Уолтон так и застыл в изумлении. Чем глубже он зарывался в дела покойного директора, тем более впечатляющие данные выкапывал, и уже, казалось, ничто не могло его потрясти. Однако это сообщение на какой-то миг совершенно ошеломило Роя.
      — Вы сказали, что создали методику? — медленно спросил он. — Или работа еще не завершена?
      Ламарр похлопал по туго набитому, лоснящемуся черному портфелю.
      — Вот. Здесь собрано все.
      Его, похоже, распирало от самодовольства, и он готов был лопнуть, как и его портфель.
      Уолтон откинулся на спинку кресла, уперся пальцами в полированную поверхность письменного стола и наморщил лоб.
      — Я заступил на этот пост в 13.00 десятого числа, мистер Ламарр. То есть двое суток назад, не считая примерно получаса. И за такой короткий промежуток времени мне довелось испытать не менее десятка крупных потрясений и с полдюжины поменьше.
      — Сэр?
      — И знаете, что меня больше всего только что удивило? Почему директор Фиц-Моэм решил поддержать ваш проект?
      При этих словах Ламарр явно смутился.
      — Да просто потому, что директор очень любил людей, разумеется. Потому что он остро чувствовал, насколько коротка человеческая жизнь, слишком коротка, а ему так хотелось, чтобы его собратья могли наслаждаться жизнью гораздо дольше. Какие еще причины могли у него быть?
      — Я прекрасно понимаю, что Фиц-Моэм был неординарным человеком, можно даже сказать, великим… Я три года был его секретарем. — «Хотя он ни разу не проронил о вас, доктор Ламарр, ни словечка», — отметил он про себя. — Но вот чтобы браться за решение такой задачи, как бессмертие, сейчас… — Уолтон непонимающе пожал плечами. — Расскажите мне несколько подробнее о своей работе, доктор Ламарр.
      — Довольно трудно кратко описать проделанное. Мне удалось остановить на клеточном уровне возрастные вырождения тела, и проведенные контрольные испытания подтвердили положительный результат. Стимулирование фагоцитов в сочетании с… Да что там говорить, все необходимые данные здесь, мистер Уолтон, в этом портфеле. И совершенно ни к чему повторять все это для вас.
      Он открыл портфель, начал в нем рыться, пытаясь на ощупь отыскать что-то, и через мгновение извлек сложенный лист журнального формата, развернул его и выложил на директорский стол перед ничего не понимающим Уолтоном. А ничего тот не понимал, ибо его взгляду открылось буквально целое полотно, густо исписанное химическими уравнениями.
      — Избавьте меня от чисто технических подробностей, доктор Ламарр, — взмолился Уолтон. — Вы уже испытали разработанную вами методику продления срока жизни?
      — Методика прошла проверку единственно возможным в данном случае способом — проверку временем. У меня в лаборатории есть насекомые, которые прожили пять лет и более — подлинные Мафусаилы среди своих недолговечных сородичей. Бессмертие — это нечто такое, что проверяется только временем. Но под микроскопом можно увидеть, как регенерируют клетки, как побеждается вырождение…
      Уолтон тяжело вздохнул:
      — Вы отдаете себе отчет, доктор Ламарр, в том, что для блага человечества мне следовало бы пристрелить вас прямо на месте?
      — Что?!
      Уолтон едва не расхохотался: лицо Ламарра с застывшим выражением полного непонимания и оскорбленной невинности, было невероятно смешным.
      — Вы хотя бы отдаленно представляете, что может означать бессмертие для экологической обстановки на Земле? — спросил Уолтон. — В то время, когда во всей Солнечной системе нет других планет, пригодных для жизни человека, и когда далекие звезды продолжают оставаться недостижимыми? Всего лишь через одно поколение плотность населения достигнет десяти на один квадратный дюйм. Нам придется…
      — Директор Фиц-Моэм прекрасно знал все это, — чуть ли не грубо перебил его Ламарр. — В его намерения совершенно не входило распространять бессмертие, так сказать, оптом. Более того, он нисколько не сомневался, что в самом ближайшем будущем сверхсветовые корабли позволят нам достичь пригодных для обитания планет в далеких звездных системах, как и в том, что труды инженеров-землеустроителей на Венере завершатся полным успехом.
      — Ну, это все еще открытые вопросы, — заметил Уолтон. — До сих пор ни одно из благих начинаний не увенчалось успехом, и поэтому нельзя допустить, чтобы о вашем открытии узнал хоть кто-нибудь, пока мы не отыщем каналы, по которым можно будет пустить захлестывающий нас уже сегодня людской поток.
      — Значит, вы предлагаете…
      — Забрать у вас все материалы, касающиеся решения проблемы бессмертия, и обязать сохранять в тайне вашу чудодейственную сыворотку, пока я сам не разрешу обнародовать это открытие.
      — А если я откажусь?
      Уолтон развел руками:
      — Доктор Ламарр, войдите в мое положение. Положение достаточно благоразумного человека, волей обстоятельств вынужденного заниматься очень трудной работой. Вы ведь ученый, и притом, насколько я понимаю, вполне здравомыслящий. Я высоко ценю ваше сотрудничество. Потерпите хотя бы несколько недель, потом, возможно, обстоятельства круто изменятся.
      В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Первым ее нарушил Ламарр.
      — Ладно. Если вы вернете мне записи, я обещаю молчать до тех пор, пока вы не разрешите говорить.
      — Этого мало. Записи останутся у меня.
      Ламарр тяжело вздохнул:
      — Раз уж вы так настаиваете…
      Как только Уолтон остался один, он тотчас же зашвырнул туго набитый портфель поглубже в сейф и не без лукавства подумал: «Вот так Фиц-Моэм! Кто бы мог такое представить!»
      Сулящая бессмертие сыворотка Ламарра, что ни говори, таила в себе страшную угрозу. Причем не важно, в самом ли деле она обеспечивала вечную жизнь или нет. Достаточно было просочиться только лишь одному намеку на подобное средство, как сразу же вспыхнули бы многочисленные беспорядки, а значит, очень многие люди погибли бы.
      Фиц-Моэм, безусловно, понимал это, тем не менее со свойственным ему высокомерием на свой страх и риск решил поддержать работы по созданию эликсира бессмертия, вполне отдавая себе отчет в том, что, если надежды на переустройство планет и сверхсветовой привод не сбудутся, проект Ламарра будет представлять собой смертельную угрозу цивилизации.
      Что ж, пока Ламарр без особого сопротивления подчинился Уолтону. Главным теперь было связаться с находящимся на Венере Лэнгом и выяснить, как там обстоят дела…
      — Мистер Уолтон, — раздалось из интеркома. — На имя директора Фиц-Моэма прибыла шифровка.
      — Откуда?
      — Из космоса, сэр. Говорят, в ней содержатся очень важные новости, однако отправители шифровки строго-настрого предупредили, чтобы ее вручили лично мистеру Фиц-Моэму и никому другому.
      Уолтон тихо выругался.
      — Где приняли шифровку?
      — На двадцать третьем этаже, сэр. В узле связи.
      — Скажите, что я сейчас туда спущусь, — отрывисто бросил он в микрофон.
      Мгновеньем позже Рой уже был в кабине лифта. Не успела еще полностью отвориться дверь кабины, как он выскочил из нее и опрометью бросился по коридору, направляясь к узлу связи, едва не сбив при этом с ног двух зазевавшихся техников.
      Именно здесь мерно пульсировал нервный центр, удерживавший вместе многочисленные разветвления ВЫНАСа. Отсюда поступала информация на видеоэкраны, здесь размещалась телефонная станция, сюда сходились каналы связи, по интеркому связывавшие руководство организации с подчиненными ему подразделениями.
      Уолтон распахнул дверь с надписью «Центральный узел связи» и лицом к лицу столкнулся с четырьмя внешне очень занятыми инженерами, стоявшими возле сложного комплекса приемной аппаратуры.
      — Где шифровка из космоса? — требовательно спросил он у инженера, который встретил его внутри помещения узла связи.
      — Все еще идет прием, сэр. Ее непрерывно повторяют снова и снова. Нам удалось методом триангуляции определить местонахождение источника сигнала. Он расположен где-то вблизи орбиты Плутона, мистер Уолтон.
      — Да не все ли равно, где он! Дайте-ка лучше саму радиограмму!
      Кто-то протянул ему листок бумаги. На нем было отпечатано: «Вызывается Земля! Срочное сообщение высшей степени важности, срочное сообщение! Вызывается лично директор Фиц-Моэм».
      — Что все это значит? — удивленно спросил Уолтон. — Ни подписи, ни названия корабля.
      — Только вот это, мистер Уолтон.
      — Ладно. Немедленно свяжитесь с ними и пошлите ответную радиограмму. Скажите им, что Фиц-Моэм умер, а я замещаю его. Назовите мои имя и фамилию.
      — Слушаюсь, сэр!
      В нетерпении он стал мерять шагами лабораторию, дожидаясь, пока в космос пошлют точно направленный радиосигнал. Космическая связь до сих пор вызывала у Уолтона священный трепет, настолько сложным и малопонятным для непосвященных было это дело.
      Шло время.
      — Вам известно что-нибудь о местонахождении каких-либо кораблей в данном секторе? — спросил он у одного из сотрудников узла связи.
      — Нет, сэр. Мы не ждем никаких сообщений из космоса, кроме сеанса связи с Лэнгом на Венере… — Тут техник неожиданно осекся, сообразив, что допустил непростительную промашку, и прямо-таки побелел от страха.
      — Пожалуйста, не волнуйтесь, — успокоил его Уолтон. — Не забывайте о том, что теперь директор я. Мне известно все, что касается Лэнга.
      — Разумеется, сэр.
      — Вот ответ, сэр, — произнес другой, такой же безымянный и безликий техник.
      Уолтон быстро пробежал его глазами. Вот что в нем было:

       «Привет, Уолтон. Запрашиваем более детальную идентификацию, прежде чем начнем доклад по всей форме.
Мак-Л.»

      По телу Уолтона пробежал счастливый трепет при виде подписи в конце сообщения. Это могло означать только «Мак-Леод», а значит, на Землю из экспериментального полета возвращается первый в истории человечества сверхсветовой звездолет!
      И тут к немалому своему огорчению Уолтон понял, что первая межзвездная экспедиция так и не отыскала среди звезд ни одной планеты земного типа. В записке Мак-Леода, адресованной Фиц-Моэму, об этом говорилось однозначно: если поиски таких планет не увенчаются успехом в течение года, то к концу этого срока звездолет тронется в обратный путь на Землю. А со времени старта экспедиции из Найроби как раз и прошло чуть меньше года.
      — Отправьте следующий ответ, — распорядился Уолтон. — «Мак-Леоду, Найроби, Х-72. Примите поздравления! Уолтон».
      Техник снова исчез где-то в дебрях аппаратуры дальней космической связи, оставив Уолтона одного. Теперь он уже довольно угрюмо взирал на сложнейшее оборудование, настороженно прислушивался к ровному гудению аппаратуры, напрягал слух, пытаясь уловить обрывки фраз, которыми перебрасывались друг с другом связисты.
      Прошло, как ему показалось, не меньше часа, когда снова появился все тот же техник.
      — Идет прием ответного сообщения из космоса, сэр, — извиняющимся тоном произнес связист. — Мы расшифровываем его по мере поступления сигналов с максимальной скоростью, на какую только способны наши декодирующие устройства.
      — Пожалуйста, поживее, — попросил Уолтон.
      Его часы показывали 14.29. Только двадцать минут прошло с того времени, как он спустился в узел связи.
      Прямо под нос ему сунули исписанный листок.

       «Привет, Уолтон. Это Мак-Леод. Счастлив сообщить, что экспериментальный космический корабль Х-72 возвращается домой со всеми живыми-здоровыми членами экипажа после замечательного по своим результатам путешествия по Галактике. Лично я чувствую себя Одиссеем, возвращающимся на Итаку, правда на нашу долю не выпали такие же злоключения, как ему.
       Могу себе только представить, как вы отнесетесь вот к этому сообщению: мы обнаружили во всех отношениях прелестную планету в системе Проциона, пригодную для жизни людей без проведения каких-либо подготовительных мероприятий. Там нет разумной жизни, а климат невообразимо восхитителен. Очень жаль, что бедняга Фиц-Моэм не дожил до той минуты, когда мог бы услышать об этом. До скорой встречи.
Мак-Леод».

      Руки Уолтона продолжали трястись даже тогда, когда он нажимал на кнопку электромагнитной блокировки замка входной двери в свой кабинет. Придется еще раз собирать у себя руководителей служб Бюро, чтобы обсудить, каким образом лучше всего подать миру потрясающую новость.
      Во-первых, придется объяснить причину, по которой Фиц-Моэм счел необходимым сохранять в глубочайшей тайне старт корабля Х-72 примерно год назад. Ну, это сравнительно несложно.
      Затем нужно запустить в эфир самым тщательнейшим образом смонтированную программу, включающую подробное описание новой планеты, краткие биографии героев, которые ее открыли и другие аналогичные материалы. Самое время упомянуть о том, что не мешало бы кому-нибудь всерьез заняться разработкой планов будущей эмиграции на эту планету… Если только сверхпредусмотрительный Фиц-Моэм уже не начертал подобный план и до поры до времени не придержал его в своем архиве.
      А вот тут-то можно вспомнить о Ламарре и разрешить ему обнародовать свое открытие… Множество самых различных мыслей роилось теперь в голове у Уолтона. Взять вот хотя бы такой случай. Если окажется, что люди не захотят добровольно покидать Землю и отправляться на неизвестную планету независимо от того, насколько соблазнительны ее природные условия, то было бы весьма благоразумно использовать бессмертие как приманку для таких людей, то есть давать чудодейственный препарат Ламарра только тем, кто добровольно согласится стать колонистом. Можно придумать и еще что-нибудь подобное. Да и времени для этого более чем достаточно.
      Уолтон вошел в кабинет и запер за собой дверь. Он просто сиял от удовольствия, ему впервые за многие годы подумалось, что все идет своим чередом, в правильном направлении и что мало-помалу все непременно образуется. Он был счастлив еще в какой-то мере и потому, что теперь, когда человечество оказалось на пороге таких свершений, не Фиц-Моэм, а именно он, Уолтон, стоял во главе Бюро.
      Но тут же в голове у него пронеслась отрезвляющая мысль: «Неужели я оставил открытым сейф, когда уходил из кабинета?» Обычно в подобных случаях он проявлял должную осторожность.
      Но сейчас сейф был явно не заперт, открыты два примыкавших к нему ящика письменного стола, куда он прятал просмотренные архивные документы. В тупом оцепенении Рой распахнул дверцу сейфа, заглянул в темноту, царившую в глубине его полок, стал на ощупь проверять содержимое.
      Ящики, в которые он сунул документы, относящиеся к проекту переустройства планет и сверхсветовому приводу Мак-Леода, показались Уолтону нетронутыми. А вот полка, куда он положил портфель Ламарра, была совершенно пуста!
      «Кто-то здесь побывал», — в гневе подумал Уолтон. Но вскоре гнев сменился отчаяньем, стоило ему вспомнить, что именно содержал портфель Ламарра и что произойдет, когда чудодейственная формула пойдет гулять по всему земному шару.

      И самое страшное — ничего нельзя уже изменить.
      Можно вызвать Селлорса и зажарить его живьем за то, что он не обеспечил должной охраны директорского кабинета, но это не вернет пропавший портфель.
      Можно поднять всеобщую тревогу, но тогда мир узнает о формуле Ламарра. Это было бы поистине вселенской катастрофой.
      Уолтон хлопнул в сердцах дверцей сейфа, защелкнул замок, а затем грузно опустился в кресло и склонил голову на руки. Ликование, которое он испытывал всего несколько минут назад, вдруг растаяло как дым, и в душе остались только самые мрачные и тягостные предчувствия.
      Кого можно подозревать в краже портфеля из сейфа? Только двоих — Ламарра и Фреда. Ламарра, потому что это совершенно очевидно, Фреда же из-за того, что тот всегда рад как угодно напакостить своему брату.
      — Соедините меня с Селлорсом из службы безопасности, — спокойно распорядился Уолтон по интеркому.
      На экране появилось ничего не выражающее лицо Селлорса. Увидев Уолтона, он миг зажмурился, заставив Роя подумать, что же написано сейчас на собственном его лице. Даже несмотря на особые корректирующие фильтры в видеоаппаратуре, ретуширующие изображение, а в данном случае прихорашивающие его, Рой сейчас наверняка выглядит просто ужасно.
      — Селлорс, мне нужно, чтобы вы распорядились немедленно разыскать некоего доктора Ламарра. Его внешность зафиксирована аппаратурой, снимающей всех, кто входит в это здание. Он приходил сюда сегодня утром, чтобы встретиться со мной. Зовут его… Эллиот. Да, да, Т.Эллиот Ламарр, геронтолог. Мне лично не известно, где он живет.
      — И что мне делать, когда я его разыщу, сэр?
      — Немедленно доставьте его ко мне. А если застанете его дома, опечатайте квартиру. В его распоряжении могут находится некоторые очень важные секретные документы.
      — Слушаюсь, сэр.
      — И пришлите слесаря, который ремонтировал дверь моего кабинета. Мне нужно немедленно заменить дверной замок.
      — Обязательно, сэр.
      Экран погас. Уолтон решил заняться какой-нибудь бессмысленной канцелярской работой, лишь бы отвлечься и разогнать тягостные мысли.
      Несколькими мгновениями позже экран снова засветился. На нем появилось лицо Фреда.
      Уолтон холодно поглядел на брата:
      — Ну?
      Фред кисло улыбнулся:
      — Почему ты такой сегодня бледный и взволнованный, дорогой братец? Разочарован в любви?
      — Что тебе нужно?
      — Аудиенция Его Высочества Исполняющего Обязанности Директора, если так уж угодно вам знать, Ваша Милость. — Фред злорадно ухмыльнулся. — Строго конфиденциальная аудиенция, будьте уж так любезны, господин директор.
      — Очень хорошо. Поднимайся ко мне.
      Фред отрицательно покачал головой.
      — Весьма сожалею, но это исключено. В твоем кабинете слишком много всяких там штучек-дрючек для подслушивания и подсматривания. Лучше встретимся в каком-нибудь другом месте, ладно?
      — Где именно?
      — Да хотя бы в твоем клубе. В Бронзовой Палате. Клуб находится, если не ошибаюсь, в Сан-Исидро? В самом начале Невилль-Авеню?
      — Хорошо, — отрешенно, как бы махнув на все рукой, произнес Уолтон. — Только как раз сейчас я дожидаюсь слесаря, который кое-что ремонтировал у меня в кабинете. Дай мне пару минут, чтобы отменить вызов, после чего встретимся внизу, в вестибюле.
      — Спускайся прямо сейчас, — сказал Фред. — И немедленно отправляйся в условленное место. Я туда прибуду через пять минут после тебя. И не надо ничего отменять. Я тот самый слесарь, который тебе нужен.
      Невилль-Авеню была одной из самых фешенебельных нью-йоркских улиц и представляла собой широкую полосу, выложенную плитами из железобетона и протянувшуюся через весь Вест-Сайд между Одиннадцатой Авеню и Вест-Сайдским Объездом от 40-й улицы до 50-й. С обеих сторон ее обрамляли устремившиеся ввысь гигантские жилые здания, в которых состоятельный человек мог занимать квартиру из четырех и даже пяти комнат. В самом начале улицы над центральной частью Манхэттена возносился огромный небоскреб Сан-Исидро, внушительного вида крепость из ярко сверкающего металла и мрамора, опиравшаяся на могучие подпорки из бериллиевого сплава, охватывавшие все здание многочисленными массивными арками на сто пятьдесят метров в каждом направлении.
      На стопятидесятом этаже Сан-Исидро размещалась Бронзовая Палата, привилегированный клуб, куда принимали только особо избранных. Из застекленных особым кварцевым стеклом окон клуба открывались производящие неизгладимое впечатление просторы Манхэттена, бурлящие не прекращающейся ни ночью, ни днем прямо-таки бешеной деловой жизнью, и бесконечные, теснящиеся друг к другу нагромождения кварталов Нью-Джерси, простершиеся до самого горизонта по другую сторону реки, отделяющей Манхэттен от материковой части мегаполиса, в который вот уже несколько столетий назад превратился прежний Нью-Йорк.
      Турболет доставил Уолтона на посадочную площадку Бронзовой Палаты. Вознаградив водителя за труды роскошными чаевыми, он решительным шагом направился к дверям из потускневшей на открытом воздухе бронзы. Стоило слегка прикоснуться своим ключом к круглой металлической табличке в виде печати, как дверь беззвучно повернулась на шарнирах и пропустила его внутрь.
      Сегодня в Бронзовой Палате господствовала серая цветовая гамма. Серый свет струился с покрытых люминесцентными панелями стен, серые ковры устилали пол под ногами, вдали виднелись серые столы, сервированные серого цвета посудой. Словно из под земли, прямо перед Уолтоном возник одетый во все серое официант, рост которого едва ли превышал метр с четвертью.
      — Рад вас видеть снова, сэр, — прошелестел он. — Что-то давненько вы к нам не заглядывали.
      — Что верно то верно, — согласился с ним Уолтон. — Очень уж был занят.
      — Ужасная трагедия — смерть мистера Фиц-Моэма. Он был одним из самых высокоуважаемых членов нашего клуба. Велите подавать в кабинет, который вы обычно занимаете, сэр?
      Уолтон отрицательно покачал головой.
      — Сегодня я принимаю гостя — моего брата Фреда. Нам нужно помещение на двоих. Он назовет себя по прибытии.
      — Разумеется, сэр. Идите, пожалуйста, за мной.
      Серый гном провел его сквозь серую мглу к еще одной бронзовой двери, через нее они вышли в коридор, в котором стояли многочисленные антикварные скульптуры и другие произведения искусства прошлых веков, а на стенах висели столь же изысканные картины старинных мастеров, миновали просторный внутренний вестибюль, богато украшенный яркими светильниками из особо замечательного хрусталя, прошли мимо широкого окна с кварцевым стеклом такой прозрачности, что оно вызывало головокружительное ощущение, будто его нет вовсе, и в конце концов оказались перед узкой дверью с ярко-красной пластиной в самом центре.