- Но мне не нравится ваша манера приветствовать друзей, господин Лябасти...
      Бруно отодрал с нагрудного кармана китайца матерчатый квадрат с фирменным знаком Индо-Австралийского банка. Плюнул в комок ткани и сунул его в полуоткрытый от удивления и растерянности рот Послеполуденного Фэня.
      - И ты, собака, и твой Крот подавитесь моим банком! Двадцать два процента акций хотели иметь? Как это Крот брякнул тебе... Если нужно обворовать банк, я сначала его приобретаю... Так, сволочь? Не двадцать два процента акций вы получите от меня. Двадцать две пули! И знаешь, куда?
      Манеру орать, уткнув нос в нос, обдавая человека дыханием, Бруно давным-давно перенял у негра-сержанта. Действовало безотказно.
      - Твоя работа - записка Клео Сурапато от "Бамбуковых братьев"? Папашу вспомнил, капитана Сы? А я тебе напомню, как ты начинал упаковщиком у Нго в Сайгоне. Скажи тогда ему Клео хоть полслова, околел бы ты в запаянной бензиновой бочке... Вздумалось стать капитаном? Меня разорить? Обобрать Клео?
      Бруно резко поднял руку с зажатым галстуком над головой маклера, крутанул китайца вокруг оси на получившейся удавке.
      - Где твоя машина, бандит?
      Фэнь вяло махнул рукой в сторону кремового "БМВ" последней модели.
      "Черт их знает, - подумал Бруно, - может, действительно доносы на Крота справедливы? Жоффруа совсем запутался в его паутине, отделение в Бангкоке отбилось от рук... Откуда у этого маклера такой автомобиль?"
      Между этажами стоянки в пролете пешеходной лестницы появился охранник. Он потеребил малиновый аксельбант, наблюдая, как Бруно тащит за галстук Послеполуденного Фэня. Фэнь не кричал, не звал на помощь, значит, не его, охранника, это дело.
      С брючного ремня маклера Бруно снял связку ключей. К автомобильному была приделана позолоченная пластинка с именными иероглифами. Открыв левую дверцу "БМВ", Бруно притопил стекло, впихнул голову китайца в образовавшуюся щель и, подняв стекло, сдавил ему шею. Запястья захлестнул на спине наручниками.
      Со стороны верфи "Кеппел" гудели мощные удары парового молота.
      Бруно отошел к бордюру стоянки. Причалы и склады, плавучие доки внизу застилало марево. Он попытался определить, как долго ещё будет громыхать молот, вгонявший в портовое дно громадную сваю, которую держали на растяжках два буксира.
      Ничего не определив, Бруно обернулся.
      Фэнь, хрипя, ворочался у дверцы. Его рубашка вылезла из-под брюк.
      И тут удары в доке прекратились.
      Бруно обошел "БМВ", сел в машину, завел мотор и двинулся на первой скорости к бордюру. Лицо Фэня налилось кровью, по щекам текли слезы, но его не волокло, китаец поспевал перебирать ногами. Бруно притормозил. Набрал на мобильном бангкокский номер Крота в отделении своего Индо-Австралийского банка.
      Крот, сняв трубку, молчал. Бруно разъединился.
      Молот на верфи "Кеппел" по-прежнему не работал. Бруно сдавил пальцами челюсть Послеполуденного Фэня. Кляп вывалился. Слюна тягуче сходила с губ китайца.
      - Вот что, Фэнь... Если твое желание сделаться богатым и умереть в глубокой старости по-прежнему крепко, ты сделаешь так, чтобы Крот вылетел в Сингапур из Бангкока сегодняшним девятичасовым вечерним рейсом тайской авиакомпании. Если нет, то нет... Ты хорошо понял английский язык, Послеполуденный Фэнь?
      Маклер хватал ртом воздух. Дав ему отдышаться, Бруно снова набрал номер Крота. Подставил трубку к лицу Фэня. Кивнул.
      - Хозяин, здесь Крот-младший, - сказал Фэнь. - Звоню из машины.. Не соединилось в первый раз, верно... Это я, хозяин... Француз заглотнул "Нуган Ханг бэнкинг груп", хозяин. Через Триест снова уходит крупная сумма. Джеффри Пиватски только что случайно обнаружил этот путь. Ни он, ни дурак Клео даже не подозревали о нем. Американец... Какой американец? Да Джеффри Пиватски, хозяин... Этот больше не верит никому. Ни Клео, ни французу. Хочет говорить лично с тобой. Откуда знаю? Я перехватил его, когда он направлялся к Клео за объяснениями... Теперь говорит, что пойдет к французу напрямик, если не увидится с вами и не получит объяснений. Клео-то сам в дураках и ничего не знает... Американец согласился ждать до полуночи и хочет говорить только с вами... Мне выезжать в Чанги встречать вас с девятичасовым из Бангкока?
      Бруно ощутил страх.
      Электронный пес Джеффри Пиватски ущупал-таки его обходной путь присвоения денег "Нуган Ханг бэнкинг груп"... Вот что означали слова о недобрых новостях, привезенных из Европы!
      Одна ночь, всего одна, и наутро Бруно Лябасти не проснулся бы, оберегай его хоть двадцать профи из "Деловых советов и защиты". Несколько слов Джеффри, и Клео бы нанес удар, и Крот, и другие... Нуган Ханг, зацепившийся за Джеффри языком в аэропорту Чанги, явно все выболтал. Какая неосторожность! Не настоял вчера на встрече с Джеффри!
      - Хорошо, хозяин, я вас встречу... Да, Клео блокирует француза до полуночи, я побеспокоюсь об этом... Нет, Клео не сообщу. Наилучшие пожелания...
      Бруно выключил телефон. Открыл, потянув рычажок, багажник. Обошел "БМВ", высвободил голову Послеполуденного Фэня, потом приподнял тщедушного маклера и сунул в багажник. С силой хлопнул крышкой.
      Бруно развернул машину, наехал на бордюр, включил скорость и выскочил из сдвинувшейся машины. "БМВ", кроша бетон и разрывая сетку металлической арматуры, какое-то время качался над пропастью в двенадцать этажей, а затем Бруно подтолкнул машину легким пинком в задний бампер.
      Закрывшиеся за Бруно двери лифта отсекли доносившиеся снизу грохот, крики и гудки автомобилей. Лябасти вышел на четвертом этаже, где оставил свой "ситроен". Теперь внизу выла полицейская сирена.
      Начальный ход, за выполнение которого он нес личную ответственность, сделан.
      Пожалеет ли какая-нибудь душа о Послеполуденном Фэне? Говорили, будто он под большие проценты ссужает китайским землячествам деньги в канун лунного нового года, который полагается встречать без долгов. Чудовищная логика. Не отдать своим - грешно, а переплачивать ростовщику - нет. Впрочем, ростовщиков ненавидят всюду...
      Построив себе коттедж, Фэнь пригласил Бруно на вечеринку по поводу новоселья. Чертежи строения готовил дешевый архитектор из Бангкока. Результат его стараний ужасал. Две цивилизации столкнулись, словно две автомашины на полной скорости. Над ионическими колоннами поднималась миньская черепичная крыша с расцвеченным драконом на коньке... В то время, как все гонялись за американскими долларами, проходимец скупал тайваньские деньги. А когда северные вьетнамцы развернули наступление на Сайгон в 1975-м и в городе началась паническая скупка тайваньских юаней, тут-то Послеполуденный Фэнь и вынырнул. Отчаявшимся клиентам не оставалось ничего иного, как согласиться на его бешеный обменный курс. Вынырнул он после полудня, как раз накануне краха, отчего Фэнь и заполучил свое прозвище... Он брал исключительно золото, а вот как Фэнь переправлял его через вьетнамскую границу, теперь останется тайной навсегда...
      Бруно Лябасти уплатил за стоянку по счету, протянутому из будки старшим охранником. Полосатый шлагбаум вздыбился.
      - Прощай, Послеполуденный Фэнь, - сказал Бруно, посмотрев в зеркало заднего вида на толпу, собравшуюся вокруг рухнувшей с верхотуры машины. Там уже вовсю крутились красные, синие и желтые мигалки полиции и скорой помощи.
      В тот же день, в половине десятого вечера, на улице Суривонг в бангкокском Сити, между входом в гостиницу "Трокадеро" и финской пивнушкой "Новый сад", припарковался антрацитовый "мерседес". Ветер гнал обрывки бумаг, пакеты из-под напитков, поднимал пахучую перед дождем пыль, в круговерти которой металась чья-то сорванная панама.
      Рядом с водителем дремал человек, по обличью - метис. Еще двое с заднего сиденья наблюдали за прохожими.
      Напротив "Нового сада" в витрине антикварного магазина тускло горела лампа дневного света. За пуленепробиваемым стеклом громоздились фарфоровые вазы, ровной колонной, словно маршируя из глубины лавки к витрины, выстроились скульптуры богов и воителей. У косяка стеклянной двери мерцал красноватый огонек электронного сторожа. Охранник, приплюснув нос к стеклу, наблюдал изнутри, как начинается гроза.
      Налетевший шквал оторвал вывеску парикмахерской и швырнул на "мерседес". Метис показал пальцем на зеленый циферблат в панели приборов.
      - Пора...
      Двое с заднего сиденья вышли и под дождем перебежали Суривонг. Машина круто пересекла улицу, выскочила на тротуар и, мягко клюнув капотом от резкого торможения, уперлась им в дверь лавки.
      Двое уже жали на кнопку звонка, расправив на стеклянной двери пергамент с нарисованным на нем китайским фонарем, испускавшим голубые лучи. Охранник внутри лавки быстро забормотал в переговорное устройство, и на втором этаже, над лавкой, в окне загорелся свет. Потом вспыхнули лампочки над внутренней лестницей.
      Дверь открылась.
      - Как когда-то в Нячанге в лавках, - сказал один из налетчиков, отталкивая охранника. Шедший следом оглушил стража, нанеся мощный удар рукоятью пистолета.
      - Не сильно хватил? - спросил метис, неторопливо оглядывая выставленный товар. - Через пару минут он понадобится...
      - Для его здоровья такая оплеуха только на пользу... Поросенок обленился и нагулял жиру. Сейчас придет в себя.
      - Что нужно? - тихо и покорно спросил хозяин лавки с последней ступени лестницы.
      Метис достал из кармана брюк моток изоляционной ленты.
      - Подойди вот сюда и развернись спиной, - велел он.
      Ловко скрутил лентой запястья лавочника.
      - Что надо? Вы знаете, на что замахнулись? Синий фонарь в этом квартале держу я...
      На жаргоне "Бамбукового сада" "синий фонарь" означал исключительное право на сбор "масляных денег". В обувные коробки складывались пачки купюр, сдававшихся воришками, попрошайками, держателями распивочных и забегаловок, леди доступных достоинств, их дружками-покровителями, мусорщиками, а также полицейскими, которые, правда, вместо семи батов с каждой сотни выручки - в данном случае, взяток - отдавали только два.
      - Твой фонарь перешел ко мне, - сказал метис. Он скосил глаза, проверяя, слушает ли его охранник.
      - Тогда ты уже мертвый, - сказал лавочник.
      Метис не обратил внимания. Спросил своих:
      - Десять есть?
      - Есть.
      Метис выстрелил лавочнику в основание черепа.
      Спросил сторожа, которыйи сидел на полу, привалившись плечом к стене:
      - Все запомнил? И время?
      - Да, босс. И время... Десять часов ровно. Верно?
      Он понял, что его не убьют.
      Метис ехал в "мерседесе" и размышлял о том, как подвижна с точки зрения человеческой морали граница между терпимым и преступным. Вчерашнее прегрешение наутро может стать терпимым, и наоборот. А то и не только терпимым, но даже одобряемым...
      В Нячанге, в Южном Вьетнаме, он дослужился до должности начальника отделения в рамках американской программы "Феникс", задача в которой ставилась просто и ясно - выследи красного и убей. Теперь убивали этих, "бамбуковых". Где-то наверху, в спецконторе, видимо, сменили, как принято говорить, приоритеты.
      Метис легонько помотал головой. Как бы от недоумения, которого он совсем не ощущал. Манеру мотать головой метис перенял у Рутера Батуйгаса. Просто нравился жест... Впрочем, он перенял у филиппинца не только это. Записался на подготовительные курсы философского отделения Рамканхенгского университета на окраине Бангкока, где учение подешевле. Рутер-то имел диплом, и, наверное, не зря. Значит, бумага об образовании сулила какую-то фартовую работу в будущем.
      Метис набрал на мобильнике номер. Сказал в трубку:
      - По графику.
      В полукилометре от антикварной лавочки, на улице Силом-роуд, в доме напротив шестнадцатиэтажной громадины "Бангкок бэнк" в это же время поднимался в лифте худощавый и жилистый европеец с пушистыми рыжими усами. Поверх футболки на нем висел застиранный жилет, какими пользуются профессиональные фотографы, - со множеством карманов и карманчиков, застежек и петель.
      На третьем этаже в лифт вошли двое тайцев, и жилистый, пожав каждому руку, спросил:
      - Это действительно та квартира, где под окном спальни на наружной стене висит зеркало? Так?
      Он говорил на английском, которым пользуются в аудиториях Калифорнийского университета в Беркли, - ясном, правильном и простом.
      - Так, - сказал один таец. - Зеркало. Шестиугольное.
      - Шестиугольное? Какое это имеет теперь значение?
      Лифт остановился на седьмом этаже, и тот, который упомянул про шестиугольное зеркало, вышел. Придерживая створки дверей, он объяснил европейцу:
      - Шестиугольное, потому что так требует фэн шуй...
      - Фэн шуй? Ах, ну да...
      Европеец вспомнил. Двадцать лет назад он закончил дальневосточное отделение в Беркли. "Фэн" на китайском означало "ветер", а "шуй" переводится как "вода". Когда в 1973 году в китайском квартале Шолон в Сайгоне он вместе с другими парашютистами из-за штабной ошибки забросал гранатами правление фабрики, выпускавшей колючую проволоку и солдатские фляги, а не подпольную типографию, несчастье списали на плохой фэн шуй. То есть выяснилось, что здание правления строили без консультации с астрологами. Оно оказалось дурном месте - напротив, через улицу поднималась кирпичная труба, походившая на палочку для воскуривания перед алтарем умерших предков. Дом перестроили после разгрома, развернув на этот раз задворками к трубе, да ещё поставили у входа с фасада цементных львов, что обеспечивало добрый фэн шуй.
      Шестиугольное зеркало на наружной стене под окном защищало от дурного фэн шуй. Прежде всего, со стороны стоявшего через улицу "Бангкок бэнк". Накопленные в нем огромные деньги источали притягательную силу, которая могла высосать богатства обитателей квартир в доме напротив.
      Европеец и второй таец - плотный парень в черной майке, с вытатуированной головой льва на правой ключице - вышли на восьмом этаже. Двери квартир на площадке стояли под углом друг к другу по причине все того же фэн шуй. Соседи попадаются всякие...
      Оба проверили оружие. Армейские кольты сорок пятого калибра.
      Таец осторожно заработал отмычками.
      За дверью, когда её медленно, опасаясь скрипа, открыли, обнаружилась стальная решетка, запертая на задвижку с наборным секретом.
      Таец шифр знал. Но дальше решетки не пошел.
      Фотограф, мягко переступая дешевыми резиновыми кедами, побежал по анфиладе пустых комнат. В большом холле включил свет, ослепив тучного китайца, дремавшего на диване у включенного телевизора. На экране плавали пестрые рыбы Южных морей. Видеокассеты "Аквариум", насчитывавшие множество серий, входили в моду. Говорили, что зрелище оздоровляюще действует на нервы. Рядом с телевизионным стоял и настоящий аквариум.
      - Что нужно? - спросил тучный, с видимым усилием усаживаясь на диване.
      Фотограф запустил руку в аквариум, выловил первую попавшуюся рыбку голубую красавицу с золотыми продольными полосами и черными обводами вокруг зеленоватых глаз, - затолкал её в рот, сделал вид, будто поедает, потом выплюнул в лицо тучному.
      - Пусть потаскушка отойдет от тебя, - сказал он, указав стволом кольта на девицу, спавшую, а теперь очнувшуюся на полу у дивана.
      - Уходи, - сказал тучный.
      Девица отползла к телевизору.
      - Уходи, - снова сказал тучный, теперь уже европейцу. - Уходи, Ларри... Бангкок не Сайгон. Тебя прикончат раньше, чем ты успеешь вынести ценности, которые надеешься здесь найти. Говорю тебе, не чуди. Уходи... Тони! Эй, Тони!
      - Я здесь, хозяин, - сказал таец в черной майке. - Сейчас, хозяин, настал момент умирать.
      Европеец сдвинул тяжелую раму окна, выходившего на Силом-роуд. С раскаленным, кислым от выхлопных газов воздухом в комнату вломились гудки и рев моторов.
      Фотограф свесился наружу. Пошарил руками по стене.
      - Оно не шестигранное, - сказал он Тони.
      - Другого на всем доме нет, да и на соседних тоже. Посмотрите, начальник, на этого человека... Он и нужен... Точно. Ошибки не будет.
      - Мне приказано сделать дело там, где зеркало. Но один из вас сказал, что оно шестиугольное, а оказалось квадратное. Может, это разные квартиры?
      - На всем доме одно зеркало, - сказал тучный. - Выматывайтесь, пока не поздно!
      Европеец кивнул Тони.
      - Прошу извинить, хозяин, - сказал Тони. - Больно не будет, и это быстро...
      Он приставил кольт к основанию черепа тучного и выстрелил. Кажется, у китайца была вставная золотая челюсть. Желтоватые осколки разлетелись вместе с кровью и мозгом.
      Недоверчиво посасывая ус, европеец снова высунулся из окна. С противоположной стороны улицы на него смотрела гигантская лепная гаруда птица буддийских мифов, взятая "Бангкок бэнк" в качестве фирменного знака. Она простирала крылья над банковским фронтоном, излучая грабительский фэн шуй в сторону окна, из которого высовывался усатый фаранг в жилетке фотографа.
      Европеец обернулся к девушке, которая, положив подбородок на подтянутые колени, безучастно смотрела перед собой.
      - Эй!
      - Что еще? - спросила она в растяжку.
      - Ты под кайфом, что ли? Можешь мне сказать, который сейчас час?
      - Ну, тысяча пятнадцать...
      - Скажи нормально!
      - Ну, десять пятнадцать.
      Европеец вытянул из внутреннего кармана жилета пластмассовое полешко сотового телефона. Набрал номер и сказал:
      - По графику.
      Они аккуратно прикрыли решетку, потом дверь квартиры. Нажимая кнопку седьмого этажа, чтобы снять с засады третьего бойца, европеец сказал:
      - Все-таки предрассудки, Тони, чудовищно нелепая вещь... Взять хотя бы это дурацкое зеркало.
      Третий, входя, услышал конец фразы.
      - На Арабской улице в Сингапуре над дверями вешают стручки перца против сглаза...
      Тони промолчал. В глубине души он и сам верил в фэн шуй, в отношении которого белый проявлял варварскую недооценку. Зеркало просто оказалось недостаточно надежным. Тучному следовало подвесить восьмиугольное... Тони подумал, что после получения платы надо бы заказать цветную татуировку дракона на правую лопатку. И не скупиться на краски. Прикрытие со спины будет надежнее... И ещё подумал с завистью: насколько же ловки фаранги в присвоении чужих фэн шуй, денег и жизней!
      А фотограф пытался прикинуть сколько живет на свете китайцев, сделавшихся к концу двадцатого века, как сказали бы в университете в Беркли, крупнейшей на земле этнической группой... При этом гораздо менее понимаемой, чем любые другие народы. Мысленно развивая это положение, он решил, что главная причина тому - патологическая скрытность китайцев в том, что касается их собственной личной жизни, нежелание быть понятыми чужаками и стремление утаивать чувства и мысли. Однажды в Джорджтауне, на острове Пенанг в Малайзии, он снимал телеобъективом китайскую старуху, ковылявшую на изуродованных бинтованием ступнях. Ведьма заметила съемку и смачно плюнула под ноги. Не то, чтобы прокляла, а отвратила паршивый фэн шуй заморского дьявола... Ну и, конечно, идеологический бамбуковый занавес, которым пекинские правители огородили большую страну, тоже отчуждает.
      Про себя Ларри знал, что от рождения он немножко шизоид. Иногда, отрываясь от действительности, он принимался рассуждать о посторонних предметах так, будто в его шкуре сидел вымышленный им персонаж, придуманный человек, актер... Впрочем, кто с достоверностью знает, что же это такое логично, последовательно рассматривающий проблему ученый? Может, вот этот суеверный гангстер Тони - на самом деле академик в душе...
      Фотограф улыбнулся.
      - Оба свободны, - сказал он тайцам на улице.
      Ларри нерешительно потоптался на Силом-роуд.
      С проезжей части к выщербленному тротуару круто вильнул моторикша "тук-тук". Лампы расцвечивания над ветровым стеклом красили лоб и глаза водителя трехколески мертвящим зеленым светом.
      - Нет, - сказал Ларри, непроизвольно сжав кольт в кармане жилета. Нет...
      Ликвидаторов ликвидировали сразу после операции. Реакция Ларри диктовались инстинктом, а не разумом. Прибавив шагу, он почти побежал в сторону гостиницы "Дусит Тхани", где на двадцать втором этаже в клубе иностранных корреспондентов подавали свежайшее бочковое пиво...
      Формально Ларри работал фотокором на австралийские издания. В дельте Меконга, будучи рейнджером, он получал в бюро Си-Би-Эс телекамеру, шел в бой и снимал мелькание теней на плечах и касках бегущих морских пехотинцев, оторванные минами ступни, гримасничающие лица, кровь из рваных артерий, разрывы гранат, раскуривание сигарет с марихуаной у трупов в пластиковых мешках... Фамилию Ларри однажды обозначили в титрах телевизионного репортажа. С этого началась его карьера камерамена... Но она не кормила. По крайней мере, так, как он этого хотел.
      От журналистского клуба, где Ларри намеревался выпить пива, до места, где валялся с простреленной головой тучный китаец, было около километра. Ларри знал, что расследования или шума не будет ни этим поздним вечером, когда труп найдут, ни утром, ни долгие годы потом. Ларри подумал, что ему случалось пить пиво, правда, не бочковое, а консервированное баночное, сидя в ногах у стонущих раненых, ожидающих вертолета... Пиво в компании умирающих. Такое название подошло бы к книге воспоминаний.
      "Ах ты, шиза!" - ласково, ценя собственный несомненный талант, сказал себе Ларри, представив суперобложку со своим портретом. Портретом, на котором обязательно видна табачная крошка, застрявшая в усах... Ларри предпочитал скручивать сигареты из трубочного табака. Им приятно пахли пальцы. Вот как сейчас, когда он стирает с усов пивную пену...
      Ближе к полуночи в кафе "Эдельвейс" возле паромного причала на острове Сентоза, в полукилометре от Сингапура, коричневый бенгалец тоскливо смотрел через пролив на притушенные огни города. Звали его Мойенулл Алам. Он наслаждался мороженым "тутти-фрутти", которое запивал глоточками черного кофе.
      Под столиком между длинных и косолапых ступней кособочилась клетчатая сумка с притороченным ковриком для молитвы. Бенгалец ревностно исполнял ритуал ежедневного пятикратного поклонения Всемогущему, где бы ни находился. Направление на Мекку он определял по компасу. Это укрепляло дух и чувство собственного достоинства в среде, состоявшей из неверных. Мойенулл вел родословную от каторжника, которому, в числе нескольких тысяч других бенгальцев, британцы заменили тюремный труд на родине рабским трудом в новой колонии Сингапур.
      Алам гордился собой. Уже несколько лет, как он добился положения младшего Крота, получил "синий фонарь" на Сентозе. Как пчела, он собирал свой нектар с музыкального фонтана - причуды властей, поставивших на острове конструкцию из поливальной машины и цветных прожекторов, ритмично меняющих окрас струй под музыку из репродукторов, - с "Эдельвейса", с музея морских моллюсков и раковин, с киосков, где торговали сувенирами и книгами, с пляжей и игровых площадок, монорельсовой дороги, автобусов, а теперь ещё и паромов, капитаны которых рассудили за благо не противиться рэкету.
      Допив кофе и доев мороженое, Алам шагнул на стальную палубу парома "Морская драгоценность". Пахло соляркой, уютно урчал дизель, в раздраенные иллюминаторы влетал ветерок. Вдали, на стапелях верфи "Кеппел", сполохи сварки высвечивали куски ночи.
      Пять минут ходу, вольная короткая прогулка по морю после долгого рабочего дня.
      На сингапурской пристани Алам подумал, что разумнее с ночи пересчитать пачки с мелкими купюрами, переданными сборщиками "Бамбукового сада". Утром ждали заботы уже завтрашние... Он привычно шел по лабиринту хромированных перил, установленных так, чтобы в часы пик закручивать наседающую на паромы толпу в организованную спираль. И почему китайцы не соблюдают очередь и властям приходится загонять их в огороженные проходы?
      С такими партнерами приходилось вырабатывать особую линию поведения. С партнерами, которые ставят алтари поклонения богам и предкам в супных, гаражах, банях и борделях, если это их бизнес. С партнерами, которые, поклоняясь богам и предкам, не возвеличивают их и не предаются покорно их воле, а просят и канючат изо дня в день - больше богатства, больше богатства... Вообще говоря, эту их просьбу Алам понимал. У эмигранта на чужбине - эмигранта даже в том случае, если твои предки явились сюда две сотни лет назад и ты не знаешь никакого иного языка, кроме местного, деньги, золото - это средство выжить и подчинить себе окружение.
      Алам был правоверным мусульманином, и никакая другая религия не представлялась ему достойной. Однако, "синий фонарь" он получил в конфуцианской кумирне близ Северомостовой улицы и стал единственным некитайцем, удостоенным такого положения. Крот, ведавший церемонией посвящения, католик Чан да Суза, владелец круизной джонки, взяв Алама за руку, водил его по просторному двору храма. Пояснял: серый и черный цвета символизируют разруху и беду, зеленый - гармонию, желтый и золотистый величие и славу, оранжевый и красный - праздник и торжество. Чан сохранял в семье обычаи китайских предков, хотя посещал и церковь.
      Раздвоенность в верованиях капитана джонки помогла Аламу преодолеть внутреннее отвращение к тому положению, в котором он оказался. Аллах должен был простить его. Ведь он прошел церемонию не ради веры, а ради денег...
      Только деньги давали уважение в Сингапуре. Благодаря Аламу "Бамбуковый сад" распространил влияние на средний и мелкий бизнес в индийской общине на Офир-роуд. И разве сам Алам не уважаемый человек, если он видный участник полугодовых сходок обладателей "синих фонарей" и "треугольных флагов"?
      Мойенулл Алам неторопливо шел к причалу Клиффорда, где держал сувенирный киоск. В нем торговал его старший сын. Сам Алам официально работал старшиной службы безопасности автостоянки "Банк де Пари".
      Он подумал, что следовало бы сменить гирлянду стручков красного перца "чили" над витриной киоска. Плоды ссохлись и потеряли изначальный оттенок. А теперь, как заметил Алам, стручки оказались ещё и завешанными связками кожаных и пластиковых футляров для фотокамер, свисавших с крючков, ввинченных в потолок. Сын считал: чем больше выставлено товару, тем выше престиж. Что ж, пусть так. Но и защиту от дурного глаза следовало бы обновить и сделать заметнее...
      У киоска плакал китайчонок, прикованный наручниками к дверной ручке.
      Алам не успел достать оружие из клетчатой сумки. За его спиной вырос сикх в чалме. "Сикх..." - вот и все, что Алам успел осознать перед смертью, получив пулю в основание черепа.
      Сикх широко размахнулся и зашвырнул в море солдатский кольт сорок пятого калибра с навинченным глушителем. Наклонился к плачущему мальчику и спросил:
      - Ты умеешь узнавать время по часам?
      - Да, сэр...
      - Сколько сейчас вон на тех электрических?
      Под навесом пирса огромные часы "Сейко" показывали час тридцать одну минуту. Мальчик определил точно.
      - Когда явится полиция и спросит, когда убили этого парня, так и ответишь.
      Сикх неторопливо зашагал к мотороллеру, прикованному к причальной тумбе цепью с замком.
      Рутер Батуйгас, борясь с наваливавшейся дремотой, медленно щелкал клавиатурой компьютера, комбинируя из кусков первый репортаж для "Манила кроникл":
      "Авторитет администрации, тем более полицейской, в Сингапуре абсолютен. Власти могут все - вплоть до ареста и содержания в тюрьме без предъявления обвинения. Некоторые иностранцы, в особенности англичане, ворчат: фашистское государство. Им отвечают: у нас принят закон о подавлении подрывной деятельности, мы его исполняем.
      Но вот что не укладывается в мой филиппинский ум! Вопреки своей вседозволенности администрация неподкупна. Ни одного скандала о коррупции с первого же дня независимости. Это в Азии-то, да ещё с таким процентом китайского населения, непоколебимого в своем конфуцианском стереотипе власти домогаются, чтобы ею кормиться..."
      Именно из-за неподкупности полиции сикх, убивший Алама, не имел радиотелефона, разговор по которому легко перехватывался станцией прослушивания. Он оставил мотороллер у кромки тротуара на Пикеринг-стрит, сбежал в подземную автостоянку возле аптеки, бросил десять центов в приемник телефона-автомата, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:
      - По графику.
      - Принято, - ответил Рутер и, не кладя трубки, утопил рычажок телефона, после чего дужкой очков вдавил семь кнопок. Гудки, улетая по проводам, угасали, словно истирались в пространстве. Рутер представил, как зуммерит телефон на столе Бруно Лябасти в помещении 8-А здания "Банка четырех океанов", называемом "домом".
      Бруно ответил после четвертого гудка. Значит, он находился "там" не один. Таков условленный знак.
      Скучноватый и сухой голос Лябасти подтвердил это.
      - Слушаю, Рутер...
      - Час тридцать шесть, сэр... Прошу извинить за минутное... полутораминутное опоздание, сэр!
      - Считай, что его стоимость вычтена из твоих премиальных. Дальше?
      - Это единственная осечка. Я хочу сказать, сэр, что опоздание со звонком на полторы минуты единственная осечка. Вся работа по графику.
      Лябасти не торопился разъединяться. Это означало похвалу. Действительно, в мирное время ликвидационная операция такого охвата проводилась впервые. И прошла успешно.
      Поэтому Рутер позволил себе пошутить:
      - Сколько же у меня вычтут, сэр?
      - Пятнадцать процентов... Ха-ха... Со знаком минус... Поздравляю с прибавкой!
      Пошли сигналы отбоя.
      Минус на минус означал плюс. Плюс пятнадцать тысяч долларов.
      Рутер переместил курсор на экране к началу репортажа, где предполагались подзаголовки. Написал:
      "Существование мафии - сущая правда.
      Боссы убивают друг друга.
      В кого целили "длинные стволы"?
      Следующая очередь твоя, читатель!"
      3
      До воссоединения Гонконга с континентальным Китаем остряки говорили, что крошечной территорией управляют британский губернатор, банк колонии и королевский жокей-клуб. При этом последний по степени значимости следовало бы упоминать первым. Два миллиарда шестьсот миллионов долларов - это только средняя сумма ставок за год в начиненном электроникой тотализаторе ипподрома Шатин, которым владеет клуб.
      Джеффри Пиватски внимательно следил за особо людными местами в мире, где делаются крупные ставки на любых играх, включая скачки и бои без правил. Три раза в год он прилетал и в Гонконг. Большие деньги делались здесь с особенно изощренной изобретательностью. Вот и тогда, десять лет назад, чутье его не подвело.