Глава 31

Хансен ехал к отелю «Ройял делавер армз», чтобы подбросить 38-дюймовый пистолет в комнату Курца, когда у него в кармане зазвонил сотовый телефон. Он решил не отвечать: все равно, жизнь капитана Роберта Миллуорта вплотную подошла к концу. Однако, немного подумав, все же извлек телефон и нажал кнопку. Он хотел, чтобы коллеги-полицейские узнали о его исчезновении не раньше чем хотя бы через сутки.

— Хансен? — произнес мужской голос. — Джеймс Б. Хансен? — В первый момент Хансен ничего не ответил, но ему пришлось отвести «Эскаладу» на обочину дороги. Это был голос Джо Курца. Потому что никому другому этот голос принадлежать не мог.

— В таком случае, Миллуорт? — сказал голос. А потом перечислил еще полдюжины имен прежних ипостасей Хансена.

— Курц? — наконец собравшись с силами, ответил Хансен. — Чего вы хотите?

— Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, чего могли бы хотеть вы.

Шантаж, — сказал про себя Хансен. — Все это не может быть ничем иным, кроме шантажа.

— Я вас слушаю.

— Я на это и рассчитывал. У меня находится ваш железный чемоданчик. Очень любопытная коллекция. Мне кажется, что вам хотелось бы получить ее обратно.

— Сколько?

— Полмиллиона долларов, — сказал Курц. — Наличными, конечно.

— Почему вы считаете, что у меня под рукой имеется такая сумма?

— Я думаю, что те двести тысяч, которые я сегодня выпустил на волю из вашего сейфа, были только вершиной айсберга, мистер Хансен, — ответил Курц. — Многие из тех людей, которых вы изображали, зарабатывали очень и очень неплохо: например, биржевой маклер, агент по продаже недвижимости из Майами, в конце концов — ради Христа! — даже пластический хирург. У вас есть эти деньги.

Хансен не мог не улыбнуться. Ему становилось плохо при мысли о том, что он уедет отсюда, а Курц и Фрирс останутся в живых.

— Давайте встретимся. У меня прямо сейчас есть при себе сто тысяч долларов наличными.

— Прощайте, мистер Хансен.

— Подождите! — воскликнул Хансен. В трубке не было слышно гудков, а это значило, что Курц не выключил телефон. — Я хочу получить Фрирса, — добавил Хансен.

Пауза затянулась.

— Это потянет еще на двести тысяч, — в конце концов нарушил молчание Курц.

— Триста тысяч — вот вся наличность, которой я располагаю.

Курц захихикал. Это звучало очень неприятно.

— Ладно, черт возьми. Почему бы и нет? Идет, Хансен. Встретимся в полночь в заброшенном железнодорожном вокзале Буффало.

— В полночь будет слишком поздно, — попытался возразить Хансен, но Курц прервал разговор.

Еще с минуту Хансен сидел в замершей у обочины машине. Он глядел на то, как «дворники» «Эскалады» сбрасывают с ветрового стекла падающий снег, и пытался не думать ни о чем, пытался погрузиться в отрешенное от всего окружающего мира состояние дзэн. Ему никак не удавалось выкинуть из сознания этот шум, эти события — они продолжали сыпаться на него, словно снежные хлопья. Хансен уже много лет не участвовал в шахматных турнирах, но сейчас та часть его мозга, которая управляла движением фигур, полностью включилась в работу. Фрирс и Курц — он все время воспринимал их только вместе, как партнеров, как единого противника с двумя лицами — сделали эту партию по-настоящему интересной, и теперь у Хансена имелось три варианта развития событий. Он мог либо уехать и навсегда запомнить позицию, застывшую в разгар миттельшпиля, либо смахнуть рукой с шахматной доски все фигуры, либо переиграть противника в том самом варианте, который тот выбрал.

Пока что команда Фрирса — Курца находилась в атаке, причем даже в то время, когда Хансен считал, что сам ведет наступление. Каким-то образом им удалось раскрыть тайну его нынешней ипостаси — скорее всего, это был вклад в игру Джона Веллингтона Фрирса, — а после этого их шаги были вполне предсказуемы. Ограбление его дома, предпринятое для того, чтобы получить доказательства, являлось омерзительной акцией, хотя, рассуждая задним числом, такой поступок был почти неизбежным. Но его врачи до сих пор не обратились в полицию. А из этого следовало, что они намерены разыграть один из трех эндшпилей: А) Фрирс — Курц жаждет его прикончить; Б) Курц рассчитывает надуть своего партнера, чтобы самому провернуть шантаж, и может на самом деле раскрыть Хансену местонахождение Фрирса, если получит деньги; В) Фрирс — Курц собираются убить его и выманить у него деньги при помощи шантажа.

Хансен хорошо помнил Джона Веллингтона Фрирса и точно знал, что чернокожий скрипач был чересчур цивилизованным человеком. Даже двадцать лет скорби по поводу смерти его дочери, вероятно, не подготовили Фрирса к убийству; он должен был предпочесть передачу Хансена законным властям. Хансен даже помнил, что скрипач часто пользовался этим выражением — «законные власти» — в беседах на политические темы, которые они вели между собой, когда вместе работали в чикагском университете.

Значит, оставался Курц. Несомненно, вышедший на волю преступник должен был заправлять всем шоу и не принимать во внимание протесты Фрирса. Возможно, Курц вступил в контакт с Фарино, надеясь получить от них помощь. Но Джеймс Б. Хансен знал, насколько ограниченным сделалось влияние Семьи Фарино в наступившем столетии. Теперь, когда старый дон погиб, ядро Семьи рассеялось, а наркоман Малыш Героин надолго засел в Аттике, Фарино можно было вообще не брать в расчет. Поступали агентурные донесения о том, что Фарино вербовали отдельных новобранцев, но это были в основном мелкие менеджеры: букмекеры, бухгалтеры, несколько телохранителей, и ни одного настоящего боевика, о котором стоило бы говорить. Так что реальная власть в Буффало принадлежала только Семье Гонзага.

Курц потребовал полмиллиона долларов, не считая премии за Фрирса. Разумеется, этого было достаточно для того, чтобы вовлечь в игру Фарино, но Хансен подозревал, что Курц слишком жаден, чтобы поделиться с кем-либо деньгами. Возможно, последняя дочь Фарино, Анжелина, не зная ситуации в целом, оказывала Курцу определенную поддержку. Это казалось вполне вероятным.

Я могу уехать прямо сейчас, — думал Хансен, его мысли текли плавно, подчиняясь ритму, который, словно метроном, задавали «дворники» ветрового стекла. — Подбросить пистолет, сделать анонимный звонок по 911, назвать имя убийцы старой леди в Чиктоваге и сразу же после этого укатить. Это было бы все равно что смахнуть с доски все фигуры и тем самым покончить с трудностями. В таком поступке даже присутствовала бы некоторая элегантность. Но что этот Курц возомнил? — сам себе возразил Хансен. Затевая попытку шантажа, Курц перевел игру на новый, более личностный уровень. Если Хансен не доведет игру до конца, это будет то же самое, что собственными руками положить короля на доску и признать свое поражение. То есть согласиться с тем, что слабак Фрирс и этот социопат, недавно вышедший из заключения, побили Джеймса Б. Хансена в его собственной игре.

Ни х... подобного, — подумал Хансен и тут же обратился к Спасителю с молитвой о прощении.

Хансен тронул «Кадиллак» с места, повернул на запад и выехал на скоростную автомагистраль, идущую вдоль реки на север.

Курц доехал до пустынного переулка возле Элайен-стрит, остановил такси рядом с «Линкольном», перетащил Рафферти в багажник «Таункара», а водителя такси, валявшегося в «Линкольне» со связанными руками и ногами, заткнутым ртом и повязкой на глазах, обратно в его машину. После этого он направился в сторону пентхауса Фарино, по дороге переговорив с Хансеном. От звуков гладкого, елейного голоса Джеймса Б. Хансена на него нахлынула пульсирующая, как при мигрени, головная боль.

Вернувшись в «Прибрежные башни», он оставил Рафферти в багажнике и поднялся в лифте на последний этаж. Наступило время ленча, все, находившиеся в пентхаусе, что-то жевали, и Курц присоединился к ним. Анжелина Фарино Феррара, сославшись на снежную бурю, велела своему повару, прислуге и бухгалтерам с одиннадцатого этажа взять выходной. Поэтому компания, собравшаяся в пентхаусе, утоляла голод приготовленной по рецепту Джона Фрирса закуской, основную часть которой составлял перец-чили, а также различными сортами сыра, французским хлебом, кукурузными хлопьями и горячим кофе. Анжелина предложила выпить вина, но ни у кого не оказалось подходящего для этого настроения. Курц не отказался бы от нескольких бокалов виски, но решил воздержаться от подобного удовольствия до тех пор, пока не закончит все дела, запланированные на сегодня.

Поев, он вышел на обледенелый западный балкон. Он рассчитывал, что порывы морозного ветра помогут ему прочистить мозги. Через несколько минут к нему присоединилась Арлена, прикуривая на ходу очередную «Мальборо».

— Джо, вы способны в это поверить? Она дочь мафиозного дона, но категорически не разрешает курить в своей квартире. До чего докатилась «коза ностра»?

Курц ничего не ответил. Небо на северо-западе было черным, как занавес ночи, и эта чернота с неторопливой быстротой надвигалась на город. На набережной внизу уже зажглись фонари.

— Рафферти? — вопросительно произнесла Арлена.

Курц кивнул.

— Джо, нельзя ли нам хоть минуточку поговорить о Рэйчел?

Курц ничего не ответил, даже не посмотрел на нее.

— Гэйл говорит, что сегодня у девочки проявилось некоторое улучшение. Они держат ее на успокоительных и следят за инфекцией в оставшейся почке. Даже если начнется решительное выздоровление, все равно пройдет несколько недель, может быть, полтора месяца, прежде чем ее можно будет выписать из больницы. А дома ей обязательно потребуется специальный уход.

Курц поднял на нее взгляд:

— Да? Ну и что?

— Я знаю, Джо, что вы ни в коем случае не допустите, чтобы Рэйчел оказалась под опекой государства.

Ему не нужно было что-либо говорить, чтобы показать свое согласие.

— И я знаю, что вы всегда идете напролом. Как в этой истории с Хансеном. Вы всегда шли напролом.

Но, возможно, в этом случае стоит подумать об окольном пути?

— Каким образом? — Ледяная крупа била ему в лицо.

— Я не смогу стать опекуном Рэйчел... У меня был свой ребенок, и я, как могла, вырастила его и оплакала его смерть. Но Гэйл всегда хотела ребенка. Это одна из главных причин, по которым они с Чарли разошлись. Это, ну и, конечно, то, что Чарли был гнусным поганцем.

— Гэйл... удочерит Рэйчел? — Голос Курца прозвучал резко.

— Это не будет удочерение в полном смысле этого слова, — пояснила Арлена. — Рэйчел уже четырнадцать. Ей потребуется только утвержденный судом опекун до тех пор, пока девочке не исполнится восемнадцать лет. А для Гэйл это было бы идеальным вариантом.

— Гэйл не замужем.

— Когда речь идет не об удочерении, а об опеке, этому не придают такого большого значения. К тому же, у Гэйл есть друзья и в службе социального обеспечения, и в комиссии по усыновлению Ниагарского пограничного района, и в судебном департаменте по охране детства. Никто не сможет ухаживать за Рэйчел лучше, чем она: не забывайте, что ее основная специальность — это детская хирургия. И вдобавок, у нее масса свободного времени.

Курц оглянулся назад на подползавшие все ближе штормовые тучи.

— Джо, вы могли бы проводить с нею время. С Рэйчел. Познакомиться с нею. Позволить ей познакомиться с вами. И когда-нибудь вы сможете сказать ей...

Курц взглянул ей в лицо. Арлена осеклась, нервно затянулась сигаретой и смело встретила его тяжелый взгляд.

— Джо, пообещайте мне, что подумаете об этом.

Открыв раздвижные двери, он вернулся в пентхаус.

Хансен переправился по мосту на Гранд-Айленд и подъехал к воротам имения Гонзаги. Охранники на въезде, похоже, были изрядно удивлены, когда он предъявил им свой значок и сказал, что ему необходимо встретиться с мистером Гонзагой. Впрочем, они тут же связались с главным домом по портативной рации, тщательно обыскали посетителя, чтобы удостовериться, что у него нет с собой магнитофона или передатчика, и забрали его служебный «глок-9» (пистолет калибра .38 Хансен заблаговременно спрятал под пассажирское сиденье). После этого Хансену предложили сесть в черный «Шевроле-Сабурбан» и отвезли его в главный дом. Там его повторно обыскали и препроводили дожидаться аудиенции в огромную библиотеку. Сотни книг в кожаных переплетах, выстроившиеся вдоль стен, выглядели так, будто к ним никто и никогда не прикасался. Два телохранителя, один из которых был азиатом с абсолютно непроницаемым выражением гладкого лица, стояли возле дальней стены, держа руки по швам.

Когда вошел Гонзага, попыхивавший кубинской сигарой, Хансен был поражен тем, насколько уродливым оказался пожилой дон. Этот человек больше всего походил на жабу, принявшую человеческий облик. Рот у мафиози был точь-в-точь таким же, как у Эдварда Г. Робинсона[43], но в отличие от последнего в лице Гонзаги не было видно ни крохи юмора.

— Капитан Миллуорт.

— Мистер Гонзага.

Ни тот ни другой не сделал движения, предлагая обменяться рукопожатием. Гонзага так и остался стоять, а Хансен сидел. Оба присматривались друг к другу.

— Вы чего-то хотите, детектив?

— Я должен поговорить с вами, дон Гонзага.

Высокий, уродливый мужчина приглашающе взмахнул сигарой.

— Вы платили моему предшественнику, — сказал Хансен. — И мне вы тоже послали чек в минувшем декабре. Я передал его на благотворительные нужды. Мне не нужны ваши деньги.

Гонзага приподнял густую черную бровь.

— И вы примчались сюда в такой обалденный буран, чтобы сказать мне об этом?

— Я приехал сюда в буран, чтобы сказать вам, что мне требуется кое-что более важное и что я, в свою очередь, тоже могу дать нечто столь же важное.

Гонзага молча ждал. Хансен поглядел на телохранителей. Гонзага пожал плечами и не приказал им выйти.

Джеймс Б. Хансен достал фотографию Джо Курца, которую вынул из дела этого уголовника.

— Мне нужно, чтобы этот человек погиб. Или, говоря более определенно, мне требуется помощь для того, чтобы убить его.

Гонзага улыбнулся:

— Миллуорт, если вы прячете аппаратуру, которую почему-то не смогли обнаружить мои мальчики, то мне самому придется убить вас.

Хансен пожал плечами:

— Они дважды обыскивали меня. У меня нет при себе радиоаппаратуры. А если бы и была, то я сам только что совершил уголовное преступление — попытку подкупа для соучастия в убийстве.

— И, кроме этого, провоцирование на уголовно наказуемое деяние, — добавил Гонзага. Его манера говорить показалась Хансену настолько странной, что он подумал, что человеческий язык не был родным языком дона.

— Да, — согласился Хансен.

— А что такого я смогу получить в обмен на эту гипотетическую услугу, детектив Миллуорт?

— Капитан Миллуорт, — поправил Хансен. — Начальник отдела убийств. А вы сможете получить годы помощи, которую иначе не сможете купить никоим образом.

— И что бы это могло быть? — пробормотал Гонзага, самым прозрачным образом намекая на то, что он уже купил все услуги, какие только ему могло предложить управление полиции Буффало.

— Безнаказанность, — ответил Хансен.

— Без... чего? — Эмилио Гонзага вынул изо рта длинную сигару и тут же показался Хансену похожим на лягушку, пытающуюся выплюнуть случайно проглоченный экскремент.

— Безнаказанность, дон Гонзага. Свобода не только от судебного преследования в тех случаях, когда вам предъявляются обвинения в убийствах, но свобода даже от серьезного расследования. Свидетельство об освобождении из тюрьмы без приложения в виде самой тюрьмы. И это касается не только убийств, но и проституции, и наркотиков. Всех отделов.

Гонзага снова зажег и раскурил сигару и нахмурил брови. Хансен уже успел заметить, что он любил выставлять напоказ процесс собственного мышления. И в конце концов Хансен увидел, что в жабьей голове словно зажглась лампочка — до Гонзаги дошло, что ему предлагают.

— Оптовая закупка, — сказал дон.

— Я действительно выступлю в роли оптового рынка, — согласился Хансен.

— Значит, вы готовы прозакладывать жопу, что станете шефом полиции?

— Вне всяких дискуссий, — подтвердил Хансен и добавил, увидев, что брови его собеседника снова поползли вверх: — Наверняка, сэр. А в настоящее время я могу заверить, что ни одно расследование убийств даже не направляется в вашу сторону.

— И все это в обмен на убийство одного парня?

— В обмен на простую помощь мне в убийстве этого парня.

— Когда?

— Я рассчитываю встретиться с ним в старом вокзале в полночь. Это означает, что он, вероятно, будет там не позже десяти часов.

— Этот парень... — протянул Гонзага, снова уставившись на фотографию. — Он кажется мне обалденно знакомым, только вот никак не вспомню, где же я мог его видеть. Мики!

Азиат, стоявший у стены, неслышными шагами приблизился к своему боссу.

— Мики, ты знаешь этого парня?

— Это Говард Конвей. — Голос у человека оказался таким же ровным, как и его походка, слова были произнесены очень тихо, но от них у Хансена закружилась голова, и он во второй раз за один день увидел перед глазами пляску черных пятен.

Курц играл со мной. Раз ему известно имя Говарда, значит, Говард мертв. Но зачем он назвал это имя Гонзаге? Неужели они предвидели и этот мой шаг?

— Да, — сказал Гонзага, — это новый гребаный телохранитель Энджи Фарино. — Он сунул фотографию Хансену. — А что все-таки происходит? Почему вы охотитесь на эту птичку из Рэйфорда?

— Он вовсе не из Рэйфорда, — самым спокойным тоном, на какой был способен, ответил Хансен. Он несколько раз моргнул, стараясь избавиться от пляшущих перед глазами пятен и не выказать при этом своей тревоги. — Он не так давно освободился из Аттики, и его фамилия Курц.

Дон снова посмотрел на азиата.

— Курц... Курц... Где-то мы слышали это имя, правда, Мики?

— Лео, наш парень в их лагере, перед тем как исчезнуть, сказал, что Малыш Героин расщедрился и пообещал несколько никелей[44] тому, кто свернет шею бывшему сыщику по имени Курц, — ответил Мики Ки, не выказывая Гонзаге никаких признаков почтения.

Гонзага еще сильнее нахмурил брови.

— А с какой стати Энджи решила нанять парня, которого ее брат хочет убрать?

— Она ведет свою собственную игру, — ответил Хансен. — И лично я ставлю на то, что вы останетесь вне ее игры, мистер Гонзага.

— Сколько народу вы хотите? — хмыкнул (а может быть, хрюкнул) Гонзага.

— Мне не нужно много, — сказал Хансен. — Чем меньше, тем лучше. Я только хочу, чтобы они были лучшими. Мне нужна гарантия того, что Курц и любой, кого он приведет с собой, не смогут выбраться из вокзала живыми. Есть ли среди ваших людей кто-нибудь настолько хороший, чтобы вы могли дать мне такую гарантию?

Эмилио Гонзага широко улыбнулся, показав большие лошадиные зубы, по цвету напоминавшие пожелтевшую от старости слоновую кость.

— Мики? — проронил он.

Мики Ки не улыбнулся в ответ. Но он кивнул.

— Курц сам назначил встречу на полночь, но он будет там раньше, — сказал Хансен, повернувшись к Мики Ки. — Я собираюсь подъехать туда к восьми и взять с собой еще двоих человек. Там, в этом заброшенном здании, будет темно. Вы уж постарайтесь не принять нас за Курца. Вы сможете добраться туда в такой буран?

Эмилио Гонзага вынул изо рта сигару и флегматично хохотнул.

— У Мики есть отличный долбаный «Хаммер».

Глава 32

Вся вторая половина дня в «Прибрежных башнях» прошла под знаком необычно умиротворенного, почти элегического спокойствия.

Джо Курц узнал слово «элегический» от Пруно за время их долгой переписки, которая продолжалась все годы, которые Курц просидел в Аттике. Прежде чем Курц попал за решетку, Пруно дал ему список из двухсот книг, которые он должен был прочесть, чтобы начать свое образование. Курц прочел их все, начиная с «Илиады» и кончая «Капиталом». Больше всего ему понравился Шекспир; он по неделе, а то и больше наслаждался каждой из пьес. И сейчас Курц догадывался, что, прежде чем ночь успеет закончиться, вокзал станет похож на сцену из последнего акта «Тита Андроника».

После ленча из чили Фрирс отошел в дальний угол большой гостиной пентхауса, чтобы настроить скрипку, и Арлена попросила его поиграть. Фрирс только улыбнулся и покачал головой, но просьбу поддержала Анжелина. Затем, как ни странно, к женщинам присоединился Марко, и даже Курц отвернулся от окна, в которое уже давно задумчиво глядел.

Четверо слушателей расселись, кто на диваны, кто на высокие барные табуретки. Джон Веллингтон Фрирс вышел на середину комнаты, вынул из кармана белейший носовой платок, прикрыл им тот край своей немыслимо дорогой скрипки, к которому прикасался подбородком, выпрямился, поднявшись чуть ли не на носки, поднял смычок и заиграл.

К удивлению Курца, это оказалось не классическое произведение. Фрирс играл главную тему из «Списка Шиндлера», протяжные жалобные пассажи, в которых ноты, казалось, вздыхая, умирали, улетали вдаль, отдаваясь эхом от холодных стеклянных окон, как приглушенные рыдания детей, доносящиеся из вагонов поездов, идущих в Аушвиц. Когда скрипка замерла, никто не зааплодировал, никто даже не пошевелился. Тишину нарушал лишь шорох снега, бившегося в окна, да негромкое сопение Арлены.

Фрирс взял титановый чемоданчик Хансена с фотографиями и вышел в библиотеку. Анжелина налила себя виски в высокий стакан. Курц возвратился к окну и снова уставился на буран и сгущающуюся темноту.

Он встретился с Анжелиной в ее личном кабинете, занимавшем северо-западный угол пентхауса.

— Что произойдет сегодня вечером, Курц?

Он поднял перед собой руку с растопыренными пальцами.

— Я обратился к Хансену с классическими требованиями шантажиста. Предполагается, что мы встретимся в полночь. Я подозреваю, что он будет там гораздо раньше.

— Вы собираетесь взять деньги, если он их принесет?

— Он их не принесет.

— Значит, вы намерены убить его.

— Я пока еще не знаю.

Анжелина удивленно вскинула темную бровь.

Курц подошел поближе и присел на край ее письменного стола, сделанного из розового дерева.

— Я еще раз спрашиваю вас: какие у вас цели? Что вы рассчитываете вынести из этой передряги для себя лично?

Она с минуту изучающим взглядом смотрела ему в лицо.

— Вы знаете, чего я хочу.

— Смерти Гонзаги, — сказал Курц. — Э-э... нейтрализации вашего брата. Но чего еще?

— Я хотела бы когда-нибудь восстановить семейство, но с другими ориентирами и приоритетами. А пока что я намереваюсь сделаться лучшим вором в штате Нью-Йорк.

— И, чтобы вы смогли сделать обе эти вещи, вас нужно оставить в покое.

— Да.

— А если я помогу вам добиться этого, вы оставите меня в долбаном покое?

Анжелина Фарино Феррара заколебалась всего лишь на секунду.

— Да.

— Вы распечатали тот список, о котором я просил? — осведомился Курц.

Анжелина открыла ящик и извлекла оттуда три листа бумаги, соединенных скрепкой. На каждой странице были колонки фамилий и суммы в долларах.

— Мы не можем никак использовать эту информацию, — сказала она. — Если я обнародую ее, Пять Семейств разделаются со мной в течение недели. Если ее вытащите вы, то не проживете и дня.

— Ни вы, ни я не станем оглашать эти сведения, — успокоил ее Курц. И он посвятил ее в последнюю версию своих планов.

— Иисус, — прошептала Анжелина. — А что понадобится вам сегодня вечером?

— Транспорт. И, если у вас найдется, пара портативных раций, знаете, таких, с наушниками? Они не так уж необходимы, но могут оказаться полезными.

— Найдется наверняка, — сказала Анжелина. — Но ведь они годятся на расстояние не больше мили, плюс-минус немножко.

— Этого хватит.

— Что-нибудь еще?

— Те наручники, в которых вы держали Марко.

— Еще?

— И сам Марко. Мне придется взять с собой кое-что тяжелое.

— Вы собираетесь дать ему оружие?

Курц помотал головой:

— Он может взять с собой нож, если захочет. Я не стану просить его ввязываться в перестрелку, так что ему вовсе незачем вооружаться до зубов. Скорее всего, там, в этом темном доме, и без того оружия окажется больше, чем достаточно.

— Что еще?

— Теплое белье, — сказал Курц. — Хорошие кальсоны, если, конечно, они у вас найдутся.

— Вы шутите?

Курц помотал головой:

— Может быть, там придется долго ждать, а это место холоднее, чем сосок ведьмы.