Почему? Ведь он всегда таскал ее за собой.
— Нет, Жослин! — громко воскликнул фотограф. — Еще не время спать… — и объяснил всем присутствующим, что будучи беременной она спит на ходу.
— Есть женщины, которым подавай корнишоны, другие объедаются свиными ножками или телячьими головками. А эта — спит.
Мегрэ не слушал. Он восстанавливал в памяти все, чем занимался Рикен, вплоть до сцены на площадке автобуса. Вытащил бумажник — и не оставил себе ни сантима… Позвонил ему, чтобы сказать…
Мегрэ набил трубку, зажег.
— Вы не выпьете с нами последнюю рюмку, комиссар?
Опять Карю. Мегрэ решил согласиться.
— Ну, — дурачился Юге, — кого вы теперь арестуете? Честное слово, ваше присутствие здесь очень впечатляет. Иногда мне начинает казаться, что я виновен.
Рикен так плохо выглядел, что никто не удивился, когда он поспешно поднялся и вышел.
— Нужно ввести права пить, как существуют права водить машину, — мечтательно произнес Маки.
Скульптор получил бы без труда такие права, потому что опорожнял рюмку за рюмкой и не пьянел — только глаза блестели, и кровь приливала к лицу.
— За вас, мосье Мегрэ, — произнес Карю, поднимая бокал. — Скажем так: за успех вашего расследования, ведь всем нам не терпится узнать правду.
— Всем, кроме одного, — вторил ему фотограф.
— Может быть, и так, если речь идет о ком-то не из нашей компании.
Когда вернулся Фрэнсис, у него были красные глаза, осунувшееся лицо. Боб принес ему стакан воды.
— Не переношу алкоголя, — он избегал взгляда Мегрэ. — Наверное, пойду спать. Я не спал почти трое суток.
Лишенный былой самоуверенности, он выглядел моложе. Он напоминал незрелого юнца, которого мутит от первой сигареты, и он этого стыдится.
— Пока!
Карю встал, проводил его до дверей, что-то говоря ему вполголоса. Потом сел за столик, где до этого сидел Мегрэ, отодвинул чашку и заполнил чек, а Фрэнсис ждал с отрешенным видом.
— Не мог же я бросить его в беде… Если бы в среду я был в Париже, я бы здесь ужинал… Может быть, ничего и не случилось бы. Он взял бы денег на квартиру, и не пришлось бы ему оставлять Софи одну.
Мегрэ вздрогнул, мысленно повторил эту фразу, еще раз оглядел присутствующих.
— Разрешите проститься…
Ему нужно было выйти на улицу, потому что он начинал задыхаться. Может быть, он тоже выпил лишнего? Во всяком случае, он оставил почти полную рюмку арманьяка.
Он шел по тротуару, и сам не знал куда. Около редких освещенных витрин останавливались парочки, разглядывая стиральные машины и телевизоры. Молодые пары строили планы, подсчитывали.
— Сто франков в месяц, Луи.
— Плюс двести пятьдесят за машину.
Наверное, Софи и Рикен тоже прогуливались здесь. Мечтали ли они о стиральной машине и о телевизоре?
Машина у них была, старый разболтанный «триумф». Рикен бросил его в ту самую ночь, со среды на четверг.
Теперь он мог заплатить за квартиру чеком, который только что получил. Собирался ли он по-прежнему жить в квартирке, где убита его жена?
Мегрэ пересек бульвар. На скамейке спал старик. Перед Мегрэ возвышался огромный новый дом, и половина окон еще светилась.
Другие жильцы были в кино, в гостях или засиживались, как «У старого виноградаря», за столиком в ресторане.
Воздух был по-прежнему свеж.
Мегрэ повернул на улицу Сен-Шарль, вошел во двор. Около входной двери Рикена горело маленькое окошко с матовым стеклом — окно ванной комнаты.
Еще двери, другие освещенные окна как в боковых, так и в центральном здании.
Пустынный тихий двор, баки для мусора, вдоль стен осторожно крадется кот.
Вот закрылось какое-то окно, погасла лампа. Тут живут те, кто рано ложится. А вот на пятом этаже — загорелось. Это похоже на звезды, которые внезапно вспыхивают и гаснут в небе.
Ему казалось, что за шторами он узнал громоздкий силуэт Жослин и растрепанную шевелюру фотографа.
— Около десяти…
Мегрэ наизусть знал распорядок той ночи. Юге и Жослин ужинали «У старого виноградаря», и поскольку они были только вдвоем, то их трапеза не должна была затянуться. В котором часу они вернулись? Фрэнсис и Софи открыли дверь своей квартиры и зажгли свет около десяти, и почти сразу же Фрэнсис вышел.
Там, наверху, по-прежнему двигались тени. Потом остался только один силуэт — силуэт Юге. Юге открыл окно, посмотрел на небо. Потом его взгляд скользнул по двору. Должно быть, он увидел освещенное окно квартиры Рикенов и посередине пустого пространства — силуэт Мегрэ, выделявшийся в лунном свете.
Комиссар выбил трубку, постучал ею о каблук и направился к дому. Он шел со стороны двора, и ему не нужно было проходить мимо комнаты консьержки. Он вошел в лифт, нажал на кнопку пятого этажа и не без труда отыскал нужную квартиру. Когда постучал в дверь, Юге открыл сразу. Наверное, ждал его.
— Вы? — сказал он со странной улыбкой. — Жена уже ложится спать. Войдете или лучше мне выйти к вам?
— Давайте спустимся во двор.
— Минутку… Я ее предупрежу и возьму сигареты.
Через приоткрытую дверь была видна неубранная гостиная, на кресле валялось платье, в котором Жослин была вечером.
— Да нет же, нет! Я сразу вернусь, честное слово… Потом он стал говорить очень тихо. Она отвечала ему шепотом.
— Ты уверен?
— Не волнуйся… Через несколько минут…
Он всегда ходил без шляпы, пальто тоже не надел.
Лифт так и стоял на пятом этаже. Они спустились.
— На бульвар пойдем или во двор?
— Во двор.
Они зашагали рядом в темноте. Когда Юге поднял голову, он увидел, что Жослин смотрела из окна.
В ванной Рикена по-прежнему горел свет. Опять что-то с желудком?
— Вы догадались? — спросил фотограф, кашлянув.
— Мне кажется, да.
— Знаете, не очень-то завидная у меня роль. С тех пор я пытаюсь притворяться. Сейчас в ресторане я провел худший вечер в своей жизни.
— Это было заметно.
— У вас есть спички?
Мегрэ протянул ему коробок и начал медленно набивать одну их двух трубок, которые всегда носил в кармане.
Глава 8
— Рикен и его жена ужинали в среду вечером «У старого виноградаря»?
— Нет… По правде говоря, они приходили туда от случая к случаю, когда бывали при деньгах или когда кто-нибудь их приглашал. В среду они появились там около половины девятого. Вошел один Фрэнсис.
— С кем он разговаривал?
— Когда я его увидел, он спрашивал у Боба, там ли Карю. Тот ему ответил, что Карю нет, и он ушел.
— А вы с женой долго сидели в ресторане?
— Мы ушли оттуда около девяти. Гуляли четверть часа… Вернулись домой, и Жослин тут же легла спать.
Они говорили вполголоса, тишину двора нарушал только шум машин, проезжавших по бульвару Гренель. Улица Сен-Шарль, куда вели ворота, была пустынна, и только вдали иногда мелькал силуэт прохожего.
— Что делали вы?
— Я пошел пожелать детям спокойной ночи… Действительно, обе его предыдущие жены жили в том же доме — одна с двумя детьми, другая с одним.
— Вы делаете это каждый вечер?
— Если прихожу не поздно.
— Вас охотно принимают?
— А почему бы и нет? Они понимают, что по-другому я поступить не мог.
— Значит, в один прекрасный день вы можете оставить и Жослин ради другой женщины?
— Знаете, я не придаю этому большого значения… Обожаю детей… Велик был Авраам.
Трудно было сдержать улыбку, потому что на сей раз он говорил совершенно искренне. За банальными шутками чувствовалась очень доверчивая душа.
— Я немного задержался у Николь. Это вторая… Знаете, случается иногда возвратиться к старому.
— Жослин знает об этом?
— Ее это не волнует… Будь я другим, она не была бы со мной.
— В котором часу вы ушли?
— Я не посмотрел… Вернулся к себе, перезарядил аппарат, утром мне нужно было рано фотографировать. Потом подошел к окну, открыл его… Я открываю окно каждую ночь сначала настежь, чтобы проветрить комнату, а потом слегка прикрываю, не могу спать в духоте ни зимой, ни летом.
— Потом?
— Закурил последнюю сигарету. Как сегодня, была лунная ночь. Я увидел: через двор прошли Фрэнсис и Софи. Они не держались за руки, как обычно, и о чем-то оживленно говорили.
— Вы ничего не слышали?
— Только одну фразу, которую Софи произнесла очень громко, и я подумал, что она чем-то недовольна. Она сказала: «Не строй из себя дурака. Ты об этом прекрасно знал…».
— Он ответил?
— Нет. Схватил ее за локоть и втолкнул в квартиру.
— Вы и тут не посмотрели на часы?
— Нет. Но я слышал, как на церкви пробило десять. Зажглось окно в ванной… Я закурил вторую сигарету.
— Вы были взволнованы?
— Да нет же, просто спать не хотелось. Налил себе стаканчик кальвадоса.
— Вы находились в гостиной?
— Да… Дверь в спальню была открыта, и я потушил свет чтобы не мешать Жослин спать.
— Сколько прошло времени?
— Я успел выкурить сигарету, которую закурил в квартире у бывшей жены, и вторую. Наверное, больше пяти минут
— Вы ничего не слышали?
— Нет. Я увидел, как вышел Фрэнсис и быстро направился к воротам. Он всегда ставил свою машину на улице Сен-Шарль. Через несколько минут затарахтел мотор, и машина отъехала.
— Когда вы спустились?
— Через четверть часа.
— Почему?
— Я же сказал, не мог спать, хотелось поболтать с кем-нибудь…
— А раньше у вас с Софи были какие-то отношения?
— Вы имеете в виду, спал ли я с ней?.. Один раз… Фрэнсис напился, и так как больше выпить было нечего, он вышел, чтобы купить еще бутылку в бистро.
— Она не возражала?
— Ей это показалось вполне естественным.
— А потом?
— Потом… Рикен вернулся без бутылки, потому что ему не продали. Мы уложили его в постель… Больше мы к этому не возвращались…
— Хорошо. Значит, вы спустились…
— Подошел к двери… Постучал и, чтобы не испугать Софи, тихо сказал: «Это я, Жак!» Все было тихо…
— Вам это показалось странным?
— Я подумал, что они поссорились с Фрэнсисом и ей не хотелось никого видеть. Я представил, что она лежит на кровати разъяренная и заплаканная.
— Вы постучали еще раз?
— Стучал два или три раза, потом поднялся к себе.
— И снова сели у окна?
— Когда я надел пижаму, мельком выглянул во двор. Во дворе было пусто. В ванной Рикенов по-прежнему горел свет. Я лег и заснул.
— Дальше? Рассказывайте.
— Встал я в восемь, сварил кофе, пока Жослин спала. Настежь открыл окно и увидел, что в ванной у Фрэнсиса все еще горит свет.
— Вас это не удивило?
— Такое случалось и прежде. Я пошел на студию, где работаю до часу дня, потом пообедал с приятелем. В ресторане «Рида» у меня было назначено свидание с одним американским актером. В четыре я вернулся…
— Ваша жена не выходила из дома?
— Выходила за покупками… Пообедала и снова легла… — он понял, как комично звучит этот лейтмотив.
— По-прежнему в ванной горел свет?
— Да.
— Вы спустились к ним?
— Нет, я позвонил по телефону, никто не подошел. Должно быть, подумал я, Рикен вернулся, лег спать, потом ушел с женой, а свет забыл погасить.
— Такое с ним бывало?
— Это бывает с каждым… Мы с Жослин пошли в кино на Елисейские поля.
Мегрэ едва не пробурчал: «Она там спала?» О его брюки терся кот.
— Это чей?
— Общий. Все бросают ему из окон кусочки мяса, а живет он на свободе.
— Когда вы вернулись в четверг вечером?
— Около половины одиннадцатого. После кино мы зашли в пивную, и я встретил там приятеля.
— Свет?
— По-прежнему… Но ничего сверхъестественного в этом не было. Рикены могли уже вернуться. Я позвонил. А когда и тут никто не подошел, я немного растерялся.
— Немного?
— Не мог же я заподозрить…
— Итак…
— Смотрите! Он и сейчас его не погасил… Не думаю, что он поглощен работой.
— А на следующее утро?
— Конечно, я позвонил снова и еще два раза днем, пока не узнал из газеты, что Софи убита. Я был в Жуэнвиле на студии, делал репортаж со съемок фильма.
— Кто-нибудь подошел к телефону?
— Ответил незнакомый голос. Помолчав несколько секунд, я предпочел повесить трубку.
— Вы не пытались найти Рикена?
Юге замолчал. Потом пожал плечами и снова состроил шутовскую гримасу.
— Знаете, я все-таки не работаю на набережной Орфевр!
Мегрэ, который машинально смотрел на свет, смягченный матовым стеклом, внезапно направился к квартире Рикенов. Фотограф шел за ним, кажется, поняв, в чем дело. Если Фрэнсис не работал и не спал, а свет горел по-прежнему… Он сильно постучал в дверь.
— Откройте! Это Мегрэ.
Он кричал так громко, что из соседней квартиры вышел человек в пижаме и с удивлением посмотрел на мужчин.
— Бегите к консьержке… Спросите у нее отмычки.
— Я как-то спрашивал, когда забыл ключ. Пришлось идти к слесарю.
Для человека, играющего под простачка, у Юге было достаточно хладнокровия. Обернув кулак платком, он с размаху ударил по окну ванной, и оно разбилось вдребезги.
— Быстрее! — крикнул он, заглянув внутрь. Мегрэ заглянул. Рикен, одетый, сидел в ванне. Из крана текла вода и переливалась через край. Вода была розовой.
— У вас есть отвертка?
— В машине.
Сосед надел халат, вернулся и пошел к машине.
Вышла его жена, и Мегрэ крикнул ей:
— Позвоните врачу… Есть здесь поблизости телефон?
Она удалилась, а сосед вернулся с домкратом, принялся взламывать дверь.
Сначала она не поддавалась, потом затрещала. Еще два удара — выше, ниже, — и дверь распахнулась. Мужчина чуть не ввалился в квартиру.
Остальное произошло как в тумане. Едва Мегрэ вытащил Фрэнсиса из ванны и поволок к дивану, подошел молодой врач, который жил в этом доме.
— Когда это случилось?
— Только что обнаружили.
— Позвоните в «скорую помощь».
— Есть надежды, доктор?
— Черт возьми, не задавайте мне вопросов.
Через пять минут во дворе стояла машина «скорой помощи». Мегрэ сел в кабину рядом с шофером. В больнице он ждал, пока делали переливание крови.
Комиссар удивился, увидев там Юге.
— Он выпутается?
— Пока не знаю.
— Зачем он это сделал, как вы думаете? Комиссар ответил с вопросительной интонацией.
— Может быть, потому, что считал себя слишком умным?
Фотограф, конечно, не понял и посмотрел на него удивленно.
Но сейчас Мегрэ думал о событии менее значительном, но, возможно, более серьезном в судьбе Рикена: о краже своего бумажника.
Глава 9
В одиннадцать Мегрэ был в своем кабинете. Сидя напротив Лапуэнта и Жанвье, он машинально раскладывал по размеру трубки. Выбрав самую длинную, набил ее.
— Как я сказал вчера вечером фотографу?
Инспектора переглянулись, не понимая, о каком фотографе идет речь.
— Так вот, он слишком умен. Иногда это так же опасно, как быть чересчур глупым. Ум, не подкрепленный сильным характером. Плохо! Я понимаю, что хочу сказать, но не могу подобрать нужных слов. Впрочем, это не мое дело. Пусть этим займутся врачи-психиатры. Я почти убежден, что он идеалист, не способный жить в соответствии со своими идеалами. Понимаете?
Не случалось, чтобы Мегрэ был так многословен и так растерян.
— Ему хотелось быть необыкновенным во всем, быстро преуспевать, но не испачкать рук.
Комиссар был недоволен собой и с трудом выражал свою мысль.
— Быть лучшим и худшим. Он, наверное, ненавидел Карю, потому что нуждался в нем, но не отказывался от ужинов, которыми угощал продюсер, и смело брал у него деньги в долг. Он этого стыдился, но брал. Он был не настолько наивен, чтобы не понимать, что Софи совсем не та женщина, какой хотелось бы ее видеть, но он в ней нуждался. В конце концов он даже пользовался ее отношениями с Карю, но отказывался в этом признаться. Не осмеливался. И выстрелил он в нее в среду вечером только потому, что она сказала ему в лицо всю правду. Он выстрелил. Потом оцепенел, потрясенный случившимся и ожидавшими его последствиями. И вот — тут-то я убежден — он решил, что не даст себя арестовать, его мозг заработал. Бродя по улицам, он стал разрабатывать сложный план. Такой сложный, что он почти удался. Он вернулся к ресторану «У старого виноградаря», спросил Карю. Ему были необходимы две тысячи франков, и он знал, что Боб не может одолжить ему такую сумму. Он бросил оружие в Сену, чтобы не возникло вопросов об отпечатках пальцев. Несколько раз заходил в клуб «Зеро»: Карю не появлялся! Он пил, слонялся по улицам, внося новые детали в свой план. Действительно, у него не было денег, чтобы бежать за границу. Нужно вернуться на улицу Сен-Шарль, сделать вид, что обнаружил тело, сообщить в полицию. И тут он вспоминает обо мне. Он разыгрывает комедию, в которой нормальный человек не нуждался бы. Детали нанизываются одна на другую. Его хождения помогают ему. Он подкарауливает меня с раннего утра у дверей моего дома. Если бы я не сел в автобус, он что-нибудь изменил бы в своем плане. Он крадет у меня бумажник. Звонит по телефону. Разыгрывает все так, чтобы отвести от себя подозрения. Но он переигрывает! Он сообщает мне меню пресловутого ужина «У старого виноградаря». Ему не хватает равновесия, здравого смысла. Он может выдумать замысловатую историю и сделать ее правдоподобной, но забывает о самых простых житейских мелочах.
— Вы полагаете, шеф, что его предадут суду? — спросил Лапуэнт.
— Это зависит от психиатров.
— Ну, а что бы решили вы?
— Суд. Конечно, суд.
И так как Лапуэнт был удивлен столь категоричным ответом, отнюдь не свойственным комиссару, Мегрэ добавил:
— Будет очень обидно, если его признают невменяемым или частично ответственным. В суде он будет разыгрывать роль существа исключительного.
Он грустно улыбнулся и подошел к окну, за которым моросил дождь.
1
Марианна — символ Французской Республики.
2
Фригийский колпак — головной убор древних фригийцев в виде высокого колпака, обычно красного цвета. Получил значение символа свободы. Во время французской буржуазной революции XVIII века его носили санкюлоты, якобинцы.