Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - На дальних мирах (сборник)

      В конторе отеля Мориси нашел кубик и включил его. Он увидел молодую темноволосую женщину с маленькими испуганными глазами.
      — Что, землетрясение уже настало? — спросила она.
      — Еще нет.
      — Я бы хотела тогда быть где-нибудь поблизости. Чтобы увидеть, как этот вонючий отель рассыплется на миллион кусков.
      — Куда вы ушли? — спросил Мориси.
      Она хихикнула.
      — В заросли — куда же еще. Играть с факсами. Пусть они за мной охотятся. — Ее лицо вспыхнуло. — Перепутать гены — это горячая штука. Я с факсами и факсы со мной. Не хотите ли присоединиться к нам? Кто бы вы ни были.
      Мориси подумал, что он должен быть шокирован. Но он не испытывал возмущения. Ему уже доводилось слышать нечто подобное. Ему было известно, что в последние годы перед катаклизмом одни колонисты совершали исход на Землю, другие объединялись с коллективным разумом ахьев, а третьи обращались к простой животной жизни. Почему бы и нет? У каждого, кто родился на Медее, основной набор земных генов был дополнен чужеродным. Колонисты в полной мере походили на людей, но несли в себе и что-то от шаров и факсов. Без такой рекомбинации генов колония никогда бы не выжила, ибо земная жизнь была несовместима с условиями Медеи, и только путем тонкой генной инженерии удалось создать расу, которая смогла преодолеть враждебное биологическое окружение. Вот почему с приходом смутного времени немало колонистов просто сбросили одежды и удалились в леса, чтобы жить там бок о бок с факсами, своими дальними братьями и сестрами. И так ли это плохо, думал он, если вместо панического бегства на Землю осознать свою индивидуальность и слиться с шарами? Так ли уж важно, какой путь ты избираешь? Но Мориси не собирался бежать. И меньше всего в джунгли к факсам.
      Он направился на север. В Катамаунте мэр города, кубик которого он нашел, сказал ему:
      — Все внезапно уехали в День тумана, и я за ними. Здесь никого не осталось.
      В Желтых Листьях биолог в кубике рассуждал о генетике, об усилении чуждых генов. В Сенди-Мишиго Мориси не нашел ни одного кубика, но на центральной площади обнаружил около двадцати скелетов, в беспорядке валявшихся посреди широкой центральной площади. Массовое жертвоприношение? Массовое убийство в последние часы существования города? Он собрал кости и похоронил их в сырой рыхлой земле цвета охры. Это заняло у него целый день. Затем он полетел от города к городу дальше вдоль береговой линии.
      И где бы он ни останавливался, всюду видел одно и то же — ни следа людей, только шары, плывущие к морю, и факсы, уходящие в глубь материка. Всюду, где ему попадались кубики, он беседовал с их "обитателями", но они мало что могли сообщить ему. Никого не осталось, говорили они. Люди возвращались на Землю, соединялись с шарами, удалялись в заросли — так или иначе, но уходили, уходили, уходили. Какой смысл было слоняться в ожидании конца, в ожидании великого сотрясения?
      Мы подавили этот мир, думал Мориси. Мы пришли в него, мы строили наши маленькие исследовательские станции, мы в изумлении смотрели на блистающие небеса и на плывущие по ним солнца, на удивительных созданий, живущих здесь. И мы превратились в жителей Медеи и превратили планету в некое сумасшедшее подобие Земли. Тысячелетие мы селились вдоль берегов — только они подходили для нашего образа жизни. Так мало-помалу мы потеряли представление о цели нашего прихода сюда, которая заключалась в одном — изучать.Но мы все равно остались. Мы просто остались. Мы губили все вокруг себя. А когда обнаружили, что все тщетно, что одно могучее движение плеч этого мира стряхнет нас, перепугавшись, мы стали уносить ноги. Грустно, подумал он. Грустно и глупо.
      Он пробыл в Арке несколько дней и совершил путешествие через горячую мрачную пустыню, которая поднималась к Олимпу. До катастрофы оставалось семь недель и один день. На первой тысяче километров своего пути он по-прежнему видел стоянки факсов, медленно прокладывающих путь через Горячие Земли. Почему они позволили, размышлял он, отнять у себя мир? Ведь они могли сопротивляться. Они могли вымотать нас в первые же месяцы. Вместо этого они позволили нам расположиться среди них, позволили, чтобы мы превратили их в забаву, в рабов и лакеев. Факсы наблюдали, как мы осваивали самые плодородные участки, но что бы ни думали о нас эти удивительные существа, они держали свои мысли при себе. Мы даже не знаем, как они сами называли Медею, подумал Мориси. Это говорит о том, как мало они доверяли нам. Но они терпели нас. Почему?
      Плоскогорье под ним уже пылало жаром, словно кузнечный горн, мрачное пространство было испятнано красным, желтым, оранжевым, и факсов больше не было видно. Предгорья Олимпа вспучивали пустыню. Он увидел, как черный клык вершины поднимался к тяжелому, нависшему небу, которое почти целиком заполняла масса Арго. Мориси не осмелился приближаться к горе. Святыня факсов сулила опасность. Бешеные горячие потоки воздуха могли подхватить его флиттер и швырнуть вниз, будто бабочку; а он еще не готов был к смерти.
      Он снова повернул на север и через пустынные бесплодные места двинулся к полярным районам, углубляясь в сердце континента. Он увидел Кольцо-Океан, извивающееся как гигантская змея, силящаяся проглотить мир, и рывком поднял флиттер как можно выше, почти до предельной высоты, чтобы охватить взглядом как можно больше пространства Дальнего Края, где текли белые реки СО2, наполняя своим дыханием атмосферу, а в долинах лежали озера сжиженного газа. Когда-то он сопровождал сюда партию геологов, и ему показалось, что это было тысячелетия назад. С какой серьезностью наносили они линии разломов, исследуя следы, оставленные землетрясением! Будто это могло отсрочить смертный приговор, висящий над колонией. Но стоит ли сетовать? Да, они стремились к чистому знанию. Как мало оно значило для него сегодня! Конечно, тогда он был куда моложе. Это было вечность назад. Можно считать, в другой жизни. Мориси планировал полет к Дальнему Краю, чтобы сказать последнее прости тому ученому, которым он был когда-то, но отказался от своего намерения. Он уже попрощался.
      Он развернулся на границе полярных районов и пошел на юг, к Северному мысу на восточном берегу; качнув крыльями, он заложил крутой вираж над Высокими Водопадами и приземлился в аэропорту Чонга. До катастрофы оставалось шесть недель и два дня. В этих высоких широтах двойное солнце виднелось смутно и расплывчато даже днем, а чудовищное тело Арго, висевшее на юге, казалось покрытым морщинами. За десять лет в тропиках он забыл, как выглядит небо севера. Но разве, разве он не прожил тридцать лет в Чонге? Эти годы казались ему теперь одним мгновением, словно все время сжалось в одну точку.
      Пребывание в Чонге принесло Мориси еще большую боль. Слишком много ассоциаций, слишком много воспоминаний. И все же он пробыл здесь, пока не посмотрел все — и ресторан, куда они с Надей пригласили Пола и Даниел отпраздновать их свадьбу, и дом на улице Владимира, где они жили, и геофизическую лабораторию, и лыжный домик над Водопадами. Все следы прошедшей жизни.
      И город, и его окрестности были совершенно пустынны. День за днем Мориси бродил по округе, вспоминая дни, когда он был молод, а Медея полна жизни. Как прекрасно было здесь! Да, со временем произойдет катастрофа — все знали день, с точностью до часа, но никого это не волновало, кроме одержимых и психопатов, потому что все были заняты жизнью. И вдруг все прозрели — и все изменилось.
      В Чонге Мориси не искал и не включал кубики. Сам этот блистающий город с его плоскими термокрышами был для него одним большим кубиком, оплакивавшим сказку его юности. И когда он больше не мог этого вынести, он двинулся к югу по дуге вдоль восточного берега. У него оставалось еще четыре недели и один день.
      Его первой остановкой был Остров Сосредоточения, откуда отправлялись те, кто хотел посмотреть фантастические в своей причудливости ледяные скульптуры Дальнего Края. И сюда приехали четверо новобрачных, и было это миллиард лет назад, и они здесь обнимались и хохотали, глядя на ледяное чудо, сотворенное природой. Мориси было подумал провести ночь на острове, но через час покинул его.
      Он летел по направлению к субтропикам, и природа здесь становилась все пышнее. Снова он видел цепочки шаров, позволявших уносить себя в океан, и вереницы факсов, медленно прокладывавших путь в глубь материка.
      Оставалось три недели, два дня и пять часов. Плюс-минус минуты.
      Он летел низко, почти над головами факсов. По пути они продолжали свои брачные игры, и это упорство перед лицом катастрофы удивило его. Неужели дело только в неодолимом зове природы, который заставляет факсов искать друг друга? Сколько шансов на жизнь у зачатого сейчас потомства? Не лучше было бы матерям перед лицом бедствия знать, что чрево их пусто? И все же Мориси не видел в этом смысла.
      И тут ему показалось, что он прозрел. Он впервые понял то, что было для него непонятно в поведении обитателей Медеи. Их сдержанность, их мягкость, их терпимость по отношению к тем, кто нарек их мир Медеей. Конечно, они должны продолжать свою жизнь перед лицом надвигающейся катастрофы. Они жили в ожидании ее, она не была для них катастрофой. Для них это было моментом очищения, святой минутой. Ему захотелось обсудить свое открытие с Динувом. Он испытал искушение тут же развернуться и направиться к Арговью, чтобы разыскать старого факса и проверить только что родившееся предположение. Но нет, не сейчас. Первым делом в Порт-Медею.
      Когда шло освоение, восточный берег заселялся одним из первых, и плотность построек здесь была особенно высока. Первые две колонии — Тачдаун и Медея-сити — давным-давно срослись и, расползаясь, включили в себя третий город, Порт-Медею. Еще издали Мориси увидел гигантский полуостров, на котором раскинулся Порт-Медея и его пригороды; он ощущал тепловые потоки, потряхивавшие его маленький флиттер, когда направлялся к огромному уродливому бетонному мегаполису.
      Динув был прав. В Порт-Медее в самом деле стояли четыре звездных корабля, стоимость которых было трудно определить. Почему их никто не использовал во время исхода? А может, они были оставлены для тех, кто ушел к факсам или шарам? Он никогда этого не узнает. Мориси поднялся в один из кораблей и сказал:
      — Оперативная готовность.
      — К вашим услугам, — ответил ровный механический голос.
      — Представьте данные о состоянии корабля. Готовы ли к полету на Землю?
      — Полная заправка. Полная готовность.
      Мориси оценивающе осмотрелся. Так просто, подумал он, лечь и погрузиться в сон, позволив кораблю доставить себя на Землю. Так просто и так бесцельно.
      Помолчав минуту, он спросил:
      — Сколько времени нужно, чтобы подготовиться к взлету?
      — С момента отдачи команды — сто шестьдесят минут.
      — Отлично. Команда отдана. Проверьте все системы и взлетайте. Цель — Земля, куда вы доставите следующее послание: "Медея прощается с вами. Думаю, вам пригодится этот корабль. Ваш Дэниел Ф.Мориси. Отправлено за две недели, два дня и семь часов до землетрясения".
      — Понятно. Начата подготовка к старту.
      — Счастливого полета, — сказал Мориси кораблю.
      Он поднялся во второй корабль и отдал ему ту же команду. То же он сделал и в третьем. Перед последним он помедлил, подумав, что, быть может, где-то остались колонисты, которые отчаянно прорываются к Порт-Медее, чтобы до наступления конца успеть на борт корабля. Должны были раньше позаботиться о себе, решил он и отдал приказ и четвертому кораблю отправляться домой на Землю.
      Возвращаясь из космопорта в город, он увидел, как с интервалом в несколько минут в небо вонзились четыре огненные струи. Каждый из кораблей помедлил с мгновение, четко вырисовываясь на фоне огромного Арго, а затем прочертил дугу по розовому утреннему небу. Через шестьдесят один год они доставят на удивленную Землю груз своих пустых трюмов. И появится еще одна великая тайна космоса, подумал он, которая будет волновать воображение романистов. Путешествие Пустого Корабля.
      Со странным чувством внутреннего удовлетворения он покинул Порт-Медею и направился к побережью, к курортам Мадагоцара, где сливки медеанского общества наслаждались прелестями тропического рая. Мориси всегда считал такое времяпрепровождение бессмысленным. Но все тут оставалось нетронутым, все работало с автоматической четкостью, он решил устроить себе роскошный отдых. Он спустился в винный погреб лучшего из отелей. Он позавтракал цыплячьими ножками и замороженной икрой. Он нежился на жарком солнце. Он купался в шампуне из левкоев. И абсолютно ни о чем не думал.
      За день до землетрясения он полетел обратно к дюнам Арговью.
      — Значит, в конце концов вы решили не возвращаться домой, — сказал Динув.
      Мориси покачал головой.
      — Земля никогда не была моим домом. Мой дом на Медее. И я вернулся сюда, потому что здесь мое последнее пристанище. Я рад, что застал вас здесь, Динув.
      — А куда мне уходить? — отозвался факс.
      — Ваш народ уходит в глубь материка. Я думаю, они стремятся в момент катастрофы быть поближе к святой горе. Это верно?
      — Это верно.
      — Тогда почему же вы не пошли с ними?
      — Здесь и мой дом. У меня осталось так мало времени, что не имеет значения, где я буду, когда задрожит планета. Но скажите мне, друг Мориси, оправдало ли себя ваше путешествие?
      — Да.
      — Что вы видели? Что вы поняли?
      — Я видел все, что есть на Медее, — сказал Мориси. — Я не представлял себе, какой кусок вашего мира был нами захвачен. Увы, мы заполнили лучшее жизненное пространство. А ваш народ никогда не возразил ни единым словом. Вы просто наблюдали за тем, что происходит.
      Факс молчал.
      — Теперь я понимаю, — сказал Мориси. — Вы все время ждали катастрофы, не так ли? Вы знали, что она произойдет, знали задолго до того, как мы стали подозревать об этом. Как часто она происходила с тех пор, как факсы появились на Медее? Каждые 7160 лет факсы уходили в горы, а шары уплывали в океан, и все рушилось. А затем выжившие давали новую жизнь тем, кто уже был зачат, и все начиналось снова. Сколько раз в истории факсов это случалось? Вы знали это, когда мы пришли сюда, когда мы всюду ставили наши поселения и они превращались в города, когда мы заставляли вас работать на нас, когда мы смешивали свои гены с вашими и наполняли воздух микроорганизмами, которые облегчали наше существование здесь, — ведь вы уже тогда знали, что все наши деяния конечны. Верно? Это было ваше тайное знание, которым вы утешались, ожидая, когда придет срок. А, Динув? И наконец он настал. Мы ушли, и счастливые молодые факсы ликуют в упоении любви. Я остался единственным из моего рода, не считая нескольких сумасшедших, что носятся в зарослях.
      В глазах факса сверкнула искра. Веселья? Понимания? Сострадания? Кто может понять выражение глаз факса?
      — Все время, — сказал Мориси, — вы ждали прихода катастрофы. Не так ли? Землетрясения, которое сметет все с лица планеты. Ну, что ж, оно уже близко. И я хочу быть здесь, рядом с вами и ждать его прихода. Это мой вклад в ту гармонию, что существует между нами, представителями разных рас. Я буду жертвой, которую принесет человечество. Я должен искупить его вину за все, что мы тут сделали. Вы понимаете меня, Динув? Вас удовлетворяют мои слова?
      — Я хотел бы, — медленно сказал факс, — чтобы вы поднялись на борт одного из тех кораблей и вернулись на Землю. Ваша смерть не доставит мне радости.
      Мориси кивнул.
      — Я вернусь через несколько минут, — сказал он, направляясь к своему коттеджу.
      Кубики Нади, Пола и Даниел лежали возле экрана. В последний раз он говорил с ними несколько лет назад, но сейчас вставил все три кубика в приемное устройство и включил его. На экране появились три человека, которых он любил больше всех на свете. Они улыбались ему, и Даниел приветствовала его со свойственной ей мягкостью, и Пол подмигнул, а Надя послала ему воздушный поцелуй.
      — Осталось немного, — сказал Мориси. — Землетрясение будет сегодня. Я просто хотел попрощаться с вами, вот и все. Я просто хотел сказать, что люблю вас и скоро буду вместе с вами.
      — Дан… — сказала Надя.
      — Нет. Ничего не говорите. Ведь я знаю, что на самом деле вас здесь нет. Я просто хотел увидеть всех вас еще раз. И сейчас я очень счастлив.
      Он отключил кубики и выбросил их из приемного устройства. Экран потемнел. Собрав кубики, он вынес их и тщательно захоронил в сырой влажной земле сада. Факс бесстрастно наблюдал за ним.
      — Динув, — позвал Мориси. — Могу ли я задать вам последний вопрос?
      — Я слушаю вас, мой друг.
      — За все годы, что люди жили на Медее, мы так и не смогли узнать, как вы называете свой собственный мир. Мы пытались выяснить это, но все вы говорили, что это табу, и если даже нам удавалось уговорить одного факса нарушить его, другой называл нам совершенно иное имя — и мы ничего не смогли узнать. Скажите мне, как вы называете ваш мир. Пожалуйста. Мне очень нужно знать.
      — Мы называем его Сануном, — сказал старый факс.
      — Санун? Правда?
      — Правда, — подтвердил Динув.
      — Что это значит?
      — Ну, это значит просто Мир, — сказал Динув. — А что еще оно должно значить?
      — Санун, — сказал Мориси. — Прекрасное имя.
      До землетрясения оставалось тридцать минут — плюс или минус еще немного. Масса Арго скрыла солнца. Мориси не заметил их исчезновения. Но теперь он услышал низкий отдаленный гул и почувствовал странное содрогание почвы под ногами, словно в глубинах под ним великан старался встать на ноги, пробуждаясь от забытья. Недалеко в море поднялась и обрушилась на берег чудовищная волна.
      — Я думаю, что пришло время, — спокойно сказал Мориси.
      Над его головой несколько сияющих шаров качались и подпрыгивали в танце, который казался Мориси пляской триумфа.
      Раздался грохот, и мир задрожал в корчах. Через несколько минут на них обрушится вся мощь землетрясения, и грудь планеты дрожа поднимется в судорогах и разорвется на части, и море обрушится на берег. На глазах Мориси выступили слезы, но это не были слезы страха. Он попытался улыбнуться.
      — Круг завершен, Динув. И на развалинах Медеи поднимется Санун. Теперь это снова ваш мир.

МЕЖ ДВУХ МИРОВ

       Перевод А.Корженевского.
       Памяти Ф.К.Д.
      В тот самый момент, когда за дальней стороной пирамиды открылся потрясающий вид на храм Кецалькоатля, Хилгард почувствовал резкий приступ головокружения и покачнулся, словно памятники Теотиуакана вдруг содрогнулись от легкого землетрясения. Прислонившись к ограждению, он ждал, пока пройдет слабость и охватившее его ощущение растерянности. Жара виновата? Высота? Или пришла расплата за вчерашний ужин с огненными приправами? Здесь, в Мексике, туристы быстро привыкают к мысли, что в любой момент можно ждать расстройства желудка.
      Однако вскоре слабость прошла, причем так же неожиданно, как и накатила. Хилгард с замиранием сердца взглянул на колоссальные лестничные ступени храма. Из массивных каменных блоков, словно морды динозавров, торчали головы пернатых змей. Тут и там еще сохранились следы фресок полуторатысячелетней давности, украшавших некогда стены храма. Хилгард отснял восемь или девять кадров. Но было слишком жарко, он устал и все еще чувствовал себя немного неуверенно после недавнего приступа. Кроме того, поджимало время: в два часа он договорился с шофером встретиться на центральной стоянке и ехать в Мехико. До двух оставалось совсем немного, а стоянка располагалась по меньшей мере в миле к северу. Дорога туда пролегала по открытой солнцу улице, известной как Дорога мертвых. Припомнив все это, Хилгард пожалел, что не начал свою экскурсию здесь, у потрясающего храма Кецалькоатля, а растратил запас утренней бодрости, ползая по двум огромным пирамидам в дальнем конце археологической зоны.
      Но жалеть было уже поздно, и Хилгард торопливо двинулся к стоянке. Он остановился только один раз, купил кружку пива, но оно оказалось теплым и противным. В четверть третьего он, запыхавшись и насквозь пропотев, добрался наконец до стоянки. Ни водителя, ни черного побитого такси. Видно, еще не вернулся с ленча, решил Хилгард с облегчением — ему не хотелось чувствовать себя виноватым. Но в то же время он подумал с раздражением: вот еще пример мексиканской пунктуальности. Что ж, теперь есть время сделать несколько снимков Пирамиды Солнца и, может быть…
      — Сеньор? Сеньор!
      Хилгард обернулся. Из маленького блестящего "Фольксвагена" выбрался водитель и замахал ему рукой.
      — Ваша жена, сеньор, будет через несколько минут. Она решила сделать еще снимки с вершины большой пирамиды и просила подождать. Это недолго.
      — Я думаю, вы приняли меня за кого-то другого, — сказал Хилгард.
      Водитель озадаченно посмотрел на него.
      — Но вы ее муж, сеньор.
      — Извините, я вообще ни чей не муж.
      — Это шутка? Я не понимаю, — на всякий случай водитель неуверенно улыбнулся. — Блондинка. Темные очки. Я вас посадил у отеля "Сенчури", в Зона-Роса, сегодня в десять утра, вы помните? А десять минут назад она сказала мне: "Пусть мой муж немного подождет, я совсем ненадолго. Хочу еще раз снять пирамиды". И…
      — Я остановился в отеле "Президент", — сказал Хилгард. — И я не женат. Сегодня утром я приехал на черном такси марки "форд", а моего водителя зовут Чучо.
      Честная, располагающая улыбка не сошла с лица мексиканца, но рот немного перекосился, и во взгляде появилось что-то враждебное, словно он решил, будто гринго хочет вовлечь его в какой-то непонятный и недобрый розыгрыш.
      — Я знаю Чучо, — медленно произнес водитель. — Сегодня утром Чучо повез в Хочимилько каких-то американцев. Может быть, он возил вас вчера?
      — Мы еще с вечера обо всем договорились и встретились с ним сегодня у отеля "Президент". Мне это обошлось в тысячу семьсот песо. — Хилгард огляделся по сторонам, опасаясь, что разговор станет еще более запутанным, если Чучо не появится в ближайшее время. — Вы, должно быть, принимаете меня за какого-то другого американца. Я путешествую один и, в общем-то, не имею ничего против знакомства с интересной блондинкой, но я холост и совершенно уверен, что приехал сюда не с вами, а с другим водителем. Извините, если…
      — Вон ваша жена, сеньор, — холодно произнес мексиканец.
      Хилгард повернулся. Стройная, привлекательная женщина лет за тридцать с короткими волнистыми волосами и внимательным открытым лицом пробиралась в их сторону мимо беспорядочно расставленных сувенирных киосков у входа на стоянку.
      — Тед! — крикнула она. — Я здесь!
      Хилгард смотрел на нее в полном недоумении: никогда раньше он не встречал эту женщину. Когда она подошла, он все же заставил себя улыбнуться. Что можно сказать в такой ситуации, если он даже не знает, как ее зовут? Извините, мадам, но я вовсе не ваш муж? Может быть, подумалось ему, это какая-нибудь телевизионная программа, из тех, чьи создатели разрабатывают сложные сценарии, чтобы разыграть ничего не подозревающую жертву, и он оказался в центре подобного розыгрыша? Видимо, когда им надоест эта игра, его завалят призовыми образцами домашней утвари и билетами бюро путешествий… Извините, мадам, но я на самом деле не тот, кто вам нужен, хотя зовут меня точно так же и мы невероятно похожи… Так и сказать?
      Она подошла ближе и заговорила:
      — Жалко, что ты не полез со мной на пирамиду. Знаешь, что там происходило последние полчаса? Празднование весеннего равноденствия. Это какой-то ацтекский обряд. Благовония, ритуальное пение, зеленые ветви, две белые голубки, которых только что отпустили… Захватывающее зрелище, и я засняла на пленку практически все. Подержи, пожалуйста, — без перехода добавила она, снимая с плеча тяжелую сумку с аппаратурой и вручая ее Хилгарду. — Боже, какая жара! Тебе понравился тот храм? Мне очень не хотелось тащиться туда по жаре пешком, и я надеюсь, что не пропустила ничего…
      — Уже поздно, миссис. Мы едем в город? — вмешался в разговор водитель, стоявший неподалеку.
      — Да, конечно. — Она заправила в брюки выбившиеся полы рубашки, взяла из рук Хилгарда сумку с камерой и двинулась вслед за водителем к "Фольксвагену". Хилгард продолжал в растерянности стоять на месте, тщетно высматривая на стоянке Чучо с его старым черным "фордом" и лихорадочно пытаясь сообразить, как ему поступать дальше. Сделав несколько шагов, блондинка обернулась, нахмурилась и спросила:
      — Тед? В чем дело?
      Хилгард издал какой-то невразумительный звук и в замешательстве махнул рукой. Может быть, сказал он себе, на него нашло затмение? Или же приступ головокружения у храма Кецалькоатля случился из-за солнечного удара, и теперь у него отшибло память? Может быть, она действительно его жена? Хилгард был совершенно уверен, что прожил холостяком всю свою жизнь, за исключением тех восьми месяцев с Беверли двенадцать лет назад. Он вполне отчетливо представлял себе свою холостяцкую квартиру на Третьей авеню: три симпатичные комнаты, картины, небольшой шкаф со статуэтками доколумбовой эпохи. С такой же легкостью в памяти всплывали любимые рестораны, которые он посещал со знакомыми женщинами — Джудит, Джейн, Дениз. Эта живая, бойкая блондинка совсем не вписывалась в его воспоминания, и все же…
      Он совершенно не представлял, что делать дальше. Пальцы рук дрожали, ноги превратились в застывшие глиняные глыбы. Словно в полусне, Хилгард двинулся к "Фольксвагену". Открывая дверцу машины, водитель бросил на него презрительноядовитый взгляд, предназначенный, видимо, для тех гринго, которые так набираются в середине дня, что даже не могут вспомнить, есть у них жена или нет.
      Всю дорогу до Мехико женщина оживленно говорила об их планах. Как понял Хилгард, во второй половине дня они собирались посетить музей антропологии в парке Чапультепек, а на следующее утро должны были отправиться или в Куэрнаваку, или в Гвадалахару — в зависимости от того, кто из них возьмет верх в полусерьезном споре, завязавшемся несколько дней назад. Хилгард, как мог, поддерживал разговор, но в конце концов замолчал, сославшись на то, что устал и перегрелся на солнце. Вскоре навстречу им поползли серые языки смога, и они въехали в пригороды Мехико. Машин в это воскресенье было на дорогах немного, поэтому шофер лихо промчался по широкой Пасео де ла Реформа, резко свернул к району Зона-Роса и высадил их напротив изящной черно-белой башни отеля "Сенчури".
      — Оставь ему на чай побольше, дорогой, — сказала женщина Хилгарду. — Мы задержали его дольше, чем следовало.
      Хилгард вручил хмурому водителю две бумажки по тысяче песо, махнул рукой, чтобы тот оставил себе сдачу, и они прошли в отель.
      — Возьми ключ, хорошо? — сказала она, входя в холл. — Я пока вызову лифт.
      Хилгард подошел к стойке и с просительным выражением лица посмотрел на дежурную.
      — Добрый день, мистер Хилгард. Надеюсь, вам понравились пирамиды, — произнесла она на беглом английском и вручила ему ключ от номера 177.
      Мне это снится, говорил себе Хилгард, вспоминая комфортабельный номер на седьмом этаже отеля "Президент". Сон, галлюцинация. Он вошел в лифт вместе с блондинкой, она нажала кнопку с цифрой 17, и они медленно доехали к себе всего с одной пугающей остановкой между десятым и одиннадцатым этажом, когда вдруг упало напряжение. Номер 177 оказался компактно, без излишеств обставленной комнатой с полукруглой двуспальной кроватью и небольшим баром, заполненным миниатюрными бутылочками и всем необходимым для коктейлей. Женщина достала из бара бренди и спросила:
      — Тебе налить рома, Тед?
      — Нет, спасибо.
      Он принялся бродить по номеру, присматриваясь к деталям. Женская косметика, занимающая почти всю полочку над раковиной: тени, румяна, лосьоны и бог знает что еще. Одинаковые чемоданы в шкафу. Аккуратно развешанные мужские рубашки и пиджак — не его, но такого же типа, что привык носить он. Книга на ночном столике — новый роман Апдайка. Он прочел его несколько месяцев назад, но, очевидно, в каком-то другом издании, поскольку у этого обложка была красной, а он хорошо помнил, что читал книгу в синей.
      — Я пойду приму душ, — сказала она. — А потом мы поедим и отправимся в музей, хорошо?
      Хилгард поднял глаза. Уже раздевшись, она проследовала в ванную, и, прежде чем закрылась дверь, он с удивлением успел заметить маленькие груди и ягодицы с ямочками. Выждав, когда зашумит вода, Хилгард достал из открытой сумочки ее бумажник с обычным набором кредитных карточек, несколькими туристическими чеками и толстой пачкой мексиканских банкнотов. Там же лежали и водительские права: Сесилия Хилгард, тридцать шесть лет, рост — пять футов пять дюймов, волосы — светлые, глаза — голубые, вес — 124 фунта, замужем. Замужем! Домашний адрес — 85-я Ист-стрит. На карточке в правом кармашке бумажника значилось: "Если с владельцем бумажника произойдет несчастный случай, сообщить Теодору Хилгарду по адресу 85-я Ист-стрит либо в контору "Хилгард и Хилгард" на 57-й Вест-стрит". Хилгард разглядывал карточку так пристально, словно текст был написан на санскрите… Он всегда жил на углу 62-й Ист-стрит и Третьей авеню, в двух кварталах к северу от своего выставочного зала. В этом Хилгард мог просто поклясться, и ему предельно отчетливо представлялось, как он идет по Третьей авеню, поглядывая на здание "Блумингдейлс", сворачивает на 60-ю Ист… Два Теда Хилгарда? С совершенно одинаковой внешностью?..
      — Что ты ищешь? — спросила Силия, выходя из ванной и вытираясь полотенцем.
      Щеки Хилгарда налились краской, и он пристыжено сунул бумажник на место.
      — Э-э-э… просто хотел проверить, сколько песо у тебя еще осталось. Я подумал, что завтра утром, когда откроется банк, нам, может быть, придется обменять несколько чеков.
      — Я уже обменяла в пятницу. Забыл?
      — М-м-м, да, видимо, вылетело из головы.
      — Тебе нужны песо?
      — Нет, у меня пока достаточно, — ответил он.
      Поесть они решили в ресторане отеля, и во время ленча Хилгарду постоянно казалось, что он сидит через стол от ящика с динамитом. Он еще не созрел, чтобы признаться в собственном помешательстве, но очень немногое из того, что Хилгард мог ей сказать, содержало какой-то смысл, и рано или поздно она должна была это заметить. У него возникло такое чувство, словно он вошел в кинозал посреди фильма и теперь пытается понять, что происходит на экране, но здесь ситуация выглядела сложнее, гораздо сложнее, потому что на самом деле он не просто смотрел кино, а исполнял в нем главную роль.