На этот раз они пожаловали открыто, приплыв по морю на кожаных лодках, И хотя их было гораздо больше, чем в прошлый раз, Карлсефни решил, что они снова приехали торговать с ними. Он велел женщинам приготовить полотно, которое они ткали и красили летом, и прежде чем скрелинги успели вытащить свои лодки на берег, он уже выложил кипы разрезанной ткани на траве перед частоколом. Пятеро женщин стояли на приличном расстоянии от ворот. А у входа встали мужчины с копьями в руках, У поясов их висели мечи, ножи и топоры. Высокий молодой скрелинг приблизился к воротам и бросил переселенцам связку шкур. Карлсефни вышел ему навстречу с полотном в руках, и вскоре обмен пошел своим чередом, как и в прошлый раз.
      Снорри проголодался и захныкал, и Гудрид обрадовалась предлогу вернуться в дом: она чувствовала себя совершенно изможденной от бессонных ночей и лихорадочных приготовлений при появлении скрелингов.
      Покормив ребенка, она села не скамеечку у дверей и взялась за пряжу, качая люльку Снорри и наслаждаясь полуденным солнышком. Ее клонило в сон, и вдруг она увидела, что в дверях появилась тень молодой бледной женщины. Незнакомка была маленького роста, с огромными глазами и медного цвета волосами, с лентой на лбу, а одета она была в такое же черное, поношенное платье, которое раньше было у Гудрид. Женщина тихо спросила:
      – Как тебя зовут?
      – Меня зовут Гудрид. А тебя?
      – Меня зовут Гудрид.
      Едва Гудрид успела сделать незнакомке знак, чтобы та села рядом с ней, как со двора донесся шум, и женщина исчезла. А снаружи слышались топот и крики. Выбежав на двор, Гудрид увидела, что скрелинги спасаются бегством, а один из туземцев лежит с копьем в груди у ног Асгрима Худого.
      Увидев Гудрид, к ней из-за угла бани выбежала Эмма и выпалила:
      – Этот скрелинг попытался отобрать у Асгрима нож.
      – И поплатился за это… – Гудрид смотрела вслед удаляющимся от берега лодкам туземцев и прибавила: – Наверное, они увезли свою женщину с собой!
      – Какую женщину, Гудрид?
      – Которая только что была здесь. Ты ее не заметила?
      – Нет. Надо спросить Торкатлу.
      Но ни Торкатла, ни остальные не видели таинственной женщины. И когда все собрались наконец во дворе вокруг Карлсефни и Бьярни, Гудрид еще раз описала ту неизвестную женщину и свое полусонное состояние. Все поняли, что скрелинги пытались околдовать Гудрид. А потом они обнесли убитого вокруг домов, против движения солнца, и захоронили его как можно дальше от своего жилья, у берега.
      Карлсефни долго смотрел на Гудрид и спящего Снорри, а затем наконец сказал:
      – Скрелинги пришли к нам уже в третий раз, и теперь мы можем быть уверены в том, что они придут снова, и их будет гораздо больше. Я предлагаю вот что: мы выставим на мысе десять человек, в южной части бухты, чтобы сбить скрелингов с толку. Начав биться с ними, наши люди кратчайшим путем заманят их в долину за домом Лейва. Я хочу, чтобы главное сражение происходило именно там. Пока же, в ожидании скрелингов, нам надо устроить убежище в лесу и отвести туда женщин и скот. Едва мы заметим первых скрелингов, мы выйдем им навстречу и выпустим на них быка, чтобы он загнал их в нужное место. Главное – чтобы сражение было на открытом месте, если они появятся с моря, а не будут, подобно рысям, мелькать меж деревьев в лесу. Но если они оттеснят нас, то мы переправимся через ручей и будем биться на скалистом плато.
 
      Люди принялись раскорчевывать небольшую поляну в лесу. Со всех сторон они оградили ее частоколом из срубленных деревьев и кустарника. Женщины принесли сюда запасы вяленого мяса и рыбы: ведь никто не знал, как долго придется им скрываться в этом убежище. Затем в безопасном месте привязали скот, и все животные, вплоть до последнего поросенка, стояли с завязанными челюстями, чтобы крик их не разносился по лесу. Наконец женщины, завернувшись в плащи, взялись в ожидании за свою пряжу.
      Чтобы Снорри не хныкал, Торкатла приготовила для него кусочек сала, обернутый в тряпочку, а Гудрид надела янтарное ожерелье Халльдис, которое ребенок с удовольствием засовывал в рот. Как всегда во время опасности, Гудрид чувствовала себя спокойно: будто это происходило не с ней. Эти прекрасные места внезапно перестали принадлежать только им, сделались чужими. Это были земли колдовского роя низкорослых, темнокожих людей, говорящих на непонятном языке. И может, это был их Рай, в который непрошеными гостями вторглись и она, и Карлсефни, и другие… Гудрид крепко прижимала Снорри к себе, перекрестив и ребенка, и мужа.
      Как и предполагал Карлсефни, скрелинги не заставили себя долго ждать. Из своего укромного убежища Гудрид вскоре заметила множество кожаных лодок, скользящих в бухте к берегу. Во многих лодках люди не сидели, а стояли, стуча своими трещотками и крича. Гудрид натянула шапочку на уши и схватила сопротивляющегося сына на руки.
      А тем временем Карлсефни и Торбранд сын Снорри, вместе с хорошо вооруженными пятью десятками людей, отвязали быка, выпустив его впереди себя на скрелингов, чтобы заманить противника на равнину. И люди, стоящие в дозоре на мысе, быстро присоединились к ним.
      Через некоторое время Гудрид услышала резкий грохот, и вслед за ним наступила тишина, которая тотчас же взорвалась криками и шумом. Затем снова послышался треск, за ним – еще один, и Гудрид задрожала. Она осторожно выглянула из убежища: внизу перед ней лежала равнина, на которой шел бой. Скрелинги использовали длинные шесты с какими-то сетями, которыми они метали камни величиной с овечьи желудки. По-видимому, один из камней угодил в быка, потому что тот лежал на боку, беспомощно двигая ногами в воздухе.
      Поселенцы отважно бились со скрелингами, которые значительно превосходили их в числе. Кроме метания камней, те применяли еще лук со стрелами и острые камни, со свистом разрезающие воздух, тогда как викинги использовали в основном мечи и топоры. Время от времени они выпускали в сторону скрелингов стрелы из лука или же метали в них копьями. Торбранд сын Снорри и многие вслед за ним перепрыгнули через ручей и бились теперь на скалистом берегу. Они все ближе и ближе подходили к убежищу, где прятались женщины, и Гудрид уже опасалась, не окажутся ли расчеты Карлсефни ошибкой. Сердце у нее замерло, когда она услышала позади себя хруст веток.
      – Скрелинги! – вскочив, закричала Арнейд.
      Она выскочила из убежища и взобралась на большой валун, который высился над тем местом, где бились мужчины. Гудрид метнулась было за ней, чтобы увести ее обратно, но было уже поздно. На глазах у сражающихся Арнейд сорвала с себя сорочку и обнажила толстые, белые груди, завопив что есть мочи:
      – Нас окружили скрелинги! Они просочились из леса, а наши рохли ничего не могут поделать! Скажите им, что я готова переспать со всеми, только бы меня не убивали!
      Карлсефни со своими людьми продолжали отбиваться, однако многие скрелинги из тех, что находились ближе к Арнейд, остановились в растерянности, опустив оружие. Двое из них направились было к женщине, а та, обезумев от страха, выставила вперед грудь, словно мелочной торговец на тинге, и выкрикнула так громко, что глаза ее чуть не вылезли из орбит:
      – Возьмите меня, возьмите меня, только не убивайте!
      В стане скрелингов росло замешательство. Вождь их что-то выкрикнул своим воинам, и те послушно, словно стайка бекасов, повернулись и бросились бежать к своим лодкам у берега. Когда равнина опустела, Гудрид заметила, что у ручья осталось лежать множество скрелингов и двое из людей Карлсефни.
      Один из убитых поселенцев был Торбранд сын Снорри. Двое скрелингов задержались около него, и один поднял с земли его топор, махнув им своему сородичу. Тот переворачивал мертвеца, а вождь скрелингов подбежал к ним, выхватил злополучный топор и швырнул его в ручей, да так яростно, что в разные стороны брызнули вода, мох и мелкие камешки. Оба скрелинга бросились догонять своих, и вскоре лодки их исчезли из бухты. Над равниной повисла тишина.
      Гудрид передала ребенка Торкатле и подбежала к Торбранду. Друг ее юных лет лежал с большим куском камня в черепе, а рядом – убитый им скрелинг. Гудрид перекрестилась и молча подняла глаза на Карлсефни.
      К ним присоединился Снорри сын Торбранда. Отодвинув мертвого скрелинга в сторону, он устало произнес:
      – Теперь у меня нет ни жены, ни сына.
      Прежде чем Карлсефни успел что-нибудь сказать, к ним приблизилась Арнейд. Вид у нее был важный, а товар все еще выставлен напоказ. Карлсефни послушал, что она говорит, и серьезно сказал:
      – Мы все очень благодарны тебе, Арнейд. Попроси у Гудрид новую сорочку взамен той, что разорвана.
      Гудрид поняла намек мужа и обняла Арнейд за толстую талию, чтобы увести ее, но у той были иные намерения.
      – Благодарю, но сперва я хочу посмотреть, жив ли мой муж!
      Гейр стоял здесь же, живой и невредимый, разговаривая с Колем и Гуннхильд. Но Арнейд обошла все поле сражения, собрав похвалы за свое редкостное мужество и за то, что она обратила в бегство целое войско.
 
      Другим убитым оказался переселенец из команды Бьярни. И он, и Торбранд были похоронены на лесной опушке. Все решили, что когда в Виноградную Страну прибудет христианский священник, опушка эта будет освящена для строительства церкви. Для надежности Снорри вырезал на память руны на дощечке: при первом же случае дощечка эта будет положена в церкви Снорри Годи в Исландии. Карлсефни велел сложить над обеими могилками холмики из камней, а потом устроил поминальный пир, ради которого закололи быка.
      Карлсефни сложил вису в память о погибших и произнес о них хвалебную речь. Долго смотрел он на свой дом. Гудрид напряженно ждала, что он скажет, ибо накануне они говорили с Карлсефни, собирая мидий к пиру. Она сказала ему, что чувствует себя здесь пленницей: ей никуда нельзя пойти. Но он ответил, как обычно, что ей просто надо предупреждать, куда она идет, и тогда ее проводят туда. И потом, все равно и она, и другие женщины держатся ближе к дому, так в чем же разница? Но когда она сердито возразила ему, объяснив, в чем разница, он заметно встревожился. Остаток пути они молчали, хотя обиды между ними не было. Гудрид отвела душу, пожаловавшись, как плохо не чувствовать себя свободной. И теперь Карлсефни громко и твердо сказал:
      – Мы знаем теперь, что страна эта обширна и богата. И мы знаем также, что не мы одни живем в ней. Наши предки, которые обживали Исландию, и Эрик Рыжий со своими поселенцами пришли в Гренландию на пустынные земли, и им не надо было вытеснять оттуда противников. Но вы все видели, что скрелингов гораздо больше, чем нас, и они идут на нас войной и умеют колдовать. Мы не знаем, где они живут, но они-то прекрасно знают, где нас искать! Нам непросто получить подкрепление из дома. Сейчас лето уже подходит к концу и плыть в Гренландию гораздо труднее, так что придется либо перезимовать здесь, либо отправиться вглубь материка, где зима будет более суровой. Море больше не связывает нас с родичами – оно разъединяет нас…
      Потрескивание хвороста в очаге было единственным звуком в комнате. А Карлсефни, заложив пальцы за пояс, продолжал:
      – Я хочу спросить вас: надо ли нам оставаться в стране, где на наш домашний скот будут охотиться другие? Хотим ли мы жить так далеко от собственных родичей, утратив с ними всякую связь? Хотим ли мы, чтобы женщины и дети постоянно подвергали свою жизнь опасности, удаляясь от дома?
      Гудрид пробовала поймать взгляд Карлсефни в сумерках, но он неотрывно смотрел прямо перед собой, собираясь с мыслями и высказывая то, что накопилось на сердце:
      – У меня есть сын. Я хочу, чтобы он знал, кто его родичи, я хочу завещать свое богатство ему и его будущим братьям. Расстояния здесь слишком большие, а людей у нас мало, и мы вряд ли сумеем вести выгодную торговлю. Мы с Бьярни, Торхаллом и Снорри посовещались и решили, что к весне надо возвращаться домой и рассказать гренландцам, что на северных островах, которые лежат не так далеко, много древесины и шкур. Чтобы жить здесь постоянно, потребуется гораздо больше поселенцев, чем есть у нас, и им следует привезти с собой хороших священников, чтобы развеять чары скрелингов. А теперь я прошу каждого свободного человека сказать, что он думает об этом.
      Против возвращения домой были только Асгрим Худой и еще три гренландца, которые плавали сюда раньше с Лейвом и Торвальдом. Они хотели остаться в Виноградной Стране, а по весне поплыть дальше на юг. Один гренландец – грубый, ворчливый охотник из команды Бьярни – недовольно буркнул, что больше всего в жизни хотел бы теперь искупаться в вине: так ему надоела простая вода. Оживившись, поселенцы принялись подшучивать над ним, и остаток вечера прошел в веселье и беззаботности.
 
      А на следующее утро первым в доме Карлсефни появился Асгрим Худой. Он бодро сказал: «Самое время вытащить корабль на сушу, пока не пришла зима, а для остального у нас останутся лодки. Как ты считаешь, не надо ли мне присмотреть за этим?»
      – Конечно, – ответил ему Карлсефни. – Кого ты хочешь взять в помощники?
      – Барда из Эйнарова Фьорда, – мгновенно заявил Асгрим. – Он лучший кузнец из всех нас.
      Карлсефни пристально посмотрел на него.
      – Это так, и как раз сейчас он латает корабль Бьярни.
      – Но если он и два других гренландца помогут мне, то мы быстро управимся с моими лодками. Мы уже привыкли работать вместе.
      Когда Гудрид вышла на двор, чтобы взять из амбара вяленой рыбы, она увидела, что четверо гренландцев суетятся вокруг самой большой лодки Карлсефни. Двое рассматривают потрепанный парус, а Бард конопатит корпус, тогда как Асгрим вырезает новые уключины. Похоже, что их разочарование тем, что придется возвращаться в Гренландию, не помешало им трудиться с жаром.
      За ужином и Асгрим, и Бард пребывали в веселом настроении, и ели они так много, что Торкатла начала ворчать. Вскоре они завернулись в свои плащи и улеглись спать, а остальные занялись ремеслом и мелким рукоделием или же стали играть в тавлеи.
 
      В ту ночь Снорри долго не мог угомониться, и Гудрид находилась в полудреме, как вдруг ей почудился скрип входной двери. Наверное, кто-то решил выйти в уборную. Гудрид надеялась, что Снорри не проснется, когда дверь заскрипит снова.
      Но время шло, а со двора никто не возвращался. Гудрид подумала, не стоит ли разбудить Карлсефни и рассказать об этом, но сон сморил ее, и она крепко уснула.
      На утро она встала и разожгла очаг, а потом окинула взглядом лавки. Асгрима и Барда не было на месте, и ей показалось, что она предчувствовала это. Разведя огонь, она бросилась будить Карлсефни.
      – Если они исчезли, то исчезла и моя лодка, – спокойно сказал ей Карлсефни. – И Бьярни наверняка не досчитается двух из своих людей.
      Гудрид в изумлении смотрела на мужа, а тот продолжал негромко, натягивая на себя одежду:
      – Я заподозрил неладное еще вчера утром, когда пошел в амбар и обнаружил, что некоторые полки пусты. И если я не ошибаюсь, наши гренландцы держат курс на юг, в надежде добраться до земли изобилия, прежде чем наступит зима.
      – Но… ты не хочешь догнать их?
      – Как, Гудрид? И зачем? Чтобы силой вернуть их обратно? Нет, пусть поступают как хотят. Может, они и доберутся до того берега – кто знает?
      – Да, но наша лодка…
      – Это небольшая потеря, Гудрид, – сказал Карлсефни, обуваясь. – Пойду посмотрю, правильно ли я угадал.
      Когда он вернулся назад и рассказал своим домочадцам о том, что произошло, никто особенно не удивился, но Эйндриди Лебединая Шея счел, что дело плохо, раз у них на обратный путь будет только одна лодка.
      – За это время мы можем сделать еще одну, – предложил Карлсефни. – Как только Бьярни залатает свой корабль, я попрошу у него людей.
      Бьярни пребывал в полном неведении и не заметил во вчерашнем усердии четырех гренландцев ничего подозрительного. Но потом он признался, что у него такое чувство, будто он вытряхнул из ботинка мешавший ему камешек.
 
      Карлсефни считал, что в этом году они больше не столкнутся со скрелингами. И теперь, когда поселенцы покончили с неизвестностью и избавились от четырех вечно недовольных гренландцев, они наконец-то смогли порадоваться теплой, мягкой осени. Выпал легкий снежок и тут же растаял, и в бухте еще водилась треска, а тюлени уже направлялись к югу. Домашний скот пасся на лугах, и Карлсефни пока не собирался забивать его, разве что к праздникам, и Гудрид ловила себя на мыслях о том, что наконец-то она обрела сон по ночам.
      Время казалось теперь бесконечным, как в детстве, и Гудрид замечала его движение только по тому, как рос и взрослел ее сын. Торкатла становилась все круглее и довольнее, а Эмма показала все свое мастерство: она научила Гудрид ткать чудесные узоры на лентах, а когда они выходили посидеть на двор, она показывала Гудрид такие красивые образцы вышивок, что та чувствовала себя настоящей богачкой, словно на дворе Карлсефни в Исландии, куда ей еще предстояло отправиться.
      «Дома в Исландии». Гудрид произносила эти слова все чаще, наслаждаясь их звучанием, после того как нити, привязывающие ее к Виноградной Стране, становились все слабее. Ей нравилось здесь, но и она тоже предпочитала жить вместе с Карлсефни и ребенком среди своих, в Исландии. А здесь они были всего лишь поселенцами, чужаками! В Исландии она надялась иметь собственный дом, и еще много детей. Там по-прежнему оставались ее корни. Она хотела домой, в страну, не менее прекрасную, чем эта, и туда, где не было скрелингов.
 
      Она редко видела теперь Арнейд и Гуннхильд, ибо мужья их решили, что люди Карлсефни могут соблазниться женскими прелестями. Арнейд сама с гордостью сообщила об этом Гудрид, но в голосе ее сквозило разочарование. А Гудрид лишь усмехнулась ее словам.
      В канун Сретения Господня, облачным, штормовым днем, она сидела у очага, играя со Снорри, как вдруг дверь распахнулась и в комнату со стоном ввалилась Арнейд, закрывая рукой один глаз. Эмма схватила лампу и посветила ей в лицо, заставив показать, что такое с глазом: на его месте оказался фиолетовый кровоподтек. На щеках тоже виднелись синяки.
      Гудрид уложила Снорри в люльку и перекрестилась.
      – Кто же так поступил с тобой, Арнейд?
      – Мой муж, – простонала она в ответ. – Гейр так разозлился, когда я сказала, что просто соскучилась по детям в Гренландии…
      Гудрид протянула гостье тряпку, смоченную Эммой в воде. Арнейд приложила ее осторожно к глазу и продолжила:
      – Он ходит такой злой с тех пор, как Гуннхильд похвалилась, что к лету ждет ребенка. А ведь она ненамного моложе меня, да и муж ее не сравнится с моим Гейром!
      – Тяжело быть в разлуке со своими детьми, – осторожно заметила Гудрид.
      – Им хорошо в доме у дяди: мы все вместе переехали туда, когда утонул мой первый муж. А я-то думала, что здесь у меня родится много детей, – просто сказала Арнейд. – Не знаю теперь, что и делать. Гейр говорит, что он хочет домой в Исландию, и там он купит себе двор на те средства, которые он скопил здесь.
      Некоторое время женщины сидели молча, прислушиваясь к сопению Снорри. Внезапно Арнейд встала и со своей обычной деловитостью заявила:
      – Люди говорят, что ты умеешь колдовать, Гудрид. Приворожи ко мне Гейра, чтобы он был со мной поласковее.
      Гудрид показалось, что ее словно ударили, но она ничем себя не выдала.
      – Я сделаю лучше: попрошу Карлсефни поговорить с твоим мужем. И еще я приготовлю тебе на глаз примочку, но без всякого колдовства. Я просто умею лечить людей.
 
      Поговорив с Гейром, Карлсефни вернулся назад таким веселым, что Гудрид подумала расспросить его, как обстоят их дела. Они со Снорри сидели за домом, на лесной опушке. День выдался безветренный, снега не было, и только на пруду виднелась молочно-белая ледяная корочка. Гудрид шутливо начала:
      – Так значит, Гейр исполнит все, как ты ему велел?
      – Конечно, – безмятежно ответил Карлсефни, качая на ноге укутанного в меховые одежки сына. – Я сказал ему, что хёвдинг имеет право высаживать драчунов на берег при первой же необходимости. И когда мы поплывем назад в Гренландию, мы так и сделаем, если он не образумится. А потом я спросил у него, кто должен будет вынести его дело на тинг, если он убьет Арнейд. Он ответил мне, что этим займется Торгрим Тролль из Эйнарова Фьорда. И тогда я сказал Гейру, что он будет первым, кто похвалится победой над Торгримом. Пока Гейр переваривал мои слова, я спросил, сколько ему придется заплатить из приданого, если жена его пожелает развестись с ним, и кто будет мстить за него самого, если жена убьет его.
      Услышав смех родителей, Снорри радостно залепетал, и синие глазенки его перебегали с отца на мать и обратно. А Карлсефни медленно проговорил:
      – И наконец, я напомнил ему, что дома люди узнают о происшедшем только с наших слов, так что ему следует подумать, что будут рассказывать потомки о нашем общем путешествии.
 
      Карлсефни и Бьярни согласились на том, что надо начинать готовиться к возвращению домой, как только закончится охота на тюленей. После однообразных зимних дней Гудрид радовалась оживлению и заботам. Дни становились все длиннее, и она теперь чаще выходила на двор, уча Снорри ходить. Теперь, когда зима подошла к концу, снег и лед уже не слепили глаза, и Гудрид частенько останавливалась, чтобы полюбоваться окрестностями.
      – Тебе грустно, что мы уезжаем, Гудрид? – спросил ее как-то Карлсефни, увидев, что жена стоит погруженная в свои мысли.
      Она медленно повернулась к нему.
      – Я была так счастлива здесь… Мне казалось, что в этой земле – настоящий Рай… Но в тот день, когда был убит Торбранд, я начала думать, что здесь, наверное, Рай скрелингов, и мы пытаемся отнять его у них. Поэтому-то они и используют против нас оружие и колдовство. Что ты думаешь об этом, Торфинн?
      Казалось, слова жены его позабавили.
      – Я думаю, что мы начали собираться как раз вовремя. Потому я и спросил, не грустно ли тебе.
      В душе Гудрид лишь на мгновение возникло разочарование: он не захотел ответить на ее длинные, путаные рассуждения. Но тотчас она улыбнулась и взяла его за руку.
      – Как же я могу остаться здесь без тебя! Мы делаем правильно, что покидаем то место, где нас одолевают злые сил. Как ты думаешь, когда-нибудь мы вернемся сюда еще раз?
      – Если судьба захочет этого. Возможно, в будущем эти места превратятся в обжитые, населенные, и наш Снорри станет богатым купцом как в этих морях, так и во многих других!
 
      Карлсефни намеревался уехать пораньше, прежде чем скрелинги опять пожалуют к ним. На обратном пути они собирались останавливаться у берега, чтобы еще поохотиться. Гудрид радовалась, что поездка будет неспешной, ибо Снорри в таком случае не утомится. А ей самой нравилось забывать о времени, как это бывает в длительном морском путешествии.
      Собираясь поохотиться на обратном пути и добыть себе мяса и рыбы, люди не имели надобности забивать овец, и было решено оставить их в Виноградной стране. Корма здесь было предостаточно, да и трюмы на корабле не будут перегружены. Гудрид представила себе, как обрадуются будущие поселенцы, когда завидят на берегу тучный скот, пощипывающий травку. Если, конечно, скрелинги не убьют их овец! Но другие животные обречены на убой, и надо успеть до отъезда высушить и прокоптить их мясо.
      Оба корабля до отказа забили мехами, гагачьим пухом, моржовыми клыками и древесиной. Карлсефни распорядился, чтобы люди разобрали частокол и тоже погрузили на корабль. А из того дерева, которое привез с собой Карлсефни с юга, Снорри сын Торбранда вырезал светлую золотистую дощечку и отдал ее Карлсефни:
      – Над этой дощечкой стоит поработать!
      По вечерам Карлсефни вырезал из нее новый флюгер на свой корабль, а еще баловал своего сына Снорри тем, что дарил ему вырезанные из дерева игрушки. Мастерил он и весла, и иное снаряжение. По обе стороны флюгера радовали глаз искусно вырезанные звери, вплетенные в лозы с листьями, а сам флюгер гордо увенчивал собой мачту «Рассекающего волны», который стоял на якоре в бухте, свежевыкрашенный, с новенькой оснасткой.
      Корабль Бьярни тоже был в отличном состоянии, и Карлсефни советовался с хёвдингом, как им добраться до Гренландии кратчайшим путем.
      Гуннхильд была счастлива тем, что сможет родить ребенка у своих родичей в Хавгримовом фьорде. А накануне того дня, когда они уже с утра должны были отплыть, пользуясь отливом, Арнейд пришла к Гудрид и радостно шепнула ей, что тоже ждет ребенка и, конечно же, от Гейра. Так что все сулило хорошее будущее.
 
      Рано утром люди увязали свои кожаные мешки и, наскоро позавтракав, отправились к берегу. Гудрид заботливо выскребла из очага тлеющие угли и сложила их отдельно, закрыв сам очаг. Торкатла подмела пол, а Эмма проверила, не забыли ли они какие-нибудь вещи. Стоя в дверях, Гудрид видела, как они идут к берегу, подобрав юбки, чтобы не намочить подол в утренней росе. Потом она перекрестилась сама и перекрестила Снорри, закрыла дверь дома и уверенным шагом двинулась по тропинке вниз.
      Как и предполагал Карлсефни, погода стояла ясная. С самого утра дул ветер с суши. Все лежало в розоватой туманной дымке, и когда Карлсефни прочитал прощальную молитву и отдал приказ поднять якорь, «Рассекающий волны» плавно вышел из бухты, словно катился на колесах.
      Между кораблями Карлсефни и Бьярни с криками носились тысячи морских птиц. Люди не чувствовали себя удрученными, ибо еще до конца лета они все собирались встретиться вместе в Гренландии. И оба корабля не теряли друг друга из виду, до тех пор пока густой туман не окутал их на следующий день.
      Ветер спал, появилось встречное течение, кругом плавали льдины, и потому «Рассекающий волны» двигался совсем медленно. Чтобы не наткнуться на бесчисленные шхеры вдоль берега, Карлсефни отошел как можно дальше в открытое море и в то же время продолжал слышать птичий гомон. Корабли взяли курс на север.
      Гудрид была тепло одета. Она старалась побольше развлекать Снорри и готовила для команды пищу. В свободные минуты она разговаривала с Торкатлой и Эммой, а те пряли. А иногда Гудрид сочиняла в уме новые рифмы: давно она не занималась этим. Когда Снорри сын Торбранда или кто-то другой занимал место Карлсефни у штурвала, тот часто приходил к жене и играл с ребенком. А один раз он принес с собой маленькую деревянную лошадку, которую он вырезал для сына, и сказал:
      – Когда мы доберемся до Гренландии, я сделаю для этой лошадки настоящий хвост из конского волоса. Гудрид, ты не задумывалась над тем, что наш Снорри ни разу в жизни не видел живую лошадь? А еще собаку и кошку…
      – Верно, – ответила Гудрид. – Зато я показывала ему цветы, похожие на ковшики и кувшинчики, а еще он видел настоящую мышь!
      Карлсефни улыбнулся.
      – Вряд ли он когда-нибудь вспомнит об этом. Но мы сами расскажем и ему, и другим обо всем, что видели в Виноградной Стране. Пусть думают, что мы хвастаемся, и приедут сами посмотрят! Когда туман рассеется, я подплыву ближе к берегу, чтобы найти место для стоянки.
 
      Погода прояснилась, и корабли путешественников как раз проходили мимо мыса, который Карлсефни назвал Холодным. Теперь они медленно плыли вдоль светлой полоски песчаного берега. Гудрид стояла у поручней и смотрела на берега. Внезапно она ощутила ту же неуютность и одиночество, которые однажды охватили ее три года назад, в чудесный солнечный день. Может, в будущем она сможет спросить у кого-нибудь, что означает это чувство, не навеяно ли оно каким-нибудь колдовством? А может, так и должно быть, когда стоишь у ворот в Рай, потому что люди говорят, что войти в Него трудно. Может, так и должно быть, как говорят священники?
      Корабля Бьярни нигде не было видно, но люди Карлсефни не тревожились, ибо сам Бьярни слыл отличным мореплавателем. С севера подул сильный ветер, и Карлсефни искал пристанища в небольшом фьорде, врезавшемся в сушу сразу же после того, как прервался песчаный берег. Они нашли подходящее место и бросили якорь, а сами на лодках добрались до берега. Люди хорошо видели и свой корабль, и открытое место, выбранное ими, хотя опасались они напрасно: скрелинги не появлялись, вокруг стояла тишина, и вдоль пустынного берега тянулся темный, непроходимый лес.
      Люди забросили невод в небольшую речку поблизости и вскоре поймали жирного гольца. Гудрид заботливо следила за тем, чтобы Снорри держался подальше от огня, пока женщины готовили ужин, и хотя мальчик все еще продолжал сосать молоко, он уже почувствовал вкус ко взрослой пище. Когда ужин был наконец готов, все расселись вокруг огня. В воздухе посвежело. Карлсефни усадил сына к себе на колени и дал ему полакомиться нежной, зажаренной рыбьей кожурой и большими сочными кусками, у которых он предварительно оторвал плавники.
      В эту ночь Снорри спал беспробудно, улегшись между родителями в большом спальном мешке из кожи. И Гудрид проснулась не раньше, чем на розовеющем небосклоне пропали последние звезды, и в утреннем воздухе вырисовывались лишь черные, пахучие верхушки деревьев. Гудрид ощутила себя отдохнувшей, как никогда. Другим тоже понравилось это место, и они решили задержаться на берегу еще на сутки-другие. Половина людей пошла на охоту вглубь материка, тогда как остальные сторожили лагерь и корабль. Наконец, все снова погрузились на корабль и поплыли из фьорда в открытое море. После удачной охоты на борту прибавилось пушнины. Здесь можно было увидеть четыре медвежьи шкуры, и еще повсюду на палубе были развешены для просушки шкурки бобров, куниц, норок, лисиц и ондатр. Запах шкурок напоминал Гудрид, что удача сопутствует кораблю.