- Имею честь быть тем, кого вы ищете. Они помолчали. - И вы можете мне сообщить адрес госпожи ММ? - вновь спросил Никодим с заметной радостью в голосе. - Да, могу. Госпожа NN в июле выехала в Исакогорку и живет там до сего времени. Исакогорка - это около Архангельска. - А господина Лобачева адрес могу я узнать от вас? - Нет! Адреса господина Лобачева я не имею возможности вам сообщить,отрезал управляющий и притом так твердо, что переспрашивать об этом Никодиму не захотелось. Да и не понравился Никодиму его собеседник. - Благодарю вас,- сказал Никодим напоследок и, кивнув головой, отвернулся, как бы давая тем понять, что разговаривать больше не о чем. Но лобачевский управляющий снял цилиндр и отвесил вслед Никодиму почтительный поклон. Михаил Онуфриевич, пока шел разговор, стоял в стороне с озабоченным лицом и, видимо, не слышал, о чем говорили.
      ГЛАВА ХШ Досадная порча весьма нужной вещи. "Ну что же, поедем в Исакогорку!" - решил Никодим, переходя через мост на левую сторону набережной. На другой день, в понедельник, серый цилиндр в сопровождении мальчика и счета на стоимость своего изготовления явился на квартиру Никодима. Никодим цилиндр примерил и остался им очень доволен; пружина звенела в нем мелодическим звоном, а мохнатая поверхность его такою приятною чувствовалась под гладящей рукой. В тот же день Никодим купил себе билет до Исакогорки, а во вторник, облачившись в новое серое пальто, надев цилиндр и серые перчатки и захватив с собою отцовскую суковатую палку, поехал на вокзал. Необычайный вид его удивлял прохожих и приезжих, иные смеялись - Никодим сделался центром общего внимания, не примечая этого. У него сильно болела голова, а по временам вертелись перед глазами темные пятна... По временам Никодим начинал думать о госпоже NN. но мысли все как-то очень быстро путались и обрывались. Было у него желание признаться госпоже NN в любви, но в мыслях он старался отдалить возможность э^ого признания. ...Ночью Никодим крепко спал, а утром доехали до Исакогорки. Выйдя на платформу, Никодим не спросил ни у кого о госпоже NN. ни о том, как и куда идти, а пошел наугад, той стороной полотна, где стояли домики железнодорожных служащих и пролегала хорошо наезженная дорога- Воздух был холодный, безветренный, и утренник крепко прихватил намоченную дождями землю; на крышах, на кустах, на траве белел иней, но солнце уже начинало пригревать и первые натаявшие капли звонко падали с крыш. Никодим шел, опустив глаза, и, пройдя несколько десятков шагов, наткнулся на двух старух, копошившихся у кочки под большим желтым кустом. "Вот еще вороны",- подумал о них Никодим, но вслух спросил: "Что вы здесь делаете, бабушки?". Старухи не ответили, даже не обернулись. Никодим с любопытством заглянул через их спины: под кустом, скорчившись и закрыв лицо руками, сидела молодая женщина; подол ее темного платья был плотно обернут кругом колен, а ноги в тонких чулках и совсем легких туфельках выставлялись через кочку. Никодим, взглянув пристальнее, почувствовал как бы укол в сердце: знакомое очарование сказалось сразу - перед ним была госпожа NN. Осторожно отодвинув одну из старух в сторону, почти как неодушевленный предмет, Никодим, со словами "Господи, что же это такое?", опустился на одно колено и отвел руки госпожи NN от ее лица. Она с изумлением взглянула на него и поспешно поднялась. Он же, сняв с себя пальто, накинул его на ее плечи, за что получил благодарный взгляд. - Что с вами? - спросил Никодим тревожно. - Право, ничего. Вы не беспокойтесь. Проводите меня, пожалуйста, до дому; я чувствую себя совершенно разбитой. С этими словами она указала, где ее дом. Никодим подал ей руку, и они пошли по узкой тропинке. Он все время приглядывался к госпоже NN - ничего в ней не изменилось: только на правой руке он заметил, чего не видел в первый раз,- два обручальных кольца. Так кольца носят вдовы, и Никодим спросил: - Скажите, разве вы вдова? - Нет! - сухо ответила она. Старухи молчали и ковыляли сзади: до сего времени Никодим не услышал ни одного звука от них - будто старухи эти были немыми. Подойдя к дому, госпожа NN легко вспорхнула на крылечко, обернувшись к Никодиму, сказала: "До свиданья, благодарю вас", - и скрылась, захлопнув дверь. Никодим постоял в нерешительности, потом поднялся на ступеньки и постучал. Ответа не последовало. Он постучал еще и еще, но с прежним результатом. Наконец откуда-то со стороны появилась одна из старух, неся на руке его пальто. Подавая пальто Никодиму, она вдруг заговорила дробным говорком: - Напрасно стараетесь, батюшка, все равно не откроют. Шли бы лучше по своим делам. - Да отчего же не откроют? У меня дело есть к вашей госпоже. Старуха ошиблась. Едва Никодим успел сказать "вашей госпоже" - дверь открылась, и госпожа NN показалась на пороге. - Извините, что я так невежливо обошлась с вами,- сказала бна,- и даже заставила стоять здесь без пальто почти полчаса. Я должна загладить мою вину перед вами: войдите, пожалуйста. Он послушно вошел за нею, хотя подумал, что лучше было бы не идти, а спросить ее о записке господина XV тут же на крыльце. Комнаты дома были просто убраны, но на всем, что в них находилось, лежал отпечаток довольства, порядка, покоя. Гравюры на стенах в гладких рамах рядом с часами, совсем незатейливыми, но очень старинными, бра в две свечи, мягкая удобная мебель, белые занавески на окнах, множество живых цветов, открытый рояль - очень располагали вошедшего к дому и к хозяйке его. В гостиной госпожа NN усадила Никодима в кресло. Сказав несколько слов ради учтивости, он прямо перешел к делу. - Вы ведь знаете, кто я? То есть знаете мое имя и мою фамилию?- спросил он, а сам в то же время подумал: "Нет, нужно сказать ей, что я люблю ее. Как глуп я буду, если не скажу ей этого сейчас ""е". И почувствовал опять то уже знакомое ему очарование, как когда-то на Надеждинской улице. Она утвердительно кивнула головой. - Но вы знаете не только меня, а, вероятно, и мою семью. То есть, по крайней мере, мою мать и, кажется, знавали ее раньше, чем встретились со мной в первый раз там... на Надеждинской. Госпожа NN ответила не сразу. Подумав, она сказала: - Кажется, нет. - Неправда. Вы ошибаетесь. Взгляните, пожалуйста, вот на эту записку: здесь стоит ваше имя,- горячо возразил Никодим и протянул ей записку господина. \У. Она взяла записку равнодушно, пробежала ее глазами два раза, перевернула и сказала: - Я вижу здесь мое имя, но не могу сказать, кто писал эту записку, и не понимаю, почему вы относите ее к своей матери. И украдкой взглянула на Никодима... - Я эту записку нашел в бюро в комнате моей матушки. - Значит, вы рылись в письмах матери? Да ведь это же стыдно так делать! Он действительно почувствовал стыд, но тотчас же нашел себе и оправдание. - Моя мать пропала неизвестно куда еще весной,- пояснил он. - Пропала? - Да, пропала. Госпожа NN поднялась, приложила палец к губам, подумала и сказала: - Обождите минут пять, я вернусь и, может быть, сумею быть вам полезной. С этими словами она вышла. Но прошло не пять, а добрых пятнадцать минут, и она все не возвращалась. Никодим встал и принялся ходить из угла в угол, затем надел цилиндр на голову и пытался выйти.в другую комнату, все время думая: "Вот она сейчас вернется и я скажу ей, что люблю ее". Ждать было очень тоскливо, и когда он проходил в другую комнату, то ему вдруг до боли захотелось видеть госпожу NN перед собою здесь, не дожидаясь, немедленно. Но случилось совершенно непредвиденное несчастие. Проходя дверями, Никодим зацепился цилиндром за косяк. Цилиндр заплясал на голове от удара, упал на пол и покатился в сторону, причем скрытая в нем пружина зазвенела мелодичным звоном. Догнав и поймав цилиндр, Никодим увидел, что тот с одного боку сильно помялся; шмыгнув за сундук и ящики, стоявшие один на одном в другом конце коридора под окном, Никодим принялся там исправлять попорченное, но тщетно - ему это решительно не давалось. Он постоял за сундуками еще немного, выглядывая из-за них и думая, не заметил ли кто, как напрасно он старался, а потом уже без чувства прежнего очарования, а даже с неловкостью и отвращением к себе вернулся в гостиную и столкнулся там с госпожой NN. Она посмотрела очень иронически и сразу заметила, что цилиндр попорчен, но будто не могла понять - отчего это произошло, то есть са^ ли он сломался или Никодим проломил его намеренно. - Знаете,- сказала она,- я могу быть вам полезной: я разыскала кое-какие следы. - Да? - удивленно переспросил он и подумал: "Нужно уйти". - О вашей матери, наверное, знает господин Лобачев. ' - Господин Лобачев? - Да! Почему вы удивляетесь? - Нет, я не удивляюсь. Но где же мне этого господина искать? - В Петербурге. - В Петербурге? - Да, через адресный стол. Напишите запрос: Феоктист Селиверстович Лобачев, сердобский второй гильдии купец. - Почему же господин Лобачев может знать что-то о моей матери? - Ах, это долго объяснять. И пожалуйста, слушайтесь, когда вам говорят. Никодим сказал: "Благодарю вас",- распрощался и живо выскользнул на крыльцо. На крыльце он помедлил, подставляя свое лицо сиявшему солнцу, потом спрыгнул на дорожку и быстро зашагал по направлению к станции. Его тень бежала сперва за ним, но затем выскочила вперед и протянулась впереди неестественно длинно, через лужи и неровности дорожки - особенно был смешон на тени глупый цилиндр. - Ну и цилиндр! - сказал себе Никодим.- И где ты только достал такой? - Шут гороховый,- выругался он вслед, сорвал цилиндр с головы, ударил его оземь так, что тот зазвенел и пришлепнулся в лепешку, хватил его еще несколько раз палкой, добавив: "Ну и лежи здесь!" - и пошел дальше уже с непокрытой головой. На станции он купил у сторожа шапку и через несколько часов поехал обратно. В висках у него ныло от постукивания колес, и в лад с этим постукиванием все время вертелось на языке: "Ведьма, ведьма, ведьма!".
      Подъезжая к Вологде, Никодим надумал было вернуться в Исакогорку, но не нашел тогда в себе решимости исполнить свое намерение.
      ГЛАВА XIV
      Феоктист Селиверстович Лобачев. Потом он вспомнил о десяти шкафах, задал себе вопрос: "А куда же они исчезли?" - и, приехав домой, прежде всего позвал лакея, когда-то привезшего их из Царского Села. Но лакей мог только рассказать, что через день после того, как Никодима привезли с квартиры госпожи NN домой, утром часов в шесть на квартиру к нему явился господин, назвавшийся Лобачевым, забрал все шкафы и попросил передать Никодиму благодарность за его любезность. Адресный стол сообщив Никодиму, что сердобский второй гильдии купец Феоктист Селиверстович Лобачев проживает на одной из глухих улиц за Обводным каналом. Едучи к Лобачеву, Никодим старался нарисовать себе его наружность по его имени и роду занятий, как часто пробуют делать. Уже и раньше от своего друга, имевшего дела с Лобачевым, он слышал, что тот откуда-то с Волги, а теперь это вместе с добавлением "сердобский второй гильдии купец", создавало перед глазами грузное тело, благообразное лицо, с темно-русою солидной окладистой бородкой, широкую руку, а ухо заранее слышало неспешный густой голос 'и степенную речь. Но Никодим ошибся. Когда за Обводным каналом он разыскал нужную ему квартиру, дверь отворил человек роста выше среднего, худощавый, с сухим жилистым лицом бронзового цвета, горбоносый, с глазами черными, быстрыми, навыкате, испещренными по белку красными жилками; зубы у незнакомца были хищные, борода до неприятного черная, даже с синим отливом, но элегантно постриженная; фигура же вся точно кошачья, ногти на крючковатых пальцах остроконечные и отполированные, серенький летний костюм увенчивался пестрым галстухом, заколотым булавкою с огромным бриллиантом; толстая золотая цепь от часов болталась по животу. Человек этот, прежде чем Никодим успел что-либо сказать, отрекомендовался Феоктистом Селиверстовичем Лобачевым. "По подложному паспорту живет человек",- подумал Никодим и бессознательно решил быть осторожнее. Комнаты лобачевской квартиры были убраны незатейливо или, вернее, совсем не были убраны: сборная мебель раздражала глаз; повсюду валялся мусор, потолки были закоптевшие; посередине письменного стола, над грудой рассыпанных бумаг, красовались счеты; окурки и обгоревшие спички лежали не в пепельнице, а рядом с нею, прямо на зеленом сукне стола. - Чем могу быть полезен? - спросил Лобачев Никодима, вводя его в комнату, и изо рта Лобачева вместе со словами раздался легкий свист (вероятно, уж так были устроены зубы). "Подожду спрашивать его о маме,- подумал Никодим,- а сначала поговорю с ним о чем-нибудь другом". Лобачев Никодиму казался очень неприятным. - Вам, полагаю, известно мое имя,- сказал Никодим,- я то самое лицо, которое когда-то привезло для вас из Царского Села десять шкафов с посылками. - Ах, это вы! Очень приятно и позвольте еще раз поблагодарить вас. Хотя я уже велел вашему лакею передать вам мою благодарность, но, думаю, что, лишний раз сказанная, она никому не повредит. - Напротив: она прямо полезна мне тем, что позволяет задать вам один вопрос. Я не люблю ходить в темноте, и объясните вы, пожалуйста, почему мой ': друг, а ваш знакомый писал мне в записке только об ; одном шкафе и об одной посылке, а их оказалось десять и столько посылок. - Не знаю,- ответил Феоктист Селиверстович, стараясь не свистеть,- я заявил вашему, другу, что шкафов десять и вовсе не навязывал их ему. Это было в его интересах - отправить посылки скорее, и он сам вызвался послать их по назначению. - Так,- протянул Никодим с некоторым разочарованием,- значит, в ящиках были только образцы товаров? - А чего же вы хотели бы в них? Частей распотрошенных младенцев, мужей и жен, что ли? - К чему вы говорите такое, Феоктист Селиверстович? Вы же можете извинить мое любопытство, раз оно касается близкого моего друга. Меня больше интересует, 'какие это были товары. - Любопытство - дело святое. А мы - по человеческому нашему призванию торгуем помаленьку и притом товарами разными. - Ну, а все-таки чем? У меня, Феоктист Селиверстович, есть неплохонькое именьице, и, быть может, в малости какой я тоже пригодился б вам в ваших торговых делах? Вопрос был предложен явно насмешливо, и Лобачев поглядел на Никодима свысока и презрительно - буд-то поняв, что Никодим говорит совсем не о том, зачем пришел. - Какая может быть от вас польза, молодой человек, не знаю,- ответил он,а торгуем мы льном, табаком, пенькою и чем Бог пошлет торгуем. Всякий товар прибыль дает. Тут разговор их вынужденно прервался, так как из соседней комнаты вошел, по-видимому, сидевший там до того высокий молодой человек. Он даже не вошел - такое определение было бы неправильно совсем - а надменно внес свою красивую белокурую голову. Раскланявшись с Никодимом, вошедший сел на стул, но ноги господина были столь длинны, что стул под ним казался неудобно-малым. Никодим усмехнулся этому и в то же время подумал: как вновь вошедший господин мог оказаться здесь, по-видимому, хорошо знакомым с Лобачевым и даже на короткой с ним ноге? Никодиму казалось, что он понял Лобачева вполне - впечатление получалось отрицательное: много думающий о себе человек, не останавливающийся ни перед чем, чтобы только заработать деньгу, но не умный, а только хитрый человек. Вошедшего белокурого господина Никодим знал: это был англичанин (а может быть, и не англичанин) по имени Арчибальд Уокер; они встречались года два тому назад довольно часто на разных ригйхё^х. "Чего здесь сидеть,- решил вдруг Никодим,- перейдем прямо к делу, а потом можно и ретироваться от этих подозрительных людей",- и, вынимая тут же из кармана заранее приготовленную записку господина \У, Никодим сказал Лобачеву: - Феоктист Селиверстович, я направлен к вам госпожою NN по интересующему меня делу. При имени госпожи NN Уокер насторожился, и Никодим это заметил. Лобачев на миг обернулся к Уокеру и, видимо, что-то сообразив, ответил вопросительно: - Да? - Госпожа NN сказала мне, что вам известно почти наверно, где сейчас находится моя мать. - Госпожа NN мне, действительно, очень хорошо известна, но вашей матушки я не имею чести знать. И почему же вы, прежде чем направиться ко мне, не Журфикс - день приема. спросили госпожу NN, на каком основании она считает, что мне что-то известно о вашей матери? И разве ваша матушка куда-то пропала, что ее приходится разыскивать? - Да, пропала. А госпожу NN я спрашивал о том, о чем спрашиваете вы меня. Но она не пожелала объяснить мне это. - Так будьте же любезны посетить ее опять и переспросить. Удивительны эти женщины - всегда болтают, что только им придет ц голову. Никодим засмеялся. - Легкое дело,- сказал он,- госпожа NN живет где-то под Архангельском, в Исако горке, что ли. Съездить к ней не так просто - не то, что проехаться на Надеждинскую. - В Исакогорке? - переспросил Лобачев.- Да не может быть: она живет на Пушкинской улице; жила на Надеждинской, а переехала на Пушкинскую. - Вы, должно быть, меня за дурака считаете,- обиделся Никодим,- а я только что вернулся от нее из Исакогорки и знаю, где госпожа NN, а вот это извольте прочесть. И он протянул Лобачеву записку господина \У. Лобачев взял ее, развернул, прочел и сказал: - Да я ее уж, пожалуй, с месяц не видел и, право, точно не могу сказать, где она. Может быть, и в Исакогорке. А записку господина XV протянул Уокеру со словами: - Что вы скажете? Тот прочел ее, но не сказал ни слова. Разговор возобновил Феоктист Селиверстович. - Ничегошеньки я не знаю. А есть здесь, в Петербурге, старичок один, Яков Савельич... - Якова Савельича я знаю,- прервал Никодим. - Тем лучше. Так вот' он, пожалуй, может вам сказать о вашей матушке что-нибудь. Ему всякие дела известны. - Да вы-то откуда знаете Якова Савельича? - Отчего же мне не знать? Якова Савельича все знают. К нему и обратитесь. Да будьте еще любезны объяснить мне, как это у себя приняла вас госпожа NN? - Позвольте,- сказал Никодим, приподнимаясь с кресла,- какое же вам до этого дело? - Да нет, вы меня не поняли. За ревнивого любовника, прошу вас, меня не принимайте. Вы вот меня о шкафах спрашивали - так это было совсем неинтересно, а госпожа NN куда интереснее, и стоит о ней' поговорить. Только будучи человеком в женских делах весьма опытным, предупреждаю вас: вы ей не доверяйтесь. - Позвольте,- еще раз возразил Никодим,- я считаю такой разговор совершенно неуместным. Но Феоктист Селиверстович был глух. С кривой усмешкой и прежним свистом он продолжал, не внимая Никодиму: - И напрасно кипятитесь. Отчего же не поговорить. Она дама обольстительная во всех отношениях, и с такими особами иметь дело всегда бывает приятно. Только вы, к сожалению, как я вас понимаю, немного зазнавшийся молодой человек. И не пришлось бы вам поэтому самому плакать. Знаете ли, за такими особочками мужчины всегда вьются - а вдруг да вы в чужой огород полезли и у вас найдется соперник подостойнее, например, меня многогрешного? А? - Прошу прекратить этот бессмысленный разговор! - сказал Никодим в третий раз и уже резко." - Подостойнее, подостойнее,- продолжал Лобачев, все еще не слушая Никодима. Но в разговор вмешался Уокер. Голос его прозвучал ровно, повелительно и как бы из некоторого далека. - Я тоже прошу прекратить этот разговор, так как, со своей стороны, не могу допустить, чтобы кто-либо выражался о госпоже NN неподобающе. Все трое обменялись взглядами. Лобачев взглянул на Уокера сперва немного виновато, но затем презрительно и высокомерно; Никодим поглядел на Уокера благодарно, но встретился с глазами, полными такой злобы, что не мог не заметить ее, и растерялся: он не сразу понял, почему Уокер зол на него. Но через минуту, когда уже все трое перестали смотреть друг на друга, он вспомнил, что имя госпожи NN приходилось ему слышать и два года назад, причем произносилось оно обыкновенно в неразрывной связи с именем Арчибальда Уокера. - Ах, вот что! - сказал себе Никодим и решительно поднялся с кресла. Оставаться долее в квартире Лобачева он не мог.
      ГЛАВА XV
      Потеря записки. - Какая была фабрика. Раскланявшись с Лобачевым и Уокером, но не. подав руки ни тому, ни другому, Никодим вышел на улицу и тотчас же поехал к Якову Савельичу. Он, однако, не думал, что Яков Савельич может знать что-либо об Евгении Александровне, как уверял Лобачев,- даже напротив: Никодиму казалось, что Лобачев советовал обратиться к Якову Савельичу только затем, чтобы прекратить разговор. Доехав до знакомого угла на Крестовском Острове, Никодим спрыгнул с конки и бегом направился к особняку Якова Савельича. У калитки его встретил Вавила и, не здороваясь, сказал Никодиму: - А Яков Савельича дома нету. В голосе Вавилы звучало нескрываемое торжество. - А где же Яков Савельич? - За границу уехали. - За границу? - Так точно - за границу. В Австралию, сказывали. И где эта Австралия Бог ее знает. "В Австралию",- повторил Никодим, повернулся и пошел прочь. С Крестовского Острова он поехал домой, думая по дороге: "И к чему все эти хождения и обходы: просто нужно съездить опять в имение, порыться в маминых письмах и тогда, никого не спрашивая, найдешь следы",- и вдруг вспомнил, что записку господина "\У он оставил в руках Уокера. Побледнев сперва от этой мысли, он тут же, на ближайшей остановке, выбежал из вагона, пересел в другой и направился опять к Лобачеву. Запыхавшись, вбежал он в квартиру Лобачева, как только успел отворить ему заспанный лобачевский слуга. Лобачев сидел за письменным столом и, оборотив голову, с удивлением взглянул на Никодима. - Феоктист Селиверстович,- сказал Никодим, задыхаясь,- вы не можете ли мне сказать, где сейчас господин Уокер? - Не знаю. - Он мне нужен. - Так что же? - Где он живет? Или, может быть, он куда уехал? - Не знаю. Какое мне дело до того, где живут и куда ездят разные... - Позвольте. Господина Уокера я видел здесь у вас сегодня как вашего друга. - Да что вам, собственно, нужно? - Записку мою я оставил в руках господина Уокера. - Ту самую, которую дали мне и которую я ему передал? - Да, ту самую. - Напрасно дали. То есть напрасно оставили, хочу я сказать - дал-то ему я... Нет, голубчик, ничего не могу сказать. Как сами знаете. Поищите его - не иголка, пропасть не может. И Лобачев протянул руку, чтобы проститься. Очутившись опять на улице, Никодим вышел к Обводному каналу и пошел вдоль его, не думая, куда идет. Набежала туча, и осенний дождь - пронизывающий, неприятный - напомнил Никодиму о действительности. Оглянувшись, Никодим увидел, что находится в местности уже за' Балтийским вокзалом. Повернув сейчас же, он взял извозчика и отправился на Николаевский вокзал, чтобы ехать домой в имение. Купив билет, он в ожидании поезда прохаживался по темному помещению вокзала и на одном из поворотов заметил в углу знакомую фигуру: в сером пальто, с поднятым воротником, держа руки в карманах и нахлобучив на глаза шляпу, с палкой под мышкой, стоял Уокер. Не помня себя от радости, Никодим бросился к нему. - Господин Уокер,- сказал он,- как я рад этой случайной встрече. Ради Бога, отдайте мне ту записку, что я сегодня давал прочесть господину Лобачеву и которую он передал вам. Уокер всей фигуры к Никодиму не повернул, а скривив в его сторону только свою голову и глядя на Никодима сверху вниз, молчал. Никодима это обозлило. - Если вы не умеете стоять вежливо,- сказал он,- то, по крайней мере, хоть отвечали бы. - Не волнуйтесь. Записки у меня нет: я передал ее господину Лобачеву с просьбой возвратить вам. - Что вы говорите, я сейчас только от господина Лобачева, и он мне сказал, что записка осталась у вас. Уокер промолчал. - Как хотите,- произнес он,- можете мне и не верить. Но судите беспристрастно: если поставить рядом меня и господина Лобачева - кому из нас можно будет оказать больше доверия? - Так поедемте сейчас вместе к Лобачеву. - Сейчас я не могу: я уже взял билет на ближайший московский поезд. Вернусь я через несколько дней и тогда буду к вашим услугам. - Хорошо. А где же я вас найду? - У господина Лобачева. Там всегда меня можно найти. "Ну, как хочешь,- подумал Никодим,- а я все-таки поеду домой и посмотрю еще письма мамы - быть может, найду что и поценнее, а в записке имя
      мамы ведь вовсе не упоминается - все равно, если бы ты стал ее показывать кому-либо, никто тебе не поверит, что это писано к маме". И, поклонившись, отошел в сторону. По рассеянности Никодим вышел двумя станциями 'раньше, чем следовало. Удлинило бы это путь всего часа на три, если бы Никодим сразу нашел лошадей. Но ему пришлось искать долго: все отказывались ехать, ссылаясь на работу и плохую осеннюю погоду. Только перед самыми сумерками удалось тронуться. Первое время возница молчал и посвистывал. Потом, вдруг обернувшись, спросил: - А не ехать ли нам, барин, через Селиверстовщину? - Я, братец, дорог здешних не знаю,- ответил Никодим,- где хочешь поезжай, лишь бы дорога была поглаже, - Нонеча какие дороги. Ишь размякло. А я к тому, барин, что с утра ничего еще не ел. Так у меня кум в Селиверстовщине - к нему и заехать: поесть чего-нибудь. Да и выпить у него всегда можно. О Селиверстовщине Никодим слыхал: это была очень длинная и грязная фабричная слобода, верстах в десяти или двенадцати от его имения, фабрика, к которой он когда-то ночью ходил за чудовищами, находилась на полпути между слободой и имениями, и жители слободы работали именно на этой фабрике, но ни в слободе, ни на фабрике Никодиму не доводилось бывать. Понял ли возница молчание Никодима как согласие ехать через Селиверстовщину, но через два часа пути они въехали в слободу. В полутьме, при слабом свете редко расставленных фонарей и огоньков, мелькавших в окнах, прошмыгивали то с одной стороны тарантаса, то с другой неопределенные тени - иногда человек вырастал рядом с тарантасом и с любопытством глядел на Никодима несколько мгновений, стараясь идти вровень с лошадью. Никодим все отворачивался от таких: казались они грязными, неумытыми, от них пахло и спиртом и потом, физиономии их были грубы - и мужские и женские одинаково,- точно их кто топором вырубал, и движения тяжеловесны и угловаты. Грубая, но не громкая, а скорее, ворчливая ругань слышалась в полутьме из-под навесов и от колодцев, где звенели цепями журавли. Чувство неопределенной жути стало забираться в душу Никодима, когда они остановились у одного из крылец. Хозяин встретил гостей с фонарем. Он тоже не .возбудил доверия в Никодиме, так как ничем нс отличался от других обитателей слободы: грубая, грузная фигура, лицо со следами сажи на лбу и на щеках, непричесанные волосы, медная серьга в толстом ухе, рваная и грязная одежда, тот же запах спирта и, главное, провалившийся нос - все отталкивало в нем. Пока возница что-то ел и пил водку, Никодим сидел на лавке в углу, отказавшись от угощения, и оглядывался по сторонам. Изба, как и обитатели ее, была очень грязная и неприветливая: несколько раз на Никодима набегал из угла любопытный таракан и, шевеля усами, подолгу смотрел на незнакомого гостя. - Вы на фабрике служите? - спросил Никодим от скуки проходившего мимо хозяина. Тот остановился и сказал: - Так точно, у Феоктиста Селиверстовича Лобачева. , Никодима как громом поразило. Он даже привстал. - Разве эта" фабрика Лобачеву принадлежит? - Так точно, Лобачеву. Мы по дереву работаем. Никодим не захотел расспрашивать далее. "Поедем-ка отсюда поскорее",шепнул он вознице, улучив удобный случай. Тот подтянул кушак и заявил, что пора ехать. Хозяин проводил их на крыльцо опять с фонарем и опять молча. Когда они уже выехали за околицу и Никодим облегченно вздохнул, возница засмеялся. - А нос-то у кума того...подгулял. И поделом. Все от веселой жизни, барин. - Скажи ты мне вот что,- обратился Никодим к вознице,- кто такой этот самый Лобачев? - А Бог его знает. Он здесь, кажись, давно не бывал. Сказывают, что не русский, а англичанин он. - Послушай, как же это может быть - Лобачев и вдруг англичанин? Ведь фамилия-то русская. - Вот поди ж ты. Сказывают. - А кто же фабрикой управляет? - Арап какой-то управляющим. - Настоящий арап? - Нет, не настоящий, а так его называют. Он тоже здесь редко бывает больше в Питере живет. - Гм. А что же на этой фабрике делают? - А черт их, знает что делают - не к ночи будь сказано. Людей делают. - Что ты говоришь. Виданное ли это дело? - А взаправду, барин. Руки, ноги, головы, туловища делают из дерева, что ли. Не то из камня, а может, и из железа - я не знаю. - Да, наверное, руки и ноги искусственные. Для уродов и калек? - Какое там для уродов! За границу отправляют - вот что. И животных всяких делают. И коров. И еще делают такое - что и сказать-то не при всяком вслух скажешь. Разве к кому уважения у тебя нет. И, наклонившись к уху Никодима, он что-то зашептал ему. Никодим не сразу понял, но когда понял, то удивился еще больше, только не стал расспрашивать. Молча проехали они остаток дороги. \ Прощаясь с возницей, Никодим все-таки сказал ему: "А подозрительные люди - 'эти ваши слободские, и твой кум тоже". "Да, у кума нос того... подгулял. Даром этого не случается. Ну, прощайте, барин. Покорно благодарим",- ответил возница и, нахлобучив шапку, принялся настегивать лошадь, как будто желая скорее скрыться с Никодимовых глаз.
      ГЛАВА XVI
      Столкновение у камня. Отпустив встретивших его слуг, Никодим остался один. Он обошел и осмотрел все комнаты дома, кроме черной залы и комнаты Евгении Александровны, а ночью, в одиннадцать часов, вышел к калитке посмотреть, не пройдут ли чудовища. Но они не показались. Утром старый его дядька и когда-то камердинер покойного дедушки Онуфрия Никодимовича, бывший крепостной Павел Ерофеич, брея Никодима перед кофе, сказал: - Не настоящею жизнью нынче живут господа. В бывалые-то годы, как барин куда поедет, так и собственного слугу берет с собою. За границу ли, в Москву там, или в Питер - все равно. Тот его ц выбреет, и вымоет, и одежду в порядке содержит, а нынче что? - Значит, ты, Ерофеич, со мной вместе чудить хочешь? - спросил Никодим. - Зачем чудить? Вы барин степенный. Маменьке-то в радость такие дети. - А если барин влюбится - по-твоему, что тогда верный слуга должен делать? - А вы разве влюбились, Никодим Михайлович? - Да, влюбился. - Ну вот, коли влюбились, так честным пирком да за свадебку. - Ловко выдумал старик. Да как на ней женишься, если она уже замужем? - Замужем? - Тут лицо Ерофеича вытянулось и выразило определенно полное разочарование. - Уж коли в чужемужнюю жену влюбились, так об этом, барин, не говорят. Молчать надо... Там, как хотите: я вам не судья, а на людей выносить не полагается. - А если она не чужемужняя жена, а так просто... ну, любовница, на содержании... что ли? - Вот еще скажете, барин. Такая-то уж и вовсе в жены не годится - сегодня она с одним, завтра с другим. Будто настоящих барышень нет. Да и в роду у нас такого не водилось - Бог миловал. - Нет,'Ерофеич, она замужняя... А, послушай, ты не знаешь ли чего-нибудь о Лобачеве, Феоктисте Селиверстовиче? - Господина Лобачева как не знать. Еще когда вы в гимназии были, они к вашему батюшке частенько наезжали по разным делам. - К нам? Сюда? Сам Лобачев? - Да недолго они заезжали - с полгодика.