— Вы неожиданно исчезли, и мне пришлось объявить вас мертвым. Что я должен был делать?
— Рассказать всю правду о том, как вы пытались силой вырвать тайну Молота Элдрина, о том, как мне удалось бежать от ваших палачей. Но вы, конечно, не могли сделать этого и объявили меня погибшим — так было проще всего.
— Но где же вы находились все это время?
— Я был на Дикране и там боролся с властью Империи. Как нам стало известно, у вас здесь тоже произошло восстание?
Хольсп улыбнулся:
— Да, в некотором роде. Великий Молот Элдрина помог нам. Это была большая победа.
— Молот? — спросил Дуайер. — Вы узнали тайну Молота? Так быстро? Расскажите о нем. Как он выглядит, где хранится?
— Это священная тайна, — быстро проговорил Хольсп.
— Да, понимаю. Но я сильно сомневаюсь, что вы знаете ее. Вы лжете, Хольсп. Ложью вы завоевали признание народа, когда он восстал против Империи. Однако чтобы победить, не обязательно знать тайну. Проконсул был жестоким, но трусливым человеком, и любое организованное выступление до смерти напугало бы его, и он сам убрался бы отсюда.
Хольсп с интересом глядел на него. А Дуайер, забывшись, продолжал:
— Вы знаете, почему я уверен, что вы не обладаете тайной Молота? Да потому что, будь у вас Молот, вы бы сокрушили Империю. Вы бы не довольствовались жалкими десятью процентами с налога.
Казалось, вся кровь ушла из тела жреца, так побелело его лицо.
— Как вы узнали об этом? — едва слышно прошептал он. Затем, не дожидаясь ответа, он резко метнул в голову Реса усыпанный драгоценностями крест. Дуайер ждал нападения и вовремя отскочил. Крест с силой воткнулся в стену за его спиной. Жрец тут же бросился к нему. Дуайер был готов к схватке, но такого бешеного напора не ожидал. Рес отступил назад и уперся в холодную каменную стену. Град ударов обрушился на него. Глаза Хольспа, казалось, сейчас выскочат из орбит.
Вдруг жрец отскочил к полке с книгами. Через мгновение в его руке блеснуло лезвие клинка.
— Оружие? В Храме? — возмутился Рес. — Вы преступили все законы, Хольсп!
Он оттолкнулся от стены, и они начали драться. Хольсп замахнулся клинком, но Дуайер успел перехватить руку и сжать запястье. Лезвие остановилось в дюйме от лица. Рес вывернул руку жреца, и клинок выпал из нее, со звоном ударившись об пол. Лицо жреца перекосилось то ли от боли, то ли от ярости, затем на нем появился страх.
— Я слышал ваш разговор с Императором, — сказал Рес. — Вы предали планету за десять процентов и должность проконсула.
Он поднял клинок.
— В Храме? — прохрипел Хольсп. — Вы убьете меня здесь, в Храме?
Дуайер засмеялся:
— Такая щепетильность украшает вас в последние мгновения. Но законы Храма запрещают убийство, только казнь является исключением.
— Нет, Рес!
— Вы можете обжаловать приговор у Императора, проконсул Хольсп, — зло сказал Дуайер и, не чувствуя никакой жалости, ударил в сердце жреца.
Рес ликовал, глядя на бездыханное тело жреца, но радость быстро прошла. Он просто казнил предателя.
Что же дальше?
Флот Империи уже в пути. Скоро он будет здесь, и тогда беды не миновать. Система будет уничтожена, и, следовательно, угаснут восстания на других планетах.
Дуайер в отчаянии подумал, что, если бы он не убил Хольспа и сдался имперским силам, планета уцелела бы. Но он тут же отбросил эту мысль. Должен же быть выход.
На досуге он попытается вспомнить все подробности своей жизни в Храме. Может, он зацепится за ниточку, ведущую к разгадке тайны Молота. Но пока необходимо заняться восстановлением порядка. И нужно рассказать народу о предательстве Верховного Жреца. Нельзя позволить, чтобы о нем думали как о герое.
— Тубар! Хельмет!
Дуайер позвал жрецов и прямо здесь, в зале Посвящения, над трупом Хольспа, начал рассказывать обо всем. Растерянные жрецы слушали, бросая частые взгляды на труп.
Когда Рес окончил рассказ, Тубар Фрин произнес:
— Я сомневался в том, что Хольсп знает тайну Молота, но народ поверил ему.
— Народ заблуждался, веря ему, — сказал Дуайер.
Хельмет заметил:
— Храм остался без Верховного Жреца, это недопустимо. Я считаю, что Дуайер должен занять место, незаконно захваченное Хольспом.
Дуайер обвел взглядом жрецов и послушников, пришедших вместе с ними. Все молчали.
— Я принимаю ваше предложение, — сказал он. — Мы должны провести обряд Посвящения.
Все молча направились в зал Верховного Жреца. Здесь старшие жрецы быстро совершили обряд, который возвел Реса Дуайера в сан Верховного Жреца.
Затем Рес, дрожа от волнения, поднялся на трон, где прежде сидел его отец. Перед тем как сесть, он сказал:
— Я принимаю на себя обязанности, которые возлагает на меня сан Верховного Жреца.
Рес сел — и тотчас же в его мозгу словно что-то щелкнуло, и яркая вспышка озарила все закоулки памяти. Разум прояснился, внезапный, ошеломляющий взрыв откровения снял блокаду с памяти. Он услышал тихие слова отца, звучавшие в его сознании: «В тот день, когда ты, сын мой, займешь место Верховного Жреца, твоя память откроет тебе тайну Молота Элдрина. Именно ты свергнешь власть Империи и освободишь Галактику от Императора».
Как только Рес коснулся подлокотника кресла, он понял, что такое Молот Элдрина и как им пользоваться, когда наступит нужный момент. Отец вложил знание в его мозг и заблокировал психоблокадой. Конечно же, Хольсп ничего не знал.
Дуайер снова встал:
— Нам поможет Молот. Я знаю его тайну. Время Молота пришло!
В ночном небе показались восемь ярких точек, светящихся под лучами Скопления.
Это был флот Империи — громадные боевые звездолеты с экипажами в сотни человек. Их мощные лучевые орудия могли за несколько часов уничтожить планету. Они кружили на постоянной орбите вокруг Элдрина, ожидая связи.
Дуайер разыскал аппаратуру, на которой Хольсп говорил с Империей, и вышел на связь.
— Здесь Нельгар Милло, командор флагмана эскадры Императора «Несравненный». Я имею предписание от Императора связаться с Лугуаром Хольспом, Верховным Жрецом Храма Солнц.
— Здесь Рес Дуайер, преемник Хольспа.
— Дуайер, вам известно, зачем мы здесь?
— Нет, командор.
В голосе командора появились ноты раздражения:
— Я должен забрать от вас группу зачинщиков восстания, как договорились с вашим предшественником. Разве вам не известно о нашем прибытии?
— Известно, — ответил Дуайер. — К вашему сведению, вам не придется затруднять себя посадкой эскадры. У нас нет людей, которых необходимо передать Империи. И вообще, я приказываю вам возвращаться в Империю. Там спокойнее.
— Вы?! Вы приказываете мне? Командору флота Его Величества? По какому праву?
— По праву силы, — сказал Дуайер. — Покиньте систему Элдрин, иначе я буду вынужден применить Молот!
Наступило молчание. Дуайер напряженно ждал, меряя комнату шагами. Он представлял, что сейчас творится на борту флагмана.
Прошло немного времени, но вполне достаточно, чтобы командор Милло мог связаться с Императором.
Наконец Милло ответил:
— Мы идем на посадку. Любые попытки препятствовать нам приведут к жертвам и разрушениям. Так приказал Император.
— Вы не сможете сесть, — предупредил Дуайер.
Он поднялся на стену Храма Солнц и подошел к древнему атомному орудию, которое много лет каждый день выкатывал на тележке. Рес слегка коснулся кнопки, и яркое пламя пучка частиц высокой энергии взметнулось вверх. Атомный снаряд ударился о защитный экран «Несравненного», которым звездолет мгновенно окутался, как только орудие выстрелило. Огненные брызги посыпались во все стороны, не причинив вреда кораблю. Эскадра продолжала опускаться и была уже на высоте тридцать тысяч футов.
Дуайер ждал. Из выносного устройства связи послышались бессвязные выкрики, а затем и голос командора:
— Дуайер, ты начал первым. Этот выстрел убил твою планету!
Эскадра развернулась из посадочного строя в боевой. Через оптические приборы было видно, как из люков кораблей высовывались стволы орудий.
Улыбаясь, Дуайер щелкнул выключателем на пульте. Секундой позже все небо окрасилось в ярко-красный цвет от потоков чудовищной энергии, извергаемой орудиями звездолетов. Миллиарды киловатт энергии обрушились на Элдрин. Но почти в тот же момент на высоте двух тысяч футов невидимый экран защиты отразил удар.
— Вы не можете заэкранировать всю планету! — хрипел в динамике голос командора. — Мы уничтожим вас!
Эскадра извергала потоки энергии. Дуайер наблюдал за сражением. Он уже ничем не мог помочь: все за него делала автоматика. Небо горело. Люди, дома, деревья — словом, весь Элдрин заалел от отраженного экраном огня звездолетов. Но все напрасно. Орудия имперских кораблей были бессильны против древней защиты Элдрина.
Дуайер сказал в микрофон:
— Командор, следите за последним кораблем в вашем строю, — и нажал кнопку на пульте управления огнем орудия. Старая атомная пушка слегка вздрогнула, и острый, как игла, пучок энергии проткнул небо. Экраны защиты восьмого, последнего в строю, звездолета ярко вспыхнули и, не выдержав перегрузки, исчезли. Пучок энергии прошил корабль насквозь и превратил его в огромный вытянутый факел. Вскоре пламя погасло…
— Его уже нет, командор, — крикнул Дуайер. — Остальные последуют за ним.
Рес посмотрел, куда упадут обломки подбитого корабля, и увидел, что все пространство перед Храмом заполнено людьми, стоящими на коленях. Видимо, заметив в небе корабли эскадры, они пришли чтобы помолиться в последний раз в своей жизни, а теперь, наблюдая за сражением, молились за победу. Иногда раздавались возгласы:
— Молот! Молот Элдрина! Наш Молот!
Вновь прозвучал голос командора Милло:
— Нет, этого не может быть! Наши экраны выдерживают любые виды энергии с любыми мощностями!
— Невозможно? — спросил Рес. — Следите за своим седьмым кораблем, командор.
Рес поймал корабль в перекрестье прицела и плавно нажал кнопку. Как учил его отец в прошлом. Как он вспомнил недавно. Седьмой звездолет начал закладывать вираж, пытаясь уйти от поражения, но автоматика древнего орудия уже не выпускала его из прицела. Легкое сотрясение, и пучок энергии ударил в бок корабля. Теперь защита вообще не могла противостоять удару. Яркий факел озарил огненно-красную башню Храма.
— Невероятно! — воскликнул Милло. — Удвойте энергию, — сказал он, видимо, своим офицерам.
Дуайер улыбнулся. Он прикоснулся к переключателю и перевел орудие на поражение. Теперь не нужно было следить за прицелом. Автоматика заработала, избавив человека от необходимости участвовать в уничтожении.
— Молот Элдрина. — Слезы текли по лицу Дуайера. — Он крушит корабли Империи!
Орудие содрогалось от выстрелов, и яркие вспышки огня разгорались в небесах.
— Орудие, пробивающее любые экраны, командор Милло, способное создать непреодолимый экран над всей планетой — это и есть наше оружие возмездия, наш Молот! — выкрикивал Дуайер. — Он ждал своего часа, и час настал! Пора сокрушить Империю!
— Дуайер! — донесся истошный вопль Милло. — Прекратите огонь! Я сдаюсь!
Рес нажал кнопку на пульте. Только один корабль Его Величества остался на поле боя — флагман «Несравненный».
— Я принимаю вашу капитуляцию, — сказал Рес. — Я приказываю вам вернуться на Дервон. Расскажите Императору, что произошло с его эскадрой, и пусть он знает: его час настал.
Командор не заставил себя долго ждать. Громада «Несравненного» легко взмыла вверх и, обратясь в блестящую точку, исчезла в небе.
Дуайер проводил его взглядом и повернулся к жрецам:
— Объявите по всей Галактике об этой победе. Пусть все планеты и народы узнают о начале новой эпохи. Власти Дервона пришел конец!
Рес замолчал, вытер пот со лба и улыбнулся. Молот сработал, он помог им победить. Старая атомная пушка была только футляром для той силы, которую содержал Молот.
Щит и меч. С их помощью Дуайер мог стать новым Императором, но он не хотел этого. Он должен дать свободу людям Галактики.
К нему подошел жрец:
— Сообщение с Дикрана от Блея Марша. Он шлет поздравления с победой и присоединяется к борьбе.
— Передайте ему мою благодарность, — сказал Дуайер.
Он подошел к краю стены. Внизу стояли тысячи людей.
— Скоро, — сказал он, — корабль, оснащенный нашим оружием, покинет Элдрин и устремится к Дервону, чтобы освободить Галактику от Императора. Империя рухнет, и на ее обломках возникнет десять тысяч независимых миров!
— Дуайер! — ревела толпа. — Молот! Дуайер! Молот!
Час настал.
Не очень приятно быть свидетелем гибели Империи, просуществовавшей три тысячелетия, но еще мучительнее быть последним Императором гибнущей Империи.
В эту ночь Дервон XIV сидел одиноко в своем роскошном тронном зале. Его министры давно уже были мертвы: мятеж проник и на эту планету.
Император смотрел на карту Галактики, где красными факелами отмечались области, захваченные повстанцами. Она вся пылала огнем. Пламя борьбы, зажженное на Дикране, охватило все системы, все миры Империи.
Дервон печально покачал головой. Империя с самого начала была обречена, но что все кончится именно так… Он понял: все его попытки сохранить Империю и привели к ее крушению.
Ему стало известно о восстании на Дикране. Более решительный Император, возможно, тотчас бы стер с галактических карт взбунтовавшуюся систему. Но Дервон избрал другой путь, более длинный. Он боялся подавить мятеж силой. Сотворить такое злодеяние — вся Галактика может восстать. Он промедлил и позволил Элдрину начать раньше. Теперь восстали все. И ничто не спасет Империю. Она рухнула под собственной тяжестью, умерла естественной смертью.
Император грустно смотрел на зажатую в руке гироигрушку. Издалека доносились звуки повторяющихся тяжелых ударов.
«Молот», — подумал он. Последние сражающиеся защитники убежища погибли в огне. Экраны не выдерживали молний орудия. Горько улыбаясь, умирающий Император умершей Империи смотрел на нежные узоры, сверкающие внутри игрушки. Вздохнув, он застыл в ожидании конца, который приближался с каждым новым ударом Молота, отдающимся эхом в его затухающем сознании.
ПЛАТА ЗА СМЕРТЬ
1
Макинтайр остановился на перекрестке бульвара Линкольна и улицы Джефферсона, оглядываясь по сторонам, ибо боялся попасться на глаза Правоверным. Дул северный ветер. Прошел всего час после захода солнца, и на тусклом сумеречном небе показались две луны.
Его взгляд непроизвольно задержался на табличке с названием улицы. Аккуратные желтые буквы гласили:
«Авеню Независимости». Макинтайр все еще думал о ней как об улице Джефферсона, хотя прошло почти два года после отделения от Земли.
Севернее, на расстоянии в полквартала, появился человек, закутанный в серое, с раскачивающимся фонарем в руках, которым он освещал себе дорогу в сгустившейся тьме. Макинтайр узнал в нем одного из Правоверных Ламли, вышедшего на поиски врагов государства. Макинтайр с горечью глядел на этого большого неуклюжего человека, приближающегося к нему, затем, вдруг сообразив, что стоять на месте опасно, поспешил по улице, которую он все еще продолжал называть улицей Джефферсона.
Он двигался быстро и бесшумно. Он привык к этому, привык к бегству. Жизнь была нелегкой эти два последних года после декрета об Отделении. Макинтайр и сам удивлялся тогда, что он остался верен родной планете. В последующие два года он удивлялся тому, что ему удается скрываться от гонений Ламли на Лоялистов, которых становилось все меньше.
Он достиг переулка между домами 322 и 324, оглянулся еще раз, чтобы убедиться, что путь свободен, нырнул в переулок, перелез через невысокую изгородь, пробрался на цыпочках через затоптанный садик на заднем дворе и проскользнул в показавшийся проем в цоколе дома. В тот же миг дверь за ним закрылась, и послышался знакомый голос:
— Мы беспокоились о тебе. Ты опоздал на полчаса.
— Ничего не мог сделать, — сказал Макинтайр.
Он охрип, а потому налил себе стакан воды из крана, расположенного в углу. Его окружали знакомые лица девятерых испуганных людей. Все последние Лоялисты, оставшиеся в Мэйнард-Сити.
«Как мало нас осталось, — подумал Макинтайр. — И стоит ли это всей беготни и секретности?»
Это была очень странная группа, эти жалкие остатки партии Лоялистов. Норман Мэйнард, прапраправнук человека, открывшего эту планету. Похожий на крысу человечек с язвой, Вителло, прежде был драматургом, а теперь напоминал каменотеса. Кристи, некогда профессор земной истории в Мэйнардском университете, влюбленный в свои собственные учебники и неспособный отречься от родной планеты. Брайсон. Халлерт. Беглецы.
— Ну? — спросил Мэйнард. — Так что же вы обнаружили? Это правда?
Макинтайр кивнул:
— Я видел листовку. Она расклеена на столбах в дюжине мест в центре города. Все, о чем в ней говорится, правда.
Он пересек комнату и сел на старый поломанный диван.
— Там было написано, что каждый гражданин свободной планеты Мэйнард должен постоянно носить при себе удостоверение о том, что он присягнул на верность Республике. Тот, кто не присягнул, лишается гражданства. А в самом низу приписано, что на время чрезвычайного положения суд присяжных отменяется и всем, кто не имеет гражданства, автоматически выносится смертный приговор. — Макинтайр закатил глаза. — Вот и все. Либо доставайте удостоверения, либо готовьтесь к бегству, и побыстрее.
В комнате наступила тишина. Наконец Вителло сказал:
— Что же нам делать?
— А что, по вашему мнению, нужно делать? — спросил Халлерт, худощавый человек с водянистыми глазами. Когда-то он был министром внешних сношений с другими мирами в последнем правительстве Лоялистов. — Либо мы идем в участок и присягаем на верность, либо остаемся здесь и ждем, пока нас не накроют. Долго ждать не придется. В любом случае все предельно просто.
— Мы могли бы позвонить Риттерхейму и принять его предложение, — заявил Кристи.
Девять пар глаз устремились на бывшего профессора земной истории. Макинтайр почувствовал, как задергалась его щека. Он давно уже сам подумывал об этом, с тех самых пор, как увидел листовки, расклеенные на площади Правительства. Риттерхейм был их единственной надеждой, единственной возможностью. Но если бы они приняли предложение Риттерхейма, им пришлось бы столкнуться лицом к лицу с целым рядом горьких истин, и смотреть правде в лицо было бы нелегко.
Макинтайр вспомнил (неужели прошло всего три дня?), как радиопередатчик, стоящий в углу их убежища, ожил, приняв сигнал из космоса. Брайсон, техник-электронщик, сконструировавший передатчик еще тогда, когда только шли разговоры о переводе Лоялистов и, следовательно, нужна была связь с разрозненными группами беженцев, бросился к нему.
Сигнал пришел по подпространству с планеты Хэксли, верной Лоялистам, которая наотрез отказалась участвовать в восстании. Их вызывал Чарльз Риттерхейм, министр иностранных дел Хэксли. Ему стало известно, что правительство сепаратистов на Мэйнарде собиралось опубликовать декларацию о смертной казни для лиц, не принявших гражданства. Он спрашивал, не желают ли оставшиеся спастись бегством на Хэксли и просить там убежища?
— А как мы туда доберемся? — спросил Брайсон.
— Наш звездолет готов сейчас же отправиться к Мэйнарду, — сказал Риттерхейм. — Торговый корабль. Мы сядем в космопорту Дилларда девятнадцатого числа этого месяца. Если в этом районе окажется примерно дюжина Лоялистов, мы будем ждать.
— Но до Дилларда три тысячи миль. Не могли бы вы совершить посадку поближе? Опасности перехода через континент…
— Прошу прощения, но корабль зарегистрирован в Дилларде. Поэтому посадка в любом другом месте будет рассматриваться правительством Мэйнарда как начало агрессии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что же, будет ваша группа в Дилларде девятнадцатого?
— Не знаю… Есть так много серьезных обстоятельств…
— Очень хорошо, — произнес уже несколько холоднее Риттерхейм. — Подумайте. Мы сделали вам предложение, и оно рационально. Если оно вас заинтересует, свяжитесь со мной через неделю, или забудьте об этом.
2
Брайсон передал им этот разговор. Два дня и две ночи группа размышляла над этим предложением, чисто теоретически, конечно, поскольку еще не было официального сообщения о смертной казни для Лоялистов. Наконец Макинтайр вызвался покинуть убежище и попытаться разведать, как на самом деле обстоит дело.
Оказалось, что смертная казнь уже принята официально.
Число возможных выходов из их положения резко сократилось.
Они могли отбросить остатки лояльности по отношению к Земле, признать, что правительство Ламли является законным, контролирует Мэйнард, и присягнуть ему на верность. Из тридцати миллионов обитателей Мэйнарда так поступили почти все, кроме сотни-другой. Ламли обещал немедленную амнистию всем вероотступникам, как только они присягнут на верность.
Возможна и противоположная позиция, а это значит оставаться в подполье, тайком составлять и распространять листовки, призывать к борьбе и организовывать саботаж, взывать к возвращению в Федерацию Земли. Но это был путь мучеников.
Риттерхейм предложил легкий и одновременно опасный путь. Они могут получить убежище на Хэксли и там дожидаться неизбежного краха правительства Ламли, когда Земля уничтожит его.
Дискуссия продолжалась непрерывно с начала переговоров с Хэксли. Макинтайр молча следил за ней, испытывая любопытное чувство отстранения от самого себя. Он разминал пальцы. Ему очень хотелось изобразить их, группу непокоренных, в скульптуре, их искания и противоречия, чувства страха и замешательства, которые переживали его товарищи. Но прошло более года с тех пор, как он в последний раз лепил. В эту смутную пору поэты, художники, скульпторы были не нужны.
Само собой разумелось, что никто из них не примет веры Ламли. Они были так глубоко вовлечены в движение Сопротивления режиму, что для них уже не было возврата.
Но и принять предложение с Хэксли было тоже непросто. Макинтайр слышал, что один за другим говорили его товарищи: бегство — проявление трусости, наша работа требует того, чтобы мы остались здесь и боролись на месте, этим мы предаем наши идеалы…
В конце концов Макинтайр устал от этого. Стараясь не повышать голос, он впервые за несколько дней заговорил:
— Господа, можно мне сказать?
Все притихли.
— Друзья, мы уже три дня обсуждаем этот вопрос. По крайней мере, вы это делаете, я только слушаю. Но сейчас скажу я. Преобладает, как мне кажется, мнение, что нам следует отвергнуть предложение Риттерхейма, остаться здесь и достойно принять смерть, как только власти обнаружат нас. Вы, Халлерт, и вы, Мэйнард, — вы выступаете за то, чтобы мы стали мучениками, не так ли? Вы полагаете, что это благородно. Не возражаете, если я скажу начистоту, что у вас на самом деле на уме…
— Валяйте, Макинтайр, — грубо прервал его Мэйнард. — Если вы точно знаете…
— Я ничего не знаю. Послушайте. — Макинтайр сжал ладони. — Вы ратуете за путь мучеников потому, что это самый легкий путь и самый простой выход из положения. Мы не можем отступать, мы зашли слишком далеко, чтобы поменять убеждения и принести присягу на верность правительству Ламли. Это звучит парадоксально, но как раз присяга требует настоящей смелости, такой, которой ни у кого из нас нет. Смелости признать, что, возможно, мы все время заблуждались.
— Вы полагаете, Том, что Ламли прав, а мы — нет? — вмешался Кристи.
— Конечно, нет. Я такой же твердый приверженец Земли, как и любой из вас. Я хочу лишь сказать, что никто из нас, и я в том числе, никогда не набрались бы духу признать, что Ламли прав, даже если б начали так думать. Поэтому только один путь считается правильным — остаться в живых и продолжать борьбу. Вы же хотите остаться здесь и со славой великомучеников войти в газовую камеру! Как чертовски смело!
Макинтайр с горечью взглянул на ошеломленные лица и почувствовал, как поток возбуждения захлестывает его. Он никогда прежде не говорил так, никогда не ощущал возбуждения, потребности вскочить на ноги и сказать людям, что скрывается за их внешним обличьем.
Только сейчас ставкой была его жизнь, его и всех остальных — и он не собирался легко отказываться от нее.
— Вы понимаете, почему вам так не терпится, чтобы Ламли казнил вас? — спросил он. — Совсем не потому, что усматриваете в этом свое предназначение здесь, на Мэйнарде. Нет. Газовая камера — это простейший выход, благородный выход из положения. Это конец борьбы, и это достойный хвалы конец в глазах других. Это только один из способов отказаться от дальнейшей борьбы.
Поэтому вы и хотите отвергнуть предложение Риттерхейма. Ответьте мне: предположим, Риттерхейм предложил бы посадить звездолет здесь, рядом с убежищем, и забрал бы нас всех на Хэксли. Тогда бы вы отказались от его предложения? Черта с два! Вы бы так быстро карабкались на борт, что…
Халлерт побледнел. Казалось, он сейчас взорвется. Макинтайр встал и продолжил:
— Я уже почти все сказал. Еще два слова. Причина, по которой вы все отвергаете его предложение, и я тоже, я это чувствую, — это то, что вам не хочется покидать этот уютный подвал, пока вас не схватят. Вы прекрасно понимаете, что до космопорта Дилларда тысячи миль, и вы дьявольски боитесь совершить переход до него. Нужно огромное мужество, чтобы пересечь полконтинента, даже если это единственный способ бегства.
Он сел и взглянул на пальцы. Они предательски дрожали. Никто долгое время не пытался нарушить тишину. Через некоторое время Макинтайр окликнул всех взглядом. Молчание продолжалось.
— Я считаю, что ваше молчание говорит о вашем согласии со мной. Да, я такой же, как и вы, и могу понять, что творится в ваших умах. Я открыто сказал об этом.
— Вы знаете, что мы не переживем этого похода, — с упреком произнес Вителло. — Мы очень мягкие, Том. Мы не можем убивать людей. Так же, как и не умеем складно врать. Мы не умеем дать сдачи и постоять за себя. Мы не пройдем и десяти миль, как нас обнаружат. Так не лучше ли остаться здесь и провести остаток жизни, распространяя листовки и организовывая мелкий саботаж, чем найти верную смерть на пути в Диллард?
— Мы сможем совершить переход, — возразил Макинтайр. — Даже такая компания таких идиотов, как мы. Нам нужен лишь надежный проводник. Кто-то, кто смог бы охранять нас и вести к цели. Он должен быть достаточно сильным.
— Вы предлагаете себя? — спросил Брайсон.
Макинтайр от неожиданности заморгал.
— Вы смеетесь? Я ничуть не тверже любого из вас. Нет. Но у меня есть на примете такой человек. Его имя Уоллес. Он проведет нас в Диллард и сделает так, что мы останемся живыми.
Легко уязвимый Вителло неодобрительно сморщился:
— Вы имеете в виду наемника?
Макинтайр кивнул:
— Можете называть его так, если вам нравится. Этот человек не из приятных. За деньги он сделает все, и мы будем там! Кто-нибудь согласен на это?
3
Во второй раз за этот день Макинтайр покидал убежище, но сейчас он должен был разыскать Уоллеса и предложить ему сделку.
Сначала его встречали неприветливо, да и сам Макинтайр не хотел раскрывать суть дела незнакомым людям. Большинству из них было известно имя Уоллеса и дела, которыми он зарабатывал себе на жизнь. Он был контрабандистом, вольным наемником, которых стало немало за три столетия существования Мэйнарда в качестве земной колонии. У него была репутация человека, способного на все. Он мог провернуть любое дело, конечно, за соответствующую плату.
Однако Макинтайр, сумев одержать победу над собой, убедил своих друзей, что они смогут спастись, лишь наняв Уоллеса. Они были обречены, если бы остались в Мэйнард-Сити, и, конечно же, им никогда не добраться до Дилларда, рассчитывая только на свои силы. Уоллес давал им надежду на спасение.
Макинтайр отправился в северную часть города, в бар, где Уоллес проводил большую часть своего свободного времени. На небе взошли три луны Мэйнарда, и на улицах было светло, что совсем не устраивало Макинтайра. У него пересохло в горле. За его голову назначили солидное вознаграждение — сто долларов, и любой, узнавший его, мог выдать его Правоверным.
У дверей бара он остановился, пытаясь разглядеть через пыльное стекло, что там внутри. Он различил фигуру Уоллеса, который сидел один в дальнем углу. Макинтайр подошел к двери, пересек полоску света, протянувшуюся поперек входа, фотоэлементы сработали, и дверь с мелодичным звоном открылась. Он вошел.
Ему показалось, что с его появлением гул разговоров немного стих. Какое-то мгновение не было слышно ни звука, кроме хриплого завывания музыкального автомата, затем прерванные разговоры возобновились. Макинтайр стал пробираться к дальнему углу бара, поближе к Уоллесу.
— Можно присесть к вам? — спросил он.
Уоллес взглянул на него. Это был широколицый мужчина с пышной бородой, глубоко сидящими глазами и толстым, слегка приплюснутым носом. Багровый шрам пересекал его левую щеку, начинаясь от самой скулы и заканчиваясь у переносицы.
— У вас, должно быть, есть для этого важная причина? — прорычал Уоллес.
— Да, — Макинтайр присел на краешек кресла. — Вы знаете, кто я?
— Я знаю о ваших политических убеждениях, дружок, а не ваше имя. Оно мне ни к чему. Что вы будете пить?
— Пиво, — ответил Макинтайр.
Уоллес заказал пиво. Макинтайр пристально взглянул в лицо соседа.
— Мое имя — Том Макинтайр, — медленно проговорил он. — Это может дать вам сто долларов без особенных трудностей, стоит только зайти в участок и сказать два слова Правоверным.
— Я уже все взвесил, мистер Макинтайр. Я еще не знаю, чего вы от меня хотите, но уверен, что это будет стоить побольше, чем награда за вашу голову.
— Именно так. — Макинтайр сделал большой глоток.
Пиво было холодным, густым и крепким.
— У меня есть работа для вас. Она заключается в том, чтобы вы стали проводником для десяти человек. Все они Лоялисты. Нам нужно быть в Диллардском космопорте девятнадцатого числа этого месяца.
