Перевод Н.Галь.
      Накануне вечером закат был кроваво-красен, и потому полковник Джон Диволл провел прескверную ночь. Атмосфера планеты Маркин не способствует красным закатам, но изредка, если свет голубого солнца рассеивался лучше обычного, они все же случались. А жители планеты считают красный закат предвестием беды. Полковник Диволл возглавлял на Маркине научно-просветительное и военное представительство Земли и, сам скорее человек науки, чем военный, склонен был согласиться с маркинцами, что красный закат сулит неприятности.
      Диволл — высокий, ладно скроенный, статный, у него ясный, проницательный взгляд и четкие движения заправского военного. Он усердно и не без успеха изображает властного командира, и подчиненные верят этому обличью, уважают его и побаиваются.
      Его научная специальность — антропология. Получить еще и военное образование он надумал позже, но это была удачная мысль: потому-то он и стал начальником миссии на планете Маркин. Департамент Внеземных Дел требовал, чтобы все миссии на планетах со сравнительно неразвитой цивилизацией состояли из военных и возглавлялись военными — но, рассуждал Диволл, пока я играю роль бравого вояки, кто распознает, что на самом деле я не такой? Маркин — довольно мирная планета. Здешние жители — народ разумный, технология у них не бог весть какая, но культура довольно высокая, и с ними совсем не трудно поддерживать отношения на равных.
      Вот потому-то Диволл и спал плохо в ночь после красного заката. Несмотря на всю свою выправку и безупречную манеру держаться, он считал себя книжником, человеком глубоко штатским. И вовсе не уверен был, как поведет себя в критическую минуту. Он знал: случись непредвиденное, от маски закаленного командира, пожалуй, и следа не останется.
      Под утро, сбросив на пол одеяло и смяв в комок простыни, он все же задремал. Ночь была теплая, как почти всегда на этой планете, но Диволл продрог.
      Проснулся он поздно, за считанные минуты до завтрака, и торопливо оделся, чтобы явиться в офицерскую столовую вовремя. Разумеется, как старший по чину он вправе спать сколько угодно, но подниматься тогда же, когда все, — это входит в роль, которую он себе сам навязал. Он надел легкую летнюю форму, поспешно снял бритвенной эссенцией щетину, пробившуюся со вчерашнего дня на смуглых щеках, нацепил портупею с неизбежным лучевым пистолетом и подал вестовому знак, что он встал и приступает к своим обязанностям.
      Миссия землян размещалась на пространстве десяти акров в получасе езды от одного из крупнейших поселений планеты. Вездеход уже стоял наготове подле отдельного командирского домика; Диволл уселся, коротко кивнул вестовому:
      — Здравствуйте, Харрис.
      — Доброе утро, сэр. Хорошо спали?
      — Прекрасно, — машинально ответил Диволл.
      Обычный обмен приветствиями. Тотчас загудели двигатели и маленький вездеход помчался через всю территорию миссии к столовой. К соседнему сиденью, как всегда по утрам, приколот был листок — распорядок дня, заготовленный дежурным офицером, пока начальник спал. Сегодняшний распорядок подписал Дадли, на редкость энергичный майор — образцовый космический служака, будто созданный для военной карьеры и ни для чего другого. Диволл вникал в распорядок на утро, старательно выписанный угловатым почерком Дадли:
      Келли, Дорфмен, Мэллорс, Стебер — как обычно, подразделение лингвистики. Маршрут вчерашний — в город.
      Хаскел — медицинская служба. Анализы крови и мочи.
      Мацуоко — ремонтные работы (до среды включительно).
      Джолли — зоопарк.
      Леонардс, Мейер, Родригес — предусмотренный выезд на два дня для ботанических исследований в полевых условиях. Придается запасной вездеход для образцов.
      Диволл изучил список до конца, но, как и следовало ожидать, Дадли распределил обязанности безупречно, каждого человека направил туда, где тот будет всего полезней и получит наибольшее удовлетворение. Только одно заставило чуть задуматься — Леонардс направлен на ботанические полевые исследования. Двухдневная поездка — пожалуй, придется пересечь опасный дождевой лес на юге; Диволла кольнула тревога. Этот мальчик — его племянник, сын родной сестры, вполне толковый свежеиспеченный ботаник, только-только получивший это звание. Он впервые направлен во внеземную экспедицию и в отряд Диволла попал случайно, как новичок. Диволл скрыл от подчиненных, что они с Леонардсом родня, ведь это могло поставить юношу в неловкое положение, а все-таки поневоле хотелось бы его поберечь.
      К черту, подумал он, малыш вполне самостоятелен; нацарапал внизу листа свои инициалы и приколол на прежнее место; пока рядовые убирают жилые помещения, а командиры завтракают, распорядок будет доведен до всеобщего сведения и к девяти утра каждый займется своим делом. Столько надо сделать, подумал Диволл, а времени так мало. Так много неисследованных миров…
      Он соскочил с вездехода и вошел в офицерскую столовую. Это была небольшая ярко освещенная ниша слева от общего зала; когда вошел Диволл, семь человек, встречая его, уже вытянулись по стойке "смирно".
      Конечно же, они не простояли так все утро, они вскочили и вытянулись, когда кто-то, стоявший на страже — скорее всего самый молодой из всех, младший лейтенант Леонардс, — подал знак о приближении начальства.
      Ладно, пустяки, подумалось Диволлу. Лишь бы соблюсти видимость. Форму.
      — Доброе утро, джентльмены, — отчеканил он и занял свое место во главе стола.
      Поначалу казалось, день пойдет, как по маслу. Солнце поднималось в безоблачном небе, и термометр, прикрепленный к флагштоку, показывал девяносто три. На Маркине уж если жара, так жара. Диволл по опыту знал: к полудню дойдет этак до ста десяти в тени, а потом температура станет медленно снижаться до восьмидесяти — восьмидесяти двух в полночь.
      Группа ботаников отбыла вовремя — с грохотом покатили прочь их два вездехода, Диволл постоял на крыльце столовой, глядя им вслед, посмотрел, как расходятся по местам остальные. Бородатый сержант Джолли на ходу отдал ему честь и рысцой направился к "зоопарку" — здесь, в небольшом зверинце, на его попечении содержится кое-какая местная живность; возвращаясь с Маркина, экспедиция захватит ее на Землю. Прошел мимо жилистый маленький Мацуоко, нагруженный плотницким инструментом. Группа лингвистов забралась в вездеход и направилась в город продолжать изучение маркинского языка.
      Все заняты по горло. Экспедиция провела на Маркине ровно четыре месяца, остается еще восемь. Если срок не продлят, они вернутся на Землю, полгода отведено на отчет и отдых, а потом предстоит прожить год на какой-нибудь другой планете.
      Диволлу совсем не хотелось улетать с Маркина. Вполне приятный мир; правда, здесь жарковато, но кто знает, каков окажется мир, куда попадешь в следующий раз. Быть может, ледяной шар замерзшего метана, где весь год будешь ходить, упакованный в скафандр с кислородным баллоном, пытаясь вступить в контакт с какими-нибудь моллюсками, которые дышат сероводородом. Диволл предпочитал уже знакомую чертовщину неизвестной.
      Однако не сидеть же на одном месте. Маркин — его одиннадцатая планета, а впереди ждут другие. На Земле едва хватает специалистов, чтобы хоть как-то обследовать десять тысяч миров, а жизнь изобилует на десятке миллионов! Надо будет сохранить тех участников нынешней команды, чья работа его удовлетворяет, заменить неподходящих и через восемь месяцев возглавить новую экспедицию.
      Диволл включил в своем кабинете вентилятор и достал вахтенный журнал; раскрыл папку, вложил первый чистый лист в печатающий автомат; на сей раз он избежал привычной ошибки: сперва откашлялся, а уже потом включил автомат и тем самым не заставил машинку опять и опять тщетно подыскивать слово, которым можно передать его вечное "эгр-хмм!".
      Мягко засветилась красная лампочка, и Диволл заговорил:
      — Четвертое апреля две тысячи семьсот пятого. Докладывает полковник Джон Диволл. Сто девятнадцатый день нашего пребывания на Маркине, седьмой планете системы тысяча сто семь-а.
      Температура в девять утра девяносто три градуса, ветер южный, слабый…
      Он диктовал еще долго, как всегда по утрам. Покончив с необходимыми подробностями, взял пачку отчетов, оставленных для него с вечера специалистами отдельных служб, и начал диктовать данные для вахтенного журнала; машинка весело пощелкивала, и где-то в Рио-де-Жанейро в подвале высоченного здания Департамента Внеземных Дел подключенная к ней по радио машина воспроизводила каждое его слово.
      Нудная это была работа; Диволлу нередко думалось — быть может, куда больше радости он получал бы, занимаясь, как когда-то, прямыми антропологическими изысканиями, вместо того чтобы нести бремя текучки, к которой обязывает положение администратора. Но должен же кто-то нести это бремя!
       Бремя землянина. Мы опередили всех на пути цивилизации — и помогаем другим. Но ведь никто не заставляет нас из-под палки лететь к далеким мирам и делиться тем, что у нас есть. Назовем это внутренней потребностью.
      Он собирался работать до полудня; позднее к нему явится один из маркинских верховных жрецов и скорее всего беседа затянется почти дотемна.
      Но около одиннадцати Диволла прервал грохот неожиданно возвратившихся вездеходов и громкие голоса: кричали наперебой земляне и маркинцы. Похоже, кипел яростный спор, но были спорщики еще далеко, и Диволл не настолько хорошо знал маркинский язык, чтобы разобрать, из-за чего шум. Не без досады он выключил печатающий аппарат, встал, подошел к окну и выглянул во двор.
      Вернулись два вездехода — группа ботаников, а ведь и двух часов не прошло, как они уехали. Трех землян обступили четыре маркинца. Двое сжимают в руках копья с зазубренными наконечниками. Третья — женщина, четвертый — старик. Все горячо что-то доказывают.
      Диволл нахмурился; люди в джипах бледны, лица и встревоженные и подавленные, совершенно ясно — что-то стряслось. Тот кроваво-красный закат не зря предвещал недоброе, подумал Диволл, выскочил из кабинета и сбежал по лестнице.
      Широким шагом он направился к спорящим, и семь пар глаз обратились на него: блестящие глаза маркинцев цвета расплавленного золота и смущенные, неуверенные взгляды землян.
      — Что здесь происходит? — властно спросил Диволл.
      Туземцы заговорили все сразу, сбивчиво, торопливо, застрекотали, как белки. Никогда еще Диволл не видел жителей Маркина в таком волнении.
      — Тише! — загремел он.
      И когда все смолкло, спросил совсем спокойно, не повышая голоса:
      — Лейтенант Леонардс, можете вы объяснить толком, из-за чего такой переполох?
      Казалось, юноша перепуган насмерть — челюсти стиснуты, губы побелели.
      — Д-да, сэр, — заикаясь вымолвил он. — Прошу прощенья, сэр. Так получилось, я убил маркинца.
      У себя в кабинете, в относительном уединении, Диволл снова оглядел своих: Леонардса, который как сел, так и застыл, не сводя глаз с начищенных до блеска башмаков, Мейера и Родригеса — его спутников по злосчастной ботанической разведке. Маркинцы остались во дворе, их он успокоит после.
      — Ну, так, — сказал Диволл. — Леонардс, сейчас вы повторите все в точности, как рассказали мне, и я сделаю запись. Начнете говорить, когда я подам знак.
      Он включил печатающий аппарат.
      — Показания младшего лейтенанта Пола Леонардса, ботаника, данные в присутствии командира 4 апреля 2705 года, — произнес он и ткнул пальцем в сторону Леонардса.
      Казалось, лицо юноши вылеплено из воска; бледный лоб в крупных каплях пота и на нем вздулись вены, светлые волосы спутаны и взъерошены. Он сжал губы в мучительной гримасе, стиснул руки так, что ногтями одной впился в кисть другой и наконец заговорил:
      — Так вот, мы выехали из лагеря сегодня около девяти утра, курсом на юго-запад, объезжать дальние районы. Задача была собрать ботанические образцы. Я… я был старшим, в группу входили еще сержанты Мейер и Родригес.
      Он чуть помолчал.
      — Мы… в первые полчаса мы мало что успели, поблизости еще раньше все обследовали. А примерно в девять сорок пять Мейер заметил неподалеку, слева от большой дороги, участок, густо поросший деревьями, и показал мне. Я предложил остановиться и разведать, что это за лес. На вездеходах въехать было невозможно, мы пошли пешком. Родригеса я оставил присмотреть за нашей машиной и снаряжением.
      Мы прошли через сплошную полосу лиственных цветковых деревьев, этот вид уже исследован раньше, потом попали в замкнутую естественную рощу и сразу заметили несколько видов, которые нам прежде не встречались. Один нам показался особенно интересным — растение высотой фута в четыре, всего один плотный сочный стебель, а верхушка — громадный, сложный зеленый с золотом цветок. Мы в подробностях засняли его на пленку, взяли образчики запаха, оттиски пыльцы и срезали несколько листьев.
      Диволл вдруг перебил его:
      — Но самый цветок вы не срезали? Говорит Диволл.
      — Нет, конечно. Другого такого поблизости не было, а мы не уничтожаем единственные экземпляры ради коллекции. Но несколько листьев со стебля я взял. И в эту самую минуту из-за густых кустов вроде папоротника на меня бросился туземец.
      У него было такое здешнее копье, зазубренное. Мейер первый его увидал и крикнул, и я отскочил, а тот на меня с копьем. Я размахнулся, удалось оттолкнуть копье, меня не задело. Маркинец отступил на несколько шагов и что-то кричал, но я еще плохо понимаю их язык. Потом он вскинул копье и нацелил на меня. У меня был при себе обычный лучевой пистолет. Я выхватил его и по-маркински велел туземцу опустить копье, и сказал, что мы не хотели сделать ничего плохого. А он не слушал и опять бросился на меня. Пришлось защищаться, я выстрелил, я только пытался уничтожить копье, в крайнем случае ранить того в руку, а он повернулся, хотел размахнуться сильнее, он тут же умер. — Леонардс пожал плечами. — Вот и все, сэр. Мы сразу вернулись.
      — Гм. Говорит Диволл. Сержант Мейер, подтверждаете вы, что суть дела рассказана верно?
      Мейер — темноволосый, худощавый, улыбчивый, но сейчас на его худом лице ни следа улыбки.
      — Говорит Мейер. Я так скажу, по сути лейтенант Леонардс все рассказал верно. Только, по-моему, туземец был не так уж свиреп, хоть и грозился копьем. Я-то подумал, оба раза он, когда нападал, просто хотел взять на испуг, я немного удивился, когда лейтенант Леонардс его застрелил. Это все, сэр.
      Полковник нахмурился.
      — Говорит Диволл. Записывались показания касательно того, что сегодня лейтенантом Леонардсом убит маркинец.
      Он выключит аппарат, поднялся и, наклонясь над столом, сурово посмотрел в лица трех молодых ботаников.
      — Сержант Родригес, поскольку вы не были очевидцем, вы не несете никакой ответственности за случившееся и показаний от вас не требуется. Явитесь к майору Дадли и получите новое задание на остаток недели.
      — Спасибо, сэр! — Родригес отдал честь, расплылся в благодарной улыбке и исчез.
      — Что до вас двоих, придется вам оставаться на базе впредь до окончательного решения по этому делу. Вряд ли надо вам объяснять, насколько серьезно это может обернуться независимо от того, совершено ли убийство при самозащите или нет. Очень многие народы не знают понятия самозащиты. — Он провел языком по внезапно пересохшим губам. — Я не предвижу чересчур больших осложнений. Но мы на чужой планете, жители ее нам чужды, и трудно сказать, как они себя поведут.
      Он бросил беглый взгляд на Леонардса.
      — Лейтенант, ради вашей же безопасности я вынужден просить вас впредь до нового распоряжения никуда не отлучаться.
      — Слушаю, сэр. Надо считать, что я под арестом?
      — Пока нет, — сказал Диволл. — Мейер, до конца дня присоединяйтесь к ремонтникам. Возможно, прежде чем с этим делом будет покончено, нам опять понадобятся ваши показания. Оба свободны.
      Когда они вышли, Диволл бессильно откинулся в кресле и уставился на кончики собственных пальцев. Руки его дрожали, словно зажили своей отдельной жизнью.
       Джон Диволл, доктор философии, антрополог, получивший ученую степень в Колумбии в 82-м и звание офицера Космической службы в 87-м, впервые вы попали в скверную историю.
       Как-то ты с этим справишься, Джек? — спросил он себя. — Сумеешь ли доказать, что серебряный орел на плече — знак твоего достоинства — принадлежит тебе по праву?
      Его бросило в пот. Одолела безмерная усталость. На минуту он закрыл глаза, вновь открыл и приказал по внутренней связи:
      — Пришлите ко мне маркинцев.
      Вошли пятеро, церемонно поклонились и с плохо скрываемым беспокойством стали в ряд у дальней стены, будто новобранцы, снаряженные для расстрела. С ними явился Стебер, лингвист, спешно вызванный из города, чтобы служить Диволлу переводчиком. Познания полковника в маркинском языке, достаточные для повседневного обихода, были все же поверхностны; Стебер пусть будет под рукой, если какие-либо тонкости потребуют уточнения.
      По строению тела маркинцы — гуманоиды, происходят от обезьян и потому, казалось бы, физиологически должны быть сродни людям Земли. Но это не так. Кожа у них грубая, жесткая, шероховато-зернистая, как песок, обычно темная, буро-коричневая, а бывает и густо-фиолетовая. Челюсти в ходе эволюции приобрели подвижность, свойственную рептилиям, подбородка почти нет, но рот раскрывается так широко, что они заглатывают пищу огромными кусками, землянин от такого бы задохся; глаза как расплавленное золото, расставлены очень широко, и у них превосходное боковое зрение; нос плоский, пуговкой, в иных случаях этот крохотный бугорок над ноздрями почти неразличим.
      Перед Диволлом стояли двое помоложе, очевидно, воины; оружие они оставили за дверью, но челюсти их угрожающе выпятились, а один, с более темной кожей, от ярости челюсть чуть не вывихнул. Женщина, как все женщины на планете, облаченная в потрепанный меховой балахон, казалась усталой, бесформенной. И еще двое — жрецы, один старик, другой уж вовсе древний старец. К нему-то Диволл и обратился с первыми своими словами:
      — Я очень сожалею, что наша сегодняшняя встреча окрашена скорбью. Ранее я надеялся на приятную беседу. Но не всегда возможно предвидеть, что ждет впереди.
      — Смерть ждала того, кто убит, — голос старшего жреца прозвучал сухо, пронзительно, Диволл знал, что это знак гнева и презрения.
      Женщина вдруг дико взвыла, с полдюжины слов слились в одно рыдание, Диволл не понял да и не успел ничего разобрать.
      — Что она сказала? — спросил он Стебера.
      Тот прижал ладонь к ладони, чуть подумал.
      — Она жена убитого, — перевел он. — Она… требует отмщения.
      Молодые воины, по-видимому, были друзья убитого. Диволл пытливо всматривался в чужие, враждебные лица всех пятерых.
      — То, что произошло, весьма прискорбно, — сказал он на языке маркинцев. — Но я верю, что это не повредит добрым отношениям, какие до сих пор существовали между землянами и жителями Маркина. Это недоразумение…
      — Пролитую кровь надо искупить, — сказал жрец поменьше ростом и в не столь внушительном одеянии, как старец. Наверно, местный священнослужитель, подумал Диволл, и, наверно, он рад и счастлив, что тут с ним старейшина, который его поддержит.
      И полковник смахнул пот со лба.
      — Молодой человек, виновный в случившемся, безусловно, понесет наказание. Вы, конечно, понимаете, что убийство при самозащите нельзя считать предумышленным и злонамеренным, но я признаю, что молодой человек поступил неразумно, и он за это ответит.
      Диволл и сам чувствовал, что слова его не слишком убедительны, и на маркинцев они явно не произвели впечатления.
      С губ верховного жреца слетели два резких, отрывистых слога. Диволл не понял и вопросительно посмотрел на Стебера.
      — Он сказал, Леонардс вторгся в священное место. Он сказал, они возмущены не убийством, а святотатством.
      Несмотря на жару, Диволла охватил озноб. Не убийством? "Тогда все очень осложнится", — мрачно подумал он.
      Жрецу он сказал:
      — Разве это меняет суть дела? Мы все равно покараем виновника, его поступок непростителен.
      — Вы можете покарать его за убийство, если хотите, — верховный жрец говорил очень медленно, чтобы Диволл разобрал каждое слово.
      У вдовы вырвались горькие рыдания, совсем так же плакала бы земная женщина; молодые воины смотрели угрюмо и злобно.
      — Убийство нас не касается, — продолжал верховный жрец. — Убийца отнял жизнь. Жизнь принадлежит Им, и Они забирают ее обратно, когда сочтут нужным и теми средствами, какими Они пожелают. Но он еще и вторгся в священное место и осквернил священный цветок. Вот его тяжкие преступления. И вдобавок он пролил в священном месте кровь Стража. Выдайте нам его, и суд жрецов будет судить его за двойное святотатство. Быть может, потом вы станете судить его по вашим законам, если он преступил какой-то из них.
      Не сразу Диволл сумел отвести взгляд, прикованный к неумолимому жесткому лицу верховного жреца; потом обернулся и заметил, как побледнел Стебер — воплощенное изумление и отчаяние.
      Лишь через несколько секунд слова жреца проникли в его сознание, и еще секунды прошли, прежде чем потрясенный Диволл понял, чем это чревато. "Они хотят судить землянина, — ошеломленно подумал он. — Судить по своим законам. В своем судилище. И определить кару по своему усмотрению".
      Все это разом перестало быть просто случаем местного значения, который можно уладить, занести в вахтенный журнал и забыть. Дело уже не в том, чтобы как-то возместить нечаянное убийство инопланетянина.
      Теперь, тупо думал Диволл, это вопрос всегалактической важности. И принимать все решения придется ему, Диволлу.
      В тот вечер после ужина он зашел к Леонардсу. На базе все уже знали о случившемся, но о требовании маркинцев выдать им Леонардса для суда по здешним законам Диволл приказал Стеберу молчать.
      Когда полковник вошел, юноша поднял глаза, собрался с духом и не слишком бодро вытянулся.
      — Вольно, лейтенант. — Диволл присел на край койки и, прищурясь, посмотрел снизу вверх на Леонардса. — Ты влип в скверную историю, сынок.
      — Сэр, я…
      — Знаю. Ты не замышлял рвать листья священного растения и не мог не выстрелить в туземца, когда он на тебя напал. Будь все так просто, я отчитал бы тебя за опрометчивость, на том бы и кончилось. Но…
      — Но что, сэр?
      Диволл нахмурился и, сделав над собой усилие, посмотрел на юношу в упор.
      — Но здешний народ хочет сам тебя судить. Их не так уж возмутило убийство, но ты совершил двойное святотатство. Верховный жрец требует, чтобы ты предстал перед судом маркинских священнослужителей.
      — Ну, этого-то вы, конечно, не допустите, полковник?
      Леонардс явно не сомневался, что такое просто немыслимо.
      — Я не так уж в этом уверен. Пол, — негромко возразил Диволл, нарочно называя Леонарда просто по имени.
      — Что вы говорите, сэр?!
      — Совершенно ясно, что проступок твой очень серьезен. Верховный жрец созывает для суда над тобой целый маркинский синод. Он сказал, что за тобой придут завтра в полдень.
      — Но вы же не отдадите им меня, сэр! В конце концов я только исполнял свои обязанности; я понятия не имел, что нарушаю какие-то там законы. Да с какой стати им меня судить!