Джо Курц (№2) - Отмороженный

После этого он отправился в библиотеку. Джон Веллингтон Фрирс сидел на обтянутом мягкой кожей стуле, а перед ним на оттоманке стоял открытый ящичек. От фотографий мертвых детей отражался мягкий свет галогенового светильника. Курц, подумал, что одной из запечатленных убийцей жертв была дочь Фрирса Кристал, но он не стал ни смотреть на снимки, ни задавать вопрос об этом.

— Вы могли бы уделить мне минуту? — спросил Курц.

Фрирс кивнул. Курц взял точно такой же стул и уселся напротив скрипача.

— Мне необходимо поговорить с вами о том, что должно произойти с Хансеном, — сказал Курц, — но сначала я хочу задать вам личный вопрос.

— Не стесняйтесь, мистер Курц.

— Я видел ваши досье. Все заведенные на вас досье. Арлена вытащила из Сети такую информацию, которую обычно держат за семью замками.

— А-а, — протянул Фрирс, — рак. Вас интересует мое заболевание?

— Нет. Меня интересуют два срока, которые вы отслужили во Вьетнаме в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.

Фрирс удивленно заморгал, а потом улыбнулся:

— Но почему это могло заинтересовать вас, мистер Курц? Шла война. Я был молодым человеком. В армии служили сотни тысяч молодых людей.

— Сотни тысяч парней попали на войну по призыву. А вы вступили в армию добровольно, выучились на сапера и специализировались на обезвреживании мин-ловушек. Ради Христа, скажите: почему вы так поступили?

Фрирс все еще продолжал чуть заметно улыбаться:

— Почему я специализировался в этой области?

— Нет. Почему вообще вы добровольно пошли на войну? Вы уже получили диплом в Джулиарде и успели пару лет отучиться в Принстоне. У вас была высокая категория резервиста, я проверял. Вы вообще не должны были служить в армии. И вы отправились на войну добровольцем. Вы рисковали своей жизнью.

— И руками, — добавил Фрирс, подставив руки с вытянутыми пальцами под луч галогеновой лампы. — Которые в те дни значили для меня неизмеримо больше, чем сама жизнь.

— Почему же вы туда отправились?

Фрирс поскреб подбородок, прикрытый подстриженной курчавой бородкой.

— Если я возьмусь за объяснения, мистер Курц, то не обессудьте, возможно, вам придется чуточку позевать от скуки.

— Ничего. У меня есть немного времени.

— Хорошо. Я поступил в Принстон, намереваясь изучать философию и этику. Одним из моих преподавателей был доктор Фредерик.

— Пруно.

Фрирс скорчил страдальческую гримасу:

— Да. Во время первого года моего обучения в Принстоне доктор Фредерик рассказал об одном только что начатом исследовании, которое он проводил вместе с Лоуренсом Кольбергом, профессором из Гарварда. Вы слышали о нем?

— Нет.

— О нем мало кто слышал. Профессора Кольберг и Фредерик только-только начали свое исследование, целью которого была проверка теории Кольберга. Он предполагал, что люди проходят через определенные стадии морального развития точно так же, как проходят через стадии развития, описанные Пиаже. Вы слышали о Жане Пиаже[45]?

— Нет.

— Не имеет значения. Пиаже доказал, что все дети проходят через различные стадии развития — скажем, проявления способности сотрудничать с другими, к чему большинство детей приходит в возрасте детского сада. А Лоуренс Кольберг считал, что люди — не только дети, но все люди без исключения — также проходят через дискретные стадии морального развития. Поскольку профессор Фредерик преподавал и философию и этику, он очень интересовался исследованием, начатым Кольбергом, и именно этой теме был посвящен наш семинар.

— Очень хорошо.

Фрирс вздохнул, поглядел на омерзительные фотографии, лежащие на оттоманке, собрал их в ящичек и закрыл крышку.

— Кольберг выделил шесть стадий морального развития. Первый уровень характеризовался простым стремлением предотвратить наказание. Моральные границы служат лишь для того, чтобы избежать боли. По существу, это уровень морального развития земляного червя. Нам всем попадались взрослые люди, развитие которых закончилось на первом уровне.

— Да, — сказал Курц.

— Второй уровень представляет собой грубую форму моральной оценки, мотивированной потребностью в удовлетворении собственных желаний, — продолжал Фрирс. — Третий уровень иногда называли уровнем «хорошая девочка — хороший мальчик». Здесь мотивацией служит желание избежать отторжения или осуждения со стороны окружающих.

Курц кивнул и чуть заметно изменил позу. 40-дюймовый «смит-вессон» больно врезался ему в бедро.

— Четвертая ступень — это уровень «закон и порядок», — рассказывал дальше Фрирс, словно читая лекцию. — Люди доходят в своей эволюции до такого качества морального развития, когда у них появляется абсолютный императив, который не подлежит критике и проявляется в облике должным образом признанной властной структуры. Иногда случается, что популяции, включающие в себя целые нации, состоят чуть ли не из одних представителей четвертого и более низких уровней.

— Нацистская Германия, — сказал Курц.

— Совершенно верно. Для индивидуумов пятого уровня мотивацией служит осознанная и активная потребность уважать социальный порядок и поддерживать юридически определенные законы. Закон становится пробным камнем, и сам по себе превращается в моральный императив.

— Типы из Американского союза за гражданские свободы, разрешившие нацистам провести шествие в Скокайе, — сказал Курц.

Джон Веллингтон Фрирс почесал подбородок через бородку и с минуту смотрел на Курца, как будто подвергал переоценке свое отношение к нему.

— Да.

— И что, пятый уровень — это самый верхний этаж в домике? — спросил Курц.

Фрирс покачал головой.

— Согласно исследованиям, которые вели профессора Кольберг и Фредерик, — нет. Представители шестого уровня принимают моральные решения, основываясь на собственной совести и пытаясь совместить свои решения с некоторыми универсальными этическими положениями. Даже в тех случаях, когда их решения вступают в противоречие с существующими законами. Скажем, активные выступления Генри Дэвида Торо[46] против войны с Мексикой или демонстрации за гражданские права на Юге в тысяча девятьсот шестидесятых годах.

Курц молча кивал.

— Профессор Фредерик часто говорил, что Соединенные Штаты были основаны людьми шестого уровня, что их защитниками и хранителями являются представители пятого уровня, а населением — четвертого и ниже. Как, по-вашему, мистер Курц, в этом есть какой-нибудь смысл?

— Несомненно. Но из всего этого мне ни черта не становится яснее, почему вы расстались с Джулиардом и отправились воевать во Вьетнам.

Фрирс улыбнулся:

— В то время эта идея морального развития представлялась мне очень важной, мистер Курц. А Лоуренс Кольберг мечтал найти представителя седьмого уровня.

— И кто же это мог бы быть? — осведомился Курц. — Иисус Христос?

— Именно так, — без тени иронии ответил Фрирс. — Или Ганди. Или Сократ. Или Будда. Кто-то из тех, кто может принимать только универсальные этические императивы. В этом отношении у них нет никакого выбора. Обычно мы, все остальные, отвечаем на это, отправляя их на казнь.

— Цикута, — сказал Курц. Пруно настоятельно потребовал от него, чтобы он, находясь в Аттике, прочитал «Диалоги» Платона.

— Да. — Фрирс прикоснулся своими длинными изящными пальцами к металлическому чемоданчику. — Лоуренсу Кольбергу так и не удалось найти личность, соответствующую седьмому уровню.

Тоже мне, сюрприз, — подумал Курц.

— Но зато, мистер Курц, ему удалось найти нечто диаметрально противоположное. Его исследования показали, что по улицам ходит много людей, которых можно классифицировать только как представителей нулевого уровня. Они не дошли в своем моральном развитии даже до такой стадии, чтобы уклоняться от боли и наказания, если прихоть диктует им иное. Страдание других людей не значит для них абсолютно ничего. Клинический термин для них — «социопат», но настоящее определение — «чудовище».

Курц посмотрел на пальцы Фрирса. Они напряженно лежали на крышке ящичка, как будто стремились не дать ей открыться.

— Неужели этому самому Кольбергу и Пруно потребовалось проводить исследования в университете, чтобы узнать об этом? Я смог бы открыть им глаза, пожалуй, лет в пять.

Фрирс кивнул.

— Кольберг в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году покончил с собой — ушел в болото и утонул там. Некоторые из его учеников утверждали, что он не мог смириться с тем, что среди нас обитают такие существа.

— Значит, вы отправились во Вьетнам, чтобы узнать, на какой ступеньке лестницы Кольберга ваше место? — спросил Курц.

Джон Веллингтон Фрирс посмотрел ему в глаза:

— Да.

— И что вам удалось узнать?

Фрирс улыбнулся:

— Я выяснил, что пальцы молодого скрипача очень хорошо справляются с обезвреживанием бомб и мин-ловушек. — Он немного наклонился вперед. — О чем еще вы хотели поговорить со мной, мистер Курц?

— О Хансене.

— Да? — Скрипач внимательно смотрел на него.

— Я не думаю, что Хансен уже кинулся в бега, но он очень близок к этому. Очень близок. Мне кажется, что он решил задержаться на несколько часов только по той причине, что я оказался непонятным для него фактором. Этот жалкий выродок настолько умен, что ведет себя как последний дурак: он считает, что понимает все на свете. Пока нам удается опережать его на один шаг, он будет болтаться поблизости и смотреть, что еще может произойти. Будет-то будет, но недолго. От силы несколько часов.

— Да.

— Так что, мистер Фрирс, насколько я себе представляю, мы можем разыграть этот эндшпиль в одном из трех вариантов. Мне кажется, что вы должны решить, на котором из них остановиться.

Фрирс молча кивнул в ответ.

— Вариант первый, — сказал Курц. — Мы передаем этот яшик властям и позволяем им упорно искать мистера Джеймса Б. Хансена. Его modus operandi летит ко всем чертям, поэтому он не сможет так же вольготно, как прежде, выдавать себя за кого-нибудь другого и по-прежнему убивать детей. Он будет в бегах — ясно и просто.

— Да, — сказал Фрирс.

— Но он может оставаться в бегах и уходить от копов многие месяцы, а то и годы, — продолжал Курц. — А после того как его арестуют, начнется процесс, который тоже растянется на месяцы, а скорее, на годы. А после процесса еще несколько лет уйдет на разбор апелляций. Но у вас нет этих месяцев и лет. Такое впечатление, что рак не оставит вам даже слишком много недель.

— Не оставит, — согласился Фрирс. — Каков ваш второй вариант, мистер Курц?

— Я убью Хансена. Этой ночью.

Фрирс кивнул.

— И, наконец, третий вариант, мистер Курц?

Курц рассказал ему. Когда Курц закончил говорить, Джон Веллингтон Фрирс откинулся на удобном стуле и закрыл глаза, как будто он сильно, очень сильно устал.

Фрирс открыл глаза. Курц без единого слова понял, какое решение принял этот человек.

Курц хотел выехать в шесть тридцать, чтобы попасть на вокзал не позже семи вечера. С началом сумерек разыгрался снежный шторм, и, когда Курц вышел на балкон, чтобы в последний раз взглянуть сверху на ночь, там навалило на целый фут свежего снега.

На балконе стояла Арлена. Как всегда, с дымящейся сигаретой.

— Сегодня среда, Джо.

— Да, а что?

— Вы забыли о вашем еженедельном визите к надзорному полицейскому.

— Да.

— Я позвонила ей, — сообщила Арлена, — сказала, что вы нездоровы. — Она стряхнула пепел на снег. — Джо, если вам удастся убить этого Хансена, а люди так и будут считать, что он настоящий детектив, то все полицейские Соединенных Штатов кинутся ловить вас. Вам придется прятаться в Канаде, причем так далеко, что у вас не будет других соседей, кроме белых медведей. А ведь вы ненавидите природу.

Курц ничего не ответил. Ему просто нечего было сказать на это.

— Через неделю нас вышибут из нашего подвала, — вздохнула Арлена. — А мы так ни разу и не выбрались, чтобы подыскать новое место для офиса.

Глава 33

Встреча с Курцем была назначена на полночь. Хансен прибыл на вокзал в десять минут девятого. Автомобили Брубэйкера и Майерса с трудом пробились через снежные заносы даже возле здания суда, так что детективы пообедали в центре города и дождались своего капитана, который заехал за ними на своем дорогом внедорожнике. Брубэйкер был полупьян и решил попытаться выяснить отношения с Миллуортом по поводу того, куда, черт бы их всех побрал, они к чертям прутся.

— Черт его знает, что тут происходит, — проворчал Брубэйкер, сидевший на переднем пассажирском месте, — но я точно знаю, что это не операция отдела. Вы сказали, капитан, будто тут предусмотрено что-то и для нас. Пора бы нам уже и взглянуть, на что это похоже.

— Вы правы, — ответил Хансен. Он осторожно вел машину — он всегда водил очень осторожно — следом за снегоочистителем, ползущим на восток по Бродвею. Мигающие оранжевые сигнальные фонари снегоочистителя играли на притихших домах и низких облаках.

Из ящика с крышкой, находившегося в середине «торпеды» «Кадиллака», Хансен извлек два толстых конверта и перебросил один на колени Брубэйкеру, а второй — Майерсу, сидевшему сзади.

— Святое дерьмо! — воскликнул детектив Майерс. В каждом из конвертов лежало по 20 000 долларов.

— Это только аванс, — заметил Хансен.

— За что? — спросил Брубэйкер.

Хансен сделал вид, что пропустил его вопрос мимо ушей, и сосредоточился на управлении автомобилем. Им оставалось преодолеть последние две мили по Бродвею и переулкам. Навстречу не попадалось никаких машин, кроме снегоочистителей и отдельных автомобилей «Скорой помощи» и аварийных. Бродвей был засыпан свежим снегом на шесть футов, но непрерывно расчищался, а переулки представляли собой снежную целину, над которой возвышались машины, украшенные высокими шапками снега. Хансену еще ни разу за все то время, которое он прожил в Буффало, не приходилось включать привод на вторую ось, но сейчас он это сделал, а последнюю милю до заброшенного вокзала «Эскалада» пробивалась на пониженной передаче.

Улица, ведущая на холм, увенчанный зданием вокзала, оказалась совершенно пустой. Не было никаких признаков того, что там побывал какой-то другой автомобиль. Хансен впервые в жизни видел вокзал воочию, но он провел всю вторую половину дня за изучением планов комплекса. Теперь он знал это здание назубок до мельчайших подробностей. Он остановил машину возле заграждения из бетонных плит, окружавшего обширную площадь, предназначенную для стоянки автомобилей, и кивнул детективам:

— У меня в багажнике имеется кое-какое тактическое снаряжение.

У него оказалось для каждого по пуленепробиваемому жилету. Причем это были не те тонкие кевларовые жилеты, которые полицейские надевают под куртки, а тяжелый вариант с металлокерамическими пластинами, предназначенный для использования в армии и спецподразделениях. Хансен извлек также штурмовые винтовки «АР-15», заранее установленные на стрельбу очередями, и вручил одну Брубэйкеру и одну Майерсу. Каждый получил по пять снаряженных магазинов; запасные убрали в застегивающиеся на «липучку» кармашки бронежилетов.

— Мы что, отправляемся на войну, капитан? — поинтересовался Майерс. — Меня не учили всему этому дерьму.

— Я предполагаю, что там будет всего один человек, — ответил Хансен.

Брубэйкер приставил магазин к «АР-15» и снял оружие с предохранителя.

— Человек по имени Курц?

— Да.

Майерс возился с застежками бронежилета. Ленты с «липучкой» оказались коротки для него — он был слишком толст. Ему пришлось нащупывать ремень-ограничитель, отпускать его до предела, и лишь после этого он смог застегнуть жилет.

— Мы должны арестовать его?

— Нет, — сказал Хансен. — Вы должны убить его. — Он дал детективам по черному шлему с закрепленными на специальных приспособлениях массивными очками, которые можно было одним движением опустить вниз.

— Очки ночного видения? — удивился Брубэйкер. Он опустил прибор на глаза, отчего сразу сделался похожим на пучеглазого инопланетянина, и принялся крутить головой. — Во, клёво! Все зеленое, и ярко, как днем.

— В этом-то и суть, детектив. — Хансен тоже надел шлем и включил очки. — Для любого гражданского там может быть темно, как в угольной шахте, а для нас света будет вполне достаточно. Мы сможем все прекрасно видеть.

— Кстати, как насчет гражданских? — спросил Майерс. Он держал автомат наперевес и тоже озирался, осматривая окрестности сквозь очки.

— Никаких гражданских там не может быть. Как только заметите что-нибудь движущееся — смело стреляйте, — успокоил его Хансен. Если под руку подвернется этот Мики Ки, ему же хуже.

— А как насчет тактической радиосвязи? — поинтересовался Брубэйкер.

— Она нам не потребуется, — сказал Хансен. Он вынул из большой сумки мощные кусачки с длинными ручками.

— Мы не будем разделяться. Брубэйкер, когда мы войдем внутрь, мы с вами пойдем вполоборота друг к другу, контролируя переднее поле обстрела, вы слева, а я справа. Майерс, вы будете контролировать пространство сзади. Все время ощущайте своей спиной спину Брубэйкера. Вопросы?

Вопросов не было.

Хансен при помощи карманного пульта запер «Кадиллак», и трое мужчин, увязая в снегу, побрели по пустой стоянке к смутно вырисовывавшейся сквозь снегопад громаде вокзала. Прошло всего несколько минут, и снег полностью занес их следы.

* * *

Курц приехал на вокзал лишь на полчаса раньше. Он намеревался попасть туда к семи, но снежный буран нарушил его планы. Поездка, на которую даже в час пик вряд ли потребовалось бы больше десяти минут, заняла почти час. Один раз они чуть не застряли, и Марко пришлось выйти и подтолкнуть машину. Лишь в семь тридцать «Линкольн» остановился в начале подъема, ведущего к вокзалу. Курц и Марко вышли. Курц наклонился к открытой пассажирской двери.

— Вы знаете, где поставить машину в переулке, чтобы можно было видеть всю подъездную дорогу?

Джон Веллингтон Фрирс, сидевший за рулем, молча кивнул в ответ.

— Я знаю, что здесь холодно, но все равно не оставляйте двигатель включенным. Кто-нибудь сможет увидеть с улицы выхлоп. Просто пригнитесь немного и ждите.

Фрирс снова кивнул и нажал на кнопку, чтобы открыть багажник.

Курц обошел вокруг машины, вынул тяжелую черную сумку и перебросил ее Марко. Тот поставил ее на пассажирское место рядом с водителем и закрыл дверь. Затем Курц вынул из багажника длинный сверток и взвалил его себе на плечо. Сверток слегка шевелился, но скотч, которым его туго обмотали, не позволял резко дергаться.

— Я-то думал, что вы хотели, чтобы его тащил я, — сказал Марко.

— До вокзала еще сто ярдов, — ответил Курц, — пока мы туда доберемся, и тебе достанется.

Они поднялись на холм, держась около высокой бетонной балюстрады, и вскоре оказались возле башни. Курц слышал, как отъезжает «Линкольн», но не стал оглядываться. Марко кусачками проделал дыру в проволочном заборе, и они проскользнули за ограждение. Держась возле стены вокзала, оба направились к его северной стороне, где Курц знал лаз в забитом доверху окне. Здесь, рядом с заброшенным комплексом, было темно, и башня вырисовывалась на фоне черного неба, как небоскреб, возносящийся над адом, однако свет натриевых уличных фонарей, светившихся в расположенном поблизости гетто, отражался от висевших низко над землей туч и окрашивал все окружающее нездоровым желтым цветом.

Ветер швырял в лицо Курцу снег, жалил глаза. Волосы отсырели. Перед тем как лезть в окно, Курц переложил туго связанного человека на плечо Марко и вынул из кармана куртки мощный фонарь.

Держа фонарь в левой руке и «СВ» в правой, Курц первым вошел в пустынный зал, где каждый шаг отдавался гулким эхом.

Было так холодно, что даже голуби предпочли не пугаться и отсиживались в своих укромных уголках. Следом вошел Марко, и два луча от фонарей заметались по огромному помещению, которое некогда было залом ожидания.

Если Хансен добрался сюда первым, то мы погибли, — подумал Курц. — Мы прямо-таки идеальные мишени.

Под подошвами на холодном каменном полу громко хрустел мусор. Наверху завывал ветер, врывавшийся сквозь щели в щитах, которыми были забиты окна. Оказавшись в дальнем конце зала ожидания, Курц убрал в карман пистолет и указал лучом фонаря вверх.

— Этот балкон будет для тебя отличным наблюдательным пунктом, — прошептал Курц. — Лестница почти полностью завалена, и тебе будет хорошо слышно, если кто-нибудь полезет наверх, к тебе. Хотя никакой разумной причины, для того чтобы лезть туда, у них нет — там тупик. Если они войдут со стороны башни, я их увижу. Если они войдут там же, где мы, они должны будут пройти мимо тебя здесь.

Курц засунул руку в левый карман куртки и почувствовал там «компакт витнесс» 45-го калибра. Анжелина настояла, чтобы он взял пистолет с собой. «Он хорошо послужил мне», — сказала она, когда они прощались в вестибюле пентхауса. Затем он нащупал рацию.

Они проверили аппаратуру в пентхаусе, но он хотел еще раз удостовериться, что она будет работать здесь.

Марко грубо свалил на пол глухо застонавшего человека, надел наушники и прицепил рацию к отвороту куртки.

— Тебе даже не нужно будет говорить, — прошептал Курц. — Просто держи ее включенной и нажми на кнопку «передача», если мимо тебя кто-нибудь пройдет. Я услышу, что фоновый шум прервется. Один раз, если появится один человек, два раза, если их будет двое, ну и так далее. Давай попробуем.

Марко дважды надавил на кнопку. Курц ясно услышал две паузы в шорохе статического электричества.

— Хорошо.

— А если никто так и не появится? — шепотом спросил Марко. Оказавшись под балконом, они выключили фонари, и Курц с расстояния в три фута с трудом различал очертания фигуры своего огромного спутника.

— Подождем до часу и вернемся домой, — таким же тихим шепотом ответил Курц. Мороз в зале ожидания, казалось, был гораздо сильнее, чем снаружи. От промозглого холода у Курца заломило лоб.

— Если я кого-нибудь увижу, то пробибикаю вам по рации, и на этом все. Как только они проходят мимо, я выхожу из игры. Я ни за какие деньги не сунусь глубже в это дерьмо.

Курц кивнул. Включив фонарь, он наклонился, осмотрел скотч и веревки и взвалил тяжелый сверток на плечо. Марко вскарабкался по заваленной мусором и какими-то крупными предметами лестнице. Он поднимался осторожно, но все равно наделал немало шума. Курц дождался, пока телохранитель окажется на месте, невидимый снизу, но способный смотреть сквозь решетку балюстрады, а затем прошел еще около сотни футов, туда, где находился главный вход в ротонду башни.

Глава 34

— Господи Иисусе, как же здесь холодно, — прошипел Майерс.

— Заткнись! — шепотом прикрикнул на него Брубэйкер.

Джеймс Б. Хансен ничего не сказал. Он лишь стиснул кулак и легонько стукнул обоих своих спутников по нагрудным броневым пластинам, требуя тишины.

Они вошли с южной стороны, через раскинувшиеся на несколько акров пустые служебные здания, пересекли занесенные снегом проржавевшие рельсы, прошли по открытым ветру платформам, проникли через перегороженный южный портал и теперь шли по огромному главному залу ожидания. Вид, открывавшийся сквозь очки ночного видения, был потрясающим и необычным. Снаружи все пылало ярким зеленовато-белым цветом, а внутри, где было намного темнее, царил зеленоватый полумрак, испещренный, словно полутенями, случайными отблесками. Впрочем, сквозь неплотно заделанные окна в стенах и крыше проникало достаточно света, чтобы полицейские могли видеть на сотню футов вдаль, почти на всю длину зала ожидания. Заброшенные скамейки сверкали, как надгробные плиты, остановившиеся часы висели на стенах, словно черепа.

Хансен испытывал странное волнение. Он знал, что, независимо от того, что здесь сегодня случится, в его бытии должны произойти очень и очень серьезные изменения. Смена ипостасей и доставляющие ему такое удовольствие Специальные визиты придется приостановить, по крайней мере, на несколько лет. Если даже такой тупица, как этот бандюга Курц, смог обнаружить закономерность, значит, его образ жизни больше не безопасен. Хансену предстояло залечь на дно — уйти под прикрытие той личности, которую он заблаговременно подготовил для себя в Ванкувере, и посвятить несколько лет обучению сдержанности, во всяком случае, в том, что касается девочек-подростков. Но в данный момент эта необычная для него публичная акция казалась крайне захватывающей.

Три детектива пересекали открытое пространство в лучшем стиле спецподразделения, имеющего задачу найти и уничтожить преступника. Брубэйкер и Хансен шли бок о бок, держа оружие наготове и поводя стволами автоматов вслед за поворотами голов. Томми Майерс, упиравшийся плечом в спину Брубэйкера, пятился задом и пронизывал пространство настороженными взглядами сквозь очки, надежно прикрывая спины партнеров.

Посадочные платформы были пусты. Ведущие к ним пандусы были пусты. Зал ожидания и примыкавшие к нему с обеих сторон комнаты были пусты. Оставались главная ротонда и башня.

Если только Курц не приехал сюда четыре часа назад, — а Хансен был бы крайне изумлен, если бы этот человек продемонстрировал такую самодисциплину и способность к предвидению, — то три детектива должны были действовать по совершенно ясному плану. Нужно было занять огневую позицию в переднем зале башни, предпочтительно на одной из галерей, окружающих ротонду-вестибюль. Если Курц придет с автостоянки, расположенной на северной стороне, или с дороги, проходящей мимо западной стены, они дождутся, чтобы он попал в засаду со стороны окон фасада. Если он войдет с востока или с юга, они услышат, как он подходит к лестнице прямо перед ними, а он, войдя в ротонду, явится прямиком в зону обстрела.

Таков был план.

Однако в данный момент Хансен был занят рассматриванием через очки маленького балкона, находившегося на южной стене налево от главной лестницы. В рассеянном свете было отчетливо видно, что там никто не стоит, но между толстыми балясинами старых перил играли хаотические зеленые пятна. Он всмотрелся в узкую лестницу, ведущую на балкон: вся завалена каким-то хламом и мусором. И все же, вероятно, стоило проверить это место, перед тем как идти в ротонду, так что...

— Слышите? — прошептал Брубэйкер.

Звук донесся из ротонды, со стороны главной лестницы. Он показался оглушительно громким. Это был звук ботинок, ступающих по замусоренному мраморному, а может быть, паркетному полу.

Хансен покрепче ухватил «АР-15» левой рукой, а правой схватил по очереди каждого из своих спутников за край бронежилета и слегка встряхнул, напоминая о необходимости соблюдать и строжайшую дисциплину. Но про себя он повторял: — Курц, я тебя сделал! Ты готов!

* * *

Марко распластался на полу маленького балкона, приподняв голову лишь настолько, чтобы можно было выглянуть между толстыми мраморными балясинами перил. Он не мог видеть, кто там находится — было темно, как в жопе, — но отчетливо слышал шаги, а однажды до него донесся торопливый шепот. Кто бы ни были эти люди, они шли через темноту без фонарей. Возможно, у них имеются эти штуки, для того чтобы видеть ночью, вроде тех, которые Марко несколько раз видел в кино.

Когда негромкие шаги приблизились и замерли в десяти ярдах от него, прямо под балконом, Марко уткнулся лицом в пол. Незачем выставлять свою рожу этим ублюдкам, тем более что он их вообще не видит.

Марко ясно слышал, как незнакомый мужской голос прошептал: «Слушайте!», а затем шаги раздались снова. Они поспешно удалялись в сторону главной лестницы в ротонду и башню. Именно в эту сторону ушел Курц. Марко снова остался один в огромном зале ожидания. Он вздохнул и поднялся на ноги, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Даже после того, как он проторчал здесь двадцать минут, его глаза так и не смогли привыкнуть к такой темноте.

Он поднял рацию, но задумался, не решаясь нажать на кнопку. Сколько народу там было? Марко этого не знал. К тому же, подав простой сигнал, он не сможет предупредить Курца о том, что у противников есть какие-то говенные приспособления, с которыми они могут шляться в темноте так же легко, как средь бела дня. Может быть, шепнуть несколько слов, предупредить Курца?

Пропади он пропадом! Когда этот психованный ублюдок, не изменившись в лице, шлепнул Лео, Марко решил, что для него лучшим шансом будет остаться с мисс Фарино, по крайней мере до тех пор, пока все это дерьмо не перестанет сыпаться на голову, но Курцу он ничего не был должен. С другой стороны, он не хотел, чтобы, если Курцу удастся выбраться из этой заварухи живым, у того были основания плевать на него. Но это вовсе не значило, что Марко следует разговаривать, пусть даже шепотом, когда неподалеку находится неизвестно сколько врагов.

Марко дважды нажал на кнопку и услышал ответный щелчок в своих наушниках. Тогда он выключил рацию, снял наушники и сунул все это барахло в карман. Пора делать отсюда ноги, и куда подальше.

Когда сзади по горлу Марко полоснул длинный клинок, перерезав яремную вену и трахею и лишь самую малость не достав до спинного мозга, он даже не успел понять, что случилось — настолько быстро все произошло и настолько тяжелым оказалось ранение. В следующее мгновение послышался звук, похожий на шум фонтана, но мозг Марко даже не отдал себе отчета в том, что это был плеск его собственной крови, хлынувшей струей на холодный мраморный пол.

Затем его колени подогнулись, и огромный могучий мужчина упал, разбив лицо о каменные перила, но он уже ничего не чувствовал, ничего не видел. Темнота полуночного вокзала заполнила его мозг, словно черный туман, и на этом его жизнь оборвалась.

Мики Ки обтер восьмидюймовое лезвие об одежду убитого, сложил нож рукой в перчатке и скользящими шагами спустился по загроможденной темной лестнице так же беззвучно, как поднимался.

Глава 35

Когда Хансен, Брубэйкер и Майерс вышли под сводчатый потолок ротонды, тусклое зеленое зарево, заполнявшее коридор, тянувшийся за главной лестницей, сделалось значительно ярче. Свет, просачивавшийся сверху сквозь окна башни, заполнял загроможденное всяким барахлом место зеленовато-белым фоном, на котором мелькали призрачные пылающие фантомные тени.