-- Арийскую мудрость зову! -- Голос вазирга стал вдруг звучным и сильным. -- Звезды гнева остановились над Эраншахром. Пусть каждый из нас придет на задний двор своего дасткарта, отмерит пятую часть пшеницы прошлых урожаев и отдаст царю царей для раздачи в селения. И пятую часть масла, сушеных плодов, и всего, что есть там, пусть отдаст. И каждый из великих пусть пойдет в свою хранильницу и пятую часть того, что там, отдаст в казну царя царей для войска и уплаты туранцам. Так сохраним остальное!
      Он обессиленно опустил руки. Знак начала речи сделал мобедан мобед. Голос у него был певучий и то поднимался до самых высоких нот, то уходил в пришепты-вания...
      -- Свет Мазды меркнет в душах людей. От этого -- несчастья Эраншахра. Вопреки заветам пророка от естественной жизни в развратные города уходят зороа-стрийцы. Разве не принебрегают уже многие из них огнем, первым началом из начал? Разве не моются уже они в христианских банях, оскверняя своей плотью согретую на огне воду, второе начало из начал? И не находятся разве уже мобеды, которые вместо отведенных для человечьей падали башен разрешают осквернять его землю, третье начало из начал?
      -- Пятой части не хочет выделить! -- шепнул Ар-так.
      Мобедан мобед заговорил о христианах. Это их церкви возвышаются над храмами огня, их кости оскверняют арийскую землю, их попы убивают арийских детей, чтобы взять здоровую кровь для своей пасхи. Снова в Нихавенде пропал зороастрийский мальчик. Тамошний датвар -- праведный судья -- выяснил, что накануне ребенок играл во дворе сапожника Гушнаспа, который два года назад отрекся от огня и прозывается теперь по-христиански Евсеем.
      Все знают, что христиане режут больных в своей медицинской школе в Гундишапуре. Кругом проникли и командуют эти ромейские прислужники. Распятый иудейский бог Исо послал их, чтобы расслабить крепкую арийскую руку, размочить слезами твердое арийское сердце, дурманом сострадания отравить чистую арийскую душу. Некоторые мобеды продались им...
      Теперь все смотрели на Маздака, но он думал о чем-то своем. Авраам посмотрел на диперанов. Половина их были христиане. Двое быстро записывали речь мобедан мобеда. Остальные играли в кости или подчищали изогнутыми ножичками-серпиками ногти. Саул дремал, время от времени вскидывая голову и подозрительно глядя на Артака с Вуником...
      Авраам снова стал слушать мобедан мобеда. Тонкошеий бритоголовый старец говорил равномерными, словно заученными периодами. К концу каждого предложения он далеко вперед вытягивал маленькую голову из широкой красной хламиды, а закончив, быстро втягивал ее обратно. Главный маг предлагал перебить всех христиан и иудеев, а имущество их взять на прокорм и уплату войску.
      -- Знает ли Солнце Истины, великий мобед мобедов, что две трети поступлений в казну Эраншахра в этом году пришло от царских мастерских, базаров и торговых продвижений из Индии и Китая? -- спросил главный ва-зирг Шапур.-- Лучшие мастера наши -- христиане и иудеи. Кто пилит дуб, с которого ест желуди?
      -- В Мазде спасение Эраншахра! -- пронзительно закричал мобедан мобед, выбросив вперед правую руку и до отказа вытянув шею.-- Пусть сословие атра-ван -- все мобеды и хербады -- отправится в Фарс к своему главному Огню. К своему сословному Огню в Шизу пусть отправится артештаран: цари, великие и воители. В Хррасан, к своему Огню, пусть пойдут старшины вастриошан. Огонь очистит и просветлит мысли!..
      Потом в ряд говорили шахрадары на синих подушках. Они рассказывали о нападениях голодных. В Хузи-стане дочиста ограбили дасткарт Михрака, из рода младших Зиков. Сам великий умер от удара серпом в живот. Пшеницу, масло и все, что было, разделили в селениях, а жен и дочерей его роздали по дворам, где не было женщин. Людей вели за собой свободные дех-каны окрестных деревень, а подстрекали низшие мобеды. И говорили они, что это и есть правда Мазды.
      На днях только горел большой дасткарт Михргудар-зов -- всего в трех фарсангах от Ктесифона вверх по Тигру. Тысячи голодных скапливаются на улицах Ктесифона, Гундишапура, Истахра, Нихавенда. И не имеющие хлеба дехканы с ними...
      -- Бык... Бык...--оживились дипераны. Эранспахбед Зармихр Карен неспешно коснулся лица, твердо опустил обе руки на колено.
      -- Слоны -- опора порядка! -- Хрипловатый голос знаменитого военачальника колыхнул огонь в светильниках, слова обрывались как камни. -Тремя боевыми линиями пусть пройдут они по селениям, где допущены беззакония. А за ними -- тысяча гурганцев. И пусть ничего больше не растет там!..
      Авраам увидел глаза полководца, удивительно маленькие и круглые на широком мясистом лице. Даже не глаза это были, а две злые водянистые точки без ресниц и бровей. Эранспахбед требовал старой арийской казни для тех, кто нарушает порядок.
      -- Связать и растоптать слонами на майдане, как при Шапуре Великом! Это все христиане мутят. Много воли дали им, вот и подбивают молодых и неразумных. Нехорошие песни уже поют про великих...
      Артак, записывающий речь эранспахбеда, пощелкивая пальцами левой руки, тихонько пропел двустишие о быке, которого пора кастрировать.
      Авраам закрыл глаза. Все сместилось со своих мест, плавало и кружилось без опоры. Нисибийское построение мира рухнуло... Эраншахр: таинственное сияние над головой царя царей, тысячелетние твердь и сущность. Он представлял себе: бесчисленные цари и народы, склонившие головы; города, которых не посчитаешь; от блеска дворцов слепнут однажды видавшие их; боевые слоны по четыреста в ряд, под которыми прогибается земля. Он открыл глаза...
      Недвижно сидели на подушках мобеды и великие. Ровно горели светильники. Цари на рельефах требовательно протягивали богу правые руки. Все было так и не так!..
      Шахрадары продолжали говорить... Слабеет огонь Мазды. Уважение к старшим и великим теряется. Пай-гансалар -- "Отвечающий за порядок в государстве" не может справиться с этим. В его подчинении только городские и базарные стражники. Усилить надо войска порядка!..
      Что-то вдруг случилось в зале. Дапераны умолкли, перестали возиться. Мобедан мобед дернулся и быстро втянул голову...
      Сразу же поразил голос: спокойный, резкий, без взлетов и замираний. Он сглаживал арийские рыкающие звуки, словно не имел времени задерживаться на них. Но никто не замечал этого.
      -- Великий мобедан мобед справедливо призывает нас разжечь ярче огонь Правды. -- Глаза Маздака в упор смотрели на того, о ком он говорил. ~ Прямодушен отважный Эранспахбед, требующий наказать ложь и беззаконие. Мудры и рассудительны великие, говорившие здесь против беспорядков...
      О трех началах всего сущего, данных людям Маздой, напомнил нам наставник веры. Огонь, Вода и Земля -- эти вечные начала. Бог не делил их -- одному больше, другому меньше,-- когда создавал мир. И плоды, рожденные из трех начал, отдал он всем. И радости жизни представил он людям одинаково. Это есть порядок Мазды. Все остальное -- хаос и тьма. Почему же, когда великий вазирг Шапур, поделившись с нами пятой частью своей мудрости, предложил на столько же приоткрыть хранилища для голодных братьев, мы не слышим слов одобрения?..
      Авраам замер. Яркие глаза мага скользнули на миг по нише писцов, встретились с его глазами. Почти одновременно вздохнули другие дипераны. Маздак обвел весь зал, рывком сдвинул тогу на груди. Тремя узлами на теле была повязана грубая веревка. Левая рука мага собрала воедино все узлы.
      -- Великое триединство Мазды -- Добрая Мысль, Доброе Слово, Доброе Дело!.. Наша жажда света -- только Мысль, наши гимны огню -- только Слово. Где облекающее их Дело? Люди умирают с голоду -- и полны наши хранилища. Холодны постели людей -- и переполнены ленивыми женщинами наши гаремы. Лишь сытого единоверца кормим, такому же пресыщенному отдаем на ночь жену. И забываем, что кровь блекнет от сытости и пресыщения так же, как от голода и воздержания...
      Зачем огонь в храмах, если тьма в душах! -- Маздак круто повернулся к царской завесе. -- Не пятую часть из хранилищ должны отсчитывать, потому что часть -- всегда подаяние. Что отвратительней подаяния, которое погружает в ложь берущего и дающего? Пусть все ворота и запоры откроются, и в людях вспыхнет тогда первозданный свет Мазды!
      Они уже не были одинаково неподвижны. Эранспахбед Зармихр выпятил нижнюю губу. Прищурившись, улыбнулся главный вазирг Шапур. Мобедан мобед покачивал головой на длинной шее. Великие исподтишка переглядывались. Поблекли серебряные зеркала в простенках, багровый отсвет от царской завесы падал на напряженные лица...
      И никто из них не смотрел на Маздака, кроме двух или трех -- из сословия артештаран. Древний старик в белой крестьянской одежде вдруг проснулся. Он даже приподнялся с круглой желтой подушки, стремясь разглядеть говорившего. И еще громадный кузнец в старом кожаном фартуке не сводил с мага Маздака спокойных глаз...
      Загремели трубы.
      ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЭДЕ КАВАД, БОГ. ЦАРЬ ЦАРЕЙ АРИЙЦЕВ И НЕАРИЙЦЕВ, ИЗ РОДА БОГОВ. СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ, СЛЫШАЛ ВАС, АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!..
      Легкие и светлые лампады горели в доме врача Бур-зоя -- сына Аудмихра. Летний розовый виноград и сыр-пендыр лежали на плоских блюдах. И два высоких остро-полых кувшина прислонены были к стене возле стола. Они наливали, пили и ели, разговаривали и смеялись...
      Артак с Вуником привели его сюда после Царского Совета. И врач Бурзой, седоватый, умный перс, говорил ему "вы". Дипераны разных служб были тут от пятого до второго ряда: врачи, художники из царских мастерских, судьи-датвары и молодой арийский мобед, сбросивший свою хламиду при входе. Персы, сирийцы, иудеи не различались. Пришло на мысль о новом Вавилоне, как называют на границе Ктесифон, и тут же забылось. Бурзой, хозяин дома, знал на память стихи о гречанке Елене, но не совсем так, как в книге, которую привезли из Нисибина. И художник по шелку Кашви из Гундишапура их знал, и молодой иудей Абба.
      Вино было не той мерзкой влагой, которую хлебал Тыква. Оно приятно холодило язык, очищало и приподнимало мысли. Еще раз мир перевернулся в голове, но уже легко и просто. Артак не стесняясь прислонил пустое блюдо к уху, застучал, запел во все горло о тупом быке. Губы он грозно оттопыривал, как эранспахбед Зармихр. А диперан-финансист Евсей изобразил своего начальника эранамаркера Иегуду, когда с жугутской жадностью оттягивает тот время оттиска печати при денежных выдачах. Он и дулся, и почесывал за ухом, и шептал всякие иудейские слова. Абба и другие валились на подушки от смеха. Здесь все были свои и не было недоверия...
      Об эрандиперпате Картире сказали, что хороший человек, лишь ухмылялись при этом. Оказывается, четырех жен по ученой скромности держал усатый старик. И взял пятую -- молодую Фарангис из рода саксаганских царей, которая сразу заменила ему целый гарем. Говорят, несмотря на ученость, древний обычай чтит теперь долго-усый Картир: из всех своих ближних и дальних Спендиа-тов приглашает крепких молодцов в гости, чтобы оставлять на ночь. Есть, правда, слухи, что полных трех ночей с нею сам Бахрам Гур бы не выдержал. И еще говорят, что уже успокоилась она на постоянном госте -воителе Сиявуше из гилянских Испахпатов. Теперь жизнь старика размеренна и спокойна. Даже песня об этом есть. Артак снова стал отстукивать такт на блюде. Ка-бруй, царский музыкант, тронул струны чанга, запел. Речь шла о старом достойном дереве, взявшем под свою охрану прозрачный и душистый родник. Все было на месте, розы и тюльпаны цвели кругом. Не хватало лишь кого-то, кто пил бы из родника и выедал вокруг сладкую траву. И вот тот, которого недоставало, явился:
      У родника, где так трава сладка, Увидел я гилянского бычка... Пусть вечно это дерево цветет! Да будет сень его как небосвод! Пусть вечно льется чистый родничок, И пусть пасется рядом с ним бычок! '
      Друг над другом смеялись легко и беспощадно. Разились вперемежку арийское упрямство, иудейская спесь, христианское велеречие, армянская страсть к соленому сыру. А заспорили сразу, как пересохшая трава вспыхивает от одной молнии. Маздак!..
      -- Мысль и Слово -- лишь атрибуты, не имеющие значения. Какая разница, чему поклоняться: арийскому огню, иудейской книге или гуннским камням. Это только различные формы стремления к правде. Чем, кроме шелухи, является форма? И что значит пустое стремление? Дело и есть правда. Для него не жаль формы, как бы красива она ни была. Природа создала людей равными, и следует вернуться к первозданной правде!..
      Так говорил Розбех, перс-датвар, и рука его под фиолетовым судейским плащом была сжата в кулак. Художник Кашви кивал головой, глаза Аббы горели черным иудейским огнем самоотречения. Противоречащих не было -- спорили лишь о способах выражения мысли. На лицах у всех был отсвет тоги удивительного мага. Так казалось Аврааму...
      Красная вода в реке, и зарево вполнеба... Мертвые на
      Г у р г а н и. Вис и Рамин.
      Кровь на рубашке убитого раба... И большелобый человек в багровом тумане, выбрасывающий сжатую руку к царской завесе...
      Снова заговорил Розбех... Слово поработило мир, наполнило его ложью. Кого насыщают наши молитвы, наши росписи и песни, наши расчеты движения планет? Лишь идущий за быком в поле правдив. Они, сеющие хлеб и кующие железо, должны правцть миром!
      -- Разве не нужен людям красивый рисунок на ткани? -- возразил своим негромким голосом Бурзой.--А человек, рассчитавший плотину в Дизфуле, не накормил ли многих людей?
      -- Хлеб нужен людям, а не красота!.. Все мы, дипе-раны: судьи, лекари, астрологи и поэты--только рабы и прислужники богатых и пресыщенных. Разве не ложь -- копировать формы и краски природы? Мы можем познавать сложные таинства чисел, составлять головоломные теоремы, блуждать мыслью в мирах, но чем заменим живого быка, впряженного в соху?..
      -- А если когда-то позволит бог ? -- Врач Бурзой не шутил. -- Если мысль станет производить во много раз больше, чем руки?
      -- Мыслью не вспашешь поля!
      -- Доброе слово учит нравственности...
      -- От хлеба и женщины--нравственность!.. Видно было, что спор давний. Розбех опрокидывал заслоны Бурзоя, обнажая его диперанскую трусость перед делом. Всякое насилие есть ложь. Но если совершается во имя справедливости, то становится угодным Мазде. Кашви, Артак, все остальные кивали головами. Абба бледнел, стискивая кулаки, в глазах его стояли слезы. Кабруй рванул струны, гордый прекрасный голос его наполнил комнату. Они подхватили...
      Слон мчится вперед, сметая все на пути, и только ветер свистит в ушах вожатого-копьеносца... Старая солдатская песня, но слова совсем другие, необычные. Устремленная мысль, страсть, поэтическая мощь были в них. Могучее животное рушило стены дасткартов, втаптывало зло в землю, а впереди занималась светлая заря...
      Это был его город. Огромный Ктесифон, бесконечные кубы и прямоугольники из камня и глины, миллионы каналов. Бесчисленными улицами и площадями синел он в ночи. Легкий теплый туман плыл из предрассветной черноты Тигра. Баг-Дад это был. Богом Данный город Кеев, вечная столица Востока. Великая и добрая сила скопления вер и язьщей в его ложе. Воистину мировой город. Задворками тут же становились города и империи, теряя эту способность. Все книги Востока и Запада об этом...
      Артак с Вуником окликнули из серой мглы. Он отвернул коня от темной громады Ктесифона, и рысью понеслись они к дасткарту Спендиатов. Ветер жизни, волнующий и радостный, пел в ушах голосом Кабруя...
      Никак не мог уснуть он на своей лежанке в книгохранилище, хоть уже утро блекло в оконных щелях. Вспомнились ему приход с нисибийскими письмами сначала к родственнику Авелю бар-Хенанишо, а потом с ним вместе к самому мар Акакию -- главному епископу христиан Востока. Торговыми делами в своем огромном складе был занят Авель бар-Хенанишо, но принял Авраама по-доброму, дал серебра на расходы. Мар Акакий, желтолицый старик в суровой черной мантии, нехорошо дернул щекой, услыхав, что письмо от мар Бар-Саумы. Люди знали про размолвку между епископами. Ровным голосом объяснял мар Акакий обязанности члена общины, три или четыре раза напомнил, что тут они на виду у всего мира, а не где-нибудь в Нисибине. Ни одной службы не должен он пропускать... Вчера как раз была вечерняя служба, и Авраама снова на ней не было...
      Заснул он на мгновение. Голос Кабруя подбросил его с лежанки, он схватился за перо. Чуть светлее стало за окнами, черными уступами выдвигались книги по стенам...
      Нет, не с боевой песни Кабруя начал Авраам. Сначала записал он притчу о совах из времен царствования Бахрама Гура, которую рассказал вчера на Царском Совете главный вазирг Шапур, и легенду об Искандарии Македонском, что якобы тот был сыном арийского царя из дома Кеев. Вдруг заметил он, что пишет мерными двустишиями. Так было естественней на языке пехлеви, и он продолжал. Еще притчу о цыганах записал Авраам...
      Ее рассказал позавчера голосистый Фархад-гусан. Все они снова сидели на казарменном дворе у хауза с водой, и Авраам подошел. Голозадый цыганенок Рам выплясывал перед ними, и солдаты смеялись. Вот тогда и сказал Фархад, откуда взялись на свете цыгане. Это Бахрам Гуд пригласил их из Индии, чтобы в свободное время песнями и танцами забавляли земледельцев. Десять тысяч мужчин и женщин пришли оттуда, и каждому дал царь царей осла, по паре быков и зерно для посева. Разожгли сразу огромные костры цыгане и не встали с места, пока не съели всех быков и зерно. Рассердился Бахрам Гур, но по зрелом размышлении понял, что каждому следует заниматься своим делом. "Ослы-то хоть остались?" -- спросил царь царей у цыган. Потом велел им погрузить поклажу, разделил их на четыре части и направил в четыре разные стороны: на Север, Юг, Восток и Запад. Так и бродят по миру теперь цыгане, потому что имел Бахрам Гуд силу заклятия...
      Только записав все это, взялся он за "Песню Красного Слона", которую пел Кабруй-хайям... Хайям или хоам. "Вино Жизни" это значит по-арийски. Напиток самого бога, которым причащаются зороастрийцы при своем служении огню. Поэтов тоже называют этим именем, если сладки, мудры и пьянящи их стихи.
      Хайям! Лехайм! Хайль! Хай! Хей!.. На всех языках, божьих и варварских, -- это жизнь, здравица. Что-то роднило людей когда-то...
      VI
      Маленькая рука ее была, как всегда, холодной. И молчала она обычно. Даже имя свое -- Мушкданэ не произнесла ни разу. "Мускусное зернышко" -означало оно. На следующий день после посещения дома врача Бурзоя остановил он дочку управляющего садом Михро-базеда, бегущую с блюдом желтых слив на голове. Она без удивления посмотрела на него, повернула голову с блюдом в ту сторону, куда он показал, и побежала дальше. А вечером пришла. Он сразу взял ее за руку и удивился, что она холодная...
      Каждый вечер стояли они у стены, там, где лазил цыганенок Рам. Авраам брал ее за руку, а она смотрела в темноту, куда-то поверх стены. Он начинал говорить, спрашивал ее, а она молчала. И Авраам не знал, что ему дальше делать...
      Отблески светильников из узких окон библиотеки рассыпались по листьям деревьев, громадная персидская бабочка крутилась в прямоугольнике света. Сегодня снова был здесь великий маг Маздак, а с ним Сиявуш со Светлолицым, Розбех, еще какие-то люди. Каждый день приезжали они в дасткарт. Стражу без знаков на одежде выставляли теперь во всех проходах и даже на дороге...
      Эрандиперпат Картир велел однажды позвать его. Им понадобилась старая ромейская книга, в которой, со слов грека Платона, пояснялось существо мира. Темной пещерой видел Платон этот мир, на стене которой двигались кривляющиеся, перевернутые тени другого, настоящего, мира.
      Сладкий дымок от звериной курильницы окутывал библиотечный зал. Все сидели полукругом на туго скатанных подушках. На ковре стояли кувшины с цветочной водой. Лишь Светлолицый сидел у столика для арийской игры, а маг Маздак стоял, чуть расставив ноги под красной тогой. Светлолицый с удивлением посмотрел на Авраама и кивнул -- одними глазами.
      И опять широко открытые глаза мага изучающе остановились на нем, когда он протянул найденную книгу. Ничего призывного, приказывающего, убеждающего не было в его взгляде, но Авраам уже знал, что если этот человек сделает знак, то он бросится в пламя. И не только он. Авраам видел уже на площади перед храмом, как дрогнули вдруг тысячи людей. Даже у тех, кто умирал от голода, появились силы встать. Из последних сил ползли они к Маздаку. И стон стоял: "О-о-о!.."
      Заспорили о логических фигурах, ссылаясь на книги, которых он не знал. А Маздак все стоял, и видны были его расставленные ноги в остроносых персидских туфлях. Легкая улыбка была в уголках его рта, но слушал он внимательно. И лишь потом короткой фразой остановил спорящих... Нет, Высшая Сила, безусловно, есть. Это бог, природа или материя -- назовите, как хотите. Четыре силы в нем: способность Различения противоположностей, покоряющая время Память, не дающая терять равновесие Мудрость и, наконец, Радость удовлетворения, к которой стремится все живое. Эти четыре понятия управляют миром путем семи сущностей: Власть, Управление, Хранение, Исполнение, Разумение, Рассуждение, Служение. А семь вращаются по извечному кругу двенадцати действий: произносить, давать, брать, нести, питаться, двигаться, пасти, сеять, бить, приходить, уходить, пребывать твердым. Соединение этих Четырех сил с Семью и через них с Двенадцатью и есть свет правды. Так что у платоников с их пещерой имеется зерно истины, ибо свет этот действительно попадает в наш мир через узкую щель, преломляясь и искажаясь. Но законы света тверды и извечны, в то время как тьма случайна и все равно будет побеждена. Этого не знал Платон. Наша задача -- осветить пещеру до последних ее уголков ' .
      Авраам вдруг понял необычную силу великого мага. Ясные серые глаза под огромным лбом не ведали сомнения И людей освобождали от него, давая им чистую веру. Да, "Четыре" через "Семь" и "Двенадцать". И свет, разгоняющий тьму. Это была та правда, которую ждали на площадях ..
      Листья померкли, света больше не было. Простучали копыта за стеной. К ночи они всегда уезжали: Маздак, Светлолицый и другие. Потом быстро, сверху донизу, засеребрились сразу все деревья. Луна стремительно двигалась по краю крыши. Авраам привычно сжал маленькую руку: "Мушкданэ!" И вздохнул: рука была холодной, глаза ее не мигали...
      Жаркая волна вдруг прилила к сердцу. Все напряглось в нем. Он уже увидел здесь ее. Белую Фарангис, когда все уезжали. И ждал...
      Так близко ее еще не было. С полуспущенным покрывалом остановилась она в шаге от них. Цвета луны были ее лицо и изогнутая шея, черный провал был вместо губ. Даже частое гревожное дыхание слышал он и чувствовал, как напрягается и опадает светлый шелк на ее груди Она не видела их, его и дочку садовника Мушкданэ, стоящих вплотную к стволу платана...
      Он ничего не понял вначале. Просто Белая Фарангис перестала дышать, вся подавшись вперед. Рот ее открылся в беззвучном крике ожидания. Лишь потом, через некоторое время, послышались твердые шаги. Сиявуш подошел в отброшенном за спину плаще, и все тело ее со стоном приникло к нему. Покрывало сползло, упав краем на землю, и ничего больше не было под ним
      Рука Сиявуша двигалась, темнела на светлых бедрах... Не выпуская его, зажав в зубах покрывало, повела она высокого Сиявуша. Там была малая калитка в стене на женскую половину сада.
      -- Мушкданэ!..
      Авраам стиснул холодную руку, взял девочку выше -- за локоть, за плечо. Оно было совсем худое и тоже холодное, глаза ее не мигали. Он подержал ее еще немного, отпустил. И она ушла домой, на задний двор дасткарта...
      Боясь наступить на сухую ветку, подошел Авраам к самой калитке. Маленьким квадратом темнела она в стене, а за ней было тихо. Он долго стоял, неистово прислушиваясь, потом пошел к себе, в книгохранилище. На повороте в главный коридор пришлось отступить в нишу. Эрандиперпат Картир с большим свитком в руке прошел мимо него медленным размеренным шагом. Раб с факелом освещал ему дорогу. . Знает или не знает старик, что воитель Сиявуш у его жены Фарангис? По древним арийским законам, лучшая женщина дома -- гостю, но кто соблюдает их9 Перс Курт в Нисибине, увидев со своей молодой женой приехавшего брата, не дал им встать -- так и приколол, как застал, к ковру одним кинжалом. Здесь все знают о Фарангис и Сиявуше, а в городе поют...
      Яркий белый свет лился в узкие щели окон, Авраам не мог уснуть Постель была какая-то влажная, невыносимая. Он встал, сбросил кошму, лег горячим телом на доски...
      VII
      Эрандиперпат Картир позвал его к себе. Теперь Авраам часто выполнял его поручения по царской переписке с ромеями. Но главная его работа была все та же -- кратко излагать день за днем, что делается в государстве персов. И еще переданы были ему записки всех царских диперанов-хронологов, которые были до него, папирусные книги ромеев и арамеев. Историю династии предстояло ему составить. Полным хозяином библиотеки он стал и целыми днями от зари до зари копался в ней. Ему уже представлялась будущая книга..
      Эран, Ариана, Страна арийцев... Кеи -- извечно предопределенные ей и миру цари... Не случайно у всех земных владык есть в термине этот знак -"кей". Каганы, конунги, кениги, князи, короли, кинги, кесари. Так, вопреки ромеям, утверждают ученые персы. И эта династия -- лишь продолжение древней Кеевой крови.
      Тысячу лет назад начались цари Ахеменидского дома из Фарса. Киры, Дарий, Ксерксы -- они воевали с туран-цами, вавилонскими и египетскими царями, ромеями-гре-ками и ромеями-латинянами, от Китая до Карфагена клонилось все перед ними. Конец им положил Александр Великий, которого персы называют Двурогим и числят своим Кеем, хотя был он из ромейской страны Македонии. Те, что видели, говорят, что на фарсанг лежат развалины, которые оставил он от Кеевой столицы Персено-лиса в Истахре...
      Пятьсот лет после этого правили арийцами парфянские цари вкупе с наследниками Искандария. Они тоже считались Кеями, но по побочным линиям. Родственники эрандиперпата Картира -- Спендиаты были кровно связаны с парфянами, и в его родовом книгохранилище нашел Авраам старый свиток с изложением событий, случившихся в правление Аршакидов -- парфянских владетелей.
      Но подлинные Кеи чистой царской крови по-прежнему обитали в Фарсе, где вечно горит их огонь. И когда пришло время, великий маг Сасан зажег скрытый до тех пор от глаз людей божественный фарр над головой своего внука Арташира -- сына Папака. Это случилось два с половиной века назад -- в 224 году по христианскому исчислению. В битве при Ормиздакане Арташир собственной рукой убил парфянского царя Артабана, забрал у него родовую корону Кеев и дочь его взял себе в жены. По имени прародителя Сасана и называется династия...
      Тогда же, при Арташире, начали записываться его деяния, а потом деяния его внуков и правнуков -- Саса-нидов. Их, эти записи, следует лишь привести в порядок, отделить зерна от плевел, изложить достойно и красочно на языках пехлеви, арамейском и ромейском-греческом. Авраам уже на память знал всех царей и великих до сегодняшнего дня, одержанные победы, построенные и разрушенные города...
      Был Шапур Великий после своего отца Арташира. Он взял в плен римского императора Валериана вместе со всем войском, превратил в рабов пленных ромеев и заставил их строить плотину на реке Карун при Дизфуле. Так и называется она теперь -- "Плотиной кесаря". При Шапуре проповедовал пророк Мани, призвавший все веры к братству, а людей -- к очищению от зла. Огнепоклонники, христиане, иудеи -- все тогда склонялись к манихейству, и царь царей поощрял их. Но потом пророка заключили в темницу, а по смерти Шапура -- казнили...
      Множество было царей после Шапура Великого. Не подолгу правили они, ибо многочисленные братья свергали друг друга. По старым арийским законам, не должен иметь каких-либо телесных уродств царь царей, чтобы не окривели и мысли его. Когда человек крепок, прям и строен, с красивым лицом, острым зрением и мощной мужской плотью -- не будет злобы в его душе. Потому издревле завещано лишь выкалывать глаза царю при свержении. Слепой остается Кеем, но уже не допускается к правлению. И делается это в круглой черной яме посредине Царского Совета...
      А случалось, чуть не век сидел на троне царь царей, как произошло это с Шапуром Вторым. Младенцем возвели его, и семьдесят лет правил он Эраншахром. При нем были неоднократно отбиты туранцы, отвоевана почти вся Армения и Нисибин -- город, который на границе, тоже перешел к персам. Горе обрушилось в его правление на христиан, потому что не любил их Шапур Второй. Записаны тогдашним дипераном-хронологом его слова: "Они живут на моей земле, а смотрят в сторону кей-сара, врага моего!"
      Зато Ездигерд Первый, внук его, открыл свое сердце христианам. Иудейку из дома экзиларха взял он себе в жены, принял из Константинополя малолетнего кесаря Феодосия на воспитание, разрешил собрать в Селевкии Собор христиан Востока. Во всем уравнял он христиан и иудеев с огнепоклонниками, и построены при нем в Эраншахре многочисленные церкви. За это прозвали его арийские маги базагаром -- грешником. И ничего не говорится в диперанских записях, как умер он на двадцать первом году царствования. Рассказывается лишь там, что поехал царь царей охотиться в Гурган -- Страну Волков. Дивный белый конь выскочил из священного источника и ударил его копытом в сердце...
      Когда старший сын Ездигерда Первого приехал в Ктесифон, чтобы наследовать отцу, его лишили жизни. А царем царей был объявлен Хосрой -тоже Кей-Саса-нид, но не от племени Ездигерда Первого...
      Зато второй сын царя-безбожника от иудейки, Бах-рам, с малолетства воспитывался у благородных хирских арабов, которые считали его своим и никого не допускали к нему. Вместе с ним ворвались они в Ктесифон, но Бахрам не стал выкалывать глаза своему брату Хосрою. Просто предложил он снять цепи с громадных диких львов по обеим сторонам короны Сасанидов и сказал, чтобы Хосрой садился на престол. Когда тот отказался, Бахрам спокойно перешагнул через рычащих львов и сел сам...
      Ни про одного из арийских царей нет столько рассказов. Еще мальчиком в Нисибине слышал их во множестве Авраам. Это он, Бахрам Пятый, нашел волшебный клад Джамшида и роздал среди бедных. Сильным и великим не давал он власти над дехканами и земледельцами, воевал с заколдованными львами, волками, драконами. И лжи не терпел этот царь: простого водоноса Ламбака щедро одарил за гостеприимство и наказал за жадность еврея Барахама. Еще про царя и цыган есть рассказ...