- Я ничего не знаю. Мы живем вместе всего три недели.
      - Он работает?
      Этих слов оказалось достаточно, чтобы совсем смутить ее.
      - Не знаю...
      - Иначе говоря, он ничего не делает. У него есть деньги? И он живет на широкую ногу?
      - Нет. Почти всегда мы обедаем по твердым ценам, за шесть франков...
      - Часто он говорит об отце?
      - Говорил он о нем один раз, как я вам сказала...
      - Кто к нему сейчас пришел?
      - Какой-то мужчина... Я его приняла за судебного исполнителя. Я знаю, что Роже задолжал.
      - Хорошо ли он одет?
      - Подождите... Я заметила котелок, бежевое пальто, перчатки...
      Комнаты объединяла общая дверь, закрытая занавеской и, вероятно, забитая. Мегрэ мог бы прислонить к ней ухо и все услышать, но ему противно было проделывать это перед двумя женщинами.
      Нина одевалась, нервничая, делая резкие движения.
      Чувствовалось, что все эти события подавляют ее и она ждет худших несчастий, с которыми у нее нет сил справиться и даже их понять.
      Соседка казалась спокойной: то ли на нее еще действовал эфир, то ли она обладала большим опытом в такого рода делах.
      - Как вас зовут? - обратился к ней Мегрэ.
      - Селина.
      - Вы работаете?
      - Была парикмахершей на дому.
      - И внесена в списки полиции нравов?
      Она, не удивляясь этому вопросу, отрицательно покачала головой. А из-за стены все слышались голоса.
      Нина, уже одевшаяся, оглядела свою комнату и вдруг расплакалась, приговаривая:
      - Боже мой, Боже мой!
      - Веселая история! - медленно произнесла Селина.
      - Где вы были вчера вечером около восьми часов?
      Она задумалась:
      - В восемь часов, да? Помню, я была в "Сирано".
      - Вместе с Роже?
      - Нет... Не можем же мы всегда быть вместе. С ним я встретилась в полночь в табачной лавке на улице Фонтен.
      - Он сказал вам, где был?
      - Я его ни о чем не спрашивала.
      Из окна Мегрэ видел площадь Пигаль, крохотный скверик, вывески ночных кабаре.
      - Вы обе ждите меня здесь!
      Он вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь, не дожидаясь ответа, быстро повернул ручку.
      В комнате, где, несмотря на открытое окно, стоял омерзительный запах эфира, в единственном здесь кресле сидел мужчина в пижаме, с небритым серым лицом.
      Другой, жестикулируя, расхаживал. Это был господин Мартен, которого вчера вечером Мегрэ два раза видел во дворе дома на площади Вогезов.
      - Значит, вы нашли свою перчатку! - воскликнул Мегрэ, глядя на руки служащего регистратуры, который так побледнел, что у комиссара мелькнуло опасение, как бы тот не упал в обморок.
      Губы у него дрожали. Он тщетно пытался заговорить:
      - Я... я...
      От ботинок до галстука на пластмассовой застежке господин Мартен мог служить прототипом всех чиновников на карикатурах. Этот чистенький, благопристойный служащий с хорошо расчесанными усиками, на костюме которого не было ни пылинки, без сомнения, почувствовал бы себя обесчещенным, если бы вышел на улицу без перчаток.
      Сейчас он не знал, куда девать руки, и взгляд его блуждал по углам этой неприбранной комнаты, словно ища там какой-то поддержки.
      - Вы разрешите задать вам вопрос, господин Мартен? - спросил Мегрэ. Давно ли вы знаете Роже Куше?
      Выражение испуга на его лице сменилось крайним удивлением.
      - Я?
      - Да, вы!
      - Но... с тех пор... с тех пор, как я женат...
      Он произнес эти слова таким тоном, будто это была очевиднейшая вещь на свете.
      - Я не понимаю...
      - Роже - мой пасынок... Сын моей жены...
      - И Раймона Куше.
      - Конечно... Потому что, - к нему снова вернулась уверенность, - моя жена была первой женой Куше. У нее был сын. Роже. Когда она разошлась с Куше, я женился на ней.
      Это было как внезапный порыв ветра, разгоняющий на небе облака. Дом на площади Вогезов сразу же преобразился. Характер преступления изменился. Одни детали убийства стали яснее. Другие, наоборот, оказывались более запутанными и тревожными.
      Прошлой ночью консьержка, оглядывая окна, спросила его: "Вы думаете, что это сделал кто-нибудь из нашего дома?"
      Потом взгляд ее задержался на воротах. Она надеялась, что убийца пришел оттуда, что это кто-то чужой, с улицы.
      Так нет же! Драма разыгралась в самом доме? Мегрэ был уверен в этом.
      Что это за драма? Он о ней ничего не знал!
      Он лишь чувствовал, как сплетались невидимые нити, что связывали столь различные точки пространства, как они тянулись от площади Вогезов к этому отелю на улице Пигаль, от квартиры Мартенов до лаборатории сывороток доктора Ривьера, из комнаты Нины в номер одуревшей от эфира пары.
      Самым неясным, может быть, оказывался господин Мартен, которого швырнули, как заводной волчок, в этот лабиринт. Он всегда носил перчатки. Одно его бежевое пальто уже представляло собой целую программу благопристойности и размеренной жизни. А его беспокойные глаза безуспешно искали какую-нибудь точку, на которой они могли бы задержаться.
      - Я пришел сообщить Роже, - бормотал он. - Жена сказала мне, что лучше, если бы об этом ему сказали мы...
      - Понимаю...
      - Роже очень...
      - Очень впечатлительный! - закончил за него Мегрэ. - Нервный мальчик!
      Молодой человек, который пил уже третий стакан воды, со злостью посмотрел на Мегрэ. Роже было лет двадцать пять, но на его лице с припухшими веками уже лежала печать усталости. Однако он сохранял следы той красоты, что может нравиться определенным женщинам.
      - Скажите, Роже Куше, часто ли вы встречались с отцом?
      - Нет, редко!
      - А где?
      Мегрэ не сводил с него глаз.
      - В его кабинете. Или - в ресторане.
      - Когда вы видели его в последний раз?
      - Не помню. Несколько недель назад.
      - Вы просили у него денег?
      - Как всегда!
      - В общем, вы жили за его счет?
      - Он был для этого достаточно богат...
      - Еще вопрос! Где вы были вчера около восьми вечера?
      - В кафе "Селект", - не задумываясь, ответил он с иронической улыбкой, которая означала: "Неужели вы думаете, что я не знаю, куда вы клоните?"
      - А что вы там делали?
      - Ждал отца.
      - Значит, вы нуждались в деньгах. И знали, что он придет в "Селект".
      - Он бывал там почти каждый вечер со своей курочкой. Впрочем, после обеда я услышал, как он разговаривал по телефону. Ведь отсюда слышно все, что говорится за стенкой.
      - Когда вы увидели, что отец не пришел, не решили ли вы отправиться к нему на площадь Вогезов?
      - Нет!
      Мегрэ взял с каминной полки фотографию молодого человека, которую окружало множество женских портретов.
      - Вы разрешите? - проворчал он, пряча ее в карман.
      - Если это доставит вам удовольствие!
      - Уж не думаете ли вы... - начал было Мартен.
      - Я ничего не думаю. Просто фото навело меня на мысль задать вам еще несколько вопросов. Как ваша семья относится к Роже?
      - К нам он заходил редко.
      - Ну, а когда он приходил к вам?
      - Оставался совсем ненадолго...
      - Матери известно о его образе жизни?
      - Что вы хотите сказать?
      - Не стройте из себя идиота, Мартен! Знает ли ваша жена, что ее сын-бездельник живет на Монмартре?
      Мартен, смутившись, уставился в пол.
      - Я часто пытался уговорить его пойти работать, - вздохнул он.
      На этот раз молодой человек нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:
      - Вы, может быть, обратите внимание, что я до сих пор еще в пижаме и что...
      - Не скажете ли вы мне, видели ли вы вчера вечером в "Селекте" кого-нибудь из знакомых?
      - Я видел Нину!
      - Вы говорили с ней?
      - Простите, но я никогда не сказал ей ни слова.
      - Где она сидела?
      - Второй столик справа от бара.
      - Где вы нашли вашу перчатку, господин Мартен?
      Если я не ошибаюсь, вы искали ее сегодня ночью во дворе, возле помойки...
      Мартен вымученно ухмыльнулся:
      - Она была дома! Представьте, я ушел в одной перчатке и даже не заметил этого...
      - Когда вы покинули площадь Вогезов, куда же вы пошли?
      - Прогуляться по набережным. Я... у меня болела голова.
      - И часто вы прогуливаетесь вечерами без жены?
      - Очень редко.
      Он был в полном замешательстве. И не знал, куда девать свои руки в перчатках.
      - Теперь вы пойдете на службу?
      - Нет. Я позвонил и отпросился. Не могу же я оставить жену в...
      - Правильно! Вот и отправляйтесь к ней.
      Мартен искал способ удалиться с достоинством.
      - До свидания, Роже, - сказал он, глотая слюну. - Я... я думаю, лучше будет, если ты зайдешь к матери.
      Вместо ответа Роже только пожал плечами и с беспокойством посмотрел на Мегрэ. Мартен вышел.
      Молодой человек молчал. Он машинально схватил с ночного столика флакон с эфиром и отодвинул его.
      - Если вы вчера вечером не встретились с отцом, то, значит, у вас нет денег? - спросил его комиссар.
      - Неужели?
      - Куда вы отправились их искать?
      - Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Разрешите?
      И он налил воду в таз, чтобы умыться.
      Мегрэ для приличия потоптался немного в комнате, затем перешел в соседний номер, где его ждали обе женщины. Теперь более возбужденной выглядела Селина.
      Нина же, сидевшая в кресле, задумчиво покусывала краешек носового платка, глядя в пустоту окон большими печальными глазами.
      - Ну что? - спросила любовница Роже.
      - Ничего! Можете идти к себе...
      - Значит, его отца действительно?..
      И вдруг, посерьезнев и наморщив лоб, она сказала:
      - Так ведь он станет наследником...
      На улице Мегрэ спросил свою спутницу:
      - Куда же вы теперь?
      Она сделала какой-то неопределенный, равнодушный жест:
      - В "Мулен-Бле", если они захотят взять меня снова...
      Он наблюдал за ней с искренним интересом.
      - Вы действительно любили Куше?
      - Я же вчера вам говорила: он был роскошный мужчина.
      В глазах ее мелькнули слезы, но она не расплакалась.
      - Мы пришли. - Она толкнула маленькую дверь служебного входа для артистов.
      Мегрэ, которого мучила жажда, пошел в бар выпить кружку пива. Он должен был идти на площадь Вогезов.
      Но, заметив телефон, подумал, что еще не заходил на набережную Орфевр и что там, быть может, его ожидает срочная корреспонденция.
      Он вызвал секретаря:
      - Алло! Это ты, Жан? Для меня что-нибудь есть?
      Как? Дама, которая ждет уже целый час? Она в трауре? Это не госпожа Куше? Нет, говоришь? Как, госпожа Мартен? Я сейчас приеду.
      Госпожа Мартен в трауре! И ждет его битый час в приемной уголовной полиции!
      Накануне вечером Мегрэ видел на шторе в окне третьего этажа только ее тень: эта смешная тень размахивала руками.
      "Они часто ссорятся", - говорила консьержка.
      И жалкий чиновник из регистратуры, забывший перчатку, ушел прогуливаться в одиночестве по темным набережным.
      Мегрэ вспомнил о том, что, когда он в час ночи уходил со двора, стекло в окне на третьем этаже звякнуло.
      Он неспешно поднялся по пыльной лестнице здания уголовной полиции, пожимая руки коллегам, заглянул в приоткрытую дверь приемной.
      Десять обитых бархатом кресел. Стол, похожий на биллиардный. На стене мемориальная доска: фотографии двухсот инспекторов, убитых при выполнении служебных заданий.
      В среднем кресле, выпрямившись, как палка, сидела одетая в черное дама, держа в одной руке сумочку с серебряной застежкой, а другой опираясь на ручку зонтика.
      Тонкие губы. Твердый, устремленный прямо перед собой взгляд.
      Она не шелохнулась, почувствовав, что за ней наблюдают.
      Глава 4
      ОКНО НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ
      Она прошла впереди Мегрэ в его кабинет с вызывающим достоинством тех людей, для кого ирония постороннего представляет собой худшее из несчастий.
      - Прошу садиться, мадам!
      Принимая ее, Мегрэ разыгрывал увальня, добряка с грустными глазами.
      Она приняла точно такую же позу, что и в приемной. Позу нарочито благопристойную, но и вызывающую! Лопатки ее не касались спинки стула.
      - Я предполагаю, господин комиссар, что вы спрашиваете себя, почему я... Вы, наверное, не ожидали меня.
      - Ожидал!
      И он добродушно улыбнулся. Пальцы в черных нитяных перчатках сразу же словно застыли. Госпожа Мартен острым взглядом обвела кабинет, и тут ее озарила мысль:
      - Наверное, вы получили анонимное письмо?
      Задавая этот вопрос, она как бы заранее на него отвечала, притворяясь, будто уверена в своем предположении.
      - Анонимного письма я не получал.
      Она недоверчиво покачала головой.
      Госпожа Мартен абсолютно подходила служащему регистратуры, за которого вышла замуж. Легко было представить себе, как они прогуливаются в воскресенье после обеда по Елисейским полям: черная спина госпожи Мартен; всегда сдвинутая набок из-за шиньона шляпка; быстрая походка деловой женщины и особое движение подбородка, которым она подчеркивала, что ее слова не подлежат обсуждению. А рядом - бежевое пальто месье Мартена, его кожаные перчатки и трость, его уверенная, неторопливая походка, его попытки выглядеть беззаботным гулякой, разглядывающим витрины...
      - У вас уже был траурный костюм? - как бы невзначай спросил Мегрэ.
      - Три года назад умерла сестра... Я имею в виду свою сестру из Блуа... Ту самую, что была замужем за комиссаром полиции. Так что...
      - Что?
      Молчание.
      Она предупреждала его!
      Впрочем, она начинала нервничать, потому что этому толстому комиссару не нужна была ее заранее приготовленная речь.
      - Когда вам стало известно о смерти вашего первого мужа?
      - Сегодня утром, как и всем. Консьержка сказала мне, что вы занимаетесь этим делом, а так как мое положение весьма щекотливое... Вы не можете этого понять.
      - Нет, понимаю! Кстати, ваш сын не заходил к вам вчера после обеда?
      - На что вы намекаете!
      - Ни на что не намекаю. Просто спрашиваю.
      - Консьержка может сказать вам, что он не был у меня по меньшей мере три недели...
      Слова ее звучали холодно. На Мегрэ она смотрела вызывающе. Разве Мегрэ не допустил ошибку, не дав ей возможности высказаться?!
      - Я счастлив, что вы пришли сюда, - сказал он, - ведь это свидетельствует о вашей деликатности.
      При одном слове "деликатность" что-то сразу изменилось в серых глазах женщины. Она кивнула головой в знак благодарности.
      - Бывают очень трудные ситуации, - начала она. - Но не каждый это понимает. Даже мой муж, который мне советовал не носить траур! Обратите внимание, что я ведь не ношу траур, хотя и в трауре. На мне нет вуали, крепа. Только черный костюм.
      У нее вновь появилась уверенность. Она исподволь готовилась произнести свою речь, убедившись, что ей не угрожает ирония Мегрэ:
      - Я предпочитаю не рассказывать, сколько я от Куше натерпелась! Все зарабатываемые деньги он терял в каких-то нелепых спекуляциях. Он намеревался разбогатеть. Раза три в году он менял место работы, так что, когда родился сын, у нас не осталось ни гроша и моя мать вынуждена была купить малышу приданое...
      Наконец она поставила свой зонтик к письменному столу. Мегрэ подумал, что с такой же ожесточенной холодностью она разговаривала вчера вечером, когда он заметил ее тень на шторе.
      - Если не можешь прокормить женщину, не надо жениться! Вот что я вам скажу. А также если у тебя нет никакой гордости. У меня язык не поворачивается назвать вам все профессии, какие перепробовал Куше.
      Я его просила подыскать серьезное место, где после смерти платят пенсию. К примеру, где-нибудь в управлении. Чтобы, если с ним что-либо случится, я не осталась безо всего. Так нет! Он дошел до того, что проехал вместе с велосипедистами "Тур де Франс" в качестве черт знает там кого... Он ехал впереди гонщиков, занимаясь снабжением или чем-то вроде этого! А вернулся без гроша. Таким был этот человек! И такова же была моя жизнь!
      - А где вы жили? - В Нантере. Ведь мы даже не могли платить за квартиру в городе. Вы же знаете Куше? Ему на все было наплевать! Никакого стыда у него не было. Он ни о чем не заботился. Он считал, что рожден для того, чтобы зарабатывать много денег, и что он их сумеет заработать... После велосипедов настал черед цепочек для часов. Нет, вы даже не представляете себе! Этими цепочками, месье, он торговал в палатке на ярмарке. И мои сестры не решались пойти на ярмарку в Нейи, боясь увидеть его в таком положении...
      - Это вы потребовали развода?
      Она потупила голову:
      - Господин Мартен жил в том же доме, что и мы...
      Тогда он был моложе. Он занимал отличное место в управлении. Куше из-за своих авантюр почти всегда оставлял меня в одиночестве. О! Не думайте ничего дурного, все у нас с Мартеном было очень пристойно. Я призналась мужу. Мы оба согласились на развод по причине несходства характеров. Куше только должен был выплачивать мне алименты. И мы, господин Мартен и я, ждали год, прежде чем поженились.
      Теперь она беспокойно ерзала на стуле, теребя застежку сумочки; губы ее начали дрожать.
      - Как видите, мне не повезло. Сначала Куше даже нерегулярно выплачивал алименты. Каково было видеть, что господин Мартен оплачивает расходы по содержанию чужого ребенка... Лишь одной мне известно, что я пережила. Я заставила Роже учиться. Я хотела дать ему хорошее образование. Он не был похож на отца. Он был ласковым, чувствительным. Когда ему исполнилось семнадцать, Мартен нашел ему в банке место ученика. И тут, не знаю уж где, он встретил Куше...
      - И привык просить у отца деньги?
      - Обратите внимание, мне Куше всегда во всем отказывал! Для меня, видите ли, все было слишком дорого! Я сама шила себе платья и по три года носила одну и ту же шляпку.
      - А Роже он давал все, чего бы тот ни попросил?
      - Он его испортил! Роже бросил нас и стал жить один. Изредка он приходил ко мне. Но ведь он встречался и со своим отцом!
      - Давно ли вы живете на площади Вогезов?
      - Около восьми лет. Когда мы нашли эту квартиру, то мы даже не знали, что Куше занимается сыворотками. Мартен хотел переехать. Не хватало еще только этого! Если кто и должен был переехать, так именно Куше, не правда ли? Переехать должен был Куше, который, не знаю каким образом, разбогател и которого я видела приезжающим в автомобиле с собственным шофером! У него был даже свой шофер! Я видела его жену!
      - У него в доме?
      - Я подкараулила ее на улице, чтобы посмотреть, как она выглядит. Предпочитаю ничего не говорить о ней.
      Во всяком случае, она представляет собой не бог весть что, несмотря на важный вид, который напускает, и каракулевое манто.
      Мегрэ провел рукой по лбу. Разговор становился каким-то кошмаром. Четверть часа вглядывался в это худое бесцветное лицо Мегрэ, и теперь ему казалось, что оно всегда будет стоять у него перед глазами. Это лицо напомнило ему некоторые семейные портреты, даже из его собственной семьи. У Мегрэ была тетка, правда, более солидная, чем госпожа Мартен, но и она также вечно жаловалась на судьбу. Когда тетка приходила к ним - он был еще ребенком, - то он знал, что, едва усевшись в кресло, она тут же вынет из сумочки носовой платок. "Бедняжка Эрманс, - начинала причитать она. - Что за жизнь! Я должна рассказать тебе, что снова натворил Пьер..."
      Неожиданно мадам Мартен потеряла нить своих мыслей. Она слишком разволновалась:
      - Вы должны понять мое положение. Разумеется, Куше женился на другой. Но ведь я была его женой, была с ним вместе первые, самые трудные годы его жизни. А вторая - это просто кукла...
      - Вы претендуете на наследство?
      - Это я-то?! - негодующе вскрикнула она. - Да я бы ни за что на свете не взяла его денег! Мы не богаты.
      Мартену не хватает инициативы, он не умеет пробиваться в жизни, он позволяет менее толковым коллегам перебегать ему дорогу... Но если бы мне пришлось пойти в прислуги, чтобы жить, то и тогда бы я не взяла...
      Это вы послали мужа сообщить Роже о смерти отца?
      Она не побледнела, потому что это было невозможно. Цвет ее лица всегда оставался однообразно серым.
      Но во взгляде что-то дрогнуло.
      - Откуда вам это известно? - И вдруг возмутилась: - Надеюсь, что за нами, по крайней мере, нет слежки? Отвечайте же! Уж это было бы слишком! В таком случае я бы немедленно обратилась куда следует.
      - Успокойтесь, мадам, ничего подобного я не сказал.
      Сегодня утром я совершенно случайно встретил господина Мартена...
      Однако она продолжала держаться настороженно:
      - В конце концов я пожалею, что пришла сюда. Мы хотим быть слишком корректными. А вместо признательности...
      - Уверяю вас, что я бесконечно благодарен вам за этот визит.
      И все-таки она чувствовала что-то неладное. Этот полный широкоплечий человек с короткой шеей, который смотрел на нее наивными, как будто ничего не выражающими глазами, пугал ее.
      - В любом случае, - резким голосом проговорила она, - лучше, чтобы вы от меня самой узнали...
      - Что вы - первая мадам Куше?
      - А вы видели другую?
      Мегрэ едва сдержал улыбку:
      - Еще нет.
      - О, эта будет проливать крокодиловы слезы! Хотя теперь она может жить спокойно... на миллионы, заработанные Куше.
      И она внезапно расплакалась:
      - Она даже не была с ним знакома, когда он боролся с жизнью, когда ему нужна была женщина, которая могла его поддержать...
      Мадам Мартен встала. Осмотрелась, чтобы убедиться, не забыла ли чего-нибудь. Тяжело вздохнула.
      - Однако все это не имеет значения, - горько улыбнулась она. - Я, во всяком случае, выполнила свой долг.
      Не знаю, что вы думаете обо мне, но...
      - Уверяю вас...
      Мегрэ трудно было бы закончить фразу, если бы она не прервала его:
      - Меня все это не трогает! Совесть моя чиста! Не каждый может так о себе сказать...
      Ей чего-то не хватало. Она не знала чего. Она еще раз оглядела комнату, пошевелила рукой, словно удивляясь, что в ней ничего нет.
      Мегрэ поднялся и проводил ее до двери:
      - Благодарю вас за ваш визит.
      - Я просто выполнила свой долг.
      Мегрэ, закрыв за ней дверь, подошел к окну и, несмотря на холод, настежь распахнул его. Он устал, словно после трудного допроса преступника. И особенно угнетала его смутная тревога, которую ощущаешь, когда вынужден наблюдать те стороны жизни, какие обычно предпочитают не замечать. А ведь разговор не был ни драматичным, ни отталкивающим. Ничего необыкновенного она не сказала.
      На углу письменного стола был раскрыт бюллетень полиции с фотографиями двух десятков разыскиваемых личностей.
      "Эрнст Штровитц, заочно приговорен судом города Кана к смертной казни за убийство фермерши на Бенувилльской дороге..."
      И пометка красными чернилами: "Опасен. Имеет при себе оружие".
      Этот тип не отдаст дешево свою жизнь. Ну что ж!
      Мегрэ предпочел бы столкнуться с ним, вместо того чтобы заниматься этой липкой серостью, этими семейными историями, этим пока еще необъяснимым, но, как он угадывал, необычным преступлением.
      Его преследовали образы: чета Мартен, прогуливающаяся в воскресенье по Елисейским полям; бежевое пальто и черная шелковая лента на шее женщины.
      Он позвонил. Вошел Жан, и Мегрэ послал его за справками, которые он запросил о всех лицах, что имели какое-либо отношение к преступлению.
      В них он ничего особенного не обнаружил. Нина однажды попала на Монмартре в облаву, но ее отпустили после того, как выяснилось, что она не живет на доходы от проституции.
      Что касается сына Куше, то за ним следила бригада светской полиции, которая подозревала его в торговле наркотиками. Однако никаких определенных обвинений против него не выдвигалось.
      Мегрэ позвонил в полицию нравов. Селину, имевшую девичью фамилию Луазо и родившуюся в Сен-Аман-Монтрон, там знали хорошо. Она была зарегистрирована и довольно регулярно приходила на медицинский осмотр.
      - Она не опасная девушка, - сказал бригадир. - Чаще всего довольствуется двумя-тремя постоянными друзьями. Мы забираем ее лишь тогда, когда она снова оказывается на панели.
      Жан, находившийся в комнате, показал Мегрэ на какую-то вещь:
      - Эта дама забыла зонтик.
      - Я знаю. Он мне понадобится.
      Комиссар вздохнул, поднялся из-за стола, закрыл окно и, подойдя к камину, повернулся спиной к огню; такую позу он обычно принимал, когда ему надо было подумать.
      Спустя час он уже мог мысленно резюмировать справки, которые поступили к нему из различных служб и лежали на письменном столе.
      Прежде всего вскрытие подтвердило заключение судебного медэксперта: в Куше стреляли с трех метров, и смерть наступила мгновенно. В желудке убитого обнаружили небольшое количество алкоголя.
      Фотографы заявили, что никаких интересных отпечатков пальцев не обнаружено.
      Наконец, банк "Лионский кредит" подтвердил, что Куше, которого там хорошо знали, зашел в половине четвертого и взял триста тысяч франков новыми банкнотами, как он это обычно делал в конце каждого месяца.
      Итак, было почти точно установлено, что, приехав в свой кабинет на площади Вогезов, Куше положил триста тысяч франков в сейф, рядом с шестьюдесятью, которые там уже находились.
      Так как ему еще надо было поработать, он не закрыл сейф, к которому сидел спиной.
      Свет в лаборатории указывал, что в какой-то момент он выходил из кабинета: то ли хотел проверить другие служебные помещения, то ли, что более вероятно, ходил в туалет.
      Когда он вернулся, оставались ли еще деньги в сейфе?
      Вероятно, нет, потому что в таком случае убийца Должен был бы оттащить труп в сторону, чтобы открыть тяжелую дверь сейфа и забрать банкноты.
      Такова была "техническая" сторона дела. Но был ли это один убийца-вор, или же здесь действовали убийца и вор?
      Мегрэ провел десять минут у судебного следователя, сообщил ему полученные результаты. Потом в начале первого вернулся домой; плечи у него были опущены, что служило признаком плохого настроения.
      - Ты занимаешься происшедшим на площади Вогезов? - спросила жена, читая газету.
      - Я!
      У него из головы не выходили худое лицо, черное платье, скорбные глаза мадам Мартен.
      Он видел ее слезы, которые брызнули внезапно, но потом исчезли, словно высушенные каким-то внутренним пламенем, чтобы через несколько минут появиться вновь.
      Мадам Куше носила меха. У мадам Мартен их не было. Куше, снабжающий чем-то участников "Тур де Франс", и его первая жена, которая вынуждена была по три года не менять шляпки.
      И сын... И этот флакон с эфиром на ночном столике в номере отеля "Пигаль"...
      Селина, которая выходила на панель лишь тогда, когда у нее не было постоянного друга...
      Нина...
      - Ты чем-то недоволен? - спросила жена. - Ты плохо выглядишь. Кажется, у тебя насморк.
      Действительно, Мегрэ ощущал пощипывание в носу и пустоту в голове.
      - Откуда ты притащил этот ужасный зонтик?!
      Это же зонтик госпожи Мартен!
      - Так, ерунда, - сказал Мегрэ жене. - Я пойду... Не знаю, когда буду дома.
      Есть впечатления, которые нельзя объяснить: чувствовалось, что в этом доме произошло нечто необычное, и ощущалось это сразу же, с фасада.
      Почему в лавке похоронных принадлежностей такая суета? Наверное, жильцы сложились на венок.
      А что значат беспокойные взгляды дамского парикмахера, чей салон находится на другой стороне входной арки?
      В этот день дом имел какой-то нездоровый вид. А так как было четыре часа и начинало смеркаться, то под аркой уже горела эта смешная лампочка.
      Напротив сторож закрывал решетки сквера. На втором этаже слуга де Сен-Марка неторопливо, старательно задергивал шторы.
      Мегрэ, постучав в дверь консьержки, вошел к ней в комнату.
      Консьержка чем-то отдаленно напоминала мадам Мартен: обе были как бы женщинами без возраста и пола. И обе были несчастными или считали себя таковыми.
      Только в консьержке чувствовалось больше покорности, почти животной покорности своей судьбе.
      - Здравствуйте, господин комиссар. Я вас ждала с утра. Ну и история! По-моему, я правильно сделала, обойдя жильцов с подписным листком на венок. Вы не знаете, когда похороны?
      Двор, заполненный голубоватым воздухом сумерек, прорезали длинные желтые полосы света от двух лампочек: одна горела под аркой, другая - на стене.
      - Где квартира мадам Мартен? - спросил Мегрэ.
      - На третьем этаже, третья дверь налево.
      Комиссар узнал окно; в нем горел свет, но на шторе не вырисовывалось никакой тени.
      Со стороны лаборатории слышался треск пишущих машинок.
      Мегрэ поднимался по лестнице, держа под мышкой зонтик мадам Мартен. До второго этажа подъезд был отремонтирован: стены покрашены, ступеньки натерты.
      С третьего этажа начинался другой мир: грязные стены, щербатый пол. Двери квартир выкрашены грязно-коричневой краской. На них - либо пришпиленные кнопками визитки, либо штампованные алюминиевые таблички.
      Визитная карточка (за сотню - три франка): "Месье и мадам Эдгар Мартен". Справа - шнурок из плетеной в три цвета тесьмы с мягким помпоном на конце. Когда Мегрэ потянул за него, слабый звонок раздался в пустоте квартиры. Затем послышались быстрые шаги. Чей-то голос спросил:
      - Кто там?
      - Я принес вам ваш зонтик!
      Дверь отворилась. Сбоку прихожая была не больше квадратного метра; на вешалке висело бежевое пальто.
      Напротив - распахнутая дверь в комнату - полугостиную-полустоловую.
      - Извините, что беспокою вас... Сегодня утром вы забыли зонтик в моем кабинете...
      - Вот как! А я уж думала, что оставила его в автобусе. Я говорила Мартену...
      Мегрэ не улыбнулся. Он привык к женщинам, у которых мания называть мужей по фамилии.
      Мартен стоял рядом, одетый в полосатые брюки и домашний пиджак из толстого шоколадного цвета сукна.
      - Проходите, пожалуйста...
      - Я не хотел бы вас беспокоить...
      - Людей, которым нечего скрывать, нельзя побеспокоить!