Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мaздaк

ModernLib.Net / История / Симашко Морис Давидович / Мaздaк - Чтение (стр. 9)
Автор: Симашко Морис Давидович
Жанр: История

 

 


Самые большие глупости не казались уже такими очевидными. Хотелось слушать и соглашаться. Даже умный, благородный Абба терпел его возле себя и только временами грубо обрывал, когда тупость превосходила всякую меру. Ни единой искры божьей не было в выкаченных глазах Льва-Разумника, но зато считал он лучше всех в Эраншахре. Со сна мог он мгновенно разделить или умножить любые многозначные числа. Зато теперь канаранг Гушнапсдад заставил его пересчитывать серебро, что везли на сорока мулах!..
      Молодой воитель Атургундад, племянник канаранга, стал почему-то покровителем Авраама в Мерве. Как и сам канаранг, был он большим и спесивым, а на одутловатом лице читалось такое же закоренелое омерзение ко всему живому и подвижному. Но когда при взгляде на Авраама губы канаранга поползли вниз, у племянника они сразу выровнялись. Воитель Атургундад сам подошел к нему, а великий канаранг отвернулся...
      Неустанно ходил Авраам по Мерву. Кружилась голова от звуков и красок. На всех дорогах земли лежит от сотворения мира этот город, и все человеческие боги нашли здесь убежище. Жрецы и монахи населяли его древнюю часть: индийские предсказатели судьбы с их застывшим медным богом, христиане, манихеи, иудейские наставники праведности, даже гуннские шаманы с бубнами сидели на базаре. И жрицы огня Арамати-земли с голыми животами находились при каждом из сорока зороастрийских храмов. Танцы и удовлетворение мужского голода--их пропитание...
      А на прямых, как в старых ромейских городах, улицах встречались под косматыми овечьими шапками правильные ромейские лица. И не только от солдат Искан-дария Великого и Антиоха происходили здешние жители. Много позже парфянский царь Ород расселил здесь, на границе с Тураном, плененные римские легионы консула Марка Красса...
      Тяжелая серая пыль лежала на дорогах -- та же, из которой высились барханы за АНТИОХОВОЙ стеной. Но, смоченная водой, она буйно рождала все доступные глазу цвета: зеленый, синий, желтый, голубой, багровый. Словно покрашенные были звонкие продолговатые дыни, гигантскими пирамидами уложенные на базаре, оранжевое пламя источали в темной листве персики, и обрызганными кровью казались абрикосовые деревья. А синим, голубым, фиолетовым был виноград. Высоко над головой висели причудливые гроздья величиной с хорошую овцу, и так густо теснились в них ягоды, что становились квадратными, прямоугольными, коническими. Большие зеленые листья прорастали между ними...
      И все, все было неправдоподобно сладким. Даже снежно-белая редька и крупный матовый лук елись просто, как яблоки. Сладкими были мясо и рыба в Мургабе.
      А ночью одуряюще сладким был воздух. Плоские земляные крыши толщиной в локоть от палящего солнца покрывались грубым полотном и кошмами. Все, что произрастало здесь, резалось, разламывалось и сушилось, испуская невероятные запахи...
      И животных эта земля порождала необыкновенных. О кентаврах, полулюдях-полулошадях, рассказывалось в предании у греков-ромеев. Высокие, с длинной сильной шеей кони пустыни представлялись им единым телом с парфянскими лучниками...
      Еще одно ромейское сказание понял здесь Авраам. Черные, белые, серебряные были маргианские овцы, и шерсть их отливала чудным лунным блеском. Но когда увидел он знаменитый мервский сур, то сразу вспомнил стихи о Язоне и супруге его -- несчастной Медее. Раз в году на полтора миллиона ягнят рождается один урод с руном цвета чистого золота. Его везут отсюда на границу в Лазику для перепродажи, потому что издревле идет он на оторочку мантий для ромейских царей. Порождением Кавказа считали его аргонавты. Вчера дядя Авель бар-Хенанишо сам отобрал две бесценных шкурки, чтобы через сотоварища Леонида Апиона передать в подарок новому кесарю. На волосы младенца походили яркие солнечные завигки, и невозможно было оторвать взгляда от них...
      Дасткарты в Мерве сгояли нетронутыми. Может быть, обилие плодов было тому причиной или близость к Турану, откуда всякий раз можно ждать вмешательства в случае смуты. Пятую часть из хранилищ роздали здесь великие людям, и никто пока открыто не требовал большего...
      Вниз посмотрел Авраам. Полутемно еще было в примыкающих к базару улицах, но двигались уже по ним арбы с громадными, выше лошадиного роста, колесами, на которых легко переезжать ямы с водой. И сам базар уже многоцветно пенился, выплескиваясь под старые крепостные стены. Там, где они обрушились, бесчисленные ковры и кошмы, свертки серебристого атласа, чаны жидкой халвы-мешалло и горы дынь-вахрман хлынули внутрь, захлестывая солдатские казармы...
      По ту сторону базара виделось большое торговое подворье. Три дня уже люди туранского царя с серебряными пластинами в подтверждение их права учитывали товары и деловито прикрепляли к каждому тюку специальную дощечку с печатью. На всем дальнем пути до границ Китая никто не тронет их...
      Все таким же суровым был дядя его Авель бар-Хенанишо. Ни единого родственного слова не слышал от него Авраам. Но помнил он сухие теплые руки и кисловатый сок, лившийся на воспаленные губы.
      Ночами бодрствовал дядя. Помимо заботы о караване осуществлял он церковные дела. У епископа Мерва был с ним Авраам. Молодым оказался тот, со светлой волнистой бородкой и мукой в глазах. Смертный кашель душил его всякий раз, но епископ сам обошел все сараи и конюшни, благословляя в трудную дорогу людей и скот.
      С ними пойдут и десять монахов-проповедников. По ту сторону заброшенной цитадели жили они вместе с совами, уже год ожидая попутного каравана. Навсегда останутся они в Китае, разнося среди язычников свет и слово божье...
      Как жена Лота, окаменел вдруг Авраам, когда узнал среди проповедников Тыкву, заблудшего студента академии из Нисибина. Но совсем другим уже стал Тыква. Жесткая складка служения появилась у него на лбу, а глаза смотрели на что-то бесплотное, видимое лишь ему одному. Мешок арамейских грамот и апостольских проповедей был его имуществом...
      Три сына было у спасенного Кузнецом царя Фариду-на: Тур, Салм и Эрадж. Им во владение он дал Туран, Рим и Эраншахр. Но, сговорившись, Тур и Салм убили своего брата Эраджа. С тех пор нет мира между Востоком и Западом. И вечно повторяется это: Салм и Тур сговариваются против срединного брата...
      Мерв -- крайний город Эраншахра. Где-то там, откуда должно встать солнце, туранцы десять лет назад втоптали в песок сорок тысяч азатов и "бессмертных" царя Пероза. Потом началась буря и огромный бархан насыпала там, где остались они лежать. Каждую весну на том бархане выступает кровь и слышатся стоны. А Мерв стал открытым для всех городом. Хоть и сидел в нем ка-наранг с войском, туранцы по договору могли беспрепятственно въезжать и выезжать из него без уплаты пошлин на купленное и проданное...
      Авраам не понял вначале, что же случилось в мире. Не было зари, и нисколько не изменилось небо. Огромный белый шар быстро выкатился из-за чистого горизонта, и сразу, насколько хватал глаз, черные треугольники и трапеции испещрили землю. Миллионы барханов озарились слепящим светом и дали черную тень в сторону. Ночь была еще там, куда не попало солнце. Сухой до предела воздух не знает здесь полутонов и обманчивых преломлений...
      И он до конца вдруг осмыслил арийские легенды:
      пустые скалы, безлюдные горячие пустыни, ядом брызжущие дивы и волкоглавые враги. Воитель-отец сражается насмерть с сыном, и вечный трагический закон это, предопределенный светилами. Смысла не дано знать -- и не надо. Голое яростное стремление, и нет полутонов, колебаний, относительности. Арийская надменность прямизны. Изменником с чужой кровью выглядит при этом буйном торжестве природы брат героя Ростама, кабулский царь Шагад, вырывший западню на его пути:
      Шагад сказал "Ты страх внушал народам, Сражен ты справедливым небосводом
      Зачем ты столько крови проливал9 Всю жизнь ты грабил, вечно воевал.
      Пора твоя настала, лев Систана "
      Природа и дух человеческий... Война и мир... Найдут ли люди себя?.. По легенде, Шагад пожалел умирающего воителя, дал ему в яму лук со стрелами для защиты от бродячих львов. Захохотал радостно Ростам и пронзил Шагада...
      Но как же тогда царевич Сиявуш, пожелавший вечного мира и ушедший на чужбину, чтобы строить города счастья? Самый полный список этой легенды нашел он здесь, в одном из старых книгохранилищ. Совсем не тот Афрасиаб, извечный враг и родня Ахримана, появляется в ней:
      Сказал Афрасиаб' "Мы видим оба, Что погрузилась в сон людская злоба... Покоя не было в душе людской, Но ты пришел и дал земле покой.
      Еще такого не было событья'
      Мы отдохнем от войн, кровопролитья
      Туран -- твой друг "
      Пиран -- главный туранский воитель помогает Сияву-шу в его мирных делах. Сам Ростам, живущий войной, неузнаваем, и потерявший разум Кей-Кавус обвиняет его в неправильном воспитании царевича:
      Ему внушил ты: мир нужнее чести, Из сердца сына вырвал корень мести.
      Покоя жаждешь ты и тишины, А не величья трона и страны.
      А может быть, именно здесь, на острие джамшидова меча между Эраном и Тураном, родилось это предание, возвышающее дух перед природой, мир перед войной?..
      Авраам уже записал его стихами, но одно имя изменил. Туранка Зарингис -- дочь царя Афрасиаба -- была верной женой благородному Сиявушу. Он назвал ее Фа-рангис, что значит "Ослепительная", "Солнечная"...
      Бам... бам... бам... бам... Еще половину лета слушал он этот звон... Никогда не видел настоящего моря Авраам, но знал уже его безбрежность. В зыбких песчаных волнах была дорога в Согдиану, и тошнило его от свирепой верблюжьей качки. На глазах вырастали черно-серебряные барханы, пересыпаясь под ветром один в другой. Бешеная река Оке раздваивала пустыню, деля мир на Эран и Туран. Как хотела текла она, и срамным именем от присевшей на песок женщины называли ее в просторечии.
      IX
      Это было поздней осенью, когда пузырились от дождей неисчислимые самаркандские хаузы Он уже много раз проходил по невольничьему торжищу, косясь на продаваемых женщин И не останавливался, потому что всегда боялся увидеть их глаза.
      В Ктесифоне друг его Кабруй-хайям купил себе как-то девушку, и никакого сомнения не появилось у него при этом. Артак имел жену родственной крови и красивую рабыню-ромейку для постели. Оба они посмеивались над Авраамом за его стеснительность. Так же естественно это было для них, как пить, спать, облегчаться Он злился на себя и каждую ночь твердо решал найти себе женщину...
      Под крытыми навесами был женский базар Постоянные торговцы, перекупающие девушек у приходящих караванов, имели там положенные места В синий и розовый атлас были закутаны женщины, дорогие украшения надевались им на оголенные руки и ноги, подвешивались к ушам и в проколы ноздрей, густо-синяя полоса рисовалась по бровям А это был случайный продавец, и у самого края сидечи приведенные им девушка и старуха
      Сначала Авраам увидел заляпанную грязью маленькую ногу Вода стекала с земляного навеса, и крупные глиняные брызги падали на нее Тогда он невольно посмотрел и увидел широко раскрытые темные глаза под обычными бровями Недоумение было в них.
      Уже пройдя базар, Авраам вдруг остановился и потом вернулся Быстро, не глядя, договорился он с бородатым узколицым дехканом-согдийцем Тот все повторял, что она -- девственница, и предлагал ему еще и старуху, которая умела красить кошмы. Они пошли к базарному главе Специальный человек с серебряным знаком на цепочке принял положенную плату и установил, что девушка переходит в его полное владение .
      Авраам привел ее в дом и все не смотрел на нее. Пройдя в комнату, он начал почему-то ходить от сундука к двери Она стала к стене и молча поворачивала за ним голову Взпянув на ее забрызганные ноги, он засуетился, взял большой кувшин и пошел к хаузу. Обернувшись, увидел Авраам, что она идет за ним...
      Кувшин никак не хотел тонуть в синеватом хаузе. Она взяла у него кувшин и набрала воды. Теперь он шел счедом, а она несла кувшин на плече Быстро мелькали ее щиколотки
      Потом она мылась, долго что-то чистила, убирала уже при горящей лампаде, а он бродил по айвану, заходил в виноградную беседку, и мелкий дождь шелестел в больших пожухлых листьях ..
      Все давно уже стихло в комнате, но он не заходил. А когда зашел, то увидел, что она спит, свернувшись на кошме под обитым цветной жестью сундуком. Неслышно подошел Авраам...
      Совсем девочкой была еще она Пухлые губы раскрылись, и розово отсвечивало от огня лампады маленькое детское ухо. Завозившись во сне, она еще теснее прижалась спиной к сундуку Платьице-кетене сдвинулось, и грубые полотняные шаровары виднелись под ним .
      Авраам снял с сундука одеяла, пододвинул на них девочку, укрыл Она не проснулась и только прижалась щекой к его ладони. Он долго не отнимал руку, боясь разбудить ее..
      Потом Авраам взял еще одеяло и подушку, вынес в прихожую. Он постелил здесь себе на вдвое свернутой кошме, разделся и все не задувал лампады, задумчиво перебирая меж пальцев крест Из обычного кипариса был он, и стерся, выцвел от пота грубый волосяной шнурок
      Древним стольным городом туранских владык был Самарканд Ночами кричали совы в зубчатых руинах Кей-Афрасиаба, а рядом на целый фарсанг разбросался новый город...
      Каган Хушнаваз поставил свои шатры за городом, на ровном месте, где не росли деревья. Из гуннской степи был он родом и не терпел глиняную путаность дувалов. В три года раз наезжал туран-шах получить причитаемое с Согдианы и потом снова уходил в свои степи.
      А меж шатров и вокруг носились царские саки, и нельзя было представить их иначе чем в вечной скачке. Служилые люди это были, вроде азатов. Они пасли табуны лошадей и не платили подати, но по царскому зову род выделял всадников с запасными лошадьми и в полном боевом облачении. В месяц раз съезжались они со всей степи в место, указанное царем. Поэтому еще с незапамятных Кеевых войн их называли так -- кейсаки. А в Кте-сифоне их звали кайсаками и говорили, что из синего железа у них руки. В парфянском войске были они, и это их считали греки-ромеи кентаврами...
      С молодым безусым кайсаком Шерйезданом -- "Львом Небесным" подружился он по уходе из Мерва. В охране серебра был тот при караване от туран-шаха, и сразу чем-то полюбился ему Авраам. Всю бесконечную дорогу до Самарканда не отходил от него Шерйездан, учил оберегаться от ядовитых пауков, помогал по-новому седлать коня. Здесь, в Самарканде, он что ни день наезжал в дом Авраама из царского стойбища. И всегда были с ним друзья -- такие же молодые непоседливые кайсаки с черным пушком над губой. Они пили жгучее кобылье молоко из кожаных мешков-турсуков и смеялись так, что осыпалась пыль со старого, мазанного глиной потолка...
      На большом слоне, в ковровом доме с бубенчиками, ехал великий канаранг Гушнапсдад, возглавлявший посольство. Четыре дня пришлось ему ждать, пока царь Турана возвратится с охоты. В двенадцатикрылой белой юрте сидел на возвышении прямой седоусый старик в лисьей шапке с бриллиантом. Он не смотрел на кана-ранга, принудившего склонить до полу свое громадное тело, и только отрывисто спросил:
      -- Здоров ли мой сын и брат Кей-Кавад?
      Сестра Светлолицего Кавада, оставленная с ним когда-то в залог туран-шаху несчастливым отцом их Перо-зом, сделалась женой кагана. Потому и назвал он Кавада кроме всего и братом. Привезенное серебро было отдано на монетный двор для переплавки в драхмы с изображением царя Турана...
      Вскоре ушел с караваном в дальнейший путь его дядя Авель бар-Хенанишо. И Тыква уехал навсегда, прижимая перед собой к животу старый мешок с арамейскими грамотами. Потом отбыло посольство, и один в Туране остался Авраам...
      На развалины Кей-Афрасиаба часто ходил он, пока было тепло, и думал: вправду ли сказочный воитель Ростам разрушил их, мстя за убитого Сиявуша? В предании было сказано, что злоба и черная зависть погубили благородного царевича, и таз наполнили враги его кровью...
      Все те же легенды нашел Авраам в Туране. Менялся лишь угол зрения. Ростам оставался героем, но совершал подвиги уже не от лица Эрана. Отвлеченными примерами стали они, и без всякого усилия сливался его образ с Пираном, вечным туранским ревнителем. Зато в недосягаемую высь уплывал царевич Сиявуш, и на коврах, стенах, рельефах изображались его деяния. Исчадием тьмы представлялся Кей-Кавус, владыка Эрана. Сам Ростам клеймил его точно теми же словами, какими в эранском варианте обличался Кей-Афрасиаб...
      А эти стены, наверно, тоже пробивали солдаты Ис-кандария, потому что следы тех же таранов сохраняли они, что в Персеполисе и Мерве. Совсем недалеко отсюда, на бурном Яксарте, была Александрия Дальняя, от которой повернули назад македонские фаланги, ибо прошли уже дальше Кира. Здесь, в туранской Согдиане, взял себе Искандарий жену Роксану, чтобы навечно свести вместе Запад и Восток...
      Все полнилось здесь памятью о великом македонце. Больше десятка списков восторженного повествования о его делах нашел Авраам. В Александрии Дальней и других согдийских городах, куда выезжал он в эту зиму, показывали место встречи его с Роксаной. На стенах дасткартов рядом с многофигурными цветными композициями из жизни Сиявуша и сына его Фаруда обязательно присутствовал победоносный Искандарий. Ученые согдийцы, язычники и христиане, наряду со своим отсчетом времени, вели другое летосчисление от начала царствования его отца -- Филиппа Македонского. И не мог постичь Авраам смысла этого исконно туран-ского поклонения силе, обезлюдившей некогда Согдиану...
      Горькой колючей травой поросли руины, и с великим трудом можно было пробираться через них. Ноги проваливались в ямы, оседала веками слежавшаяся глина, справа и слева слышалось тихое змеиное шипение. И буйный виноград оплетал рухнувшие дома, увядшие гроздья сочились прозрачным медом. Искривленные, одичавшие деревья из века в век усеивали развалины миндалем, айвой, белыми согдийскими абрикосами. Не было земли плодороднее этой, смешанной с укрепляющим дувальную глину скотским пометом. И каждую весну неизменно прорывался в погребенный город переполненный ледяной водой Зеравшан...
      Уже много таких мертвых городов видел Авраам и не встречал там человеческого следа. Не селятся и не ходят туда, где погибли насильственной смертью люди. Все равно, от чего это произошло: от меча, мора или встряхнувшего землю гнева божьего. Безраздельное царство Ахримана там, и может заразить живых его дуновение...
      Не было двурогого арийского шлема на туранских изображениях Искандария. Страшная притча родилась здесь ему в оправдание. Росли как будто два рога у македонского царя, но кончиками внутрь. И как только останавливался он в завоеваниях, нестерпимую боль причиняли они...
      Огромное торговое подворье имело здесь товарищество. Самостоятельную выкормку шелковичных червей развело оно и получало уже до трех тысяч тюков сырца в году. Вдвое ближе было отсюда к ромеям, чем если везти весь сырец из Китая. Шелкоткацкие мастерские с красильней строились у каменного старого моста через Зеравшан. Налоги здесь вдвое меньше, чем в Эраншахре, и туранский владыка не принуждает в вере...
      Наверно, потому так много манихеев в Согдиане. Не такие нелюдимые они здесь, как под кесарем или в Эраншахре. Лучшие художники из них по росписи стен, тканей, посуды. Тайны китайских и всяких иных красок известны им. Казненный когда-то объединитель всех земных вер -- пророк Мани сам был великим живописцем и считал, что нет более достойного для человека занятия...
      Манихеи ли были тому причиной, от которых выводил корень своего учения великий маг Маздак, но к концу зимы, когда не хватает хлеба, стали в Согдиане требовать раздачи из хранилищ. Где-то на пути к Пянд-жикенту разгромили большой дасткарт и разобрали женщин из гарема тамошнего владыки. Тогда собрались на совет согдийские великие и обратились за защитой к кагану. Люди туран-шаха привязали к конским хвостам виновных и проволокли в наказание кругами по большой базарной площади. В Пянджикенте местные великие прибили зачинщиков на три дня ушами к деревянным воротам шахристана. По всей Согдиане начали убивать манихеев, и делали это те же бедствующие люди, которых подкормили и одарили деньгами великие. Иудеи и христиане тоже стали реже показьшаться на улицах...
      Много раз расспрашивали здесь Авраама о Маздаке. Согдийцем считали его все, и был он якобы из рода здешних царей. Среди людей ходили слухи, что не сегодня завтра объявится он в Самарканде, и плохо тогда придется великим и самому туран-шаху. Другие говорили, что Маздак уже в Согдиане, но скрывается в горах и ждет намеченного времени...
      Роушан звали купленную им девочку, что было Роксаной по-эллински. Все девочки в Согдиане откликаются на это имя. Еще совсем маленькой девочкой купили ее в горах, и до последнего времени жила она в хозяйстве у мельника-дехкана, который хотел подарить ее в жены сыну. Но сын утонул при паводке, и дехкан повез ее на женский базар вместе с другой рабыней-старухой...
      По-прежнему прибирала она в доме, чистила, ходила за водой. Крепкая грудь вырисовывалась у нее под ке-тене, но это не вызывало у него никаких чувств. Дядей звала она Авраама и бежала навстречу, когда он приходил...
      К храму Арамати-земли за каменным мостом ходил Авраам. Там нашел он танцовщицу, одарившую его. Она сама подошла к нему, когда стоял он в смущении у жертвенного дерева...
      Едва сошла зимняя вода с ровных, как стол, такыров за Зеравшаном, Авраама понесло по Турану.
      -- Я хочу найти город Сиявуша, -- сказал он Шерйез-дану.
      -- Поедем! -- согласился тот, нисколько не задумываясь.
      И на следующее утро они поскакали: Авраам, Шерй-ездан и еще трое кайсаков, его друзей. Днем и ночью мчались они, засыпая в седлах и просыпаясь при первом луче солнца. Кони тоже спали, продолжая скакать. И Аврааму вправду стало казаться, что одно целое он с лошадью...
      Лишь началом Турана была Согдиана. От Зеравшана через древнее нескончаемое ущелье ехали они, пока не вырвались вместе с дувщим в спину ветром в совсем уж бескрайнюю степь. Трава рвалась к солнцу, хлестала по ногам, и стекал с коней и людей живой зеленый сок. А дальше были еще большие горы и реки, и опять неделями мчались они в желтой, красной, синей степи...
      Табуны диких коней, сайгаков, куланов неслись впереди и сзади их, справа и слева. И люди скакали меж ними, не отставая от двигающейся весны. Легкие юрты были погружены на лошадей и гигантских косматых верблюдов. Каждый туранский род имел свою тысячелетнюю дорогу к Северу и по ней же возвращался назад с табунами, когда снег начинал заметать траву. И птицы летели вместе с ними в ту и другую сторону...
      Поэтому и строились туранские города лишь у гор и по рекам. Дома и сады, вставшие среди степи, прервали бы это постоянное движение, как нож прерывает ток крови в живом теле. Дикие табуны остановились бы тогда в недоумении и заметались в стороны, ломая ноги и погибая на не изведанных предками дорогах. И птицы бы падали замертво, не желая опускаться на тронутой человеком земле...
      Ничего не взяли с собой Шерйездан и умчавшиеся с ним кайсаки, даже не предупредили своих. Как в гости на соседнюю улицу поехали они, в любом кайсацком шатре располагались как хотели, ели и спали. А раза два или три Шерйездан простодушно сказал ему, что люди, у которых они ночевали, его враги. И очень удивился, когда Авраам спросил, зачем же он останавливался у них...
      Наверно, это вечное движение сближало людей, делало их невосприимчивыми ко всяким границам. Сколько ни ехали они, везде говорили на одном языке. В нем было много арийских корней и построений, употреблялись гуннские сочетания, а весь он был проникнут единым словесным влиянием беспрерывно накатывающихся откуда-то с Северо-Востока народов. Даже на окраинах степи понимали этот язык. В Мерве и Самарканде все говорили на нем наряду с языком пехлеви и согдийским...
      Они побывали в нескольких городах на берегу все того же Яксарта, текущего из гор Согдианы. Всякий раз сопровождающие его кайсаки останавливались и с надеждой смотрели на Авраама. Им очень хотелось, чтобы он нашел город Сиявуша.
      В светлое утро они разбудили его:
      -- Смотри, Ибрагам, смотри... Кровь Сиявуша! Он вздрогнул, потому что вся земля до горизонта сделалась вдруг красной. Кайсаки знали поверье о царевиче Сиявуше. Когда подлый интриган Гарсиваз оклеветал его перед Кей-Афрасиабом, то опрокинул в злобе таз, наполненный его благородной кровью. И каждую весну вырастают на том месте маки и тюльпаны...
      Они теперь скакали по пояс в этой крови. Трава окрепла, и мечами из туранского синего железа приходилось пробиваться через нее к берегам степных голубых озер. Не боялось дождя и крови это железо. Когда Авраам спросил, где плавят его, кайсаки вдруг замолчали. Шерйездан неопределенно махнул рукой туда, где обычно вставало солнце. Чужестранцу нельзя было знать об этом...
      Шесть недель неслись уже они так, и однажды к середине дня Авраам сполз с коня. Все та же степь была впереди.
      -- Что же там? -- спросил он, показывая на Север.
      -- Туран,-- ответил Шерйездан.
      И они повернули коней...
      На третий день стала желтеть трава. Солнце опускалось к земле, выжигая все живое. А на пятый день обратного пути черная мгла от края до края заволокла степь. Высохшая до звона трава горела, подгоняя отставшие табуны, уничтожая все больное и слабое.
      Въехав по горло в большое озеро, переждали они огненную облаву. Еще полдня носились по горизонту черные смерчи. А потом начала трескаться окаменевшая земля, и ни одной травинки уже не оставалось на ней. В известных только им глубоких ложбинах и у редких колодцев находили кайсаки корм для лошадей. Пустая была степь, и орлы неподвижно стояли в белом горячем небе...
      Когда, трижды облупившийся от огнедышащей пустыни, вернулся он в Самарканд, была уже середина лета. Дядя его Авель бар-Хенанишо пришел с шелком из Китая. На торговом подворье ковали лошадей и лечили верблюдов для дальнейшего пути...
      Еще через неделю Роушан укладывала на купленного им верблюда цветной сундук, одеяла, какие-то горшки и всячески ругала пытавшегося помогать Шерйездана. Тот послушно отходил в сторону и только вздыхал. С самого начала невзлюбила она его. Кровь согдийки говорила в ней...
      Клинок из синего железа с тяжелой костяной ручкой подарил ему Шерйездан. Самый высокий дар это был среди них, означавший родство. Кейпчаки -- "царские ножи" называли себя служилые кайсаки.
      До самого Окса носились вокруг каравана Шерйездан и его друзья. С поддерживаемого надутыми козьими шкурами парома еще видны были их силуэты на прибрежных барханах. Потом вдруг сразу, как сон, растаяли они в туранской белой мгле...
      XI
      Лошади захрапели, косясь налитыми кровью глазами в сторону неровной гряды холмов. Верблюды заволновались и стали все сразу. А потом, сорвавшись с места, обрывая веревки и роняя поклажу, понеслись в пустыню. В ужасе кричали что-то люди...
      На какое-то мгновение Авраам силой придержал коня. Непонятно, откуда хлынула серая вода. Она стремительно приближалась, взбегая почему-то на поросшие саксаулом бугры. Тусклым серебром отсвечивали волны, и шум был тихий, грозный, как у прорвавшей плотину реки...
      И вдруг он понял, что вода--живая. В смертной тоске закричал поломавший ногу верблюд. Волна докатилась до него, и отвратительные пушистые комья, попискивая, полезли вверх, вырывая прямо из косматого брюха куски живого мяса. Голые красные хвосты тянулись за ними от самой земли. Под копытом своего коня увидел Авраам подбирающуюся крысу и встретился с ней взглядом...
      Холодная дрожь пошла по спине. Вялыми, бессильными сделались руки. Конь сам рванул поводья.
      Большие, неестественно белые кости верблюда пронеслись где-то в стороне...
      Только к полудню на голом каменном нагромождении удалось собрать разбежавшийся караван. Крысы уже шли мимо, обтекая раскаленные утесы, и ни клочка свободной земли не было видно вокруг...
      Раз в сто лет это бывает. Словно из земли родятся они, собираются со всех долин и ущелий в одно место, кружатся, роятся и вдруг двинутся прямо в пустыню. Может быть, передалось им от предков это стремление. Там, где многие тысячи лет назад тек к другому морю непостоянный Оке, стояли богатые города, и сады плодоносили дважды в году. Черные Пески замели там все...
      Еще три дня двигались крысы. Тихо, сбившись, стояли лошади и верблюды, лишь поводили ушами. И люди говорили шепотом, как будто боялись навлечь несчастье. Плохой это был знак, когда исходят из Эраншахра крысы...
      Так же неожиданно прошли они, как и появились. Быстро, на глазах, стали обнажаться испещренные миллионами лапок барханы. Где-то на горизонте уже падали и снова взвивались в небо сарычи, по вкусу выбирая издыхающих на горячем песке острозубых зверьков...
      Через Страну Волков -- Гурган, по-ромейски Гирка-нию, пошли они, потому что непонятное творилось на старом караванном пути по южной стороне Мазандера-на. Великие Карены, засевшие в горах, останавливали все проходящие караваны, а царской охраны теперь не было с ними. Гургасаров с волчьими хвостами на башлыках нанял Авель бар-Хенанишо для сопровождения через их страну, а затем по Атурпаткану и дальше, до самого Ктесифона...
      Еще одни развалины остались позади, но были уже от гнева божьего. Дважды рушился от землетрясения Михродасткарт -- стольный город царей Парфии, но ничего живого не росло на чудовищных обвалах. Называемые Нисой, оба городища стояли на высокой насыпи, а Золотой ключ, поставлявший неслыханно сладкую воду, был слишком мал, чтобы впустую проливаться на руины. Говорили, что кувшины в рост человека, полные золотом, погребены под рухнувшими сводами, но во власти Ахримана сокровище. Вновь затрясется земля, если начать копаться в ней. Окрестные жители убивали всякого, кого встречали там с лопатой...
      Все сохраняется нетронутым в лишенных воды Черных Песках: железо, руины, людские души. Тень неприкаянного Искандария обрела здесь вещественную плотность. На голом безжизненном перевале из Хораса-на в Страну Волков стояла сторожевая башня и селение под ней. Струйка воды сочилась сквозь красные камни, и пустыня была вокруг...
      Увидев когда-то Черные Пески перед собой, отказалась идти дальше передовая фаланга Искандария. Как принято было в македонском войске, казнили каждого третьего. Оставшихся поселили здесь, и каждому солдату дана была женщина. Вот уж восемь веков охраняют эти люди военную дорогу Искандария, и никогда ни один не спустился еще в зеленые долины. Крепкие, высокорослые, с тяжелыми пехотными копьями у ноги, стояли они у квадратной каменной башни и молча смотрели на проходящих верблюдов...

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14