Глава 4

Они вышли из подъезда молча.

Вернусь, попою ещё, — сказала Лена, когда отъехали. Она опять села за руль.

И слава Богу, подумал Неделин. Надо ехать в ресторан, разбираться с этим несчастным Витей, делать что-то, пока всё это не зашло слишком далеко. Жаль только — утрачена возможность. Ведь ты был не ты, а тот, другой, ведь мог делать всё, что заблагорассудится, всё — самое бесстыдное, самое голое, нагло-нагое, нежно-нагое, мучительное, до взаимного счастливого страдания, всё мог — и ничего не сделал, олух ты царя небесного, теперь не придётся уже тебе, олух, держать в руках такую красавицу, как свою собственную, олух, ведь ты был не ты, а он — и даже больше, чем он, свободнее, чем он…

Может, покатаемся ещё? — спросил Неделин. — Заглянем куда-нибудь.

Тебе отдохнуть надо.

Ну, и отдохнём.

Уже отдохнули. Ничего, не бери в голову.

Я и не беру.

Странный ты сегодня. Я не про это самое, а вообще.

Неделин посмотрел на её чистый печальный профиль и подумал, что Витя, не будучи странным, скорее всего не ценит эту девушку, не понимает её. Что он за человек, интересно, чем занимается? Мать Лены сказала о нём: жулик. Давно уже чувствуя тяжесть во внутреннем кармане пиджака, Неделин сунул туда руку и достал бумажник — большой, старый, антикварный, из настоящей кожи с тиснением: «БРЕМИНГЪ И К°». Он открыл его и увидел толстую пачку денег.

Ого! — сказала Лена. — Хороший бизнес?

Это не мои, — сказал Неделин.

Я же не прошу, — усмехнулась Лена. И эта тонкая умная усмешка — для Вити, явного негодяя? Несправедливо.

Это не мои, — сказал Неделин. — И вообще, всё не моё. Выслушайте меня, Лена. Произошло чёрт знает что. Что-то несуразное. Дикое что-то.

Это точно, — сказала Лена. — Играть опять начали? Вы всё играете, Витя, ох, игрун, ох, забавник!

Да послушайте!..

Приехали, — сказала Лена. — Извини, Витя, ты мне сегодня не понравился. Не из-за этого, ты не думай. Чокнутый ты сегодня какой-то.

Я вообще другой, неужели не видно?

Ладно, ладно. Пока.

Лена открыла дверцу, но кто-то резко захлопнул её с улицы. И тут же на заднее сиденье с двух сторон сели два плечистых парня.

Глава 5

Началась чушь какая-то. Плечистые сказали ему, что нехорошо разъезжать неизвестно где, когда его ждут вместе с Леной по заранее обговорённому делу. Приказали ехать, и Лена, всерьёз напуганная парнями и беспомощным видом Неделина, повезла их почти за город, к какому-то Кубику, который, сказали парни, ждёт Витю уже третий час, для Вити первый раз такое западло, чтобы опаздывать, Кубик очень огорчается, подъехали к большому двухэтажному дому за высоким забором. Вошли в дом и увидели там застолье во главе с небольшим квадратным мужчинишкой, который и оказался Кубиком. Этот Кубик подскочил к Неделину, чего-то требуя, угрожая, о чём-то спрашивая. Неделин почувствовал себя зрителем, включившим телевизор на середине какого-то глупого детективного фильма, он ничего не понимал. Кубик требовал, остальные гомонили, Кубик о чём-то решительно спросил, Неделин, не думая, ответил отрицательно и тут же получил сбоку от одного из плечистых парней удар по морде. Боль чувствовалась основательно, будто не в чужое лицо били, а в его собственное.

Да привёз он, привёз! — закричала Лена. — Он сегодня какой-то… Привёз, я видела!

Неделину заломили руку, залезли в карман, достали бумажник.

Сразу всё как будто прояснилось, утихло.

А говоришь нет, — удивился Кубик. — Ты что? — И при общем внимании стал считать деньги. Деньги были очень серьёзные, всё больше сотенные купюры.

Три куска, — сказал Кубик. — Не шесть. Значит, плюс Леночка. Я правильно понял?

А я не поняла! — сказала Лена.

Разве Витя не объяснил? Всё очень просто: Витя мне шесть кусков должен. До сегодня, до двадцать четыре ноль-ноль. (Публика засмеялась изяществу выражения.) Мы договорились: или шесть кусков, или три плюс ты.

Сволочь, — сказала Лена то ли Неделину, то ли Кубику. На всякий случай (если Кубику) одна из присутствующих девиц выругала её матом.

Три тысячи она, конечно, не стоит, — куражился Кубик, обращаясь ко всей компании. — Но я хочу заплатить именно три тысячи. Всякая вещь стоит не столько, сколько она стоит, а столько, сколько за неё платят. Она по себестоимости на одну ночь стоит — ну, триста, ну, пятьсот, советскими. А я даю три тысячи, мне приятно, что я могу позволить себе удовольствие за три тысячи. Потому что звучит. Триста, пятьсот — это не звучит. А за три тысячи — звучит.

Кубика слушали уважительно, перестав жевать.

А если я не соглашусь? — сказала Лена.

Витя сказал, что согласишься. Что ты его любишь и согласишься. А иначе я его в порошок сотру. Я из него обувной крем сделаю. Я Витей буду ботинки чистить.

Ладно, — сказала Лена, — Ладно, Кубик, тварь противная, сволочь. И тебе, Витя, спасибо. Только после этого вот тебе (она показала), а не любовь. Спасибо.

Неделин видел, что она соглашается не только из-за любви к нему (к Вите), а из чувства просто обычного страха, да и ему жутковато: явно ведь тут пахнет преступным миром, а может, даже и мафией!

Чё-то Витька сёдня кислый, — жеманясь, сказала девица, которая выругала Лену матом. — Чё-то он какой-то не гордый. Ты чё, Витя? Заболел?

Неделин ухватился за эту подсказку.

Ша! — сказал он гордо. — Кубик, слушай меня! До двадцати четырёх ноль-ноль у тебя будут три этих самых. Куска. Жди. А её не тронь. Не то…— он попытался с угрозой сдвинуть брови.

В ответ раздался общий хохот.

Ступай, Витя, с Богом, — сказал Кубик. — Я тебя понимаю. Потом скажешь: не достал, не успел. А она поверит. Любовь! Благородное чувство! Ступай.

Неделин вышел.

Глава 6

Он, как ни странно, действительно мог достать три тысячи. Полгода назад муж его сестры Наташи Георгий, инженер, получил за рационализацию аж четырнадцать с чем-то тысяч рублей. Придумал он эту рационализацию как бы мимоходом, случайно, не особенно интересуясь своей инженерской работой, а всё больше литературой, астрологией, записыванием на магнитофон бардовских песенок, сочинял их сам. Наташа была такой же — и тоже инженер, на нищенскую судьбу не жаловалась. И вообще, имея дочь-старшеклассницу, они жили по-студенчески безалаберно: то в киношку побегут, бросив все дела, то гостей назовут, поют задушевные песни, разговаривают об интеллектуальных вещах, ухлопав на угощение и вино половину месячной зарплаты. То есть существовали необременённо. Получив же такие деньги, словно испугались, насторожились: за что так испытывает судьба? Шальную сумму долгое время не трогали, ухитрялись укладываться в прежний бюджет. Размышляли. И вот буквально позавчера Наташа сказала, что решились наконец — покупают машину с рук, почти новую. Уже и деньги приготовлены, чтобы не мешкать. Нужно сегодня уговорить их дать три тысячи, чтобы Кубик не трогал Лену. А завтра он что-нибудь придумает.

Размышляя об этом, Неделин не замечал, что ведёт машину легко, автоматически: ноги и руки всё делают сами, но как только он обратил на это внимание, тут же что-то изменилось, руки будто судорогой свело,

Обязательно будить? — спросила она. — Ключи забыл? Почему так поздно?

Да я там у одного приятеля…— поспешно начал Неделин, и женщина, уже направлявшаяся в комнату, остановилась, обернулась, посмотрела с удивлением. Неделин понял, что взял неверный тон. — Где надо, там и был! — грубо сказал он.

Женщина усмехнулась с привычным равнодушием и ушла в комнату. Рядом была ещё комната, Неделин заглянул в неё: пусто. Потом прошёл на кухню. Сел за стол, задумался.

Надо всё рассказать этой женщине, жене Запальцева. Пусть она вызовет милицию, пусть его заберут, но пусть найдут и Витю, чтобы как-то обменяться, чтобы…

Он приоткрыл дверь в комнату женщины и тут же услышал раздражённый голос:

Виктор, имей совесть, мне вставать в шесть утра. Иди к себе.

И Неделин пошёл в другую комнату. Раздеться и постелить постель он стеснялся — придётся рыться в чужих вещах. Он сел в мягкое глубокое кресло, вытянул ноги и заснул, вцепившись в сон, как утопающий цепляется за оказавшееся рядом бревно, и как бревно крутится в слабеющих руках, так сон Неделина крутился, кружил сновидения, показывая то что-то смутно знакомое, то вовсе невиданное: крыльцо какого-то деревенского дома, доски крыльца осязаемо, как наяву, прикасаются к. босым ступням, потом тропинка, речка — и ничего этого Неделин никогда не видел, он понимал это даже во сне — что не видел.

Глава 7

Проснулся он в тишине, в пустоте.

Пошёл в ванную. Умылся. Поглядел в зеркало на чужое лицо, заросшее утренней щетиной: Витя был обильно черноволос. В пластмассовом стаканчике торчал бритвенный станок, Неделин брезгливо повертел его, сменил лезвие, взяв новое из коробочки, которая была тут же, на полке под зеркалом

Потом ему захотелось есть, в холодильнике он нашел сыр и колбасу, вскипятил чай. Стояли на плите какие-то кастрюльки, но он не стал даже открывать их: не для него приготовлено.

Зазвонил телефон. Неделин снял трубку. Молчали.

Да? — спросил Неделин.

Ты один? — женский голос.

Один.

Через полчаса буду.

Положив трубку, Неделин сообразил: это ведь Лена звонила. Она провела ночь с Кубиком и теперь едет к нему — ссориться, ругаться, рвать отношения. Так. Утешить её, повиниться, покаяться, сказать, что подлец он и негодяй — лишь бы простила. Быть нежным. А вдруг как раз это насторожит? Вдруг Витя совсем не такой, и Лена его любит, паразита, как раз за подлость, ч самое верное будет сказать: да, я дерьмо, не нравлюсь? — проваливай! И тут она заплачет, скажет, что не может без него, что не вынесет, что простила его, то есть не простила, а поняла, вникла в его положение, ведь он ведёт полную опасностей жизнь, только надо было всё заранее сказать. Витя, я бы согласилась, почему ты не сказал, Витя, хороший мой, не бросай меня!.. Нет, это вряд ли. Тут надо как-то в шутку всё перевести. Вот этот букет бумажных роз, поставленный н.. кухонный шкафчик для антуража (хорошо, что бумажные, — смешнее), взять и, открывая дверь, грохнуться на колени, протянуть букет: прости!

Звонок в дверь.

Схватив букет, заулыбавшись, Неделин пошёл открывать. Открыл, упал на колени, склонив голову.

Ты очумел, Витя? — раздалось над ним. (Вместо «очумел» было употреблено гораздо более грубое слово.)

Подняв голову, Неделин увидел толстую женщину лет пятидесяти с вытаращенными глазами.

Это я так, — сказал Неделин, поднимаясь.

Чудак! — сказала женщина (употребив более грубое слово). — Я за него дела делаю, а он с ума сходит.

Она по-хозяйски прошла на кухню, тяжело села, закурила и потребовала:

Выпить дай.

Неделин сунулся в холодильник, в шкафчики.

Не проспался, что ли?

Женщина пошла в комнату, открыла там что-то (бар?) и пришла с бутылкой, на бутылке — яркая наклейка, что-то иностранное.

Выпьешь?

Выпью, — вдруг захотелось Неделину.

Радуйся, — сказала женщина разливая. — Продала.

Молодец, — сказал Неделин.

Как думаешь, за сколько?

Не знаю.

Вот сука, а? — обиделась женщина (употребив гораздо более грубое слово). — Так ведь не интересно. Угадай, говорю, ну!

Ну, пятьсот.

Чего?

Рублей.

Это даже не смешно, скот ты такой, — сказала женщина. — На!

Она стала выкладывать из сумочки пачки денег в банковской упаковке. Опять деньги. Ах, шустрец этот Витя!

Восемь, ты понял? За такое дерьмо — восемь! Семь тебе, одна мне за услуги. Или ты против? За такой риск это даже мало.

Согласен, — сказал Неделин.

А поцеловать тётю Лену?

Что ж, Неделин поцеловал её, а она вдруг мощно к нему рванулась: потащила с собой, вернее собой в комнату, где началось: шёпот, щекотание, вздохи, отвращение… Неделин вырвался. Женщина вышла из комнаты через несколько минут, уже одетая, с сырым лицом.

Значит, без меня решил обойтись? — спросила она.

Да нет, почему…— начал Неделин и вдруг удивился: с какой это стати он должен оправдываться за другого? С какой стати он должен с ней церемониться? — Проваливай, — сказал он.

Мерзавец! Пошляк!.. Обманщик!.. Неблагодарник!.. — Женщина употребила именно эти слова, а не какие-то другие.

Глава 8

И опять один в чужой квартире. Сидит на кухне, отхлёбывает иностранного напитка и вертит в руках билет на самолёт. Билет в Сочи. «В городе Сочи тёмные ночи, тёмные, тёмные, темные…»-всплыла в памяти песенка (хотя всплыть никак не могла, потому что ещё не была сочинена). Витя, значит, должен лететь в Сочи. По делу — или просто промотать деньги? А Лена? Может, с Леной? Нет, он знал, сволочь, чем кончится визит к Кубику, и решил смотаться в Сочи, чтобы пока тут всё улеглось. Он её просто подставил Кубику, ведь наверняка эти самые вот семь тысяч он мог получить от тёти Лены и раньше — и заплатить Кубику долг сполна, в срок. Витя — подлец, это однозначно. Что меня, впрочем, не касается. А вот в Сочи я ни разу не был. Подлец и мошенник Витя, живущий на нетрудовые доходы, бывал там наверняка не раз, а я, честный советский работник и семьянин, там никогда не был.

Послышались звуки: кто-то открывал дверь. Неделин почувствовал себя застигнутым врасплох вором. Вскочил — куда? — в туалет, заперся, сел, притаился. Для правдоподобия даже штаны снял, хотя дверь заперта и нужды в этом не было.

Ты где? — спросил женский голос. Вроде бы жена Вити.

Я тут.

Помочь собраться?

А? Нет… (знает, что он летит.)

Можешь не выходить. Я так, на минутку. В голосе была давнишняя обыденная горечь. Неделин вышел, посмотрел на женщину. И чего только не хватало Запальцеву: женщина тихой домашней красоты и, очевидно, мягкого характера. Вот взять сейчас и сказать ей всё.

Думаешь, я в командировку лечу? — спросил Неделин.

Надо тебе, ты и летишь.

Я еду туда отдыхать. А полчаса назад я тебе чуть не изменил. С женщиной, которая мне семь тысяч принесла. Она — старуха.

Прекрати… Что за удовольствие так врать? Так идиотски. Я ничего не слышала. Я знать ничего не желаю о твоих делах.

Ваш муж вор и жулик, — сказал Неделин.

Скорее всего, — согласилась женщина. — Когда самолёт у нашего мужа?

Как вы можете с ним жить в таком случае?

А разве я с ним живу?

А разве нет?

А разве да?

Слушайте внимательно. Произошёл один обман. Я не виноват. Неизвестно, кто виноват.

Я уже сказала: знать ничего не хочу о твоих делах.

— Чьих — моих? Вы даже не понимаете, с: кем говорите! Вы думаете, что говорите со своим мужем Виктором, как его? Запальцевым. А я — Неделин Сергей Алексеевич. Понимаете? Я сейчас всё объясню.

На меня уже не действует твой юмор, Витя.

Ладно, — сказал Неделин, жалея женщину. — Не беспокойся. Я скоро вернусь. — И поцеловал её в щёку, как поцеловал бы свою жену при расставании, правда, ему никогда не приходилось уезжать одному, то есть не было случая целовать при расставании, но. представляя иногда, что он куда-то едет (куда-то очень далеко по важному делу), он всегда видел, что стоит у двери с чемоданом и целует жену. В щёку.

Женщина отпрянула, схватилась за щёку, будто он её ударил.

Гад, — сказала она. — Так ты ещё никогда не шутил. Ну, достал, достал, больно сделал, будь доволен, скотина!

И ушла — так и держась рукой за щёку.

Глава 9

Он прибыл в Сочи молодым, упругим, хорошо одетым, готовым ко всему, он заранее подумал о том, что скажет тем. кто его рано или поздно поймает: я ничего не помню, я переселился — и с тех пор ничего не помню. Я не понимаю, где нахожусь, что делаю, зачем делаю, ничего не понимаю.

Шальная странная мысль вдруг пришла ему в голову, когда он стоял на площади перед аэровокзалом и высматривал такси до Сочи. Ему захотелось вдруг посреди площади, среди машин и людей взять и помочиться на глазах у всех. А почему нет? Ну, пусть его заберёт милиция. Он заплатит штраф, вот и всё. Почему нет? Сделай, сделай, очень ведь хочется, уговаривал себя Неделин, и чудилось, что кто-то отвечает: «Неудобно…» Неудобно штаны черед голову надевать! — вспомнил Неделин детскую присказку. И ещё одну: неудобно на потолке спать — одеяло падает. Ну?!

И, нетвёрдо переставляя ноги, вышел на середину площади. Там, не глядя на то, что делает, он исполнил свой замысел — и по мере исполнения плечи расправлялись, насколько это было возможно в таком положении, глаза наблюдали почти спокойно. Он ждал скандала. Но ничего не было. Да, многие увидели его действие, но если были близко, отводили глаза, а если далеко, глазели — сами невидимые в людях — молча. Видимо, было что-то в лице и позе Неделина, разительно убеждающее в необходимости совершаемого поступка, поэтому никто и не усомнился. Лишь ребёнок-девочка лет пяти запищала: «Мама, смотри, дядя писает!»— а мама ответила: «Значит, он хочет. А ты не хочешь?»

Не получилось ни фурора, ни скандала. Зато возле лужи, аккуратно её обогнув, остановилась машина и весёлый водитель спросил: «Куда едем?»

На..! — грубо ответил Неделин.

Значит, по пути! —• откликнулся водитель скаля зубы и, не спрашивая больше ни о чём, взял чемодан Неделина, поставил в багажник, а самому Неделину пригласительно распахнул дверь:

Прошу!

Итак, аналитично подумал Неделин, мне предлагают уже роль гуляки-отпускника, какого-нибудь шахтёра —заполярника, который горбился целый год ради отпуска на юге, человека с девизом «один раз живём — и то летом». Это — подойдёт.

Что новенького в Сочах? — спросил он таксиста.

А всё то же! Смотря по запросам. Море, солнце, вино, бабы. Куда едем?

В гостиницу.

Значит, не по путёвке? В какую гостиницу?

А в любую. Меня везде поселят. Таксист глянул уважительно, но недоверчиво:

И туда, где иностранцы?

Обойдусь без иностранцев, — сбавил Неделин.

Может, в частный сектор? — предложил таксист. — Хоть к моей тётке.

В гостиницу, — приказал Неделин. Ему хотелось комфорта и уюта. Всё ведь просто, он об этом в газете читал. Даёшь взятку администраторше, то есть, к при меру, четвертную в паспорте,-и никаких проблем.

Глава 10

Проблемы, однако, начались сразу же, в вестибюле гостиницы, которую таксист рекомендовал как «люксовая». Во-первых, за барьером с табличкой «Администратор» оказалась не администраторша (заранее почему-то представлялась полнолицая блондинка взыскующих лет), а именно администратор, симпатичный молодой человек, странно, до приторности благопристойный, похожий на комсомольского работника, профессиональное лицемерие которого перешло в новое качество и стало неискоренимым убеждением в истинности социализма. Как к такому подступиться? Но раз вошёл с чемоданами, то не торчать же у двери, нужно подойти, спросить. Неделин подошёл, спросил, администратор вежливо и корректно — и даже, кажется, без скрытого презрения! — ответил, что мест, к сожалению, конечно, нет и как таковых не бывает, только по брони, по предварительным заказам, заявкам и т. п. И даже, заботясь о Неделине, администратор посоветовал ему не ходить по гостиницам, толку не будет, лучше сразу подыскать комнату или койку.

Но мимо прошёл человек в спортивном ярком костюме, прошёл по-хозяйски, кивнул администратору, вызвал лифт и уехал куда-то в прохладу гостиницы, и Неделину захотелось так же, среди вещей Вити, взятых в дорогу, есть, кстати, и спортивный костюм ничуть не хуже, чем у этого бездельника.

А если постараться? — доверительно спросил он.

Старайтесь, — не был против администратор. Неделин досадовал на себя: ведь только что совершил поступок, после которого, кажется, и чёрт не брат, облил площадь на глазах у всех из природного неприличия, — но вот опять стоит и мнётся. Да скажи ты ему прямо, что он, съест тебя, что ли? Не возьмёт — и ладно, пойдёшь в другую гостиницу, где будет администраторша-блондинка взыскующего возраста.

Я тебе денег дам, парень, — сказал Неделин. — Мне очень нужно.

Зачем вы? — сделался строгим администратор. — Зачем вы глупости говорите?

Какие же глупости? Сколько, ты скажи? Сто? Двести?

До свидания, — сказал администратор.

Тысячу! — И Неделин бросил перед администратором две пачки с красными цифрами «500». Тот посмотрел на деньги с неестественным равнодушием.

Уберите.

Он мне не верит, понял Неделин. Он меня считает… Бог весть кем, вряд ли даже проверяющим, проверяющие не действуют так в лоб, он просто понял, что я НЕ ТОТ, это по его глазам видно: я для него не тот, не из его системы понятий, я странный, а он, очевидно, странных людей боится, да и кто их любит?

А может, действительно, нет мест? Может, этот человек в самом деле не берёт взяток? Да нет же, невероятно это! — вон в газетах пишут: сплошные безобразия на почве нехватки гостиничных мест даже в провинции, что уже говорить о столицах и курортных городах.

Слушай, парень, — сказал Неделин. — Ты не по думай. Мне эта гостиница нравится, вот и всё. Я из Воркуты, шахтёр, деньги есть, хочу отдохнуть нормаль но, понимаешь?

Всё понимаю, ничего не могу сделать.

Дерьмо ты в таком случае.

Вероятно, — спокойно сказал администратор.

Дерьмо! — Голос Неделина граждански зазвенел. — Честного из себя строишь, а гам… Скажешь, не берёшь, да? Не берёшь?

Беру, — сказал администратор и посмотрел в зеркало на свою гладко причёсанную голову.

Ну и возьми, не кобенься!

У тебя не возьму. Не нравишься ты мне.

Врёшь! Две тысячи! Три! А?

Неделин в азарте досчитал до пяти, администратор всё разглядывал свою голову и равномерно отвечал: «Нет. Нет. Нет», — и вдруг, утратив весь свой лоск, рявкнул простецки:

Отвали, мужик, в зубы дам!

И зря он это произнёс, потому что Неделина его фраза словно подбросила, и администратор сам незамедлительно получил в зубы, да так крепко, что отлетел к ящику с застеклённой дверкой, где висели ключи, ударился головой о стекло, стекло посыпалось на пол, администратор осел.

Неделин перегнулся через барьер, увидел полулежащего администратора, по щеке его полз ручеёк крови. Неделин перепрыгнул через барьер, стал поднимать его говоря; «Извини, парень. Чёрт, неприятность… Не больно?»

Рана оказалась небольшой, в сущности — царапина, администратор провёл пару раз ваткой, смоченной в одеколоне, и остался только тоненький красный след, на одежду кровь не попала, так что материального ущерба не было, кроме разбитого стекла. Администратор молча смёл осколки и вывалил в ведро. Выглянула из какой-то двери тётка в цветастом платье (между прочим-блондинка взыскующего возраста), администратор махнул ей рукой, она скрылась. После этого он ещё раз внимательно оглядел себя в зеркало.

Извини, — сказал Неделин и взял чемоданы. — Извини, у меня, брат, нервы не в порядке.

Бывает, — сказал парень.

Неделин уже открыл ногой дверь — администратор его окликнул.

Чего? — издали спросил Неделин. Администратор поманил его пальцем. Он вернулся.

Есть одно бронированное место. С утра должны занять, не заняли. Но учти, если человек появится, освободишь.

Судя по его искреннему лицу, это была явная ложь, никакой человек не должен появиться.

Ты не сердишься? — спросил Неделин.

Будем вселяться?

Конечно. Ты скажи прямо — сколько?

Нисколько.

Ну за стекло хотя бы?

Стекло? Рублей десять, не больше. Уплатишь потом, под расписку.

Ты серьёзно?

Абсолютно.

Смутно, плохо было на душе у Неделина, когда он ехал с ключом от номера на двенадцатый этаж, думая о загадочности администратора. За что он его ударил? — и так быстро, не успев даже пожелать этого, рука сама поднялась и ударила; тут Витино наследство сказывается, не иначе.

Глава 11

Для него настали дни свободы и одиночества, он был волен делать всё, что заблагорассудится, и первое время ничего не делал: лениво валялся на пляже, лениво читал газеты и журналы, купленные в киоске, и размышлял, что бы такое учудить. Хотелось — необычного. Например, отбить телеграмму Лене на адрес ресторана «Россия» с приглашением в Сочи. Но — не поедет. Да и влюблённость помешает, ведь он в неё, если признаться, всё ещё немного влюблён, а хочется чего-то без влюблённости, лёгкого, пусть даже и развратного, но без утомительности, которая всегда сочетается с настоящим развратом. Чего-то похожего на эту вот обложку журнала, где — красавица в купальнике у берега моря. Есть море, есть красавицы, есть деньги, нужно выбирать.

Смотри, Вася, какая баба!

Баба классная!

Такой разговор услышал Неделин на пляже и обратил внимание на объект обсуждения. Сказанное было правдой. Но было сказано и ещё:

Это, Вася, не про нас.

Почему?

Я её сто раз видел, это проститутка валютная. Только с иностранцами.

Уж прям! Дай ей пару сотен — и с тобой пойдёт.

Дай попробуй.

Заразы боюсь. И у меня Люська есть, мне хватает.

Твоей Люськи троим хватит.

Гы. — (Счёл за комплимент.)

Неделин встал и пошёл к ней, медленно переступая длинными волосатыми ногами, он, кстати, понемногу стал привыкать уже к чужому телу, особенно после того, как порезал на пляже ногу, смазывал .её йодом, искал для ног в магазинах резиновые тапочки. Но на полпути свернул, кругом, кругом вернулся к своему месту, оделся и, расстроенный, ушёл с пляжа.

Он отправился выпить. У кафе, где всегда было приличное сухое вино, стоял понурый гражданин лет сорока. Неделин не раз уже встречал его здесь, всегда пьяного, полупьяного или с похмелья, всегда в дешёвых джинсах, ширинка которых застёгивалась на одну пуговицу, всегда в одной и той же серо-зелёной рубашке в клеточку. Не раз уже он подходил к Неделину, дрожа и говоря откровенно: «Мужик, дай сколько-нибудь. Умираю. Хоть двадцать копеек», И Неделин давал — сколько рука из кармана захватит мелочи. Подошёл он и теперь.

Ты вчера у меня просил, — напомнил Неделин. Пьяница посмотрел на него с обидой, грустно сказал:

А сегодня я что, уже не человек?

Пойдём в кафе, — пригласил его Неделин.

Зачем?

Посидим, выпьем.

Кончай шутить.

Кроме шуток.

А зачем тут сидеть? — оживился пьяница. — Тут дорого, зачем это? Хочешь нормально выпить, так?

Т як

Тогда пошли, всё тебе будет.

И он повёл Неделина и через минуту привёл в какой-то двор, они поднялись на второй этаж двухэтажного дома, прошли сквозь квартиру, которая казалась брошенной, нежилой, на просторный балкон с чугунными старого литья перилами, балкон устилали грязные подушки, два или три засаленных одеяла, засорённые крошками, бумажками; стаканы и бутылки из-под вина тут же лежали. Убрав стаканы и бутылки, пьяница поднял одеяло, встряхнул и положил обратной стороной. Стало относительно чисто и даже своеобразно уютно.

Давай башли и жди, — сказал пьяница.

Через полчаса они пили, полулёжа, глядя в листву дерева, нависшего над балконом, и — сквозь листья — в синеву неба. Неделин рассказывал о себе. Он рассказал всё: кем был, кем работал, как жил, как влюбился в ресторанную певичку, как превратился в её хахаля непонятным образом, как попал сюда, как тут тоже влюбился в валютную проститутку и не смеет к лей подойти. Пьяница попросил описать её, и оказалось, что это его двоюродная сестра и он хоть завтра устроит им встречу, можно здесь, можно в номере л Неделина, договорились, завтра же! — и тоже рассказал о тебе.

Я был капитаном КГБ и МВД, — сказал он. — Я убивал, но меня тоже убивали. У меня не было личной жизни. Я сижу в театре. Опера. Вдруг открывается дверь. И на весь театр. Там Борис Годунов поёт. Но на весь театр: майор Куролапов (это моя фамилия), майор Куролапов, на выход! А я с любимой тоже девушкой. Говорю ей прости и еду. Срочно. Еду. Дом. Подвал. В подвале вооружённый преступник. Вооружён ножом и пистолетом Макаров. Знаешь? Нет? Двадцать шесть патронов непрерывного боя. У меня тоже пистолет Макаров. И фонарь. Это главное. У меня фонарь, а у него нет. Я иду. Он стреляет по слуху. Пули бьют возле головы. Я ориентируюсь и посылаю ему в глаза луч света. Он слепнет. Стреляет наугад. А я прицельно. Как в тире. В середину лобной кости. Сразу. С одного выстрела. Выхожу. Усталый. Смотрю, у входа лежит Сеня. Лейтенантик. Корешок. Шальная пуля. Я так плакал. Я железный человек, но я плакал. Он мне был как сын. Я его хотел женить на своей дочери. У меня была дочь-медалистка, золотая медаль за школу. Плавала в море… И не вернулась. Никто не знает. Я второй раз в жизни плакал. Больше никогда. Сейчас плачу — это не то. Это не слезы. Это пот души. Слёзы — пот души, ты это знаешь? Плакать полезно и нужно. Мне врачи посоветовали: плачь. Я плачу. Могу плакать полчаса — на бутылку. Спорим? Я на коньяк один раз плакал полтора часа без перерыва. Ручьём лилось. Могу и сейчас, если на коньяк. Полтора часа.

А почему ушёл со службы? Выпивать стал?

Ни в коем случае. Ты думаешь, ты один такой? Я тоже превратился.

Брось.

Не веришь? Все не верят! А я тоже. Догонял алкаша. По линии КГБ. Обратно сидел с девушкой в кино. «Фантомас». Открывается дверь, билетёрша орёт, её убирают. Кричат: старший лейтенант Куролапов, на выход! Я бегом. Пистолет Макаров всегда при мне. Тридцать два патрона, автоматическая стрельба. Приказ: алкаш ограбил овощную палатку, унёс ящик марочного вина, выпил и в пьяном виде совершил налет на продавщицу газировки, отнял деньги. Вооружён гранатой. Итак, я в погоне. Я догоняю. Он поворачивает на бегу своё звериное лицо, заросшее безобразной щетиной. Я бегу ровно, как на дистанции, бегу с достоинством, одет по форме, в белой рубашке с галстуком. Смотрю, это не я бегу, а на меня бежит ментяра, а я держу гранату. Ты понял? То есть как у тебя. А все не верят. Ты-то веришь?