- Ты чё, пьяный, ..., или дурак, ...? - закричала дама, каждое слово перемежая матом. - Чё встал, вали давай, ..., пока не переехала!
      - Попробуйте! - предложил я.
      Постоял еще немного. Дама не стала пробовать.
      Я гордо пошел на ту сторону, и тут меня сшибло машиной, выскочившей из-за "джипа".
      23
      Я попал в больницу с сотрясением мозга. На самом деле сотрясение было легкое, но оно спровоцировало непорядки в голове, которые и до этого мне досаждали. Я решил, раз уж попал, обследоваться и подлечиться.
      Ирина навещала меня. Сопереживала, была заботлива. То есть хорошо вошла в свою роль и честно работала на свою будущую программу. Похвальная целеустремленность. Я представлял, как неуютно ей здесь, любящей все здоровое и красивое. Стены, выкрашенные фисташковой краской, дешевые шторки (тоже фисташковые, в тон, значит: верх больничного дизайна), тумбочки желто-древесного цвета, дверки которых вечно сами собой распахиваются и заткнуты поэтому бумажками, кровати с такими же, как тумбочки, спинками поддельного древесного цвета, хотя, как ни странно, они были именно деревянными; ножки же, естественно, металлические, круглые (воспоминание о протезе безымянного и ничейного старика, вечно торчавшего у магазина на улице моего детства: такой же блестящей и круглой была оконечность протеза, такая же резиновая нашлепка была внизу...). И обязательный зеленый линолеум на полу с уже натоптанными светлыми тропинками меж кроватей и возле холодильника... И запахи, густые больничные запахи...
      Я проживал сочиненный кем-то сюжет, в соответствии с которым уже попадал под машину. Ирина настойчиво предполагала, что наезд организован. Я не соглашался. Слишком невероятно: на оживленной улице подгадать точно к тому моменту, когда мне вздумалось перейти улицу.
      Был занятный эпизод: позвонил Валера, узнал, что у меня Ирина, спросил, долго ли будет, очень просил задержать под любым предлогом на полчаса. Я пересказал этот разговор Ирине и посоветовал ей подождать: надо же когда-то все кончить. Но Валера явился не один, а с девушкой, высокой, стройной и красивой; она льнула к нему, не сводила с него глаз и, казалось, всему миру стремилась продемонстрировать, как она его любит. Валера, бросив Ирине короткое "Привет!", углубился в разговор со мной, выспрашивая с сыновней озабоченностью, как я себя чувствую и не надо ли чего.
      - Кстати, - сказал он, - мы с Наташей пожениться собираемся.
      - Да! - тут же подтвердила девушка. - У вас такой сын! Я его обожаю!
      - Будешь на свадьбе? - спросил Валера Ирину.
      - Если пригласишь.
      - Приглашу. Я, кстати, с тобой посоветоваться хотел.
      - О чем? У меня опыта нет.
      - Да нет, другие дела. Я позвоню на днях?
      - Позвони.
      И Валера, пообщавшись со мной еще несколько минут, удалился; Наташа шла с ним, держа его под руку.
      Провожая их, идущих по коридору, взглядом, Ирина заметила:
      - Походка топ-модели. Ноги ставит одну перед другой, а плечи не шевелятся. VIP-эскорт это называется. Заказывают девушек, когда где-то с кем-то надо появиться. Или для таких вот случаев.
      - Ты думаешь?
      - Уверена.
      24
      В больнице я не бездельничал, переработал одну из своих книг. И, как только выписался, отнес ее на суд... Вот она, зараза стиля Шебуева и Ко: "отнес на суд", видите ли! Ни слова в простоте!
      Подготовив первую книгу, я отнес ее Чубикову. Тот удивился.
      - Я же говорил: не обязательно вам тратить время! Есть квалифицированные люди! Вот, - хлопнул он по папке. - Уже два текста готово!
      - Минуточку, - сказал я. - Я сам издатель, знаю дело! У нас ни договора нет, ничего!
      - Да не беспокойтесь, составим!
      - В таком случае заранее предупреждаю, что я буду свои тексты адаптировать сам! Никто, извините, лучше меня этого не сделает!
      - Да? Ну, посмотрим.
      Я вложил в его снисходительно протянутую руку дискету, тьфу! Я дал ему дискету, он вставил ее в компьютер, открыл текст. И шустро стал постукивать пальцем по колесику мышки, гоня строки с невероятной скоростью.
      - Неужели успеваете прочесть?
      - Конечно!
      В считаные минуты (без преувеличения!) он просмотрел все.
      - Что ж, неплохо!
      - И на том спасибо.
      - Но проблема есть.
      - И в чем она?
      - Как вам сказать... Я понимаю, вы мастер адаптации. Но вы еще и автор, вот беда! А авторы, как правило, не самые лучшие адаптаторы. Они слишком дорожат своим текстом, они не видят его недостатков, но не видят и достоинств. Поэтому часто недостатки оставляют, а достоинства, наоборот, убирают. И не находят возможностей что-то добавить. Ну, и так далее.
      - Вы хотите сказать, что ваши адаптаторы улучшили мой текст?
      - Нет! Ваш текст остался вашим! Но их адаптационные версии, увы, лучше ваших! Понимаете разницу?
      - Что ж. В таком случае никакого Асимова не будет.
      Чубиков оторвался от монитора, с которого он не сводил глаз все то время, пока говорил со мной, и на лице его отобразилась усталость, вызванная необходимостью в который уже раз объяснять автору, что он был, есть и останется никем, а издательство было, есть и останется всем, посмотрел на меня с удивлением.
      - Голубчик, - произнес он, соболезнуя мне, - то, что я вам сейчас скажу, Хазаров вам не скажет - в силу врожденной деликатности, а я скажу - в силу врожденной прямоты. Асимов уже есть. Как и другие, кто планируется в проекте "Метро-ном". Мы, в сущности, можем обойтись без вас.
      - Авторские права...
      - Авторские права не у вас, и вы сами это знаете. Вы настолько не дорожили своей продукцией, что в договорах с издательствами отдали им тексты с потрохами. Разве что Темнова принадлежит вам наполовину, но мы сумеем, поверьте, вычленить именно ту половину, которая не ваша. И даже если бы права были у вас, тексты мы так адаптируем, что вы никогда не докажете авторство. Изменим фамилии персонажей, подправим сюжет и так далее. Будто не знаете, как это делается.
      - Не знаю! Мы этим никогда не занимались!
      - Конечно, вам-то зачем, вы таких авторов собираетесь печатать! Мы и мечтать не можем! - вздохнул он с искренней завистью.
      - Я уже там не работаю.
      - Это ясно, зачем вам? Мне кажется, вы не поняли, Александр Николаевич. Если я сказал, что мы можем без вас обойтись, это не значит, что хотим обойтись. Тем более что Хазарову вас порекомендовали, вы же знаете. Знаете ведь? Или нет? Мне просто интересно.
      - Знаю...
      - Вот. Но мое уважение к вам от этого не зависит! - искренне солгал Чубиков (потому что, хоть и неправду говорил, но в этот момент сам себе верил). - Просто я предлагаю разделение функций: мы выполняем черновую работу, а вы пожинаете плоды и почиваете на лаврах. То есть, грубо говоря, получаете деньги.
      - Я привык получать деньги за работу! Кстати, нельзя ли договор посмотреть?
      - Вы же знаете, у нас типовой.
      - Не думаю. Проект особенный, значит, и договор особенный. Уверен, что он у вас уже есть.
      - Вообще-то редакторы что-то такое составляли. Сейчас.
      Чубиков вышел и вернулся очень скоро, словно боялся, что я в его отсутствие украду что-нибудь. И положил передо мной несколько листов. Они были еще теплыми от принтера: только что отпечатали. В договоре значилось, что Анисимов А.Н. передает издательству все права на книги, которые будут публиковаться под псевдонимом "З. Асимов", имея такой-то процент с отпускной издательской цены. Все. Какие именно книги, кто будет писать и т.п. - эти мелочи не оговаривались.
      25
      Если бы речь шла о моих собственных книгах (которых у меня нет), я, возможно, не стал бы так волноваться: я порождение социализма, во мне слишком слабое чувство собственной собственности. Я обиделся не за себя, а за своих авторов, которые для меня давно уже живые люди, пусть не во всем симпатичные и интересные мне, но живые, почти родственники. И вот их хотят обойти, обидеть, обвести вокруг пальца!
      Естественно, я не подписал договор. И рассказал об этой ситуации Ирине, увидевшись с ней тем же вечером в "...", на светском торжестве, посвященном дню рождения композитора и продюсера К.
      Я впервые был в этом заведении и среди этой публики, глубоко мне чуждой. Ирина просила появиться чуть раньше, и я понял, почему: съезд гостей на такие мероприятия - чуть ли не самое интересное. (Адаптировано: картинки, кто как съезжается. См. светскую хронику.)
      Звезды показывают свои невообразимые одеяния, визжат от восторга, увидев старых друзей, а те, в свой черед, умирают от счастья, идя навстречу им с распростертыми объятиями. Поцелуи, смех, общее возбуждение на грани чуть ли не истерики. (адаптировано: размышления о собравшихся, как о буйно помешанных.)
      Впрочем, Ирина объяснила мне потом, что на самом деле почти все они абсолютно нормальные люди, склонные даже к здоровому образу жизни; они, как правило, очень практичны и рассудительны; в этом мире лучше быть крепким и незамысловатым, как дубовый пень: больше шансов добиться успеха, лишние мозги не только не приветствуются, но могут быть приняты другими как обида и оскорбление. Надо просто понимать, что это их работа. Они наряжаются, визжат и целуются, позируют перед камерами - это все их работа, они торгуют собой не в каком-то метафорическом смысле, а в самом прямом. Главный их продукт не песни, не клипы, не концертные программы, шоу и т.д., и т.п., а - они сами. Чем больше интереса к персоне, чем больше вокруг шума, тем успешней сбыт и вторичного продукта, то есть песен, видео, шоу и т.п. Именно поэтому, к примеру, певец такой-то является на каблуках, в дамском платье с декольте, поэтому он закатывает глаза и капризно надувает губы; но когда однажды, рассказывала Ирина, он подлетел к Беклеяеву, намереваясь ударить его по плечу веером и сказать: ах, какой противный, где ты пропадал, несносный мужчина, сейчас ударю больно! - Беклеяев так посмотрел на него, сказав негромко: "Уйди, урод!", что певец сейчас же опустил свои шаловливые ручки чуть ли не по швам и извинился четко и внятно, как провинившийся клерк перед строгим начальником.
      Особая тема: кто с кем явился. (Примеры.)
      Размещение за столами - еще одна тема. (Примеры.)
      Следующий этап: поздравления. Тосты, выступления и подарки. Без задушевных и искренних слов не обходится: они же тоже люди. Но на 99% это все-таки шоу. Стоимость и оригинальность подарка, очередность и длительность выступлений - все имеет значение. (Примеры.)
      ..........................
      Но есть имя, которым они и торгуют, не имея ничего другого.
      Обязательно, для демонстрации широты интересов виновников торжества, присутствуют и как бы не попсовые, а как бы серьезные, но вполне светские художники, музыканты, актеры, писатели и прочая, как говорили в советское время, творческая интеллигенция; эти творцы раньше своих гордых, но нерасторопных коллег смикитили, что товаром своим надо делать не картины, скульптуры, музыку, книги, не свои оригинальные телодвижения, если ты танцор или артистка балета, а - самих себя в комплексе. Обязательно тут бывают также спортсмены из тех, что покрасивее, помоложе и познаменитее, и политики из тех, что поскандальнее.
      На Ирину в тот вечер обращали особое внимание. Во-первых, не забытый еще скандал в прессе. Во-вторых, она, оказывается (я этого почему-то не знал), недавно попала в список, озаглавленный: "100 самых красивых женщин Москвы", опубликованный в каком-то очень модном журнале и распространившийся оттуда по другим изданиям и Интернету.
      Конечно, глазели и на меня. Ирина улыбалась за двоих, Ирина отвергала просьбы об интервью (канал еще не дал на это разрешения), Ирина держала меня под руку и говорила мне негромко, с улыбкой:
      - Надеюсь, вы поняли, что одеты нелепей всех?
      - Нормальный костюм, в чем дело?
      - На какой распродаже вы купили свой нормальный костюм? А туфли свои вы давно видели? И носки полосатые, вы с ума сошли!
      - Даже это заметила?
      - А как не заметить? Я же просила нормально одеться, я Ане сказала...
      - Какая еще Аня?
      - Она будет вашим пиар-менеджером. И имиджмейкером заодно. Вообще-то это совершенно разные профессии, но канал у нас бедноватый пока, на двух специалистов расщедриться не может.
      - А меня спросили? Вспомнил, звонила какая-то. Я сказал, чтобы не волновалась, я сам себе пиар-менеджер и имиджмейкер.
      - Это ее работа! Нет, и ваша теперь тоже. Вы работаете за свои книги, я за свою передачу. Думайте об этом - и все встанет на свои места.
      Тут я и рассказал Ирине о том, как меня пытаются облапошить в издательстве.
      Она встревожилась. Не откладывая, нашла в зале адвоката Черемницына (тоже из светских, всей стране известных), подвела меня к нему.
      - Здравствуйте, Лев Ираклиевич! У нас тут небольшая проблема! - бодро начала она, вся светясь улыбкой.
      - Я, Иришенька, бесплатных консультаций не даю, - доброжелательно сказал Черемницын. - И очень много дел, очень. Позвони в офис, - дал он ей визитку, - и тебе тут же выделят одного из моих лучших помощников. Я предупрежу.
      - Спасибо.
      Когда мы отошли, я спросил:
      - Ты и с ним знакома?
      - Сегодня первый раз говорили.
      - Занятно! Ты его - запросто, он тебя - Иришенька...
      - Тут так принято. Я знаю, кто он и как зовут, он сто раз видел меня и тоже, естественно, знает, как меня зовут. Поэтому считается: знакомы.
      - И на "ты". Пора бы и тебе со мной окончательно перейти, а то все сбиваешься.
      - Да ладно, не проблема, на "ты" так на "ты".
      Еще не было знака садиться за столы, но для особо жаждущих и голодных организовали в углу зала фуршет. Принесли и поставили поднос с жюльенами, я, выпив рюмку водки, взял один жюльен, зацепил ложкой, он оказался огненно-горячим, я обжегся, сплюнул в чашку и поставил. Тут подошел режиссер Ь. Поцеловал руку Ирине, взял мой жюльен, у которого был вид неначатого, и принялся с аппетитом кушать.
      - Мне тут посоветовали, - благосклонно задрал и скособочил он голову, будучи малого роста, - почитать один из ваших романов на предмет экранизации. Где бы взять?
      - Еще не написаны, - ответил я.
      - Да? А мне сказали...
      - Саша шутит! - улыбнулась Ирина. - Все написано. Просто некоторые вещи под псевдонимами. Он гениальный, но страшно скромный.
      И Ирина прижалась ко мне.
      - Завидую, - сказал режиссер, и было непонятно, чему он завидует: моей ли гениальной скромности или тому, что меня обнимает и любит красавица Виленская.
      - Ты сама-то читала? - спросил я потом Ирину.
      - Есть у меня время всякую ерунду читать!
      И еще был один смешной разговор: к Ирине подлетела с поцелуями и визгом тетенька лет пятидесяти со странно прищуренными глазами: казалось, она никак не может, подобно Вию, поднять ресницы.
      - Вот, - сказала ей Ирина, - Асимов. Писатель.
      - Конечно! Тот самый! - закричала тетенька. - Я читала!
      - Газеты? - уточнил я.
      - Какие газеты? Я книги ваши читала! Это фантастика! Маркес отдыхает, я вам серьезно говорю. У меня безукоризненный вкус, это все знают! Я всем говорю: Асимов - это абсолютно новое слово! Абсолютно!
      - А что вам больше понравилось? - спросил я, и Ирина тут же предостерегающе сжала ладонь, которой держала мою руку.
      - Все! - воскликнула тетенька. - Все! Вы чудо!
      И исчезла.
      - Кто такая? - спросил я.
      - Дура, - кратко ответила Ирина. - Но даже дур не надо дразнить. Вернее, их-то в первую очередь не надо дразнить. Ее муж купил для их дочки телекомпанию. Целую телекомпанию, представляешь?
      - Ты хотела бы тоже иметь телекомпанию?
      - Не отказалась бы.
      - А что у нее с глазами, я не понял?
      - Неудачно пластическую операцию сделали, хоть и в Англии. Глаза еле открываются. А тебе, между прочим, волосы надо привести в порядок. К счастью, ты не лысый, но седина у тебя, извини, не благородная. Может, покрасишься?
      - Ради тебя - что угодно.
      - Перестань. Хватит отлынивать, пусть Аня тобой займется.
      - Улыбнись мне, радость моя, на нас смотрят!
      Несмотря на ее явно недоброжелательный тон, настроение у меня было превосходное. Я наслаждался возможностью быть рядом с ней, прикосновениями ее руки, я вдруг почувствовал, что окружающие монстры симпатичны мне, я им прощал все, ибо они явно ценили Ирину, явно любовались ею, явно завидовали мне. Был момент, когда я вдруг поверил, что мы все тут действительно избранные: талантливые, знаменитые, богатые, легкие, веселые, искрометные, красивые... Я усугубил свое блаженное состояние изрядным количеством крепких напитков, в изобилии стоявших на столе. И, улучив момент, довольно-таки нагло обнял Ирину за плечи и поцеловал в шею.
      - Что вы делаете? - прошипела она, продолжая улыбаться.
      - Мы на "ты"!
      - Прекрати!
      - Нам надо составить контракт. Что это такое вообще? Меня уговорили изображать твоего жениха, тебя уговорили изображать мою невесту, но это все на словах. Надо заключить контракты с ними и друг с другом! Чтобы я точно знал: обнять, например, имею право, а поцеловать не имею права. А если все-таки не удержался - штраф. За поцелуй в шею столько-то, за поцелуй в щеку столько-то, ну, а...
      - Прекратите! Вы напились, что ли?
      - Отнюдь! Я пьян от счастья!
      Ирина сочла за самое благоразумное дождаться первого же момента, когда будет прилично уйти. И не преминула этим моментом воспользоваться.
      - Все, успокойся! - сказала она на улице.
      - Да успокоился уже, - сказал я с горечью. - Знаешь, не нравится мне эта чепуха. Будь здорова.
      И пошел, махнув ей на прощанье рукой. Она тут же догнала меня.
      - Ты куда?
      - На метро. Где здесь ближайшее метро?
      - Постой!
      Улыбаясь окружающим и глазеющим (милые бранятся - только тешатся!), Ирина взяла меня под руку.
      - Ты с ума сошел? Отсюда никто не уезжает на метро. Где твоя машина?
      - Опять двадцать пять: нет у меня машины! У Валеры есть машина, не путай. Помнишь Валеру? Такой симпатичный молодой человек. Кажется, у вас были какие-то отношения?
      - Господи, морока! Садись в мою машину!
      И она усадила меня в машину, которую как раз ей подали. В машине она сняла не только улыбку, показалось, она сняла лицо.
      Стала злой, раздраженной и даже, трудно поверить, некрасивой.
      У ближайшей станции метро остановилась. Огляделась, словно проверяя, нет ли слежки. И сказала:
      - Выходите. Вы правы, это страшная чепуха. Я постараюсь сделать все, чтобы мы больше никогда не увиделись.
      26
      Старания ее не увенчались успехом. Не потому, конечно, что Кичину настолько уж понравился сюжет о любви молодой знаменитой женщины к пожилому, безвестному, но якобы гениальному писателю. Причина была в Беклеяеве, который действительно затеял поход во власть или на власть, что одно и то же. Беклеяеву нужно было насолить, требовалось вывести его из равновесия.
      Ко мне явилась пиар-менеджер и имиджмейкер Аня, девочка лет двадцати пяти, высокая, с большими руками и ногами, белесыми волосами, бровями и ресницами, прозрачно голубоглазая и веснушчатая.
      - Анна Ликина, - протянула она мне свою могучую руку.
      - Ликина? - переспросил я, чувствуя мощное пожатие жестких пальцев.
      - Ну. А что?
      - Писательница есть такая.
      - Может быть. Не читала.
      - Но вы же должны заниматься всеми моими делами, в том числе и литературными, я правильно понимаю?
      - Ну. А при чем тут писательница какая-то?
      - Она - это я. То есть я - это она. Почитали бы.
      - А. Это успеется.
      - Вы однофамилица, это замечательно, я ведь был уверен, что выдумал эту фамилию, что фамилия искусственная.
      - Ничего не искусственная. Это мамина вообще-то. Так, - оглядела она меня, - чего будем с имиджем-то придумывать?
      - А так, как есть, я не гожусь?
      - Годитесь. Но все-таки можно харизмы добавить. Почему, думаете, тот же политолог П. все время в черных очках?
      - Харизмы добавляет?
      - А то. Или: актер Б. все время в черной шляпе. Можно, конечно, и без этого. Но лучше, когда фенечка какая-нибудь. Фишка. Простая, но эффектная.
      Сама Аня была одета без затей и без фишек. Джинсы до того затертые, что казались грязными, впрочем, возможно, они такими и были. Застиранная футболка с какой-то надписью, буквы наполовину стерлись и слиняли. Из босоножек высовываются большие ногти с облупившимся лаком.
      И мы поехали на ее небольшом, юрком джипе искать для меня фенечки или фишки.
      Прибыли в фирменный магазин, где Аня повела меня смотреть рубашки, брюки (точнее сказать: штаны) и блузы; такую одежду я видел однажды в костюмерной театра, куда попал давным-давно по журналистским делам, и, помнится, простодушно удивлялся: то, что из зала виделось красивым, элегантным, крепко и искусно сшитым, вблизи оказалось засаленной рванью, мешковиной без подкладки, с грубыми швами, с висящими и торчащими отовсюду нитками.
      - Сейчас будем мерить, - сказала Аня, выбрав несколько тряпок.
      - Вы уверены, что мне пойдет?
      - Это всем идет. Это - ..., - Аня назвала имя всемирно известного портного, то бишь кутюрье.
      - Вообще-то это уже носили, вам не кажется?
      - Бросьте. Идите меряйте!
      В кабинке я напялил мятые штаны цвета кофе с молоком (да еще и в каких-то пятнах, будто на них пролили кофе без молока) и такого же колера блузу с костяными пуговицами. Еще бы драную соломенную шляпу, думал я, рассматривая себя в зеркале, и - готовое пугало.
      - Как вы там? - нетерпеливо спросила Аня.
      - Сами смотрите.
      Аня отдернула занавеску и критически оглядела меня. Я ждал, что она расхохочется или хотя бы наконец улыбнется. Но она деловито сказала:
      - Я так и думала. Очень идет. Сразу лет на десять моложе, между прочим.
      - Да?
      Я осмотрел себя еще раз и склонен был с нею согласиться. Слегка нелепо, но есть какая-то в этом свобода и великолепная небрежность.
      - Вы не думайте, - сказала Аня, - это повседневная одежда. Нормальную, на выход, мы в другом месте будем смотреть.
      - Я надеюсь.
      Войдя во вкус, я решил прихватить еще несколько вещей. Аня с помощью продавщиц подносила, я примеривал.
      Две продавщицы, молоденькие девушки, о чем-то переговаривались, поглядывая на меня. Наверное, решают, кто мне эта девица, дочь или любовница, думал я. И ошибся. Приблизившись ко мне, пока Аня что-то сосредоточенно рассматривала, одна из девушек, смущаясь, сказала:
      - Извините, мы вот тут поспорили, вы Асимов или Анисимов? Извините.
      - Мы в газетах фотографию видели, - объяснила вторая. - Но у нас газет этих нет сейчас, вот мы и поспорили.
      - А на что? - поинтересовался я.
      - Да так, просто на интерес.
      - Что ж, вы обе выиграли. Я Анисимов и Асимов одновременно.
      - Ой, - сказала одна из девушек, - а вы, правда, муж Виленской?
      - Пока нет.
      - А правда, что ей на самом деле сорок два года? - спросила вторая.
      - Вранье. Двадцать семь.
      - Вот так! Я же говорила! - торжествующе воскликнула первая. - А, извините, у вас с собой книг ваших нету? Мы не в подарок просим, мы бы купили. Мы тут заходили в книжный, говорят: скоро будут.
      - Да, скоро будут. Придется потерпеть. Специально потом зайду и подарю по книжке. С автографом.
      - Спасибо! - хором воскликнули счастливые девушки.
      Подошла Аня и, недоброжелательно посмотрев на девушек, сказала:
      - Все, больше тут делать нечего, едем дальше.
      Мы потратили весь день на покупки. Но фишка или фенечка все не находились. Аня и шейный платок мне повязывала, и что-то вроде амулета с камешками навешивала, и пестрые галстуки нацепляла - все не то.
      - Ладно, - сказала она. - Это мы еще подумаем, а пока едем голову в порядок приводить.
      - Вы уверены, что надо?
      - Конечно. Ирина сказала: обязательно.
      - Ну, если Ирина сказала...
      Она привезла меня в куафюрное заведение, где над моею головой стали виться сразу две мастерицы.
      - В какой цвет? - спросили они Аню, сидящую в сторонке с журналом.
      - Меня бы тоже спросить, - подал я голос.
      Аня кивком согласилась: клиент сам решит.
      Я решил, что мне нужен прежний мой цвет - светло-русый, почти пепельный. Девушки пообещали и выкрасили меня в соломенный цвет с паскудным цыплячьим оттенком.
      - Нормально! - оценила Аня.
      - Какого черта! - не согласился я. - Я же сказал: светло-русый с пепельным оттенком. Вот такой! - ткнул я в большой картонный лист, на котором, как листья в гербарии, были прикреплены прядки волос самых разных цветов и оттенков.
      - Такого по вашему волосу трудно добиться. У вас волос неоднородный, оправдывалась одна из девушек.
      А я вспомнил, как Нина всегда не любила вот это вот: "волос" в устах парикмахерш, да и в других устах. Она жаловалась, что, когда говорят не "волосы", а "волос", она почему-то представляет себе большую и абсолютно лысую голову, из темени которой вьется толстый, жирный и черный единственный волос.
      - А вы добивайтесь! У вас цены вон какие - за что? - сердился я.
      Девушки переглянулись и стали добиваться.
      В результате я получился того цвета, который когда-то называли "шантрет". Не шатен, а именно "шантрет", нечто игривое, лихое, ловеласистое.
      - Вы нарочно? - поинтересовался я.
      - Мы предупреждали! - оправдывались девушки.
      - Красьте еще раз!
      - Нельзя, вы что! Волос же не железный, приезжайте через пару дней.
      - Волосы, а не волос! - сказал я.
      В машине Аня начала меня утешать, говорить, что все замечательно. Но не выдержала и, глянув на меня, вдруг по-девчоночьи прыснула, крутанув при этом рулем и проехав в миллиметре от обгоняемого автобуса.
      - Что?! - раздраженно спросил я.
      - Извините. Нет, все нормально, правда!
      И тут я увидел вывеску: "Парикмахерская". Не "Салон красоты", как везде, а просто и без затей - "Парикмахерская", как в мое время. Я велел Ане остановиться.
      - Вы куда? Тут с вами знаете что сделают?
      - Знаю. Подождите меня.
      Парикмахерская оказалась родной до теплой и сладкой боли. Никакой тебе записи, живая очередь, как всегда это и было, сидят несколько пенсионеров, пенсионерш и заблудший подросток с наушниками на лысой голове (что он стричь собрался, интересно?), вдоль стены узкого коридора - стулья, скрепленные по четыре, на металлических ножках, с дерматиновыми сиденьями, которые были порваны еще десять лет назад, в дырах виден ветхий желтый поролон. Из двери высовывается парихмахерша (так хочется ее назвать) и кричит в пространство: "Кто следующий?", а в зале орудуют пять или шесть блондинок в синих фартучках, одинаковыми приемами подстригая и мужчин, и женщин, поет радио, блондинки перекрикивают его, обсуждая семейные дела и прочее свое, интимное, ворочая головы клиентов, будто болванки, а уборщица шурует по ногам щеткой, сметая волосы... хорошо!
      Там я остригся наголо. Парикмахерша уточнила:
      - Совсем?
      - Совсем.
      - Что же, брить, что ли?
      Я подумал:
      - Нет, брить не надо. Но очень коротко. Чтобы не ущипнуть.
      - Это можно.
      Аня, когда я сел в машину, дико посмотрела на меня.
      Она смеялась не меньше пяти минут.
      Я подождал, а потом свойски толкнул ее в плечо:
      - Ну, ну, хватит... Поехали.
      - Нет... Нет... Извините... Нет, даже классно... Мне нравится... Но жить с такой прической нельзя! - досмеивалась Аня. И, выскочив у какого-то магазинчика, принесла мне бейсболку. Я напялил ее и посмотрел в зеркало. Вид странный, но какой-то... лихой. Мне понравилось.
      - Слушайте, - сказала Аня, задумчиво глядя на меня. - Так оно это самое и есть!
      - Что?
      - Фишка. Фенечка. Опознавательный знак. Харизматический аксессуар!
      - Бейсболка?
      - Ну! Серьезный писатель - и все время в бейсболке. Это прикол, это интересно!
      - Что интересного, не понимаю! И почему всегда в ней?
      - Ну, вы тоже какой-то! Не ваша это забота! Это пусть другие думают: в чем дело, почему П. все время в черных очках, Б. в шляпе, а вы в бейсболке! Пусть всякие смыслы ищут. Кто хочет, найдет. Вот вам и добавка харизме: тайный смысл бейсболки, понимаете? Нет харизмы без таинственности, разъяснила она мне. - Вон Г. отпустил бороду и косичкой ее заплел. Все его фанаты с ума сходят: отчего, почему? Тоже бороды в узелок завязывать начинают. Сотню значений в этой бородке козлиной отыскивают. А их нету на самом деле. Зато шум какой.
      Я усмехнулся. Я начинал иронически уважать дурацкую кепку с длинным козырьком, которая, усевшись случайно на мою голову, вдруг тут же начала что-то означать, причем помимо воли обладателя этой самой головы.
      27
      Мне надо было работать, но не хотелось. Пописывалось, вернее, кое-что для себя.
      Тут позвонил Валера и сообщил, что оказался в моем районе. Если я не против, заедет.
      И заехал.
      Ни с того, ни с сего начал рассказывать о своих делах. Сроду не рассказывал - и вдруг. Ему предложили, в частности, поработать на одну австралийскую фирму. Фирма серьезная, проект интересный. И вообще, не поехать ли в Австралию? Говорят, райские места.
      - А невеста? - спросил я.
      - Тоже поедет, куда она денется. А не поедет - не надо.
      - Раздумал жениться?
      - Рановато еще. И дура оказалась. Слушай, а вот это вот все, в газетах этот трендеж про тебя с ней, ну, и все остальное, это зачем?
      - Я же объяснял: они в это играют. Им, видишь ли, мало играть в газеты, в телевидение, в политику, им еще хочется играть в живых людей.
      - И ты согласился?
      - Почему нет? Это совпадает с моими интересами.
      Валера смотрел на меня в раздумье. Я-то привык, что не знаю и не понимаю его. А он, быть может, впервые всерьез подумал о том, что не знает и не понимает своего родителя. Он и всегда не понимал, но раньше ему этого не надо было. А вот теперь понадобилось... Раздумье его кончилось вопросом:
      - Может, у тебя в ней главный интерес?
      - А что тут невероятного? Конечно, не очень хорошо: ты у нее был, а я твой отец...
      - Считай, что меня не было. То есть у тебя серьезно?