Глава 5

К середине августа, точнее — в первую пятницу после 5-го, карьера Малыша Луи достигла, можно сказать, апогея.

Несмотря на жару, в Ниццу отовсюду прибывала публика, и возникла такая толчея, что это походило скорее на ярмарочную толпу, чем на курортников. Английская набережная напоминала всемирную выставку, и все, даже чертово колесо за пониженную плату, создавало особую атмосферу, присущую парку с аттракционами.

Гардероб Малыша Луи был теперь в полном порядке.

И расцветка и покрой его вполне соответствовали сезону.

Его давнишняя мечта осуществилась: теперь он ходил чистенький, как рабочий в воскресное утро, когда после парикмахерской ему остается лишь надеть воротничок, чтобы быть при полном параде.

Констанс казалась счастливой. Правда, порой ее мучила ревность, но вовсе не из-за Луизы, которая по-прежнему жила вместе с ними, хотя время от времени и отлучалась.

Напротив! Уж не Малыш ли Луи, сам того не сознавая, а просто так, забавы ради, привил Констанс еще один порок?

Да и в отношении денег она оказалась совсем не скупой.

Правда, она не давала Малышу Луи крупных сумм, предпочитая каждый раз совать ему стофранковый билет.

Луиза уходила одна. Что ей было делать с утра до обеда и целый вечер? Если она не возвращалась до часа ночи, это означало, что она уже не вернется. Но ей приходилось соблюдать осторожность. Последнее время она стала замечать, что за ней следит инспектор, тот самый, что приходил на виллу Карно.

А Малышу Луи плевать было на полицию! Он не делал ничего недозволенного. Все у него шло без сучка без задоринки. Больше того, один почти незнакомый парень дал ему рекламный проспект какой-то фирмы шампанских вин, и Малыш Луи показывал его в барах, иронически предлагая принять заказ.

И все-таки по непонятной причине и вопреки здравому смыслу он испытывал в глубине души беспокойство, а иногда его даже одолевали дурные предчувствия. Перед тем как в одиннадцать лет перенести менингит, он еще за месяц почувствовал, что заболеет, но когда говорил, что скоро свалится, все над ним потешались.

Разве ему чего-нибудь не хватало? Нет! А если и не хватало, то очень немногого. Однажды он обошел бары, расположенные близ казино, где собирались главари крупных шаек из Ниццы, занятые не только женщинами, но и предвыборными махинациями, покупкой земельных участков, карточными играми.

Конечно, он не решился сказать: «Я Малыш Луи из Ле-Фарле, и неплохо бы мне получить от вас какую-нибудь работенку».

Он заходил туда разок-другой, приклеивался к бару, как муха к липкой бумаге, издали наблюдая за картежниками и робко предлагая партию в занзи или покер.

Путного, однако, ничего не получалось. На него смотрели с любопытством или безразличием, но никто с ним не заговаривал.

Тогда он переметнулся в другие бары, где по крайней мере им не пренебрегали подростки: многие из них были даже из хороших семей и считали себя самостоятельными людьми, потому что могли нанять на часок девку или по Всем правилам сыграть в белот.

И все-таки его не покидала смутная тревога. Недоставало только столкнуться нос к носу с Жэном, Чарли либо еще с кем-нибудь из «марсельцев»! Утешало его одно — эти молодчики не любят ездить в Ниццу, где не очень-то разживешься, да и в гости их никто не ждет.

Роковой вечер с Парпеном в первую пятницу после 15 августа, как и большинство злоключений Малыша Луи, начался с опрометчивой фразы.

Парпеном звали покровителя Констанс. И подобно тому как Констанс д'Орваль числилась по документам Констанс Ропике, так и этот «дипломат» никогда не был дипломатом, а занимал в былое время должность начальника таможни на севере Франции. Малыш Луи все это выведал. В Ницце у старика жила замужняя дочь, а сам он обретался в Арле, у другого зятя.

И вот, приезжая два раза в месяц к дочери в Ниццу, он пользовался случаем, чтобы переночевать у Констанс, с которой познакомился на Английской набережной.

Парпену было семьдесят два. Старик никогда не расставался с шелковым зонтиком, которым укрывался летом от солнца. При имени его Малыш Луи с трудом удерживался от смеха — он два раза оставался у себя в комнате во время свиданий бывшего таможенника с Констанс, подглядывая через замочную скважину и подслушивая через дверь.

В ту пятницу Констанс со вздохом сказала:

— Подумать только, сегодня мы не сможем спокойно провести вечер! Ведь это папочкин день.

Она называла Парпена папочкой. Называла, однако, непроизвольно, не понимая, что этим выставляет себя в невыгодном свете.

Чуть-чуть подумав, она добавила:

— Интересно, вспомнит ли он, что сегодня у меня день рождения?

Папочка дарил ей подарки и оказывал знаки внимания. Он никогда не приходил с пустыми руками. Для Констанс он был таким же добрым дедушкой, как, должно быть, и для своих внуков.

— День рождения? — удивился Малыш Луи. — А сколько тебе стукнуло?

— Злюка!

— Скажи, пожалуйста, а почему бы нам не отпраздновать это всем вместе?

Озорные мысли приходили ему в голову, когда он бывал в хорошем настроении, и он не скупился на выдумки, которые обычно тут же лопались, как мыльные пузыри.

— Да ты спятил!

— Чепуха! Что, собственно, может нам помешать провести вечер со стариком и даже пообедать в «Регентстве»?

— А как это сделать?

— Нет ничего проще. Как только старикан заявится, мы с Луизой войдем в комнату и начнем тебя целовать и обнимать, величая тетенькой, а ты скажешь, что мы твои племянники из Невера. Мы принесем с собой кремовый торт…

По привычке он посмотрел на неподвижного старца с каменным лицом, походившего на мертвеца, который целые дни проводил у своего окна в доме напротив. Вот что случается, когда человека разбивает паралич!

Заодно он подкарауливал Нюту. В этот час девушка уходила на урок пения, и он решил заговорить с ней на улице.

— И взбредет же тебе в голову!.. — пролепетала Констанс, поддавшись искушению.

— Да это же, черт возьми, совсем просто!

Нет, это было далеко не просто, но Малыша словно кто-то подзуживал. Порочный, он резвился как рыба в воде среди этих сложностей и ловушек. Он любил чувствовать себя так, будто люди — марионетки, а он дергает за веревочки, которые держит в руке.

Он и в самом деле отправился за тортом, и Луиза нехотя пошла с ним, не скрывая дурного настроения.

— Ну и веселье! — возражала она. — А еще, глядишь, старик за мной приволокнется.

Ив самом деле, Луи чуть было не вошел в комнату Констанс в самую неподходящую минуту, но вовремя сдержался. Даже до него дошло, что это было бы уж слишком. Спустя некоторое время они с Луизой поздравили «тетушку». Была разыграна сценка с объятиями и слезами умиления на глазах у Констанс. Старик был представлен «племянникам из Невера».

— Господин Парпен, мой добрый друг, который иногда навещает меня, и мы с ним вспоминаем былое.

Поначалу все шло не слишком гладко. Чтобы как-то заполнить время — обедать было еще рано, — Малыш Луи предложил сыграть в бело г. Потом все вместе отправились в ресторан «Регентство»: впереди Луиза с Парпеном, за ними Малыш Луи под руку с Констанс:

— Боюсь, как бы он чего-нибудь не заподозрил.

Но у Парпена мысли были заняты другим — больше всего он опасался, как бы ненароком не встретиться с дочерью или зятем, и потому выбрал укромный уголок в глубине зала.

Меню действительно было роскошным: икра (Луиза ее, кстати, терпеть не могла), лангуст по-американски, цыпленок, мороженое. Но сначала выпили шампанского, потому что Малыш Луи сразу заявил:

— В день рождения всегда начинают с шампанского.

Констанс, любившая выпить, хотя алкоголь действовал на нее плохо, сидела совсем разморенная, с умилением на лице, а Парпен с явным беспокойством ожидал, когда ему придется платить по счету.

— Итак, вы живете в Невере? Прекрасный город!

В свое время я отбывал там воинскую службу…

Луиза казалась озабоченной и посреди обеда многозначительно взглянула на Малыша Луи. Он не сразу понял, в чем дело, а может быть, и не хотел понимать, но потом встал, извинился и пошел к умывальнику. Луиза последовала за ним.

— Что случилось?

— Не знаю. Что-то мне неспокойно. С моего места видно в зеркало почти все кафе. Как только мы сели за столик, я увидела в другом конце зала инспектора полиции. Должно быть, он за нами следит.

— Ну и что?

— Не поручусь, но я почти уверена, что на тротуаре мелькнул Жэн.

Малыш Луи даже не вздрогнул. Он был поражен, но не подал вида, что испугался, и, чтобы немного прийти в себя, притворился, что поправляет перед зеркалом волосы.

— Это точно?

— Да, кажется, это был Жэн. Он стоял у дверей ресторана и разговаривал с какими-то парнями, сидевшими за столиком на террасе.

— Думаешь, он еще здесь?

— Не знаю. Будь осторожен!

Привычным жестом он нащупал в кармане пистолет и подтянул ремень на брюках.

— Иди к столу!.. И сразу же скажи, что тебе нужно выйти. Придумай что-нибудь. Обойди вокруг и посмотри, стоит ли Жэн еще на террасе.

— А если он меня задержит?

Луи только пожал плечами и добавил:

— Делай, что тебе говорят. Остальное тебя не касается.

Оставшись один, он вытер руки и лицо, потом посмотрел на себя в зеркало. Он давно предчувствовал, что рано или поздно это должно случиться, но старался отгонять от себя подобные мысли.

Он не имел права забирать Луизу из публичного дома в Йере, ведь она еще принадлежала Жэну, Да и в Лаванду он вел себя не по правилам — не смог удержаться, чтобы не пофорсить. И наконец, наговорил лишнего Констанс, а та, в свою очередь, проболталась хозяину казино на молу.

Да, если уж говорить начистоту. Малыш Луи должен был признаться, что Жэн не зря считал его любителем или, как он выражался, «артистом».

Но ведь с тех пор, как Малыш жил в Марселе, утекло немало воды.

— Позвольте, тетушка, я выйду на минутку подышать свежим воздухом, — попросила Луиза, когда Малыш Луи вернулся на свое место. — Меня что-то мутит…

Видимо, лангуст…

И с этой минуты судьба Малыша Луи резко изменилась. В последний раз — а кстати, и в первый — он сидел в большом ресторане за столиком, покрытым белой скатертью, уставленным изысканными блюдами, потягивая шампанское из бокала.

Он передвинул стул, чтобы тоже видеть в зеркале, что происходит у него за спиной, и узнал инспектора, сидевшего за чашечкой кофе.

Луиза поднялась, вышла на террасу, и Малышу Луи показалось, что она сделала ему едва заметный знак, означавший: «Да, это Жэн».

Но она была далеко. Между нею и зеркалом сверкали огни ламп, клубился табачный дым, сновали люди.

— Вы что-то рассеянны, — заметил Парпен с сочувственной улыбкой. — Я сейчас говорил госпоже Констанс, что ваша жена очень мила. У вас есть ребятишки?

Малыш Луи на какое-то время настолько отключился от всей это комедии, что сначала посмотрел на старика непонимающим взглядом и чуть было не буркнул: «Какую чушь вы мелете! Рехнулись, что ли?»

Но он этого не сказал, а только рассеянно проронил:

— Пока нет.

Теперь он уже наслаждался комизмом ситуации. Он видел их, Констанс и Парпена, совсем иными глазами — при резком освещении, со всеми бородавочками, с мутными глазами искателей сильных ощущений, со смущением и робостью, присущей людям, которые знают свою вину и заранее улыбаются, как бы выпрашивая прощения.

У Констанс кровь прилила к лицу, щеки еще больше побагровели. Парпен — волосы ежиком и квадратная челюсть — был, как видно, в свое время одним из тех ретивых служак, которые обращаются с подчиненными грубовато, хитро делая вид, будто этого требует дисциплина.

Луиза не возвращалась. Если Жэн и вправду там, он, должно быть, подошел к ней на проспекте Победы и потребовал объяснений. А может быть, он пришел не один?

Не в его правилах ходить в одиночку — он почти всегда таскает с собой толстяка Чарли.

Что могла сказать ему Луиза? Не струхнула ли она?

Ведь она и раньше была влюблена в Малыша Луи, а теперь наверняка любит его не меньше прежнего. Это ясно как дважды два. Безропотно уходя за ним из публичного дома в Йере, она не могла не знать, чем ей это грозит.

Но ей недоставало ума и самостоятельности. К тому же она привыкла к прежнему образу жизни. Она нуждалась в покое и, с тех пор как очутилась в Ницце, заметно скучала по размеренной жизни в публичном доме, с часами отдыха в шезлонге на тротуаре и бульварными романами, которые почитывала в перерыве между клиентами.

Должно быть, Малыш Луи ее немного пугал. Он вел себя не так, как другие, и никто не относился к нему одобрительно.

Не вернется ли она к Жэну, которому Малыш Луи так и не заплатил пяти тысяч, которые тот требовал за Луизу?

Теперь никто уже не старался поддерживать оживленный разговор, и Констанс с Парпеном заскучали. А Малыш Луи по-прежнему был начеку, немного успокоенный тем, что в зале сидит инспектор.

Если они его заметят и если Луиза скажет им, что он здесь, они все равно ничего не посмеют сделать. Иначе только докажут, что причастны к делу в Лаванду.

Если они струсят, тем хуже! Но ведь кто их знает! Во всяком случае. Малышу Луи вовсе не хотелось столкнуться на тротуаре с Жэном и его ребятами, которым, конечно, ничего не стоит уволочь его в какое-нибудь укромное местечко на берегу.

— Ваша жена что-то не возвращается, — заметил Парпен.

— Ничего. С ней это бывает.

— Господин Парпен устал, — сказала вдруг Констанс. — Ведь мы с ним уже не молоды. Что, если мы вас оставим?

— Пожалуйста. Не стесняйтесь.

Парпен уплатил по счету, сказал несколько любезных слов и дал свой адрес в Арле на тот случай, если Малыш Луи окажется там.

Констанс и Парпен удалились. Луи снова вытер пот со лба. Решив не оставаться за этим столиком, а устроиться где-нибудь неподалеку от инспектора, он бросил взгляд на террасу, но не увидел там ни одного знакомого лица.

Смешнее всего, что ему было не по себе из-за лангуста, а в такой момент это совсем некстати.

Малыша Луи душили злость и тревога. Ему казалось, что судьба к нему явно несправедлива.

Почему всегда кто-то становится на его пути? Он дорвался наконец до хорошей жизни и никому не вредил.

Даже чуть было не влюбился.

Этим утром он подошел к Нюте на улице, поздоровался, приподняв шляпу, и самым серьезным тоном осведомился:

— Надеюсь, вы разрешите немножко проводить вас?

— Если хотите…

Она произнесла это не без лукавства, обнажив в улыбке ровные зубы и сверкая темными глазами.

В руках у девушки была папка с нотами, и он вызвался нести ее.

— И вы не боитесь жить в Ницце совсем одна?

— А чего мне бояться?

— У вас нет ни родных, ни друзей?

— Мама поет в Нью-Йорке, в «Метрополитен-Опера». Один раз она приезжала на три месяца во Францию..»

— А почему вы заперлись на ключ, когда я хотел зайти поздороваться с вами?

— Не знаю.

Всего за четверть часа до этой встречи он обсуждал с Констанс злополучный обед в ознаменование дня ее рождения, а теперь, как робкий юнец, шел слева от молодой спутницы, которая остановилась вдруг раньше, чем он ожидал:

— Вот я и пришла. Мне сюда.

И вот сейчас в ресторане «Регентство», сидя поблизости от инспектора, он думал о том, что это единственная настоящая девушка, какую он когда-либо знал, если не считать дочери кровельщика в Фарле, которую огулял в винограднике, когда и сам был ненамного больше ее просвещен в вопросах любви.

Но почему он снова вспомнил Нюту? Ему казалось, что, если он выйдет сейчас из ресторана, покинет место, где он как бы под защитой инспектора полиции, его безопасности наступит конец, и ощущение это было так назойливо, что он невольно поднялся и сел напротив инспектора:

— Разрешите?

— Прошу вас. Что, плохи дела?

Некоторое время они сидели молча. Подошел официант.

— Мне ничего. Я уже обедал.

Опять молчание. Потом инспектор буркнул:

— Ну что?

Малыш Луи закинул удочку, чтобы выведать правду:

— Вы их видели?

— Они были здесь еще десять минут назад, — ответил инспектор, указывая на террасу.

Значит, их было много: полицейский употребил множественное число.

— Вы думаете, они ищут меня?

— Во всяком случае, не меня, — пошутил собеседник. — Да ведь я им ничего не сделал! — возмутился Малыш Луи.

Его нетерпение стало уже переходить в панику. Луиза все еще не возвращается, а это плохой признак. Он был почти уверен, что «марсельцы» поджидают его на углу.

— Почему вы на меня так смотрите? — сердито спросил он инспектора.

— Потому что чувствую: я не ошибся. Ты сейчас наделаешь глупостей.

— Каких?

— Почем я знаю!

— Тогда помолчите! — огрызнулся Луи и, возмущенный, выбежал в гардероб за своей соломенной шляпой.

Малыш Луи подумал, что полицейский наверняка последует за ним, значит, ему нечего бояться. Но вдогонку за ним бросился официант. Оказывается, он забыл уплатить по счету. На улице он осмотрелся и, не увидев знакомых лиц, направился к площади Массена.

Лучше всего отсидеться несколько дней в деревне — подсказывал ему инстинкт.

Если он и раздумывал, то лишь насчет одного — куда ехать. Жэн и его дружки никогда надолго из Марселя не отлучаются. Дел там у них хватает. У Малыша Луи при себе было триста франков, из которых двести он вытащил из сумочки Луизы накануне вечером.

Еще ничего не решив, он начал действовать. В сторону Английской набережной шел автобус. Не успев прочитать на табличке обозначенный маршрут, Малыш Луи вскочил на подножку, поспешно пробрался в салон, открыл бумажник и успокоился, убедившись, что деньги целы.

Кондуктор стоял перед ним в ожидании. Малыш Луи поднял голову.

— Куда идет автобус? — спросил он. А затем, поймав удивленный взгляд кондуктора, повторил:

— Я тебя спрашиваю: куда идет автобус?

Он инстинктивно вновь обрел свой наглый тон и манеру всем «тыкать».

— В Грасс.

— Так что же ты вылупился на меня и не даешь мне билет до Грасса?

У него все еще не было никакого плана, но вдруг он подумал, что кто-нибудь мог видеть, как он садился в автобус, и запомнить маршрут.

Ни минуты не колеблясь, он направился к выходу.