1

Валентин покачнулся, ухватился свободной рукой за край стола, стараясь не расплескать вино.

Очень странные ощущения: головокружение, дурнота. Слишком много выпито… Спертый воздух… И сила тяжести, наверное, здесь, на такой глубине, больше…

— Произнесите тост, ваша светлость, — пробормотал Делиамбр. — Сначала за Понтифекса, потом за его помощников, а затем…

— Да

Валентин неуверенно озирался по сторонам, подобно загнанному ститмою, окруженному со всех сторон копьями охотников.

— Друзья… — начал он.

— За Понтифекса Тивераса, — раздался пронзительный шепот Делиамбра.

Друзья. Да. Рядом с ним те, кто дорог ему больше всего. Почти все, кроме Карабеллы и Элидата: она отправилась на запад, чтобы встретить его там, а Элидат в отсутствие Валентина занят делами правления на Замковой Горе. Но остальные здесь: Слит, Делиамбр, Тунигорн, Шанамир, Лизамон, Эрманар, Тисана, скандар Залзан Кавол, хьорт Асенхарт. Да, все его близкие

— опора его жизни и царствования.

— Друзья, — произнес он, — поднимите бокалы и поддержите еще один мой тост. Всем вам известно, что Дивин не даровала мне возможности беззаботно восседать на троне. Все вы знаете о навалившихся на меня тяготах, испытаниях, с которыми пришлось столкнуться, задачах, которые предстоит выполнить, о грузе нерешенных проблем…

— Мне кажется, что такие слова сейчас неуместны, — услышал он чей

И вновь бормотание Делиамбра:

— За его величество Понтифекса! Вы должны предложить тост за его величество Понтифекса!

Валентин оставил советы без внимания. Речь его лилась плавно, словно сама собой.

— Если мне будет дарована милость преодолеть эти ни с чем не сравнимые трудности, — продолжал он, — то лишь потому, что у меня есть поддержка, совет, любовь таких товарищей и бесценных друзей, какими могли бы похвастаться немногие из царствовавших когда

— Как странно он выглядит, — пробормотал Эрманар. — Ему нездоровится?

По телу Валентина волной прошла ошеломляющая боль, в ушах загудело, дыхание стало огненно

— Ваша светлость! — раздался чей

— Он принимает послание! — воскликнул другой голос.

— Послание? Но как, если он не спит?

— Мой лорд! Мой лорд! Мой лорд!

Валентин опустил взгляд. Все вокруг было черным

Я умер, подумал он. И плыву теперь по волнам черной реки, возвращающей меня к Источнику, и вскоре выйду на берег и найду дорогу, которая ведет к Мосту Прощаний; а потом пойду к тому месту, где любая жизнь имеет начало и конец.

Какое

— Вы заблуждаетесь, мой лорд. Смерть — конец радости.

— Кто здесь говорит со мной?

— Вы знаете меня, мой лорд.

— Делиамбр? Ты тоже умер? Ах, старина, до чего же хорошо в смерти!

— Да, верно, вы вне опасности. Но не умерли.

— Но мне кажется, что это очень похоже на смерть.

— Разве вы настолько искушены в признаках смерти, что так уверенно говорите о ней?

— Что же тогда?

— Всего лишь чары, — ответил Делиамбр.

— Уж не твои ли, колдун?

— Нет, не мои. Но я могу снять их в вас, если позволите. Пробуждайтесь. Пробуждайтесь.

— Нет, Делиамбр! Оставь меня.

— Но вы должны, мой лорд.

— Должен, — горько повторил Валентин. — Должен! Всегда должен! Неужели мне никогда не суждено отдохнуть? Оставь меня там, где я есть. Здесь так покойно. Я не обладаю воинственными наклонностями, Делиамбр.

— Пробуждайтесь, мой лорд.

— Ты еще скажи, что пробуждение — мой долг.

— Нет необходимости напоминать о том, что вы и так хорошо знаете. Пробуждайтесь же.

Открыв глаза, он обнаружил, что находится между небом и землей и лежит на руках у Лизамон Хултин. Амазонка несла его как куклу, прижимая к своей необъятной груди. Неудивительно, что он вообразил себя в колыбели или плывущим по черной реке! Рядом с ним, взгромоздившись на левое плечо Лизамон, восседал Аутифон Делиамбр. Тут до Валентина дошло, каким образом он вышел из беспамятства: его лба, щеки и груди касались кончики трех щупалец вроона.

— Можешь меня отпустить, — произнес он, чувствуя неловкость.

— Вы еще очень слабы, ваша светлость, — пророкотала Лизамон.

— Кажется, уже не настолько. Отпусти меня.

Она поставила Валентина с такой осторожностью, будто ему было лет девятьсот. Он тут же ощутил головокружение, и вытянул руки, чтобы опереться на великаншу, не спешившую отойти. Зубы стучали. Тяжелые одеяния саваном облепили влажную, липкую кожу. Он боялся, что если хотя бы на мгновение закроет глаза, омут тьмы снова проглотит его. Поэтому он заставил себя твердо стоять на ногах, хоть это и была всего лишь видимость твердости. Старые уроки не прошли даром: он не мог допустить, чтобы его видели растерянным и слабым, независимо от того, какими терзался страхами.

Мгновение спустя Валентин почувствовал, что успокаивается, и оглянулся. Его вынесли из большого зала. Сейчас он находился в каком

— Где я? — спросил Валентин.

— Скоро вы окажетесь в своих покоях, ваше высочество, — пояснил Слит.

— Я долго пробыл без сознания?

— Не более двух

— Это вино, — сказал Валентин. — Пожалуй, я многовато выпил: бокал того, бокал другого…

— Сейчас вы вполне трезвы, — заметил Делиамбр. — А ведь прошло всего несколько минут.

— Позволь мне еще некоторое время надеяться, что все дело только в вине. — Коридор свернул влево, и показалась огромная резная дверь с золотой инкрустацией в виде звездного огня, над которой была вырезана личная монограмма Валентина — «КЛВ». — Тисана! — позвал он.

— Я здесь, мой лорд, — откликнулась толковательница снов.

— Отлично. Я хочу, чтобы ты вошла вместе со мной. Еще — Делиамбр и Слит. Больше никого. Ясно?

— Можно мне тоже войти? — спросил кто

Это был тонкогубый тощий человек со странной мертвенно

— Я благодарю за заботу, но не думаю, что вы понадобитесь.

— Столь внезапный приступ, мой лорд… вас нужно осмотреть…

— Он правильно рассуждает, — тихо заметил Тунигорн.

Валентин пожал плечами.

— Тогда попозже. Позвольте мне сначала поговорить с советниками, любезный Сепултров. А потом можете немного постучать по моим коленным чашечкам, если считаете, что это необходимо. Тисана, Делиамбр — пойдемте…

Вступая в свои покои, он из последних сил изображал царственное величие и ощутил бесконечное облегчение, когда тяжелая дверь отгородила его от суетливой толпы в коридоре. Медленно выдохнув, Коронал рухнул на парчовую кушетку, содрогаясь от покидающего его напряжения.

— Ваша светлость… — мягко обратился к нему Слит.

— Подожди. Подожди, дай мне отойти.

Он потер пульсирующие виски и болевшие глаза. Усилия, потраченные на то, чтобы притвориться, будто ему удалось быстро и полностью оправиться после случившегося в трапезной, чем бы оно ни было, дались ему нелегко. Валентин поискал взглядом толковательницу снов. Крепкая пожилая женщина, широкая в кости и сильная, она казалась в этот миг самой надежной опорой.

— Подойди, Тисана, сядь рядом, — попросил он.

Она присела и провела рукой по плечам Коронала. Да, подумал Валентин. О, да, так… хорошо! Тепло возвращалось в его иззябшую душу, и тьма отступила. Из Валентина изливался поток любви к Тисане, надежной и мудрой, которая первой в дни изгнания назвала его при всех Лордом Валентином, хотя тогда он еще вполне довольствовался участью жонглера. Сколько раз за годы правления после реставрации она разделяла с ним открывающее мысли сонное вино и брала на руки, чтобы избавить от тайн, приходивших к нему во снах беспокойных образов! Как часто она облегчала ему бремя королевской власти!

— Я очень испугалась, увидев ваше падение. Лорд Валентин, вы знаете, что я не робкого десятка. Так вы утверждаете, что все дело в вине?

— Так я сказал там, снаружи.

— Сдается мне, вино тут ни при чем.

— Наверно, Делиамбр считает, что это чары.

— Чьи?

Валентин посмотрел на вроона.

— Что скажешь?

Поведение Делиамбра выражало замешательство, подобного которому Валентину приходилось наблюдать нечасто: бесчисленные щупальца крохотного существа в смятении сплетались и шевелились, огромные желтые глаза излучали странный блеск, клюв, похожий на птичий, словно что

— Я затрудняюсь с ответом, — сказал наконец Делиамбр. — Точно так же, как не все сны являются посланиями, так и не все чары имеют своего создателя.

— Иногда чары производят сами себя, так? — спросил Валентин.

— Не совсем. Но существуют чары, мой лорд, которые возникают самопроизвольно — изнутри, из чьей

— О чем ты говоришь? Что я сам на себя навел порчу?

Тисана мягко заметила:

— Сны и чары — одно и то же. Лорд Валентин. Внутри нас дают о себе знать определенные предчувствия. Предзнаменования стараются пробиться, чтобы попасть в поле зрения. Собираются бури, а они и есть предвестники.

— И ты так быстро все это увидела? Знаешь, прямо перед пиром мне привиделся тревожный сон, и был он, скорее всего, наполнен предзнаменованиями, предсказаниями и предвестниками бури. Но если я не разговаривал во сне, то тогда и ничего тебе не говорил, разве не так?

— Думаю, вам снился хаос, мой лорд.

Валентин широко раскрыл глаза.

— Откуда ты узнала?

Тисана ответила, пожав плечами:

— Хаос должен наступить. Все мы признаем справедливость этого утверждения. В мире осталось незавершенное дело и оно взывает к своему завершению.

— Ты говоришь о метаморфах, — пробормотал Валентин.

— Я бы не осмелилась давать вам советы относительно дел государственных…

— Оставь эти церемонии. От советников я жду советов, а не расшаркиваний.

— Моя область — лишь царство снов.

— Мне снился снег на Замковой Горе и великое землетрясение, расколовшее мир.

— Желаете, чтобы я растолковала вам сон, мой лорд?

— Как ты можешь его толковать, если мы еще не выпили сонного вина?

— Сейчас не слишком удачное время для толкования снов, — твердо заявил Делиамбр. — Для одной ночи у Коронала видений было более чем достаточно. Если он сейчас выпьет сонного вина, то это не пойдет ему на пользу. Полагаю, время терпит…

— Мы можем обойтись без вина, — перебила Тисана. — Этот сон может растолковать и ребенок. Землетрясение? Раскол мира? Что ж, вам надо готовиться к тяжким временам, мой лорд.

— О чем ты говоришь?

— Близится война, мой лорд, — ответил вместо Тисаны Слит.

Валентин повернулся и устремил взгляд на коротышку.

— Война! — вскричал он. — Война? Неужели мне вновь придется сражаться? За восемь тысяч лет я был первым Короналом, которому пришлось выводить войска на поле битвы: неужели мне предстоит сделать это во второй раз?

— Вам наверняка известно, мой лорд, — сказал Слит, — что война за реставрацию была лишь первой схваткой истинной войны, которую придется вести; войны, которая назревала на протяжении столетий; войны, которой, как я надеюсь, вы знаете, невозможно избежать.

— Нет таких войн, которых нельзя избежать.

— Вы так думаете, мой лорд?

Коронал бросил на Слита недобрый взгляд, но ничего не ответил. Они все твердили о том, что он уже и так понял, хотя не хотел об этом слышать; но все же, услышав, почувствовал, как его душу охватывает страшное беспокойство. Мгновение спустя он встал и принялся молча расхаживать по комнате. В дальнем конце ее стояла громадная жутковатая скульптура, вырезанная из кости морских драконов — переплетенные пальцы двух сплетенных ладоней, или, может быть, смыкающиеся клыки какой

Он повернулся и сказал:

— Когда я поднялся, чтобы произнести речь, то вспомнил слова главного представителя Понтифекса: «Коронал — это мир, а мир — это Коронал». И внезапно я стал Маджипуром. Все происходившее в любом уголке мира проходило через мою душу.

— У вас и раньше такое бывало, — сказала Тисана. — В снах, которые я толковала: когда вы говорили, что видели вырастающие из земли двадцать миллиардов золотых нитей, и держали их все в правой руке. И еще один сон, когда вы широко раскинули руки и обняли весь мир, и…

— То другое, — перебил Валентин. — А на этот раз мир распадался на части.

— То есть как?

— Буквально. Разваливался на куски. Не осталось ничего, кроме моря тьмы… в нее

— Хорнкаст говорил правду, — тихо промолвила Тисана. — Вы и есть мир, ваша светлость. Темное знание ищет к вам путь и собирается со всего света вокруг вас. Это послание, мой лорд, не от Леди, не от Короля Снов, а от самого мира.

Валентин повернулся к вроону.

— Что скажешь, Делиамбр?

— Тисану я знаю, кажется, лет пятьдесят и ни разу не слышал, чтобы с ее уст срывались глупые речи.

— Значит, будет война?

— Думаю, что война, уже началась, — ответил Делиамбр.

2

Хиссуне корил себя за опоздание на пир. Первая официальная церемония, на которой он присутствовал с тех пор, как очутился в кругу приближенных Лорда Валентина, — и на тебе, опоздать на нее. Возмутительная небрежность!

Часть вины лежала на его сестре Эйлимур. Все то время, что он пытался облачиться в красивые парадные одежды, она приставала к нему, суетилась, поправляла наплечную цепь, переживала по поводу длины и покроя камзола, отыскивала на начищенных до зеркального блеска башмаках пятнышки, видимые только ей. Эйлимур было пятнадцать лет, нелегкая пора для девушки — впрочем, Хиссуне иногда казалось, что у девушек любой возраст труден, — и она старалась держаться властно, своевольно, вникая во все домашние дела.

Так что, своим стремлением подготовить его надлежащим образом к банкету у Коронала, она помогла ему опоздать. Эйлимур потратила минут двадцать, как ему показалось, просто вертя в руках эмблему его звания, небольшой золотой эполет в виде звездного огня, который он намеревался носить на левом плече в образуемой цепью петле. Девушка бесконечно долго передвигала этот эполет то в одну, то в другую сторону, чтобы разместить его как можно точнее по центру, вымеряя доли дюйма, пока, наконец, не сказала:

— Отлично. Все. Вот так, посмотри. Нравится?

Она схватила свое старое зеркало, облезлое и потускневшее с обратной стороны, и сунула ему под нос. Хиссуне увидел мутное, искаженное отражение

— этакий незнакомец в пышных одеждах, будто собравшийся на маскарад. Наряд имел картинный, театральный, неправдоподобный вид. И все же он осознал то новое ощущение величавости и властности, пришедшее к нему благодаря одеянию. Как странно, подумал он, что торопливо подогнанное у модного портного из Дворца Масок облачение смогло произвести столь разительную перемену: теперь он больше не Хиссуне — суетливый уличный оборвыш, не беспокойный и неуверенный в себе молодой человек, но Хиссуне

А еще — Хиссуне

Но тут вернулась с работы его мать Эльсинома, что стало причиной дальнейшей задержки. Она вошла в комнату, хрупкая, темноволосая, бледная и усталая женщина, и посмотрела на него с таким благоговением и удивлением, будто кто

— Ты потрясающе выглядишь, Хиссуне! Какая роскошь!

Усмехнувшись, он развернулся, чтобы продемонстрировать свое великолепие.

— Просто глазам не верится, да? У меня прямо вид рыцаря с Замковой Горы!

— У тебя вид принца! Коронала!

— Ну да, конечно. Лорд Хиссуне. Короналу, насколько я знаю, подобает горностаевая мантия, чудесный зеленый дублет и еще, пожалуй, огромная затейливая подвеска в виде звездного огня на груди. Однако я и так хорош, правда, мама?

Они посмеялись, и, несмотря на усталость, мать обняла его и даже протанцевала вместе с ним по комнате, а затем, отпустив, сказала:

— Время поджимает. Пора идти.

— Да, пора. — Он направился к двери. — Как все странно… Я отправляюсь на ужин к столу самого Коронала, буду сидеть рядом, сопровождать его в поездке, поселюсь на Замковой Горе…

— Да, это очень странно, — тихо сказала Эльсинома.

Все они — Эльсинома, Эйлимур, его младшая сестра Марона — встали в ряд, и Хиссуне торжественно, друг за дружкой поцеловал их, пожал руки и отстранился, испугавшись за свои одежды, как только женщины попытались заключить его в объятия. Он видел, что мать и сестры взирают на него, как на богоподобное существо или, в крайнем случае, на Коронала, будто он утратил всякое отношение к своей семье, спустился с небес, чтобы сегодня вечером величаво пройтись по этим безрадостным комнатушкам. Ему мнилось, что вовсе не он провел восемнадцать лет жизни в этих закопченных комнатушках на первом уровне Лабиринта; он есть и всегда был Хиссуне из Замка, кандидатом в рыцари, завсегдатаем королевского двора, знающим толк во всех его удовольствиях.

Глупость, безумие. Ты не должен забывать, кто ты такой, и с чего начинал, говорил он себе.

Но как трудно не вспоминать все время о перемене, происшедшей в их жизни, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Так много перемен. Когда

А только ли в удаче дело? Когда ему было всего десять лет, он предложил свои услуги высокому светловолосому человеку, даже не подозревая, что этот незнакомец был не кем иным, как Короналом Лордом Валентином, свергнутым и оказавшимся в Лабиринте, чтобы добиться поддержки Понтифекса в борьбе за утраченный престол.

Но само по себе это событие могло и не иметь никаких последствий. Хиссуне часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся Лорду Валентину, что заставило Коронала вспомнить о нем, отыскать после реставрации, забрать для работы в Доме Записей, а теперь призвать в святая святых государственного управления. Вероятно, причиной тому его непочтительность, саркастические замечания, холодная, небрежная манера держаться, отсутствие благоговения перед Короналами и Понтифексами, и его самостоятельность, проявившаяся уже в десять лет. Должно быть, это и произвело впечатление на Лорда Валентина. А эти рыцари из Замка, подумал Хиссуне, все такие вежливые, изысканные: наверное, в глазах Коронала я выглядел чужаком, почище какого

Он вышел к небольшой пыльной площади, на которой стоял его дом. Узкие кривые улочки района Двора Гваделумы, где прошла его жизнь, разбегались в разные стороны, а по бокам виднелись скособочившиеся от возраста тысячелетние ветхие здания, составляющие границу мира. При резком, слишком ярком свете — таким светом, столь не похожим на мягкое золотисто

На площади было полно народу. Мало кто из обитателей Двора Гваделумы испытывал желание сидеть вечерами в четырех стенах своих полутемных клетушек; они собрались здесь, чтобы послоняться по какой

С неспокойной душой шел он через площадь, понимая, что банкет вот

Первым подал голос Ванимун:

— Куда собрался, Хиссуне? На маскарад?

— Он на Остров направился, с Леди в бирюльки играть!

— Да нет же, он собирается охотиться с Понтифексом на морских драконов!

— Дайте пройти, — спокойно сказал Хиссуне, видя, что толпа становится все плотнее.

— Дайте пройти! Пропустите его! — весело закричали они, и не подумав расступиться.

— Где же ты раздобыл эту клоунскую хламиду, Хиссуне? — поинтересовался Гизмет.

— Взял напрокат, — откликнулся Хойлан.

— Спер, наверное, — сказал один из его братьев.

— Нашел подвыпившего рыцаря в темной аллее и обобрал его как липку!

— Прочь с дороги, — сказал Хиссуне, которому спокойствие давалось все труднее. — У меня важное дело.

— Важное дело! Важное дело!

— Он идет на прием к Понтифексу!

— Понтифекс хочет сделать Хиссуне герцогом!

— Герцог Хиссуне! Принц Хиссуне!

— А почему бы не Лорд Хиссуне?

— Лорд Хиссуне! Лорд Хиссуне!

В их голосах звучало что

Стоявший ближе всех Ванимун потянулся к плечу Хиссуне, как бы пытаясь его толкнуть. Он отстранился, но Ванимун успел оставить грязный след на светло

— Не смейте прикасаться ко мне! — заорал он, рисуя в воздухе знак морского дракона.

Издевательски посмеиваясь, Ванимун вцепился в него второй раз. Хиссуне перехватил его запястье и стиснул так, что наглец побледнел.

— Ой, отпусти! — простонал Ванимун.

Хиссуне дернул его руку вверх и назад, грубо развернув противника к себе спиной. Особыми бойцовскими качествами Хиссуне никогда не отличался — для этого он был слишком маленьким и хрупким и полагался обычно на быстроту и смекалку, — но не давал спуску никому, когда его подстегивала злоба. И сейчас, чувствуя, как его переполняет ненависть, низким, напряженным голосом он процедил:

— Если надо будет, я сломаю тебе руку, Ванимун. Не желаю, чтобы ко мне прикасались!

— Больно!

— Будешь еще руки распускать?

— Уж и пошутить нельзя…

Хиссуне вывернул руку Ванимуну до предела.

— Я тебе пошучу.

— От

— Если будешь держаться от меня подальше.

— Ладно… Ладно!

Хиссуне отпустил Ванимуна и отдышался. Сердце бешено колотилось, он весь покрылся потом, но старался не думать о том, какой у него вид. А Эйлимур так старалась…

Его противник отступил назад, с угрюмым видом потирая запястье.

— Он боится, видите ли, что я испачкаю такой шикарный наряд. Не хочет, чтобы простые люди его замарали.

— Именно так. А теперь — прочь с дороги. Я уже опаздываю.

— Надо думать, на банкет к Короналу?

— Совершенно верно. Опаздываю на банкет к Короналу.

Ванимун и остальные таращились во все глаза; их лица выражали нечто среднее между презрением и почтительностью. Хиссуне растолкал их и зашагал через площадь.

У него мелькнула мысль, что вечер начинается не слишком удачно.

3

В один прекрасный день, в разгар лета, когда солнце неподвижно висело над Замковой Горой, Коронал Лорд Валентин с легким сердцем выехал на усыпанные цветами луга у подножия левого крыла Замка.

Он отправился один, не взяв с собой даже супругу, Леди Карабеллу. Советники совсем не одобряли его поездки куда бы то ни было без охраны, не говоря уж о риске, которому он подвергался за пределами обширных королевских владений. И всегда, когда возникал этот вопрос, Элидат досадливо бил кулаком по ладони, Тунигорн выпрямлялся во весь рост, как бы желая закрыть своим телом дорогу Валентину, а у маленького Слита просто лицо чернело от ярости, и он напоминал Короналу о том, что врагам однажды уже удалось свергнуть его, и они способны повторить свой успех.

— Но ведь в любом месте Замковой Горы я наверняка буду в полной безопасности, — возражал Валентин.

Однако до сих пор им всегда удавалось настоять на своем под предлогом, что безопасность к Короналу Маджипура превыше всего. Поэтому, когда Лорд Валентин выезжал куда

Но на этот раз Валентин каким

Свободен, пускай всего лишь на пару часов! Коронал откинул голову и расхохотался, но смеялся недолго, а затем подстегнул маунта и пустил его вскачь по лугам. Копыта огромного пурпурного животного словно парили над головками бесчисленных цветов.

Эх, вот это жизнь!

Фантастическая громада Замка за спиной быстро уменьшалась в размерах. Но даже на таком расстоянии Замок поражал величиной: загораживал полгоризонта, подобно некоему гигантскому чудовищу, что вцепилось в вершину Горы, навалилось на нее тушей, состоявшей примерно из сорока тысяч помещений. Валентин не мог вспомнить ни единого случая после реставрации, когда бы он покидал Замок без охраны. Ни единого.

Что ж, зато теперь он вырвался на волю. Валентин посмотрел налево, где под головокружительным углом уходила вниз скала в тридцать миль высотой, которая и была Замковой Горой, и увидел город развлечений Верхний Морпин, сиявший паутиной воздушных золотых нитей. Не поехать ли туда, не посвятить ли день развлечениям? Почему бы и нет? Ведь он свободен! Стоит только захотеть, и можно поехать дальше, и прогуляться по садам Толингарского Барьера среди халатинг, танигалов и ситерилов, а потом вернуться с желтым цветком алабандины на шляпе вместо кокарды… А может, поехать в Фурибл ко времени кормления каменных птиц или в Сти и попить там золотого вина на вершине Башни Тимин? Или съездить в Бомбифал, Перитол или Банглекод… Этот день принадлежит ему!

Маунт, казалось, способен был отвезти своего седока куда угодно. Час за часом он вез его, не выказывая ни малейшей усталости. По прибытии в Верхний Морпин Валентин привязал животное у Фонтана Конфалума, где копьевидные, тонкие струи подкрашенной воды били вверх на сотни футов, в силу какого

В этом древнейшем и красивейшем из всех городов, где закругленные стены из темного грязно

Больше он не останавливался, ведь столько еще предстояло увидеть, столько проехать. Минуя один город за другим, он мчался легко и безмятежно, будто плыл или летел. То здесь, то там с края какого

Но, продолжая путь, он почувствовал, что происходит что

Дальше было еще хуже: земля застонала, как чудовище в родовых муках. Его маунт, обычно послушный, в страхе шарахнулся назад, издал странный, напоминающий ржание звук и затряс массивной головой в неподдельном испуге. Валентин услышал отдаленные громовые раскаты, затем, уже ближе — диковинный скрежет, и увидел на поверхности земли гигантские борозды. Все вокруг бешено вздымалось и сотрясалось. Землетрясение? Гора содрогалась, подобно мачте какого

«Что это? О, милосердная Леди, что творится на Замковой Горе?»

Валентин отчаянно вцепился в становящееся на дыбы, охваченное паникой животное. Казалось, вся земля раскалывается, рассыпается, растекается, рушится. Коронал обязан сохранить этот мир, крепко прижать к груди гигантские континенты, удержать в берегах моря, остановить реки, что вздымаются во всесокрушающей ярости над беззащитными городами…

А он ничего не мог сделать.

Могучие силы вздыбливали целые провинции и бросали их друг на друга. Он протянул руки, чтобы удержать все на месте, желая иметь железные обручи, чтобы стянуть ими мир, но не смог. Земля сотрясалась, вздымалась и раскалывалась, черные тучи пыли застилали солнце, а он был бессилен подавить этот чудовищный катаклизм. В одиночку предотвратить распад планеты невозможно. Он позвал на помощь своих друзей.

— Лизамон! Элидат!

Нет ответа. Он звал и звал, но голос тонул в грохоте и треске.

Устойчивость покинула мир. Валентину вспомнились вдруг зеркальные горки Морпина, где приходилось пританцовывать и подпрыгивать, чтобы удержаться на ногах, справиться с вращением и раскачиванием; но то была игра, а тут — сущий хаос, когда выворачиваются корни мироздания. Стихия швырнула его наземь и поволокла прочь, перекатывая с бока на бок; в отчаянии он вонзил пальцы в мягкую податливую почву, чтобы не соскользнуть в одну из разверзшихся рядом трещин, откуда доносился зловещий смех и исходило багровое сияние от поглощенного землей солнца. В воздухе проплывали сердитые лица, лица, которые он почти узнавал; они беспорядочно изменялись, когда Валентин пытался разглядеть их, глаза превращались в носы, а носы — в уши. Затем, позади этих кошмарных рож, он разглядел еще одно, знакомое ему лицо, обрамленное отсвечивающими темными волосами, встретил доброжелательный взгляд. Леди Острова, его нежная матушка!

— Достаточно, — произнесла она. — Теперь просыпайся, Валентин.

— Выходит, мне все это снится?

— Да

— Тогда я должен досмотреть сон и узнать, что будет дальше.

— Думаю, с тебя довольно. Проснись.

Да. Довольно. Чуть больше знания — и ему конец. Наученный давним опытом, он вырвался из этого неожиданного сна и сел, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение и смятение. Образы титанических катаклизмов все еще прокатывались эхом по душе, но постепенно он осознал, что здесь царят мир и покой. Валентин лежал на роскошной парчовой кушетке, отделанной в зеленые с золотом тона. Что остановило землетрясение? Куда подевался маунт? Кто принес его сюда? Ага, вот они! Над ним наклонился бледный, худощавый, седовласый человек с рваным шрамом во всю щеку. Слит. А за ним стоит Тунигорн — хмурый, густые брови сошлись в одну линию.

— Успокойтесь, успокойтесь, — приговаривал Слит. — Теперь все хорошо. Вы уже проснулись.

Проснулся? Так это лишь сон?

Кажется, так и есть. Он вовсе не был на Замковой Горе. Не было никакой метели, землетрясения, не было пылевых облаков, затмевавших солнце. Да, сон! Но какой ужасный, устрашающе правдоподобный и неодолимый, настолько могущественный, что он не без труда сумел вернуться к действительности.

— Где мы находимся? — спросил Валентин.

— В Лабиринте, ваша светлость.

Где? В Лабиринте? Что же, тогда получается, что его тайно перенесли с Замковой Горы во время сна? Валентин почувствовал, как пот проступает на лбу крупными каплями. Да, это Лабиринт. Теперь он вспомнил. Государственный визит, от которого, хвала Дивин, осталась лишь одна ночь. Пришлось вытерпеть ужасный банкет. Он не смог от него отвертеться. Лабиринт, запутанный Лабиринт: он находится в нем, на самом нижнем уровне. Стены комнаты украшали чудесные фрески с видами Замка, Горы, Пятидесяти Городов; пейзажи, настолько приятные взору, что именно сейчас они казались ему насмешкой. Как далеко до Замковой Горы, до ласкового солнечного света и тепла…

Ах, подумал он, как неприятно пробудиться ото сна, в котором видел сплошные разрушения и бедствия, только для того, чтобы оказаться в самом унылом на свете месте!

4

В шести сотнях миль от сверкающего хрустального города Дулорна, в болотистой долине, известной под названием «долина Престимион», где несколько сотен семейств хайрогов выращивали лусавендру и рис на широко раскинувшихся плантациях, наступал сезон сбора урожая середины года. Лоснящиеся черные стручки лусавендры свисали налитыми гроздьями с концов изогнутых побегов, поднимавшихся над полузатопленными полями.

Для Аксимаан Трейш, старейшей и хитроумнейшей из всех, кто занимался выращиванием лусавендры в долине Престимион, с этой страдой были связаны волнения, подобных которым она не испытывала в течение многих десятилетий. Эксперимент по протоплазменной подкормке, начатый ею три года назад под руководством правительственного сельскохозяйственного агента, близился к завершению. В этот сезон она засадила лусавендрой нового вида всю плантацию: и вот они, стручки, в два раза крупнее обычного, готовые к сбору! Больше никто в долине не решался на риск, пока Аксимаан Трейш все не проверит. А теперь она это сделала, и в ближайшее время получит тому подтверждение. Все они заплачут — да