Они тронулись в путь до восхода солнца, когда было еще пасмурно и холодно, после того, как Брайсон связался с Хэксли и передал Риттерхейму, что они принимают его предложение.
      В это предрассветное время луны зашли, а солнце еще не появилось, и только призрачный бледный свет тускло озарял умытые ночным дождем улицы Мэйнард-Сити.
      В душе Макинтайра слабо шевельнулось сожаление, когда маленький отряд двинулся в путь. Впереди группы шел Уоллес своей крадущейся, кошачьей походкой человека, привыкшего к опасности. В его карманах лежали купюры, каждая по десять золотых десяток — всего тысяча настоящих долларов. Еще полторы тысячи ожидали его в Дилларде.
      «Мы до того опустились, что пришлось воспользоваться услугами такого человека, как Уоллес, — подумал Макинтайр. — Контрабандиста, человека со змеиными принципами и мышцами гориллы». Это сейчас было гораздо важнее, чем что-то другое. Но он здесь, и жизнь его всецело зависит от умения и ловкости этого проходимца.
      Все это было частью образа жизни, начавшегося после того, как Клод Ламли впервые появился на политической арене Мэйнарда. До этого все было в порядке. Мэйнард был одним из восьмидесяти шести населенных миров, разбросанных по всей Галактике. Условия жизни на нем совпадали с земными с точностью до двух знаков. На Мэйнарде обитало тридцать миллионов переселенцев с Земли. И пока не появился Ламли, планета безоговорочно подчинялась земной Федерации.
      Узы, связывавшие их с Землей, были не очень крепкими. Федерация требовала, чтобы на каждой колонии находился Резидент-Советник, который помогал бы правительству планеты, чтобы небольшая, чисто символическая плата выплачивалась бы Земле за аренду планеты ежегодно, чтобы колония чуть-чуть уважала Землю как столицу Федерации и как прародительницу.
      Одно время отношения колоний с Землей были важны для нее, но проходили столетия, колонии развивались, становились экономически независимыми, а сама Земля уже не нуждалась в отдельных видах продукции с колоний. Связь с Землей становилась все более слабой и призрачной, постепенно превращаясь лишь в символ благодарности тому миру, который впервые послал своих людей в дальние галактические миры.
      Символ этот любили все. Никто не ругал налог, никто не возражал против Резидента-Советника, так как он выполнял лишь представительские функции. Народы планет-колоний поддерживали теплую и приятную видимость подчиненности родной планете. И это считалось само собой разумеющимся.
      Но только не для Ламли.
      Честолюбивый молодой политический деятель стал канцлером Мэйнарда после резкой перемены взглядов избирателей и вскоре провозгласил, что он намерен прекратить выплачивать налог Земле и вообще прервать всяческие с ней отношения.
      Хэмфри — Резидент-Советник — стал возражать против этого, делая упор на старые традиции, но Ламли приказал ему убраться на Землю, обвинив его в грубом вмешательстве в дела Мэйнарда, затрагивающем его суверенитет. После этого Ламли провозгласил планету свободным миром, не подчиненным Земле. Еще дальше он пошел, издав свой декрет об Отделении, где изложил принципы своей политики, делая упор на потенциальную опасность связи с Землей и на то, что ее необходимо прервать.
      Жители планеты бурно запротестовали против этого, но были и голоса, которые поддержали Ламли. Их оказалось на удивление много. Постепенно общественное мнение все больше склонялось на сторону Ламли. Сама же Земля никак не отреагировала на эти действия Мэйнарда, и тогда почти все жители планеты восприняли это молчание как подтверждение правоты Ламли. Ламли победил.
      Но были и те, кто возражал до конца. Художники, скульпторы, поэты и музыканты — люди искусства, в большинстве своем спокойные и добрые, которые ценили старые традиции и вовсе не хотели забывать их. Они провозгласили, что будут по-прежнему преданны Земле, и потребовали, чтобы Ламли отменил свой декрет.
      Вполне естественно, что Ламли усмотрел в этих протестах прямые нападки на свой режим. Он затеял кампанию за всеобщее одобрение проекта декрета и, когда более трех пятых населения проголосовали за него и принесли присягу правительству, он издал свой первый антилоялистский закон.
      Публичная защита идеи восстановления связи с Землей наказывалась штрафом в размере пятисот долларов либо месячным тюремным заключением. Большинство Лоялистов, которые еще колебались, после этого, уступая нажиму властей, дали клятву, другие продолжали открыто выступать и попали в тюрьму, однако это не помешало им сохранить свои убеждения.
      Постепенно законы становились все более суровыми, и число приверженцев Земли стало быстро уменьшаться. Через два года после прихода к власти Ламли узаконил смертную казнь для Лоялистов, но к тому времени на Мэйнарде их осталось всего несколько сотен, да и те скрывались в подполье.
      И вот теперь наступила последняя стадия, подумал Макинтайр. Последняя горстка лоялистов из столицы планеты, Мэйнард-Сити, отчаявшись, спасается бегством на другую планету, и при этом их безопасность обеспечивает человек с сомнительной репутацией, который смеется над их принципами и цинично подсчитывает, сколько бы он получил, если бы сдал их Правоверным. Макинтайр был уверен, что если бы сальдо было не в их пользу, то Уоллес предал бы их.
      Он вытер капли дождя с лица и бровей и посмотрел вперед. Уоллес вел их по старой набережной, по которой через Южный мост они должны были выйти из города. Он был крупным мужчиной, этот Уоллес, широкоплечим, мускулистым, Макинтайр видел, что он даже, возможно, на дюйм выше Уоллеса и на пару фунтов тяжелее. Но он был крупнее только с виду, и в этом заключалась вся загвоздка.
      Но ведь Уоллесу было легче. Его не давила тяжесть сомнений, морали, мучительных размышлений. И именно потому, с налетом горечи подумал Макинтайр, Уоллес ведет отряд, а не он сам.
      Диллард, лежавший на три тысячи миль юго-восточнее, был вторым по величине городом планеты. Столица располагалась в сердце обширной западной равнины Первого материка, а Диллард находился среди плодородных возделанных земель по другую сторону высокого горного хребта, перерезавшего материк.
      Каждый день из космопорта Дилларда в Мэйнард-Сити летали турболеты, но для Лоялистов этот путь был равносилен смерти. Документы всех пассажиров, удостоверяющие их политическую благонадежность, тщательно проверялись.
      Макинтайру и его товарищам оставался лишь переход пешком. Уоллес планировал, что они будут идти по ночам, и разработал график, по которому он должен привести группу в Диллард девятнадцатого, прямо ко времени посадки на звездолет с Хэксли. Они будут пользоваться то одним, то другим попутным транспортом, выдавать себя за других людей и с помощью Уоллеса ложью и взятками проложат себе путь через материк.
      Без него они ни за что бы не смогли добраться до места. Макинтайр со злостью посмотрел на широкую спину Уоллеса и ускорил шаг.

      Согласно графику они должны были пройти пешком через Южный мост и попасть за город. В это время они вряд ли наткнутся на охрану. Они двигались молча под непрекращающимся дождем, миновали мост и углубились в бурые поля, которые далеко простирались на юго-восток от столицы.
      — Порядок, — прохрипел Уоллес. — Теперь придется попотеть. — Он указал пальцем на быстрое течение реки Стиннис. — Мы пройдем четыре мили вдоль реки и сядем там на речной пароход в городишке на излучине Стинниса. Оттуда вверх по реке до Коллинз-Форта, а затем по суше на юг двенадцать миль. Вы должны хорошенько запомнить, что вы солдаты-наемники, идете на восток в поисках работы в провинции Диллард, а остальное предоставьте мне.
      Мысль изображать из себя бродячего солдата-наемника позабавила Макинтайра как непроизвольная грубая шутка. Десять лет назад он был одним из руководителей пацифистского движения в расположенном в горах городке Холлистере. Тогда они подписывали воззвания, печатали страстные памфлеты и поднимали много шума, требуя распустить постоянную армию, которую содержало правительство Мэйнарда.
      Через некоторое время они потеряли интерес к этому движению. Макинтайр, стремясь преуспеть в качестве скульптора, переехал в Мэйнард-Сити изучать это искусство в мастерской недавно прилетевшего с Земли знаменитого мастера. И вот через десять лет бывший пацифист стал солдатом-наемником для того, чтобы спасти свою собственную шкуру.
      В деревушке Лестер Фолз они поднялись на борт маленького почтового суденышка, которое шло вверх по течению Стинниса на восток.
      Когда Макинтайр стал у леера, глядя вниз, на стремительно бегущую воду, к нему подошел Халлерт. Маленький человечек с водянистыми глазами казался испуганным насмерть; он все время молчал во время перехода.
      — Как ваш желудок? — спросил Макинтайр.
      — Пока держусь. Как вы думаете, будут какие-нибудь затруднения?
      — Какого рода затруднения вы себе представляете?
      — Я имею в виду Правоверных, — прошептал Халлерт. — Я видел, как Уоллес говорил с кем-то в армейской форме.
      — Ну и что? Вероятно, кто-то из его дружков.
      — Мне это не нравится. А если он выдаст нас? Он ведь уже получил тысячу наших денег, и если выдаст, то получит еще тысячу от Правоверных.
      Макинтайр сердито огрызнулся:
      — Ваши домыслы не стоят и ломаного гроша, Халлерт! Если вы полагаете, что Уоллес собирается нас предать, то прыгайте за борт и продолжайте путь в одиночку.
      — Вы же знаете, что я не смогу этого сделать.
      — Тогда помалкивайте, — раздраженно сказал Макинтайр. — Мы платим Уоллесу за работу, и поэтому должны допускать, что он заслуживает доверия. Во всяком случае, процентов на пятьдесят.
      Прибыв в шахтерский поселок Коллинз-Форт, они остановились на ночлег в дешевой гостинице с ободранными стенами, где их встретил мрачный портье. Это была гостиница для наемников. Все втиснулись в две тесные, пропитанные жуткими запахами комнатенки. Макинтайр не мог заснуть всю первую половину ночи, лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к хриплому, безудержному хохоту, доносившемуся снизу.
      Едва только он сомкнул веки, как Уоллес разбудил его толчком под ребра. Уже светало. Их проводник был грязен, от него несло алкоголем.
      — Мы сейчас же уходим. В семь отправляется поезд на юг, — сказал он и бросил на Макинтайра полунасмешливый-полупрезрительный взгляд. — Вы солдат, поэтому немедленно поднимайтесь.
      — У нас есть время хотя бы умыться?
      — Умываются на «гражданке». А чем больше грязи и щетины на ваших прелестных лицах, тем вероятнее, что вас никто не узнает. Вставайте!
      Станция монорельсовой дороги находилась на окраине городка, в получасе ходьбы от гостиницы. Ежась от утренней сырости и от сознания, что он грязен и неряшлив, Макинтайр вместе с товарищами поспешно вышел на дорогу. Он притронулся к щекам: на них отросла жесткая щетина. В первый раз за всю жизнь он не побрился, и это очень раздражало его.
      Когда они подошли к станции, солнце уже поднялось над горизонтом. У зева трубы монорельса выстроилась длинная очередь за билетами. Очевидно, поезда нечасто ходят отсюда в сторону равнины. В очереди, как заметил Макинтайр, стояли несколько человек в армейской форме.
      Он слегка подтолкнул локтем Уоллеса:
      — Правоверные.
      — Я вижу. Ну и что?
      — Вы не боитесь, я имею в виду, они могут… — Макинтайр умолк, теряя самообладание.
      — Они ничего не сделают, если вы сами не выдадите себя, — рассердился Уоллес. — Держитесь спокойнее, естественнее, как ни в чем не бывало, и не забывайте, кто вы, если кто-то начнет расспрашивать.
      Они встали в очередь. Билеты стоили двадцать центов. Макинтайр вытащил из кармана один из оставшихся у него долларов и стал лениво крутить его в руках, иногда подбрасывая вверх. До прихода ко власти Ламли он был весьма богатым человеком, сейчас же, после уплаты Уоллесу, у него оставалось шестьдесят долларов и немного мелочи.
      Вдруг он заметил знакомое лицо в очереди, немного впереди. Это был Рой Чартерс, невысокий хвастливый человек, ярый Лоялист, в прошлом меценат, который щедро финансировал художников.
      Теперь Чартерс выглядел жалким нечесаным оборванцем. Прошло больше года с тех пор, как Макинтайр в последний раз видел его. Он поднял руку, помахал ею и уже собирался было окликнуть Чартерса, но в то же мгновение стальные клещи Уоллеса обхватили его запястье и ногти больно вонзились в кожу.
      — Вы что задумали? — прошипел контрабандист, неистовствуя. — Вы хотите завалить дело?
      — Я увидел знакомого, — смутился Макинтайр и взглянул на своих товарищей. — Это Рой Чартерс, — сказал он Вителло, — он стоит впереди.
      — Кто такой? — грубо спросил Уоллес.
      Макинтайр кратко объяснил. Уоллес нахмурился:
      — Лоялист, да? Покажите мне его!
      Макинтайр указал на человека, стоящего впереди.
      Уоллес проследил за движением его руки и кивнул.
      — О'кей! Держитесь подальше от него. Нам ни к чему неприятности, и мне нужно честно отработать доллары.
      Макинтайр сердито пожал плечами и отвернулся. Очередь двигалось медленно, но вот и он оказался возле кассы, сказал о пункте назначения, взял билет и восемьдесят центов сдачи и поплелся внутрь станции к единственному рельсу, где через десять минут должен был показаться летящий ракетой поезд. На перроне он заметил небольшую группу Правоверных в серых армейских мундирах, на которых поблескивали знаки отличия. Особая полиция Ламли, ярые фанатики строя.
      Правоверные вошли в тот же вагон, что и беглецы. В вагоне было человек восемьдесят-девяносто, и не было причин предполагать, что их преследуют. Уоллес казался беззаботным. Он уютно свернулся в углу купе, вынул карманный ножик и принялся строгать деревяшку, напевая какую-то песенку. Макинтайр задумчиво глядел в окно, Брайсон и Вителло затеяли спор о девушках, которых они видели в Коллинз-Форте, Халлерт и Мэйнард играли в карты. Все это выглядело вполне естественно: группа грязных небритых людей, бродячих солдат-наемников, едущих в поисках работы. Макинтайр поймал в оконном стекле отражение Правоверных, расположившихся напротив. Те не выказывали особого интереса к их группе.
      Мигнул предупреждающий сигнал, прозвучал гудок, извещающий об отправлении, и поезд резко рванулся вперед, отцепившись от перрона станции Коллинз-Форт. Они направлялись в Абрамвилль, расположенный в двадцати милях южнее на северном берегу реки Хастингс, и должны были прибыть туда через восемь минут.
      Несмотря на присутствие Правоверных, казалось, что поездка будет спокойной. Но внезапно дверь переходного тамбура распахнулась, и из соседнего вагона вошел маленький круглый человечек. Макинтайр похолодел. Это был Рой Чартерс. Он остановился в передней части вагона, как бы выискивая кого-то. Затем взгляд его остановился на Макинтайре, он улыбнулся, лицо его посветлело, он поднял руку и начал что-то говорить.
      Но стоило ему произнести первое слово, Уоллес вскочил на ноги, разбрасывая стружки, и пробежал по вагону к Чартерсу. Притворившись подвыпившим весельчаком, он обхватил Чартерса рукой и так хлопнул его по груди, что у бедняги вышибло все, что он хотел сказать.
      Макинтайр увидел, как от удивления Чартерс широко раскрыл глаза, и услышал громкий голос Уоллеса:
      — Да это же не кто иной, как старина Джо Тейлор! Я не видел его с тех самых пор, как мы расстались в Пальмерстоне! Пошли к ребятам, они будут рады!
      Чартерс стал мертвенно бледным. Он попробовал было вырываться, пятясь назад к тамбуру, но этот номер у него не прошел. Стальные тиски рук Уоллеса не позволили сделать это.
      Макинтайр заметил, что Правоверные наблюдали за происходящим с нескрываемым интересом.
      Тогда Чартерс стал протестовать:
      — Боюсь, что вы ошиблись. Меня зовут не…
      Его слабый голос утонул в пьяной песне, которую затянул Уоллес. Затем он протащил Чартерса через весь вагон к противоположному выходу. Когда они проходили мимо их группы, Макинтайр услышал, как Чартерс бормочет:
      — Если вы не отпустите меня, мне придется обратиться к…
      Они вышли из вагона, и Макинтайр успел заметить, что Уоллес рванул дверь туалета, расположенного перед тамбуром. Прошла минута, две… Из-за закрытой двери доносилось пьяное пение Уоллеса. Правоверные отвернулись, утратив к этой сцене всякий интерес. Макинтайр и его товарищи вернулись к прерванным занятиям.
      Прошло еще несколько минут, и поезд с ревом влетел на станцию Абрамвилль. Ни Чартерс, ни Уоллес не выходили из туалета. Макинтайр в нетерпении барабанил пальцами по оконной раме, пытаясь представить, что происходит в туалете.
      Вагон мягко затормозил, и вскоре двери распахнулись. Поезд стоял у перрона. Пассажиры из Абрамвилля хлынули в вагон. Макинтайр заметил, что Правоверные остались на месте. И решил действовать. Пожав плечами, он сказал немного грубоватым голосом; он вообще теперь старался так говорить:
      — Эти ребята должны были выходить в Абрамвилле. Пойду гляну, что они там задерживаются.
      Но этого не потребовалось. Появился Уоллес и жестом показал, что нужно выходить. Они сделали это как раз вовремя. Халлерт выходил последним, и как только он ступил на перрон, поезд рванулся с места и, набирая скорость, помчался дальше на юг.
      Макинтайр повернулся к Уоллесу:
      — К чему все это было нужно? И где Чартерс?
      — Когда-нибудь я вам об этом расскажу, — проворчал контрабандист. — Сейчас нам нужно спешить на причал.
      Они разыскали речной причал на окраине Абрамвилля и после долгих торгов со старым и высохшим стариком — владельцем баржи — договорились, что он подвезет их вверх по течению до следующего пункта — поселка Миллер Бридж.
      Затем Уоллес повел их по набережной в дешевую забегаловку для моряков, где они позавтракали. Когда они вновь возвращались к реке, Макинтайр все же спросил Уоллеса:
      — Вы объясните, что произошло в поезде?
      — Это не должно интересовать вас, — оборвал его Уоллес.
      — Но меня это интересует. Я хочу знать, для чего вы затащили Чартерса в туалет. Я не виделся с этим человеком целый год, а теперь, возможно, вообще никогда не увижу его. Я хотел бы…
      — Прекратите эти кретинские вопросы! Можете не беспокоиться за Чартерса!
      Что-то в голосе контрабандиста бесило Макинтайра. Именно деньги Чартерса больше всего помогали в создании скульптурной группы «Сыновья Земли», которая занимала почетное место в центральном парке Мэйнард-Сити, пока Ламли не отдал приказ о ее переплавке.
      — Но что сделал…
      Тяжелые челюсти Уоллеса слегка дернулись.
      — Послушайте, Макинтайр, если бы я позволил этому идиоту заговорить с вами, эти Правоверные уже вытаскивали бы из нас кишки на дыбе. Вам известно, что такое баран Иуды?
      — Причем здесь это?
      — Очень даже причем. Эти Правоверные знают Чартерса. Между прочим, я заметил, как они старались казаться безучастными к происходящему, особенно, когда он вошел в вагон и стал высматривать своих старых дружков. Если бы ему удалось поздороваться с вами, всем нам была бы крышка. Поэтому я и перехватил его. Или он, или вы. А я обязан довести вас целыми и невредимыми, доллары надо отрабатывать честно. Если понадобится, то я и с вами поступлю точно так же.
      Макинтайр похолодел, но упорно продолжал расспрашивать:
      — Что вы с ним сделали?
      — Я затащил его в туалет и там тихо спросил, где он выходит. Он ответил, что в Доноване. Это в ста милях отсюда. Когда мы покупали билеты в кассе, я слышал, что Правоверные брали билеты тоже до Донована. Так что они допросили бы вашего дружка сразу же, как остались с ним с глазу на глаз, а через десять минут, по его признанию, была бы организована погоня и блокированы три провинции для того, чтобы накрыть вас. — Уоллес перевел дыхание. — Я нарушил свою присягу на верность Правоверным, помогая вам, да и вообще занимаясь моими делами, и поэтому меня накажут точно так же, как и вас. А я не хочу, чтобы меня сцапали и подняли на дыбу. И я уверен, что если бы отпустил эту подсадную утку — Чартерса, то мы бы точно сгорели. Поэтому я открыл окно в туалете и выбросил в него этого типа. На такой скорости, естественно, от него мало что осталось, но вы можете сходить и посмотреть на его останки, они, видимо, здесь недалеко, в паре миль от Абрамвилля.
      Они подошли к причалу.
      — Проходите, — сказал Уоллес, прежде чем Макинтайр смог вновь обрести дар речи. — Вот наше судно. Давайте, пошевеливайтесь!

      Все время, пока они плыли вверх по реке мимо небольших городков с деревянными дебаркадерами, мимо берегов, постепенно становившихся все более холмистыми, за которыми маячили горы, слова Уоллеса: «…Я открыл окно и выбросил в него этого типа», не выходили из головы Макинтайра.
      Именно так он и сказал. В этом был смысл, размышлял Макинтайр в оцепенении, поражаясь безжалостно логическому мышлению контрабандиста. Смерть одного человека обеспечивала на некоторое время относительную безопасность группы других людей. Если бы он остался в живых, это означало смерть остальных. Выходит, бедный Чартерс должен был умереть.
      Возможно, это имело смысл при рассуждениях с позиций логики. Но полдня Макинтайр дрожал только от мысли, что Уоллес был способен так хладнокровно взвесить одну жизнь против одиннадцати и затем убить того, счет для которого оказался не в его пользу. Это было ярким примером выживания, взятым из жизни животных. Впервые Макинтайр осознал, насколько чуждым ему был Уоллес, насколько он был лишен столь важных человеческих черт.
      Макинтайр не рассказал остальным о том, что произошло в туалете монорельсового поезда. Он чувствовал себя в ответе за то, что привел Уоллеса в группу, а это означало, что Чартерса убил он, даже если был замешан в этом косвенно. Но Макинтайр считал в первую очередь во всем виноватым себя.
      Прошло десятое число, затем одиннадцатое.
      Наняв старый разбитый автобус, который тяжело кряхтел на поворотах, они доехали до города Холлистер, последнего более или менее большого населенного пункта перед горным массивом, преграждавшим им путь к Дилларду. В Холлистер они прибыли двенадцатого, опережая график движения на полдня. Если все так пойдет и дальше, то они определенно доберутся до Дилларда, и даже невредимыми, как раз к девятнадцатому.
      День был теплым и солнечным. В умеренном поясе Мэйнарда в это время начиналось лето. Времена года на Мэйнарде менялись плавно. Это был мир с мягким климатом. Макинтайр жалел о том, что приходится покидать его и лететь в более суровый мир Хэксли.
      Его неприязнь к Уоллесу медленно притуплялась по мере движения по маршруту. Из всей группы он был единственным, кто разговаривал с контрабандистом. Другие смотрели на него как на неизбежное зло, что-то вроде говорящего вьючного животного. Макинтайру очень хотелось узнать, как бы отреагировали члены группы, если бы он рассказал им о событиях в вагоне.
      В то утро, когда они выехали из Холлистера и направились в горы, Макинтайр сидел рядом с Уоллесом в кузове грузовика. Этот грузовик Уоллес нанял вместо старого автобуса, который довез их до города.
      Макинтайр спросил:
      — Вы думаете, все обойдется благополучно?
      — Все может случиться. Хотя это оказалось легче, чем я предполагал. Складывается впечатление, что я беру деньги ни за что. Две с половиной тысячи долларов за легкую прогулку в Диллард! Такая работенка мне по душе!
      — Вряд ли вам еще удастся заработать таким образом, — сказал Макинтайр. — Нас здесь осталось совсем мало.
      — Это да. Я даже удивляюсь, что вы продержались так долго. Вы, Лоялисты, глупые люди. Вроде бы взрослые мужчины, а боитесь собственной тени. Как тогда, в монорельсе. Стоило только Чартерсу открыть рот и сказать: «Ба! Да это же Том Макинтайр собственной персоной!» — и всем нам крышка. Но…
      — Я не желаю, чтобы вы говорили об этом, — отрезал Макинтайр.
      Солнце клонилось к закату. Грузовик подпрыгивал на ухабах. Вокруг были поросшие высоким лесом холмы.
      — Почему? Вы что, еще не поняли?
      — Я все понимаю и совершенно четко представляю, что бы произошло, — признался Макинтайр, — но, черт возьми, Уоллес, как вы могли так хладнокровно…
      Уоллес рассмеялся:
      — Хладнокровно? Нет, Макинтайр, мне просто хочется выжить.
      — И вы можете пойти на все ради этого?
      — А вы разве нет?
      Сбитый с толку Макинтайр отвернулся и стал глядеть на дорогу. Затем, после небольшой паузы, он сказал:
      — Давайте представим себе такую ситуацию. Мы пересекаем горы и приходим в город, жители которого очень внимательно и тщательно следят за Лоялистами и выявляют их. И каким-то образом они узнают, что Халлерт — Лоялист, они подозревают и других членов группы, но не уверены. Так вот, Уоллес, что вы сделаете, чтобы вывести нас из города целыми и невредимыми?
      Контрабандист нахмурился:
      — Ну раз уж вам так хочется поиграть, Макинтайр, давайте я предложу вам другую игру, получше. Поставьте себя на мое место и сами скажите, что бы вы сделали?
      — Разве вы не понимаете, что я не могу этого сделать? Предположим, я стал во главе группы. Что бы я сделал? Не знаю, думаю, что всем нам пришел бы конец.
      — А почему всем? — спросил Уоллес. — Только Халлерту.
      — Как же вы поступили бы?
      — Я отправился бы к мэру города и достаточно убедительно заявил, что наша группа солдат-наемников путешествует в поисках работы, по дороге в его замечательный город захватила одного Лоялиста и любезно передает его в руки досточтимого мэра, чтобы он смог получить полагающуюся награду.
      — Вы бы пожертвовали Халлертом?
      Уоллес зловеще улыбнулся:
      — Когда одна ваша нога попадает в капкан, Макинтайр, и вы слышите, что гончие уже скоро настигнут вас, а вы не можете открыть замок, то единственно верным решением будет отрезать ногу и уползти прочь. Когда нет времени, да и просто нет другого выхода, будет ли это честно по отношению к ноге?
      Молча Макинтайр смотрел на уходящую назад дорогу, размышляя о том, что же формировало характер у этого человека, что лишило его всяческих следов человечности. Они родились на одной планете, от родителей земного происхождения, но, подумал Макинтайр, если сравнить короткие сильные пальцы контрабандиста с его собственными, тонкими и длинными пальцами скульптора, между ними было такое различие, как будто они происходили от существ из различных галактик.
      Переход через горы отнял три полных дня, и Макинтайр полностью сосредоточился на огромной физической нагрузке, задаваемой тяжелым и утомительным переходом, ему было вовсе не до размышлений об Уоллесе. Для теорий просто не оставалось времени.
      По мере того как они поднимались в горы, погода становилась все хуже и хуже. Резко похолодало. Макинтайр был очень чувствителен к холоду и страдал от него, как, впрочем, и остальные члены группы. Уоллес, с его продубленной кожей, казалось, не замечал жуткого холода.
      Они уже давно пересели из нанятого грузовика в грузовик, который в составе колонны под усиленным конвоем перевозил продовольствие для восточных провинций страны. Уоллес договорился с начальником конвоя, что они будут работать и помогать солдатам в обмен на продовольствие.
      Каждый вечер они останавливались на ночлег, помогая разбивать палатки, возились с кострами. Уоллес, очевидно, терпеливо сдерживал себя, наблюдая как бывший скульптор и бывший профессор с самыми благими намерениями и невинным видом стараются быть похожими на прожженных солдат-наемников.
      Один из водителей грузовиков в первую же ночь страшно развеселился, наблюдая, как Халлерт и Макинтайр устанавливали палатку. Он долго стоял над ними, улыбался, а затем добродушно хмыкнул:
      — Не удивительно, что вы пересекаете страну в поисках работы.
      Макинтайр поднял на него глаза и спросил:
      — О чем это вы?
      — Я сказал: неудивительно, что вы без работы. Если вы двое так устанавливаете палатку, а ваши товарищи, видимо, и того хуже, то вы — самая паршивая компания солдат-наемников по эту сторону Голубого Океана.