулся от того же кошмара, что преследовал его уже давно, и именно от этого так сильно стучал сейчас его пульс. Теперь, сидя на корточках и вслушиваясь в тишину, он пытался понять, что в этом кошмаре беспокоило его больше всего.

Бум... бум... бум... бум...

Нет, это не монотонный бой барабанов. Это были пулевые и ножевые следы на стенах той комнаты, что снилась ему вот уже почти тридцать лет. Стены без окон; дверь, закрытая на засов; бревна вдоль стен с корой, все еще свисающей с них, как полоски кожи, – все это оставалось неизменным.

Он знал, что это зима 1870 года.

Комната, где Компания^[3] вела торговлю с индейцами.

Слева от него громоздились мешки с провизией, а справа у стены стояли друг на друге деревянные ящики. Верхний был открыт, и в нем при свете огарка тоскливо отсвечивала ружейная сталь. По двадцать карабинов в каждом ящике, всего...

Нападение было неожиданным.

Ветер, как это бывает в горах, внезапно изменил направление и донес с запада слабый запах кожи и дыма. Две собаки из своры, лежащей у саней в пятнадцати футах от Блейка, вскинули головы и беспокойно принюхались. "Почему собаки? – подумал Блейк на какую-то долю секунды. – Их же не было во сне". Потом он понял, что это не сон. Охота закончена.

Он повернулся – как раз вовремя, чтобы встретить врага.

Кри^[4] было не больше восемнадцати. Он был одет в обычный зимний костюм своего племени – кожаную куртку до колен, схваченную в талии узким ремешком, и высокие гамаши. На голове у него была шапка, украшенная перьями и рогами бизона. В правой руке он сжимал старый винчестер, который теперь занес над головой, как дубину.

"Железный Мальчик, – подумал Блейк. – Вот я и нашел его".

Он почувствовал в крови приток адреналина, как всегда в минуту опасности, когда он только и жил полной жизнью.

Он поднял пистолет и нажал спуск.

Но "энфилд" не выстрелил – должно быть, замерз.

Заледеневший воздух, зазвенев, разбился от военного клича. Железный Мальчик прятался в роще футах в сорока к западу и теперь бежал к Блейку, утопая в снегу.

Блейк с проклятием сорвал с руки перчатку, сжал револьвер и снова попытался выстрелить. Курок обжег его пальцы льдом.

Железный Мальчик сбросил с себя куртку и был теперь обнажен до пояса. Спотыкаясь и выдыхая клубы белого дыма, он бежал по сугробам к Блейку, до которого ему оставалось не больше десяти футов. Увидев нацеленный на него револьвер, он резко присел.

Из ствола "энфилда" полыхнуло желтое пламя. Пуля пролетела в двух футах над головой кри и ударила в замок винчестера. Один из брызнувших осколков попал Железному Мальчику в висок, заставив его пошатнуться. Винчестер, выбитый из его рук, полетел в сугроб.

Следом рухнул и сам индеец.

Бум... бум... бум... бум...

* * *

Когда Железный Мальчик очнулся, прямо на него смотрело дуло револьвера.

– Ну, парень, – тихо сказал Блейк по-английски, – вижу, ты жив. Как, больно?

Блейк стоял перед индейцем, загораживая от него восходящее солнце. Нижняя часть его лица была закрыта черным вязаным шарфом. Он потирал рукой висок и почему-то улыбался. Кожа его загрубела и обветрилась под действием сил природы, но глаза под густыми седыми бровями смотрели внимательно и строго. Правой рукой, окоченевшей от холода, он сжимал пистолет.

– Кто-то сражается, надеясь выиграть, но куда славнее тот, кто сражается без надежды. Это Сирано де Бержерак, парень. Вижу, ты с ним согласен.

Железный Мальчик не понимал, что говорит этот белый, но чувствовал, что безопаснее промолчать. Блейк приспустил на шею свой черный шарф и опустился на корточки. Ствол "энфилда" был теперь в четырех футах от головы кри.

– Не понимаешь по-английски? Или еще не очухался? Ничего, парень, у нас еще будет время поговорить.

Одна из ездовых лаек прибежала на запах крови, текущей по лицу Железного Мальчика. Солнце начало понемногу согревать горный воздух. Блейк тряхнул головой и еще раз потер висок, потом окончательно размотал шарф. Теперь индеец мог разглядеть под его курткой красный мундир и одну блестящую пуговицу.

– Видишь ли, парень, я давно уже гоняюсь за тобой и очень хочу, чтобы ты и твой приятель Глас Всемогущего получили по заслугам. Конечно, я понимаю, что кри не хотят жить на шестнадцати квадратных милях, когда раньше у них были тысячи миль прерий. И понимаю, что они не хотят голодать из-за того, что не осталось бизонов. Но это та цена, которую они заплатили за поддержку Риля^[5]. Да и как запретить людям селиться здесь? Вы думали, что Глас Всемогущего сможет прогнать белых и вернуть старые времена? Нет, парень, теперь это наша земля, и советую тебе это запомнить.

Тело Железного Мальчика начало дрожать. Обломки кости ноги, сломанной о ледяной наст при падении, терлись друг о друга, причиняя ужасную боль. Он стиснул зубы, думая только о том, чтобы поскорее умереть и предстать перед Мостом духов. От боли и потери крови он начал терять силы, а непонятная речь белого завораживала его раскатистым шотландским "р".

– Конечно, парень, я не скажу, что сержант Колбрук был лучшим из полицейских. Он часто работал спустя рукава, но в тот день он не выстрелил первым, когда на него напал Глас Всемогущего. Здесь не Додж-сити, парень, а Конная полиция – не американские варвары. Так скажи мне, почему твой приятель прострелил сержанту Колбруку шею из двустволки?

Блейк какое-то время помолчал, будто ожидая ответа.

– Да, для нас это горе, парень. Но еще большим горем это будет для вас. Никому – ни белому, ни индейцу, – не уйти от расплаты, если он убьет одного из наших.

Внезапно Блейк замолчал и, как загипнотизированный, уставился на россыпь кровавых капель на снегу. Кап... кап... кап... Этот звук эхом отдавался у него в голове. Он снова потер висок, и, когда заговорил, его голос показался ему невероятно далеким.

– Думаешь, я болтаю просто так, парень? Что ж, тогда я скажу тебе кое-что. Двадцать пять лет назад, на войне с ашанти, я переболел малярией, и она до сих пор сидит во мне.

Без предупреждения Блейк резко выбросил вперед руку и сбил с головы Железного Мальчика шапку с бизоньими рогами. При этом он испачкал ладонь кровью и долго смотрел на красную жидкость. Потом начал слизывать ее с руки языком.

– Не удалось тебе снять с меня скальп? Да, мой седой скальп прославил бы тебя в твоем племени.

Блейк замолчал и снова потер висок. Улыбаясь, он облизнул с усов последние капельки крови.

– Вы ошиблись, парни. Не потому, что убили Колбрука и других, а потому, что вынудили Херчмера пустить по вашему следу меня.

Внезапно он ударил рукояткой "энфилда" индейца по лицу. Передние зубы Железного Мальчика с леденящим душу треском рассыпались дождем белых кусочков. Крик боли эхом отразился от Скалистых гор. Потом Блейк схватил кри за волосы и пригнул к земле.

Пока Железный Мальчик, давясь, выплевывал обломки зубов, полицейский продолжал говорить:

– Херчмер считает, что я много о себе думаю, но на самом деле я больше нужен Конной полиции, чем она мне. Кого они зовут каждый раз, когда им нужно напасть на след? И если они не отошлют меня назад, как после того дела в Манитобе, я выловлю им Гласа Всемогущего так же, как выловил тебя. Поверь мне, парень, обо мне уже рассказывают легенды. Мое имя навсегда останется в истории полиции.

Он отпустил волосы индейца, и голова того ударилась о землю. Железный мальчик услышал лязг затвора и, подняв голову, увидел, что Блейк, опять трет висок. Солнце играло на стволе "энфилда".

– Им все равно, жив я или мертв. Но мне, парень, это не все равно.

Уилфред Блейк нажал на курок, и пуля угодила Железному Мальчику между глаз.

Блейк прислушался к раскатистому эху выстрела и сделал глубокий вдох. Пороховой дым заполнил его легкие.

Бум... бум... бум... кап-кап...

* * *

Несколько минут спустя он отвернулся от тела индейца и пошел к саням. Порывшись в поклаже, он достал чайник, наполнил его снегом и развел костер.

Пока собаки ели вяленую лосятину, он перекусил галетами и пеммиканом^[6]. Потом он заварил крепкого чаю и набил трубку. Глубоко вдыхая дым, он ждал, пока прекратится биение в его висках.

Бум... бум... бум...

Оно не исчезало.

Его беспокоило, что каждый раз после страшного сна биение продолжалось все дольше. И сон снился ему все чаще. Это случалось всегда, когда он был один. И когда он был на охоте.

На этот раз биение могло стоить ему жизни – оно отвлекало его, когда требовалась максимальная собранность. Четверть века Блейк жил с периодическими приступами малярии – но это было другое. Это было куда хуже. Сперва кошмар, всегда один и тот же, потом это биение. Потом его эхо, от которого путались мысли.

Но даже это лучше этого проклятого барабанного боя.

Бум... бум... бум...

Нужно ждать, пока он пройдет.

Но удары становились все сильней, наполняя всю его голову багровыми разрядами боли. С каждым толчком сердца боль острыми ногтями впивалась в его виски. "О Господи, – подумал он, – пусть скорее придет эхо".

Бум... бум... кап... кап...

Блейк спрятал лицо в ладони... бум... ударил себя ладонью по виску... кап... откинул назад голову и протяжно застонал.

Бум... бум... бум... кап...

Внезапно он вскочил на ноги. Почему-то ему показалось, что нужно срочно ехать. Он затоптал огонь, разбрасывая по снегу угли и тлеющие ветки, потом свистом подозвал собак. Они сбежались со всех сторон, отряхивая снег, и сразу начали возиться и запутывать привязь в узлы. Как всегда, Спанкер и Прыжок Оленя сцепились за место во главе упряжки.

Блейк не мешал им. Пусть поиграют, пока опасность не так близко. Уложив в сани свое нехитрое имущество, он подошел к лежавшему в снегу лицом вниз Железному Мальчику.

Выходное отверстие пули было размером с апельсин, и вокруг головы кри растеклась кровь, напоминая нимб святого.

Блейк за волосы подтащил труп к саням и крепко привязал его кожаными ремнями. Потом уселся сам и хлестнул собак.

Низко нагнув голову, Прыжок Оленя пошел вперед. За ним последовали другие собаки, и сани тронулись с места.

* * *

Долгие часы лайки везли тяжелые сани, временами хватая пастью мягкий снег. К полудню тучи разошлись, открыв верхушки гор, окружавших теперь Блейка с обеих сторон. Блейк остановил сани и слез.

Он достиг места, которое индейцы называли "Мостом Богов". Места, где Скалистые горы сменяются простирающейся на тысячи миль равниной.

Проводя собак по узкой тропинке, где любой неверный шаг мог означать падение в заваленную снегом пропасть, инспектор оглянулся. Сзади на него незрячими глазами смотрел Железный Мальчик. Из его разбитого черепа свисали кровавые лоскутья; за санями тянулся след красных капель.

Кап... кап... кап...

Блейк помотал головой, отгоняя наваждение.

Кап... бум... бум... бум... бум...

Его беспокоил не бой барабанов. И не темнота. Его беспокоили отметины от пуль и ножей на стенах.

Он знал, что это фактория Компании Гудзонова залива на реке Саскачеван.

Знал, что стоит зима 1870-го.

Комната, где Компания вела торговлю с индейцами.

Вокруг него – мешки с провизией и ящики с инструментами. Вдоль бревенчатых стен, в той части помещения, которое освещал зыбкий свет свечи, стопками, до самого потолка, лежали меха. Бизон и выдра. Медведь и норка. Бобры, лисы, куницы. Рядом были сложены вещи, которые давали в обмен на это богатство, – одеяла, пестрые ткани, бусы. С потолка свисала туша оленя с рогами, торчащими, как пальцы скелета.

Уилфред Блейк сидел за столом возле двери, положив голову на руки, и смотрел, как растопленный воск медленно капает со свечи.

Его пугало то, что пряталось за кругом света, в темных углах комнаты.

Бой барабанов снаружи становился все громче, соединяясь с другим звуком, доносящимся из самой комнаты.

Внезапно откуда-то раздался громкий крик боли. Вскочив, Блейк отодвинул засов и распахнул дверь. Зрелище, представшее его глазам, так поразило его, что он охнул и отвернулся.

Форт, окруженный двадцатифутовой бревенчатой стеной с четырьмя угловыми башнями, стоял на высоком берегу, в ста футах над рекой. Через раскрытые ворота Блейк видел внизу шесты вигвамов, одиноко пасущуюся лошадь и посеревшие от сырости деревянные кресты над могилами.

Шел снег.

Большие мокрые хлопья падали на землю и на крыши домов, за окнами которых виднелись бледные испуганные лица.

Блейк видел, как в форт врываются индейцы.

Из пелены снега выступил шаман. Он вышел в середину двора и воздел руки к небу. На нем была рубашка из оленьей кожи, украшенная иглами дикобраза и вражескими скальпами. На голове красовался убор из горностая; глаза были вырваны из глазниц. По щекам шамана текли кровавые слезы.

Бум... бум... бум...

Барабаны били все громче, наполняя воздух гулом.

Бум... бум... бум...

Все белые уже лежали на земле, стонущие, плачущие, лишенные скальпов. Индейцы молча, без движения, стояли вокруг. И Блейк знал, зачем они пришли.

Они принесли назад оспу.

Он видел их лица, искаженные болезнью, тающие, как воск свечи. Изъеденная плоть, сочащаяся гноем, отставала от костей. Он видел, как человекоподобные фигуры подходят к домам, размазывают гной по окнам, плюют на ручки дверей, каждый раз испуская крик, чтобы отпугнуть демона.

Уилфред Блейк захлопнул дверь и задвинул засов.

Барабаны умолкли, и тут же погасла свеча. В темноте только слышался мерный звук.

Кап... кап... кап...

Первый томагавк врезался в дверь.

Порывшись в кармане, он нашел спички и зажег одну из них. В ее зыбком свете он взглянул в ту часть комнаты, которую не освещала свеча.

Пол там был усыпан разбитыми бутылками и пузырьками от лекарств. Порошки и микстуры, соединившись с виски и ромом, издавали приторный, сладкий запах.

Крак! Крак! – томагавки продолжали крушить дверь.

Спичка погасла. Он зажег вторую и на этот раз разглядел на полу черепа и кости.

Блейку стало страшно. Пытаясь забыть это зрелище, он закрыл глаза руками и принялся кружиться вокруг своей оси. Но груда костей по-прежнему стояла у него перед глазами. Скелеты, казалось, еще хранили позы страха и отчаяния. На костях следы зубов; из развороченных черепов выеден мозг.

Кап...

Вторая спичка погасла, и он зажег последнюю. Нагнувшись, он нащупал на полу лужу застывшей крови, присыпанной пылью.

Кап... кап... Капля откуда-то сверху упала ему на руку. Блейк поднял голову и замер, потрясенный тем, что он увидел.

Барабаны заговорили снова.

Теперь их бой доносился сверху, с крыши, отдаваясь эхом в его голове.

Тело свисало с потолка вниз головой, прибитое гвоздями за ноги. Голова отсутствовала – на ее месте торчал белый позвонок, окруженный красным сплетением жил. То, что осталось от человека, еще было одето в алую куртку Северо-Западной конной полиции, и Блейк каким-то образом знал, что это его куртка. «Господи Боже, – подумал он в смятении, – что это та...»

Тук!

Что это?

Тук!

Вот, опять!

Скелеты начали двигаться. Их кости соединялись одна за другой, и вот все черепа разом повернулись и уставились на Блейка.

Инспектор непослушными пальцами расстегнул кобуру и нащупал там только воздух. Его "энфилд" исчез.

Дверь с треском рухнула, и в комнату ввалились пьяные индейцы.

– Он здесь, братья! – заверещал один из скелетов, ковыляя по направлению к Блейку. Его челюсти распахнулись в улыбке, открывая острые белые зубы.

Едва погасла последняя спичка, как костяные пальцы вцепились в ноги Блейка. В бедро ему впились клыки. Отбиваясь изо всех сил, он бросился вперед и нащупал в темноте лестницу.

Скелеты с воем устремились за ним, но он уже был наверху и поднимал тяжелую крышку лаза. Жалобно скрипнув ржавыми петлями, крышка открылась, о он просунул голову наружу. Тут же его окружил грохот барабанов.

Бум... бум... бум... бум...

– Нет! – громко воскликнул Блейк.

Перед ним, скрестив ноги, сидел нагой ашантийский воин. Из всей одежды на нем были только ожерелье из раковин и пояс из леопардового хвоста. Улыбаясь Блейку заточенными передними зубами, он бил колотушкой по барабану, на вершине которого что-то белело.

Блейк ахнул.

Барабанщик бил костью буйвола по его, Блейка, отрезанной голове в белом пробковом шлеме.

Глубоко в горле его родился крик, но он так и не дошел до рта. Чья-то рука ухватила инспектора за волосы и запрокинула голову назад. Блейк ощутил под подбородком острую режущую боль, потом на грудь его хлынул горячий поток. Давясь и задыхаясь, он попытался крикнуть, но звук только метался у него в горле, не в силах вырваться. Последним, что он увидел, был окровавленный нож в руке Гласа Всемогущего.

Бум... бум... бум...

Биение остановилось. Кошмар рассеялся.

Еще раз все закончилось.

* * *

Блейк поспешно отвернулся от головы Железного Мальчика. Глубоко вздохнув, он стал считать до пятидесяти и постепенно пришел в себя.

Скалистые горы нависли над Великой Американской равниной. Туман уже унесло ветром, и перед глазами Блейка расстилалась бескрайняя гладь, на которой серебром блестели на солнце сотни маленьких озер. Холмы, леса, болота – все сливалось на этом просторе в единую ровную поверхность.

Внезапно Блейк вспомнил Дженни и ее смеющиеся синие глаза под украшенной кружевом шляпкой.

"Да, – подумал он, – она отличная девчонка. Самая лучшая на всем Северо-Западе".

Эта мысль заставила его улыбнуться.

"Что ж, – решил он про себя, – в конце концов, каждому мужчине нужен ребенок".

Он повернулся и взялся за хлыст. Мгновение спустя Прыжок Оленя ускорил шаг, и скоро сани исчезли в снежной пелене.

"Даст Бог, – подумал Блейк, – буду дома к Рождеству".

Глаза

НЬЮ-ОРЛЕАН, ЛУИЗИАНА, 1957

На улицах гремел джаз. Ласковый ночной ветерок подхватывал смесь рэгтайма, бопа, буги-вуги и свинга и нес ее над головами участников процессии Марди-Гра^[7], движущейся по Французскому кварталу, – белых и черных, богатых и бедных, богобоязненных и грешных, – и над головами толпы, в восемь рядов запрудившей тротуары. Люди стояли на деревянных трибунах, на стремянках, на кончиках носков. Родители поднимали вверх детей, которые без устали поглощали орешки, попкорн и яблоки на палочке. Мусор сыпался вниз, застилая улицу ковром вместе с конфетти и битым стеклом. Джаз плыл над «царицей Савской» в наряде, украшенном бабочками и улитками; над Кинг-Конгом и дамой червей; над Адамом и Евой с громадными фиговыми листками. Вдали от всего этого – от Ройял-стрит я ее флагами, воздушными шарами и толпами гуляющих, от принцесс и ковбоев, от зулусского короля с его свитой, – джаз затихал, и лишь слабые отзвуки его доносились до окна, забранного стальной решеткой.

В окно смотрела черная девушка. Она была обнажена.

Глаза Кристал затуманились; дыхание со свистом проходило сквозь ее ровные белые зубы. Ручеек пота стекал у нее по спине между лопаток. Тело ее еще вздрагивало после оргазма, и фейерверк, распустившийся над городом огненным цветком, взорвался, казалось, у нее в голове. Она впервые за долгое время чувствовала себя хорошо и спокойно. На миг она подумала, не перенесет ли ее отец теперь, когда ее нет, свои сексуальные домогательства на ее младшую сестру, но она тут же отогнала эту мысль. Откуда-то Элвис умолял ее «Не будь такой жестокой», и она, смеясь, и раскачиваясь в такт, начала ему подпевать.

– Хочешь? – спросил сзади нее голос, заглушая радио. – Это должно тебя освежить.

Кристал повернулась и подошла к стеклянному столику, на котором Сюзанна делила кокаин. Лезвие ножа, разделяющего белый порошок, звякало по стеклу в такт музыке. Закончив, белая женщина скатала в трубочку хрустящую стодолларовую банкноту и подала ее девушке.

Кристал заткнула пальцем одну ноздрю и поднесла трубочку к другой. Нагнувшись над столом, она втянула в себя наркотик, чувствуя, как рука Сюзанны сжимает ее грудь. Ее сосок напрягся и отвердел.

– Охладись, дорогая, – прошептала Сюзанна ей в ухо в то время, как вторая ее рука скользнула между ног девушки.

Кристал содрогнулась – то ли от прикосновения Сюзанны, то ли от действия "снежка". Но ее не волновала причина истомы, омывавшей ее тело, как теплый душ. Немного погодя она закрыла глаза и целиком отдалась ласкам своей напарницы.

– Посмотри-ка сюда, Кристал, – шепнула Сюзанна, улыбаясь. – Посмотри на меня.

Она тоже нагнулась над столом, вдохнула через трубочку свою порцию и – в завершение ритуала – обтерла стекло пальцем и облизала его.

Сюзанна просто источала сексуальность. Двадцати восьми лет, пять футов без обуви, с превосходной фигурой. Ее голова была наголо выбрита, и она тоже была обнаженной. Когда она нагнулась, Кристал разглядела в волосах ее промежности шесть тихонько позвякивающих золотых колечек, продетых через половые губы.

Сюзанна выпрямилась. Несколько раз глубоко вдохнув воздух, она взглянула на большие беккеровские часы, висящие на стене. Было 11.33.

– Времени не так много, дорогая, – сказала она, поворачиваясь к Кристал. – Наш гость будет здесь через час.

Нахмурившись, Кристал снова повернулась к окну. В конце улицы, там, где начиналась Ройял-стрит, она видела проходящую процессию, среди которой выделялась фигура Комуса^[8] с высоко поднятым золотым кубком. Она вздохнула.

– Может, обойдемся без него?

– Дорогая, – тихо сказала Сюзанна, щеки которой уже зарумянились от кокаина, – ты должна понять, что есть вещи важные и не очень. Сегодняшний гость очень важен для нас.

Кристал отсутствующе кивнула, внезапно почувствовав головокружение. Ее лицо онемело, губы и ноздри словно замерзли. Каждый удар часов наполнял ее голову грохотом, заставлявшим сердце бешено биться. Неожиданно обострившееся зрение открывало ей все новые детали окружающей обстановки.

Комната, в которой они находились, напоминала любую другую гостиную фешенебельного нью-орлеанского дома всем, кроме стен. Для Кристал было дико видеть вокруг себя столько незрячих глаз. Второй этаж дома Сюзанны был целиком обставлен антиквариатом. Мебель работы известного викторианского мастера Прудента Мелларда окружали многочисленные маски.

Только в этой комнате их было больше сотни.

На стене напротив окна расположились африканские маски: маска тайного союза Уле племени бобо, маска Плюющегося огнем сенуфо, маска из Налинделе, ашантийское божество плодородия.

Справа от окна висели маски Ближнего и Дальнего Востока: египетская мумия, римская маска Пана, японские "гигаку", китайская голова Дао-Цзу.

Слева от окна, вокруг трех плотно закрытых дверей, размещались маски Америки: маска Смерти инков, маска духа племени Сэлиш, ложная личина Иронезской лиги и кукла "Качина", изготовленная индейцами хопи.

А маски у окна были современными. Слева от рамы можно было увидеть маску Вельзевула работы Теодора Бенда и маску немецкого палача. Над окном скалились Креонт из стратфордского театра и Гусар Басби. Справа висели маска кэтчера нью-йорских "Янкиз", противогаз времен первой мировой и белый колпак ку-клукс-клана.

За окном продолжали проплывать маски Марди-Гра.

Бесшумно, как кошка, Сюзанна подобралась к Кристал и начала гладить ее волосы. Вместе они смотрели на парад.

– Что все это значит? – спросила девушка. – Мне хочется знать.

– Что? Да ничего это не значит, дорогая. Верь своим чувствам и отдавайся им, вот и все.