- Да, вы ясно высказались, - сказал Прайс.
      На этом беседа закончилась.
      15
      Монтегю вернулся к своим делам, но на душе его было неспокойно. Ему хотелось убедить себя, что на этом дело и закончится и Прайс с ним согласился, но, логически рассуждая, Аллан не мог этому поверить и предвидел, что президентом железной дороги он останется недолго.
      Однако при всех своих предчувствиях Монтегю не был готов к тому, что последовало на другой день. Рано утром ему позвонил Куртис и попросил дождаться его в конторе. Куртис явился через несколько минут. Он был явно взволнован.
      - Монтегю, - сказал он, - мне надо сообщить вам нечто важное. Я не хочу, чтобы вы оставались в неведении. Но раньше, чем я произнесу хоть-слово, я должен вас предупредить, что ставлю сейчас на карту все свое будущее. И вы должны мне обещать, что никогда не сделаете никому ни малейшего намека на то, что от меня услышите.
      - Обещаю, - сказал Монтегю. - Но в чем дело?
      - Вы даже вида не должны показать, что знаете что-либо, - прибавил Куртис, - иначе Прайс тотчас же догадается, что вам все сказал я.
      - О, так это Прайс! Обещаю не выдать вас. Рассказывайте.
      - Вчера во второй половине дня он позвал Давенанта и сказал ему, что надо снять вашу кандидатуру и подобрать другого президента дороги.
      Монтегю в смятении глядел на него.
      - Он сказал, что вас следует полностью отстранить. Президентом, видимо, будет Хаскинс. Давенант вынужден был мне сообщить это, так как я один из директоров.
      - Вот оно что! - прошептал Монтегю.
      - Вы знаете, в чем дело? - спросил Куртис.
      - Знаю.
      - Так в чем же?
      - Это длинная история. Возникла одна ситуация, которая меня не устраивает.
      - О, - воскликнул Куртис, внезапно что-то поняв. - Не в Компании ли железнодорожных насыпей дело?
      - В ней.
      Тут пришла очередь Куртиса недоумевать.
      - Боже мой! - воскликнул он. - Как это вы могли из-за такого пустяка отказаться от такого поста?
      - Я и не думал отказываться. Это Прайс хочет от меня отделаться.
      - Мой милый, ведь это же совершенный абсурд!
      Куртис был вне себя. Монтегю внимательно посмотрел на него.
      - Не станете ли и вы рекомендовать мне согласиться на подобное? спросил он.
      - Конечно, стану, дорогой друг! У меня самого есть акции этой компании.
      Монтегю замолчал. Он просто не знал, что на это ответить.
      - Что вы воображаете себе, скажите, пожалуйста? Что вы вступили в благотворительное общество, что ли? - возразил Куртис. Но тут он увидел искаженное лицо друга и положил ему руку на плечо.
      - Видите ли, старина, - сказал Куртис, - это, право, нехорошо! Я понимаю ваши чувства и питаю к вам большую симпатию и безграничное уважение. Но вы живете в этом мире и должны быть практичным. Нельзя взяться за управление дорогой и вести дело так, как если бы это был сиротский приют. Вы должны были отказаться от этого предложения, имея подобные убеждения. Но упустить такой пост из-за ерунды!
      Монтегю был непоколебим.
      - Уверяю вас, я вовсе ни от чего не отказывался, - отвечал он сердито.
      - Но что же вы будете делать?
      - Бороться, - отвечал Аллан.
      - Бороться? - повторил Куртис. - Но, друг мой, ведь вы совершенно беспомощны! Дорога принадлежит Прайсу и Райдеру, и они с ней сделают все, что захотят.
      - Вы один из директоров компании, - ответил Монтегю, - и вам известно положение вещей. Вы знаете, что благодаря моему ручательству состоялись выборы нового правления. Станете ли вы подавать голос за избрание Хаскинса президентом?
      - Боже мой, Монтегю! Чего вы от меня хотите! Вы отлично знаете, что я не имею голоса, когда речь идет о делах дороги. Все акции, которыми я владею, дал мне Прайс. Что я могу сделать? Вся моя карьера рухнет, если я стану перечить.
      - Другими словами, вы - кукла, вы согласны продать свое имя и достоинство за пакет акций. Значит, вы, занимая ответственное положение, не оправдываете оказываемого вам доверия.
      Лицо Куртиса приняло жесткое выражение.
      - Да, - сказал он, - если, конечно, толковать по-вашему.
      - Тут дело не в моем толковании. Это так и есть.
      - Но, - вспылил Куртис, - вы же должны понять, что и без меня у них будет большинство.
      - Возможно, - ответил Монтегю, - но это еще не причина, чтобы поступать нечестно.
      Куртис вскочил.
      - Больше не о чем говорить, - заявил он. - Мне жаль, что вы так к этому относитесь. Я хотел оказать вам услугу.
      - Я это ценю, - с живостью отвечал Монтегю. - И буду вам всегда обязан.
      - И в борьбе, которую вы затеваете, вы не должны забывать, что я первый открыл вам глаза.
      - Не беспокойтесь, - ответил Монтегю. - Я буду вас щадить. Никто никогда не узнает, что мне это известно.
      С полчаса Монтегю задумчиво ходил по своему кабинету. Затем позвал машинистку и продиктовал ей письма к своему кузену, мистеру Ли, и к трем другим лицам, с которыми имел частную переписку по поводу их голосов на собрании акционеров.
      "Ввиду некоторых обстоятельств, - писал Аллан, - раскрывшихся в связи с делами Северной миссисипской дороги, я не желаю принимать на себя обязанности президента. Я также намерен выйти из состава правления, так как чувствую себя не в силах изменить порядки, с которыми не согласен".
      Затем он излагал план своих действий и разъяснял, что все, вовлеченные в дело через его посредство, имеют возможность последовать его примеру. Монтегю просил своих корреспондентов сообщить их решение по телеграфу, и через два дня получил от них ответ. Он был готов действовать.
      Аллан начал с того, что позвонил Стенли Райдеру и условился с ним о времени встречи.
      - Мистер Райдер, - сказал он, - несколько недель назад вы в этом самом кабинете просили моего содействия на выборах правления Северной миссисипской железной дороги. Вы заявили, что хотите предоставить мне пост президента, мотивируя это тем, что вам желательно иметь энергичного и честного человека, на которого вы могли бы положиться. Я поверил вам и принял ваше предложение. Я затратил много труда на изучение дела. И вот я слышу из уст мистера Прайса, что он организовал компанию с тем, чтобы получать доходы от эксплуатации дороги. И я заявил ему, что не дам согласия на подобные действия. По зрелому размышлению я пришел к заключению, что создавшееся положение делает невозможным для меня сотрудничество с мистером Прайсом. Я решил выйти из состава правления и не выставлять свою кандидатуру на пост президента.
      Райдер все время избегал смотреть на Монтегю; он сидел, глядя прямо перед собой, и нервно постукивал рукой по столу. После долгого молчания Райдер ответил:
      - Мистер Монтегю, я сожалею о вашем решении, но, принимая во внимание все обстоятельства, склонен признать, что это - мудрое решение.
      Здесь последовала пауза.
      - Позвольте мне поблагодарить вас за выполненную работу, - продолжал он, - а также надеяться, что этот злосчастный эпизод не повлияет на наши личные отношения.
      - Благодарю вас, - холодно ответил Монтегю.
      Он подождал, надеясь услышать еще что-либо от Райдера, но сам не нарушал молчания, чтобы не помочь тем самым собеседнику выйти из затруднительного положения.
      - Как я уже сказал, - повторил Райдер, - я вам премного обязан.
      - Я в этом не сомневаюсь, - ответил-Монтегю, - но я надеюсь, что вы не рассчитываете так просто закончить наши отношения.
      Выражение лица Райдера изменилось.
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Нам нужно решить один очень важный вопрос, прежде чем расстаться. Как вам известно, я лично владею пятьюстами акций Северной миссисипской железной дороги и, естественно, интересуюсь ее делами.
      - О, конечно, - ответил Райдер спокойно. - Но это меня не касается. Как акционеру вам следует обращаться в правление дороги.
      - Кроме того, что я сам акционер, - продолжал Монтегю, не обращая внимания на это замечание, - я должен защищать интересы и тех лиц, которых склонил на вашу сторону. Они голосовали за список членов правления, составленный вами. Я стал невольно причиной того, что они попали в зависимость от вас и мистера Прайса. Тут затронута моя честь, и я в ответе перед ними.
      - Что же вы намерены предпринять?
      - Я написал им, извещая о своем намерении выйти из дела. Я не рассказал им подробности, а только указал, что чувствую себя не в силах предотвратить некоторые события, которых не одобряю. Я сообщил им, что намерен предпринять, и предоставил возможность выйти из этого дела на тех же условиях, что и я. Они приняли мое предложение, и завтра я получу от них полномочия распорядиться их акциями по своему усмотрению. Мои акции при мне, и я считаю, что вы обязаны купить их по той цене, какую платили за новый выпуск, а именно, по пятидесяти долларов за акцию.
      Райдер уставился на него.
      - Вы меня удивляете, мистер Монтегю!
      - Весьма сожалею об этом, - возразил Монтегю. - Его голос был тверд. На лице его застыло суровое выражение. Он смотрел в упор на Райдера. - Тем не менее вы будете вынуждены приобрести эти акции.
      - Извините, - ответил Райдер. - Но я считаю это дерзостью.
      - Имеется, - продолжал Монтегю, - тридцать пять тысяч акций на общую сумму сто семьдесят пять тысяч долларов.
      Они взглянули друг на друга. По глазам Монтегю Райдер понял, что ему не следует более говорить в таком тоне.
      - Могу ли я узнать, - спросил он спокойно, - почему вы уверены, что я соглашусь выполнить столь неслыханное требование?
      - Основания достаточно веские, и я надеюсь, вы это поймете, - ответил Монтегю. - Вы и мистер Прайс купили эту железную дорогу и хотите ее ограбить. Это ваше право, так как, по-видимому, таковы обычаи на Уолл-стрите - обманывать людей, помещающих у вас свои капиталы. Но вы не проведете меня, потому что мне слишком многое известно.
      - Могу ли я узнать, каковы ваши намерения? - спросил Райдер.
      - Да, конечно, - ответил Аллан. - Я буду бороться. Пока вы не выкупите паи - мой и моих друзей, - я останусь членом правления, а также кандидатом на пост президента. Я кое-что объясню на ближайшем заседании правления и, если не добьюсь успеха, то призову на помощь печать. Я льщу себя надеждой, что мое имя еще имеет значение на моей старой родине. Вы не сможете так свободно действовать в штате Миссисипи, как здесь в Нью-Йорке. Я перенесу борьбу в зал суда, хотя не уверен, как закон отнесется к ограблению общественно полезной организации ее собственным правлением. Меня очень удивило бы, если бы не нашлось законных способов воспрепятствовать этому. Как вам известно, у меня имеются факты. Я знаю, каким способом вы получили новое разрешение на продолжение дороги от Законодательного собрания штата.
      Райдер был в бешенстве.
      - Мистер Монтегю! - вскричал он. - Это шантаж!
      - Можете называть это, как угодно. Я не испугаюсь вашего обвинения, если бы вы даже сочли необходимым выступить с ним перед судом.
      Райдер открыл было рот. Но лишь с трудом перевел дыхание. Когда он снова заговорил, то уже овладел собой.
      - Все это кажется мне весьма странным, - сказал он. - Вы, мистер Монтегю, решительно не имеете права вытаскивать на свет то, что узнали от меня и мистера Прайса. Ведь вы действовали в качестве нашего доверенного лица! Вы, наверное, не забыли вашего обещания хранить тайну, которое дали в этом кабинете.
      - Я этого не забыл. И отнесся к делу с большой добросовестностью. Напротив, я нахожу, что это вы нарушили обещание. И я уверен, что сделали это преднамеренно, решив все с самого начала. Вы уверяли меня, что добиваетесь честного управления дорогой. Теперь я в этом сомневаюсь. Я убежден, что у вас была единственная цель сделать меня своим орудием, чтобы захватить все управление дороги, не выплатив пая оставшимся акционерам. Добившись этого, вам очень хочется заставить меня уйти с поста... Вы никогда не желали, чтобы я стал президентом дороги; вообще-то я и раньше это подозревал. Но вы не на того напали: вы от меня так легко не отделаетесь. Я не помышляю подавать в отставку, позволив вам и мистеру Прайсу грабить дорогу и обесценить мои акции.
      Тут Райдер прервал его.
      - Я признаю справедливость ваших слов, мистер Монтегю, - сказал он, поскольку дело касается ваших личных акций. Они будут выкуплены у вас. Я уверен, что это будет для вас чрезвычайно выгодно.
      - Напротив! Само ваше предложение я считаю для себя оскорбительным. Я стал виновником того, что другие лица оказались в зависимости от вас. Мое имя и мои обещания были использованы с этой целью. Поэтому на все, на что я имею право, имеют право и они. Никакого другого соглашения между нами быть не может.
      Райдеру уже нечего было сказать, и он молча смотрел на собеседника.
      Не желая долее затягивать свидания, Аллан внезапно поднялся.
      - Я не жду, что вы немедленно решите этот вопрос, - сказал он. - Мне понятно, что вы захотите посоветоваться с мистером Прайсом. Я передал вам свои условия, и больше мне нечего добавить. Или вы их примете, или же я откажусь от всего и стану преследовать вас на каждом шагу. Я рассчитываю получить акции моих друзей с сегодняшней вечерней почтой и вынужден просить вас сообщить мне ваше решение завтра к двенадцати, так чтобы мы могли незамедлительно покончить с делом.
      Сказав это, он поклонился и вышел.
      На следующее утро Монтегю вручили письмо от Давенанта:
      "Дорогой мистер Монтегю, - писал он, - мне передали, что у вас имеется тридцать пять тысяч акций Северной миссисипской железной дороги, которые вы желаете продать по пятьдесят долларов за акцию. Если вы будете столь любезны принести сегодня их в мою контору, то я с удовольствием приобрету акции у вас".
      Получив это письмо, Монтегю немедленно отправился к Давенанту. Последний держал себя официально, но Монтегю не смог скрыть легкой насмешки в глазах, которая как бы говорила о том, что он прекрасно понимает весь комизм положения.
      - Вот и конец делу, - сказал Давенант, забирая последнюю из подписанных Монтегю расписок. - Теперь позвольте мне сказать вам, мистер Монтегю, что я считаю вас исключительно способным деловым человеком.
      Аллан сухо поклонился.
      16
      Монтегю был теперь сравнительно свободен. У него были еще дела, но они отнимали немного времени. Все обстояло бы совсем иначе, если бы он взялся за управление железной дорогой. На руках Аллана оставались два процесса, но так как оба были против крупных компаний, то Монтегю чувствовал, что ему предстоит тяжелый год. Он горько усмехнулся при мысли, что вряд ли у него хватило бы духа порвать с Прайсом и Райдером, если бы не деньги, нажитые им и его братом Оливером на небольшой спекуляции на Уолл-стрите.
      Аллан получил письмо от Алисы. "Я останусь еще на две недели в Ньюпорте, - писала она. - Представь, кто меня пригласил к себе? Лаура Хиган. Она была очень мила со мной, и я на будущей неделе отправляюсь к ней на виллу. Если хочешь знать, мы долго говорили о тебе. Я воспользовалась случаем сказать ей кое-что: ей следовало это знать. Она отнеслась к моим словам с понятием и сочувствием. Надеюсь, ты приедешь сюда на недельку-другую еще до моего отъезда. Гарри Куртис тоже собирается провести здесь свой отпуск, приезжай с ним".
      Монтегю улыбался, читая это письмо. Он не поехал с Куртисом. Но жара в городе была невыносимая, а мысль о морском прибое и вилле казалась такой заманчивой, что он все же выехал в Ньюпорт в пятницу вечером.
      Хиганы пригласили его к обеду. Джим Хиган был здесь впервые за три года. Миссис Хиган объявила, что она буквально вытащила его из Нью-Йорка, съездив за ним сама.
      В первый раз Монтегю провел с Хиганом так много времени. Он с интересом наблюдал за ним. Человек этот был для него загадкой: спокойный, вежливый, приветливый. Но Монтегю хотел знать, что скрывается за этой маской. В течение сорока лет этот человек работал и боролся на Уолл-стрите с единственной целью накопления денег. Джим Хиган не разделял ни одного из обычных развлечений, свойственных богатым людям. У него не было особых пристрастий, и он редко появлялся в обществе. Рассказывали, что, устраивая свои дела, он пользовался услугами дюжины секретарей и всех их доводил до изнеможения. Он работал без устали день и ночь, как настоящая машина, машина для печатания денег.
      Сам Монтегю не отличался стремлением к накопительству, и его удивляло, зачем этот человек так желал иметь деньги. Чего он хотел добиться с их помощью? Каков был моральный кодекс, взгляд на жизнь человека, отдававшего все свое время накоплению богатства? Как он сам себе объяснял цель жизни? Ведь какое-нибудь объяснение должно было существовать, иначе не мог он быть таким спокойным и веселым. Или, возможно, он совсем об этом не думал? Может быть, им руководил слепой инстинкт? Или же он жил в шкуре зверя, инстинкт которого состоял только в том, чтобы добывать деньги? И его при этом не мучили никакие угрызения совести? Последнее предположение казалось Монтегю наиболее близким к истине. Он наблюдал за Джимом Хиганом с каким-то странным чувством, думая о нем как о страшной стихийной силе, слепой и бессознательной, как молния или смерч.
      Джим Хиган был настоящим хищником. Его состояние было нажито именно теми многочисленными способами, о которых говорил майор Винейбл: подкупами олдерменов, законодательной власти штатов и губернаторов; получением привилегий за гроши и продажей их за миллионы; созданием колоссальных предприятий, лопающихся как мыльные пузыри. И вот он сидит на веранде своей виллы в сумерках августовского вечера, покуривая сигару и рассказывая об основанном им сиротском приюте!
      Он был весел и приветлив, даже добродушен. Неужели же он не знал об опустошениях и несчастиях, оставляемых позади себя? Монтегю овладело внезапное желание проникнуть за эту ширму сдержанности, огорошить этого человека каким-нибудь внезапным вопросом, добраться до его сути, узнать, кто он таков. На деле этот властный и в то же время благодушный вид скорее всего был лишь маской. А каков он, когда остается наедине с собой? Наверное, тогда возникают у него сомнения и неуверенность, отчаяние и чувство одиночества! Ведь образы загубленных им людей не могут не преследовать его! Воспоминания о предательстве и обмане должны же были терзать его!
      От Хигана мысли Монтегю перенеслись к его дочери. Она тоже была спокойна и серьезна. Аллану хотелось бы знать, что творится в ее душе. Много ли она знает о деятельности своего отца? Она, конечно же, слышала о ней и маловероятно, что считала все это клеветой. Можно было спорить по поводу каких-то деталей, но общеизвестные факты были слишком очевидны. Оправдывала ли она его действия и извиняла, или была в душе несчастна? Не это ли было причиной ее гордости и горьких речей? Вечной темой для пересудов в обществе служило то, что Лаура Хиган отдавала все свое время помощи бедным в трущобах. Не поразила ли Джима Хигана Немезида в лице его дочери? Не олицетворяла ли она собой терзания его совести?
      Джим Хиган никогда не говорил о своих делах.
      В течение двух дней, которые Монтегю провел в его обществе, Хиган только пару раз коснулся этого вопроса.
      - Деньги? - заметил он. - Я ими не интересуюсь. Деньги для меня все равно, что мусор.
      Жизнь игра, а доллары - мусор. Значит, он домогается власти! И перед глазами Монтегю как бы прошла вся карьера этого человека. Он начал службу конторским мальчиком, а над ним стояли многочисленные дельцы и финансисты. Чтобы преодолеть ступеньки лестницы и подняться к ним, нужны были деньги и деньги. Вставали на его пути соперники, с которыми он боролся. Победа над ними занимала все его время и мысли. Если он подкупал чиновников, то только потому, что его соперники старались делать то же самое. И, возможно, тогда он даже не подозревал, что превратился в хищника. И он даже не поверил бы, если бы кто-нибудь ему это сказал. Хиган прожил длинную жизнь, не щадя никого, кто попадался ему на пути, надеясь в душе, что будет делать добро с того дня, когда достигнет власти.
      Именно с этой целью он и предпринял свое жалкое маленькое начинание сиротский приют, считая, что это позволит ему избавиться от ярлыка хищника. Наверное, боги разразились бы гомерическим смехом, увидев спектакль о Джиме Хигане и его сиротском приюте. О Джиме Хигане, который мог бы заполнить два десятка сиротских приютов детьми людей, доведенных им до разорения и самоубийства!
      Эти мысли не давали покоя Монтегю. Он недолго оставался в этот вечер у Хиганов. К чему ему все это? Джим Хиган стал тем, кем сделали его обстоятельства. Напрасны были его мечты о добродетели - перед ним вечно вставал новый соперник! И сейчас, если верить слухам, разворачивалась новая битва. Хиган и Уайман вцепились друг другу в горло. Они будут бороться до победного конца. И нет никакой возможности предотвратить эту борьбу хотя бы с риском разрушить устои, на которых зиждется благополучие самой нации!
      Монтегю ежедневно узнавал о ходе этой борьбы. На следующее утро, сидя в открытом кафе одного из отелей и разглядывая публику, он услыхал знакомый голос. Это был молодой инженер, лейтенант Лонг, который подошел к нему и сел рядом.
      - Слышали ли вы что-нибудь о нашем друге Гембле? - спросил Монтегю.
      - Он вернулся в лоно своей семьи. Надоела ему вся эта суматоха, ответил молодой офицер.
      - Занятный парень этот Гембл.
      - Я его люблю, - заметил лейтенант, - он не красив, но сердце у него там, где надо.
      Монтегю подумал немного и спросил:
      - А что, прислал он вам описание топлива, о котором вы просили?
      - Представьте, прислал! И, право, с большим знанием дела! В департаменте решат, что я и в самом деле эксперт!
      - Непременно, - заметил Монтегю.
      - Он выручил меня из весьма затруднительного положения. Вы не можете представить себе, в какие сложные ситуации попадаем мы, морские офицеры. Но мне кажется, что одно слово следовало бы вычеркнуть из этого описания.
      - Вот как! - заметил Монтегю.
      - Право, я даже подумываю написать об этом в главный штаб. Я уже три раза собирался это сделать.
      - В самом деле!
      - Знаете ли, - продолжал офицер. - Какой-то молодой человек был представлен мне одним из моих друзей. Он вертелся вокруг меня целый вечер, и затем, когда мы возвращались домой, открыл причину своей привязанности. Кто-то из вашингтонских друзей сказал ему, что мне поручено составить условия поставки мазута для кораблей военно-морского флота. А у него, в свою очередь, имеются друзья, заинтересованные в этом деле и готовые дать мне ценный совет. Он намекал, что это для меня может быть очень выгодно.
      - Воображаю, как вам это не понравилось!
      - Право, это наводит на некоторые размышления, - сказал лейтенант. Люди моего служебного положения легко могут получить подобное предложение. Многие же из нас ведут образ жизни далеко не по средствам. Все мы должны быть начеку. Я еще допускаю ловкую игру в политике или в деловых отношениях, но когда дело касается армии и флота, - тогда, уверяю вас, я готов лезть в драку!
      Монтегю ничего не ответил. Он не знал, что сказать.
      - Гембл что-то говорил о вашей борьбе со Стальным трестом, - заметил Лонг. - Так ли это?
      - Да, - ответил Монтегю, - но теперь я отошел от этих дел.
      - Кстати, о Стальном тресте, - заметил лейтенант, - знаете ли, мы получаем кое-какие сведения о нем.
      - Любопытно, - сказал Монтегю.
      - Спросите в армии, кого хотите! Это старая рана, которую мы носим в груди и которая не заживает. Я имею в виду мошенничество в области производства броневого листа для кораблей.
      - Я кое-что слышал, - ответил Монтегю.
      Монтегю мог произнести целую обвинительную речь против стальных королей.
      - А я все это хорошо знаю, - продолжал лейтенант, - так как мой отец пятнадцать лет назад был членом комиссии по испытанию брони. Я слишком пристрастно отношусь к этому вопросу. Ведь отец вскрыл тогда большие злоупотребления, и это стало причиной его смерти.
      Монтегю бросил проницательный взгляд на молодого офицера, который погрузился в мрачные размышления.
      - Удивительно, как тяжело иногда бывает на душе у моряка! - сказал он. - Нам объявляют, что наши суда отправляются в Тихий океан и судьба всей нации зависит от них! А броня у них негодная, отлитая старым Гаррисоном и приобретенная правительством по цене, в четыре или пять раз превышающей ее истинную стоимость. Вот, например, известный мне случай с "Орегоном". Теперь мой брат служит на этом корабле. Во время испано-американской войны 1898 года вся страна следила за "Орегоном" и молилась за него. А я сейчас могу найти в броне этого боевого корабля ряд отверстий, просверленных старым Гаррисоном и обшитых полосовым железом. Если граната попадет в эту "броню", она разлетится как стекло.
      Монтегю слушал пораженный.
      - И каждый может это увидеть? - спросил он.
      - Нет, - сказал офицер. - Все, конечно, прикрыто, обшито железом. Проделав недоброкачественную работу, тщательно маскируют дефекты. Кто же это заметит?
      - Но в таком случае откуда это знаете вы?
      - Я? Да мой отец собрал все материалы, касающиеся производства этого броневого щита, начиная с того момента, когда он был отлит, и до его клепки на корабле. Существуют точные копии протоколов мастерской, из которой выходили броневые листы, и показания людей, производивших работы. Отец мой собрал все данные относительно этого и сотни других случаев. Я знаю человека, у которого до сих пор хранятся эти документы. Видите ли, в чем дело, - продолжал лейтенант, - правительство со своей стороны требует, чтобы каждый лист подвергался тщательному испытанию, и протоколы этих испытаний должны сохраняться. Но в действительности такое испытание и обработка материалов после него стоили бы огромных денег. А главное, если строго требовать соблюдения всех условий, то сотни листов оказались бы негодными. Но если протоколы все-таки попадают в канцелярию, Ингам и Давидсон переделывают их так, как "нужно". Таким способом эти ловкие молодые люди добывают бешеные деньги, которые затем бросают на хористок и актрис. Они изготовляют копии с протоколов мастерских, но не всегда при этом уничтожают подлинники. И вот кто-то в канцелярии спрятал их. Таким образом, правительство узнало про подлоги.
      - Но это же просто невероятно! - воскликнул Монтегю.
      - Да взять хотя бы историю с броневым листом Н-619 на "Орегоне", сказал лейтенант. - Это был один из листов, отобранных из целой партии для баллистических испытаний. И вот после того, как его отобрали, ночью лист тайно доставили в мастерскую и трижды заново обработали. Понятно, он выдержал испытание, а с ним прошла и вся партия!
      - Что же было предпринято по этому поводу? - спросил Монтегю.
      - Ничего, - ответил Лонг. - Правительство оказалось не в состоянии доказать подобные факты. Но, конечно, служащие морского ведомства знают о них и всегда будут помнить об этом. Как я уже сказал, это убило моего отца.
      - Но неужели компания не понесла никакого наказания?
      - Была назначена комиссия для рассмотрения дела, и она вынесла решение возместить правительству около шестисот тысяч долларов убытка. Кстати, как раз здесь в отеле живет человек, который гораздо лучше знает всю эту историю.
      Лейтенант умолк и осмотрелся. Вдруг он поднялся, подошел к ограде и окликнул господина, проходившего по другой стороне улицы.
      - Хелло, Бейтс! - крикнул он.
      - О, да это Бейтс из "Экспресса"! - воскликнул Монтегю.
      - Так вы его знаете? - спросил лейтенант. - Хелло, Бейтс! Вас что, засадили за светскую хронику?
      - Нет, и ищу интересное интервью, - возразил тот. - Как поживаете, мистер Монтегю, рад вас видеть.
      - Присаживайтесь к нам, - сказал лейтенант. - Я рассказывал мистеру Монтегю о мошеннических проделках с броневым листом. Ведь вам известна история следствия по этому делу. Бейтс из Питтсбурга, - пояснил он.
      - Расскажите, мистер Бейтс, - попросил Монтегю.
      - О, этому делу была посвящена моя первая статья, - сказал Бейтс. Само собой разумеется, питтсбургские газеты отказались ее напечатать. Но факты я все же добыл. А затем близко познакомился с одним питтсбургским юристом, которому было поручено произвести негласное расследование этого дела. И всякий раз, когда приходится читать в газетах о том, как старый Гаррисон, благодетель города, подарил ему новую библиотеку, у меня кровь закипает в жилах.
      - Иногда мне кажется, - вставил лейтенант, - что если бы нашелся кто-либо, кто рассказал эту историю американскому народу, то старый негодяй был бы изгнан из страны.
      - Вам никогда не удастся его изобличить, - сказал Бейтс. - Он слишком хитер. Гаррисон всегда умел возложить ответственность за грязную работу на других. Помните, как он во время большой стачки удрал, свалив все на Уильяма Робертса. Когда же страсти улеглись, он как ни в чем не бывало вернулся восвояси.
      - А затем он откупился и фактически сумел избавиться от наказания! зло заметил лейтенант.
      Монтегю взглянул на него.
      - Но как?
      - Подробности можно узнать у приятеля Бейтса, юриста. Комиссия из офицеров обязала правительство возместить шестьсот тысяч долларов, но когда дело дошло до президента Соединенных Штатов, он отнес все расходы на счет морского ведомства.
      - Всю сумму! - воскликнул Монтегю.
      Офицер пожал плечами.
      - А в один прекрасный день старый Гаррисон взбудоражил страну речью в поддержку протекционистской реформы, выдвинутой президентом. На другой же день юристу было приказано снизить приблизительно на семьдесят пять процентов возмещение убытков, которое все же присудили Гаррисону.
      - А затем, - прибавил Бейтс, - явился Робертс из Питтсбурга, подкупил руководство демократической партии в конгрессе, и страна так и не получила ни возмещения убытков, ни протекционистской реформы. А через несколько лет старый Гаррисон продал свое дело Стальному тресту и ушел на покой с рентой в четыреста миллионов, которую выплачивает ему американский народ!