20

— Подождем ее здесь, — сказал Алекс Брюс, пытаясь разобраться с покрытой накипью кофеваркой Мартины Левин.

В кофеварку вставили фильтр, который Виктор Шеффер смастерил из бумажного полотенца; несмотря на начинавшийся грипп, капитан не утратил всех талантов.

— Ты так думаешь? — спросил он простуженным ом. — Ведь именно сегодня майор Ложе потрошит Саньяка. Ты не хочешь пойти?

— Делать мне нечего! С Марсиалем Ложе он в хороших руках. И в любом случае у Саньяка кишка тонка, чтобы быть Воксом.

— Как хочешь, Алекс.

— Будем периодически звонить Мартине на мобильный. Несмотря на все эти причиндалы в шкафу, я чувствую в ней какую-то чистоту, Виктор.

Брюс замолчал, не донеся до кофеварки мерную чашку, доверху наполненную дешевой арабикой. Он услышал Мартины, словно звучавший изнутри его черепной коробки. «Чутье мне подсказывает, что еще не время». Действительно ли в тот момент она имела в виду свои отношения с Делькуром? Шеффер ждал, его слезившиеся глаза не выражали ничего конкретного, но, судя по поджатым губам, эти слова его не очень-то убедили. Брюс продолжал:

— По крайней мере, оставим ей шанс объяснить все нам, прежде чем вести к Дельмону.

— А если ждать придется долго?

— Будем оптимистами.

— Кто тебе сказал, что она не сбежала за границу с помощью своего дружка-стюарда?

— Зачем? Он полный кретин.

— Ну, раз ты так считаешь!.. Допустим, что она вышла купить фильтры для кофеварки, и больше об этом говорить не будем.

— Я бы выпил кофе с сахаром и с каким-нибудь печеньем. А ты?

— Я тоже. Но, увы, тут ничего этого нет. Левин—мастер по кун-фу и стрельбе, но ее не назовешь феей домашнего очага.

Через двадцать минут у Брюса зазвонил мобильный. Он сказал, что это наверняка Левин, ответил и стиснул трубку. Перепуганный Тессы Роббинс.

— Ты где?

— Забаррикадировалась в ванной. Фред вошел вслед за разносчиком пиццы, он разбил ему все лицо. Парень убежал, не дождавшись сдачи. Соседи боятся вмешиваться. Александр, тебе надо приехать. У него бейсбольная бита, и он крушит квартиру.

Он сидел у входной двери по-турецки, в позе самурая, готовящегося к харакири, положив бейсбольную биту перед собой, как меч, держа руки на коленях. Фред Гедж обладал врожденным актерским талантом. Он не шелохнулся, когда Брюс приблизился к нему и обошел его кругом. Он сидел с закрытыми глазами и улыбался. Майор бросил взгляд на стеклянную дверь в разгромленную гостиную.

— Это тебе дорого обойдется, Фред.

— Существуют бесценные удовольствия, — ответил журналист, открывая глаза.

— У меня есть и другие дела, кроме как пасти тебя тут в такое время. Завязывай с этим раз и навсегда.

— Ты слишком рассудителен. Я иду до конца. До конца, старина!

— Ну, что нее, это заявление очень своевременно. Ты уже на конечной остановке.

— На конечной! Иди ты, знаешь куда… Я сам решаю, когда заканчивать.

— А ведь ты уже трезвый. Так что у тебя нет никаких оправданий.

— А вот и есть, потому что я как раз пьяный!

Брюс задумался, потом, повысив голос, спросил у Тессы, где находится вторая ванная комната. Она ответила, и Брюс тут же двинул ногой прямехонько в челюсть Геджу. Тот опрокинулся назад и отключился. Он потянул его за ноги через завалы битого стекла и фарфора. Геджу не хватит всей жизни в дерьмовом аудиовизуальном бизнесе, чтобы оплатить убытки.

Повсюду белый мрамор, сауна и великолепное старинное зеркало, разбитое точно посередине безупречным ударом. «Лучше бы Гедж занимался гольфом, у него для этого подходящая морда и настоящий талант», — подумал майор, открывая краны над ванной. Маленькое круглое и глубокое чудо с джакузи. Он пустил воду подходящей температуры, достаточно теплую, чтобы не вызвать термического шока у журналиста. Сковав Геджу руки за спиной наручниками, он макнул его лицом в воду, чтобы привести в чувства. Гедж пришел в себя и забормотал:

— Ах ты… Ах ты, сукин сын!

Брюс взялся за наручники и потянул. Заставив журналиста опуститься на колени перед ванной, он крепко взял его рукой за затылок. Надавил и целую минуту держал его голову под водой. Потом отпустил.

— Эй, кончай, мать твою! Что на тебя нашло?

— Давай еще раз. Теперь на пятнадцать секунд больше.

— Кончай! Я тебя другом считал!

— Я и есть твой друг, — ответил Брюс.

Но Гедж уже не мог ответить, потому что на сей раз его голова оставалась под водой ровно две минуты. На процедуру ушло не более пятнадцати минут. Лицо Фреда Геджа приобрело синеватый оттенок. Майор выпустил его, и тело журналиста медленно сползло на банный коврик. Брюс закурил и предоставил ему приходить в себя. Когда наконец Гедж смог зафиксировать на нем взгляд своих голубых глаз, его лицо выглядело измученным, но спокойным. Брюс навел на него сигарету и сказал:

— Фред, выслушай меня внимательно.

— Слушаю.

— У Тессы никогда не будет детей. Никогда. Ты меня слышишь?

— О чем ты говоришь? Она их не хочет!

— Она не может их иметь. В один прекрасный день она останется одна. Совершенно одна. Когда состарится. Когда типы вроде тебя прекратят ошиваться вокруг нее. Ты к тому времени будешь старым доходягой, мечтающим о женщине, примерно такой же роскошной, как она, только гораздо моложе.

— Я не знал.

— Но ты и сейчас этого не знаешь. Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал, Фред. Не советую тебе когда-либо распространяться на этот счет.

Гедж прищурился, как человек, не понимающий, о чем идет речь. Его лицо уже приобрело нормальный цвет, за исключением подбородка, ставшего красно-кирпичным. Он недоверчиво покачал головой.

— Никогда. Тебе ясно? — продолжал Брюс.

— Да, вроде бы ясно.

Брюс сделал длинную затяжку, потом посмотрел на свою сигарету. Потом поднял голову и сказал:

— Когда я покончу с тем гадом, я повезу тебя на Кубу.

— Что мы забыли на Кубе?

— Будем пить ром. Пойдем вдвоем в бордель. Это и есть мужская дружба, ведь так?

Ну да, почему бы нет? В этом что-то есть, Алекс.

Завезя Фреда Геджа домой, Алекс Брюс вернулся на работу. Виктор Шеффер разговаривал по телефону. Он совсем охрип, нос у него покраснел. Брюс дождался, пока он повесит трубку, и сказал:

— Что ты тут до сих пор делаешь? В такое время и в твоем состоянии ты должен баиньки в постельке;

— Всегда находится кто-то, кому повезло еще меньше, чем тебе. Саньяк вышел из кабинета Марсиаля Ложе. Почти что с воспалением легких. Майор просил меня проверить некоторые из его алиби. В отношении Жюдит, адвоката и стюардессы он уже оправдан. А ты сам что тут делаешь?

— Мне надо двигаться. Я зашел узнать, не звонила ли кому Мартина.

— Никому! Дома ее еще нет, а мобильный стоит на автоответчике. Но вместо нее к тебе заходила молодая девушка. Она оставила для тебя конверт, причем настояла на том, чтобы самостоятельно положить его в нужное место.

— Какая девушка?

— Хорошенькая брюнетка, которую ты мне конечно же не представил. Она рассматривала твой невзрачный кабинет так, словно это Тадж-Махал.

Брюс позвонил к себе домой, чтобы проверить записи на автоответчике. Может быть, Левин оставила ему личное сообщение. Пленка содержала только лаконичное, но полное энтузиазма высказывание Геджа относительно Кубы и ее радостей. Брюс с разочарованным видом положил трубку, потом посмотрел на конверт. Вскрыв его, он обнаружил простую картонную карточку с текстом, написанным аккуратным почерком:

Я заходила, но это было ошибкой. Эти стихи Аполлинера — мое прощание. Я тебя люблю.

Натали.

Брюс сунул карточку в карман. Ему пришло в голову, что можно взять Натали на Кубу вместе с Геджем. Они будут пить ром. Они не пойдут в бордель. Вместо этого они будут играть в белотту на террасах кафе. Фред Гедж постепенно влюбится в Натали. И наоборот. Он оставит их наедине, а сам вернется в Париж. Жалко мужскую дружбу. Если только… Если только не пригласить еще и Виктора Шеффера.

21

С того места под шкафом, где он лежал уже больше двух часов, были видны серые комки пыли. Скопившиеся под кроватью и под ночным столиком. Полная гармония с горой вонючей посуды в раковине и жирной грязью на стенках ванны. Убранство квартиры шлюхи вполне соответствовало диапазону ее мышления. Все омерзительно. Сейчас она, наверняка занятая поисками очередной дозы, где-то задерживалась. Но она придет. Она точно придет. Такие уроды отвратительны настолько же, насколько предсказуемы.

Четко очерченное пятно света, ожившая геометрия, несколько секунд плясало на паркете. Это проехала машина, и свет ее фар ворвался через ставни. Было уже семь тридцать, вот-вот рассветет. Вокс вспомнил свет фонарей, проникавший через слуховое окно подвала, где мать укладывала его в те ночи, когда ее жирная мерзкая плоть требовала удовлетворения. Ночи, когда безымянные мужчины заставляли ее говорить, пить, кричать, изрыгать свою пошлость. А он лежал на циновке и слушал все это, а потом пытался найти в глубине своего сознания способы исказить эти звуки, чтобы очистить их от грязи. Он всегда засыпал. Свернувшись клубочком в собственном жире. Она день за днем заставляла его наращивать этот жир, пичкала его, чтобы превратить в маленькое толстокожее домашнее животное, этакий шарик, который можно было бить, гору безобидного сала, сносившую все оскорбления, которые она выкрикивала своим голосом сирены. Изумительным голосом, так не соответствовавшим тому, что она собой представляла. Этот был ошибкой космического масштаба. Ошибкой космоса.

Он думал, что, может быть, в нее вселился инопланетянин или она была киборгом, зачатым в лаборатории. И что его настоящая мать умерла, а эта, подставная, заняла ее место. Но нет. Приходилось соглашаться с реальностью. Его мать и была этим существом. Это существо и было его матерью. Его отец когда-то случайно обрюхатил ее. И уехал. Высший разум. Гений, не имевший ничего общего с этим существом. Не оставивший ничего, ни имени, ни фотографии. Только гены. Эту научную интуицию, эту тонкость мыслей, это знание самых невероятных тайн. Его наследие. Оно оставалось нетронутым. Спрятанным в этом жирном теле. Невидимым даже для существа, носившего имя Амели. А-ме-ли. Три нежных слога. Смертельный парадокс.

Итак, он засыпал, и самыми сладкими были моменты, когда он превращался в золотую дораду, плавающую в океане тишины. Потом всегда наступало утро, и побои, и все остальное. Тогда океан прятался внутри него. Аккуратно собранный, сложенный, темный. В один прекрасный день он должен был развернуться. В десять лет он окончательно понял это.

Но сейчас спать было нельзя. Удержаться от сна помогал запах. И отблески света на паркетинах. В видимой вселенной всегда находились полезные элементы, интересные знаки, новая информация. Ожидающая того, кто знает, как ею воспользоваться. В любой момент.

Звяканье ключей. Точно, что без клиента, ведь с такой рожей, какую он ей обеспечил… Амелия, Амели. Встреченная им на тротуаре, совершенно случайно. Ночь, Амели.

То же имя, та же белая кожа космической проститутки. Те же волосы. Рыжие блестящие змеи, наверняка такие мягкие. Бойтесь иллюзий! Желание избить ее до смерти, эту шлюху с улицы Прованс. Сжигаемый властной необходимостью, он пошел в супермаркет и купил чулки. Кассирша улыбнулась при виде его симпатичной физионмии, наверное, решила, что это подарок для невесты. Спрятавшись в туалете на лестничной площадке, он дождался, пока шлюха привела клиента, дождался, пока шлюха закончила с клиентом. Он смеялся про себя, он чувствовал, что вот-вот заскользит, как маленький мальчик-дорада, которым он был столько лет, что все пройдет легко. Легко, как всегда. Когда клиент закончил свое дельце, он, в свою очередь, проник в комнату, натянув чулок на лицо.

Опять звякнули ключи. Да сумеет ли она, в конце концов, открыть эту чертову дверь! Он нуждался в ней для своей истории. Истории, которая так раскручивалась. Нужно сделать это для Брюса-легавого.

Дверь открылась. Наконец-то она вошла, шлюха. Одна, расслабившаяся в предвкушении укольчика. Щиколотки у нее распухли, как бочки, — нечего было таскать свое никому не нужное тело всю ночь. Он видел одну ее туфлю с каблуком, отклонившимся к югу, видел, как она тащится, словно старая кляча, а потом всем своим весом валится на кровать. В полумраке — раздвинутые ноги, рука тянется к выключателю, а затем, тут же— к ящику, где хранятся все ее штучки. Железная коробка со шприцем, жгутом, ложкой, зажигалкой. Он услышал, как она нервно роется во всем этом.

Она укололась, вздохнула, вытянулась на постели, даже не сняв туфель.

Он ждал, глядя на свешивающуюся ногу и правую руку, гладившую низ кровати, потом рука за что-то уцепилась, замерла.

Он дал ей время уплыть подальше, чтобы она не удивилась, увидев мужчину, вылезающего из-под шкафа. Потер одежду ладонями, чтобы немного почиститься, не сводя глаз с лица и обмякшего тела девицы. Один глаз полузакрыт, нос картошкой, жгут на левой руке, иголка еще торчит из предплечья. На сей раз он не натянул чулок на лицо. Он медленно протянул руку. Никакой реакции. Он положил палец на еще видящий глаз и нажал. Она застонала, нога механически поднялась. Упала. Он нажал еще раз. Он мог бы выдавить ей глаз, а она среагировала бы на это не больше, чем полумертвая подопытная лягушка. Он убрал руку. Она глупо улыбнулась:

— Ты красивый.

— Конечно, я твой ангел-хранитель. Я дам тебе много порошка. Пойдем со мной, Амелия.

Он протянул ей руку, она ухватилась за нее и встала. Он привлек ее к себе. Он даже погладил ее по щеке, их головы были так близко друг от друга, что он видел черные точки на ее носу картошкой. И ее зрачки, расширенные, как звезды. Вокс открыл дверь, осмотрел лестницу и мягко потянул Амелию за собой. Они спустились по лестнице, словно пара влюбленных.

Шел дождь. Грязное и серое утро. Редкие прохожие бежали, чтобы поскорее оказаться под крышей, или ускоряли шаг. Какой-то тип пережидал непогоду под навесом магазина, глядя себе под ноги. Вокс обнял шлюху за талию, и они пошли по блестящему тротуару к улице Лафайетта, где прошлой ночью он оставил машину, «пежо-305», угнанную в Обервийе. Она рухнула на сиденье, все так же растопырив лапы. Слизняк, лишенный манер, лишенный перспектив, лишенный интересов. Он завел мотор, включил дворники, и те задвигались по стеклу. Это вызвало у нее смех, она протянула руку к ветровому стеклу, имитируя их движение.

— С тем, что я дам тебе, ты станешь счастливой навеки, — сказал он, кладя руку ей на бедро.

Он ощутил мышцы, связки ее ноги. Он подумал о хрящах, о венах, о суставах, словно бы его пальцы могли служить не только тактильными, но и визуальными датчиками и с их помощью он мог увидеть часть тела киборга. Будущее обещало быть чудесным. Ему только надо продержаться. Еще немного.

Виктор Шеффер только что проглотил две таблетки антигриппина, запив их кофе из термоса, и наслаждался температурой, эффект которой всегда ценил чрезвычайно высоко. От высокой температуры ему казалось, что в его теле живут одновременно несколько человек и что совместная работа их мозгов расцвечивает мир совершенно невероятными красками. Он посмотрел на часы: девятнадцать двадцать. Он выпил еще немного кофе. Сидя в машине перед Институтом судебно-медицинской экспертизы, он уже полчаса ждал Брюса, присутствовавшего на вскрытии тела Элоди Дожье. Он приехал за ним, чтобы лично пересказать последнюю информацию, полученную от Санчеса.

«Почему жизнь лампочек так хрупка? Ответ: потому что она висит на волоске!» Шеффер вздохнул, скомкал обертку в комочек и сунул его в карман. В зеркале заднего вида он увидел Алекса Брюса— тот остановился на тротуаре, чтобы позвонить. Он понял, что майор пытается дозвониться Мартине Левин. Дважды набрав номер, он выключил телефон и сразу увидел машину. Подойдя к ней, он закурил, а когда поднял голову, Шеффер подумал, что он отлично выглядит. Напряженный, похудевший, торжественный.

Брюс сел в машину, не говоря ни слова, приоткрыл окошко, чтобы не дымить в салоне, и бросил взгляд на своего закашлявшегося помощника. Прежде чем поднять стекло, майор раздавил сигарету в пепельнице. Потом уставился прямо перед собой. Шеффер последовал его примеру, чтобы убедиться, что ничего стоящего внимания впереди нет, и прервал молчание:

— Марк Санчес сообщил мне о результатах. Виолончельная струна «Джаргар». Также отследили твой анонимный телефонный звонок. Действительно, звонили из «Шератона». Вокс по всей линии. Но и тут есть сюрприз.

— Какой?

— Из «Шератона» звонили также и в квартиру Левин.

— Мартина мне сказала, что ее номер всего на одну цифру отличается от номера пивной. Она решила, что кто-то ошибся.

— Ну так вот, никто не ошибался, Алекс. Саньяк был прав: им с Левин удалось приманить Вокса. А у тебя что новенького?

— Эксперт подтвердил, что изнасилования не было.

— Если мерзавец начал мутировать, как вирусы, нам придется нелегко.

Шеффер повернулся к окну, чтобы чихнуть. Зазвонил телефон, и ему показалось, что этот звук сверлит ему череп. Он снял трубку. Голос Дельмона звучал холодно, как ледяная капель. Шеффер послушал, потом молча отключился. Подумал, что, может быть, это просто сбываются предсказания с карамельных оберток и что он еще неплохо выкрутился. Он повернулся к Брюсу, выжидающе смотревшему на него:

— Ты тянешь резину, Виктор!

— Шеф звонил мне, потому что не может дозвониться до тебя.

— Естественно, я отключал телефон во время вскрытия, — сказал Брюс, включая звонок. — Что случилось, старина?

Шеффер поднял очки на лоб и сказал, отвернувшись:

— Только что в «пежо-305», разбившемся о дерево, нашли два полностью обуглившихся трупа. В парке на Курнев. Эту машину вчера угнали в Обервийе. В салоне лежал «ругер СП».

Виктор Шеффер повернулся к Алексу Брюсу и увидел, что тот как-то странно на него смотрит. За шесть лет совместной работы он видел у него такой взгляд раза два-три, не больше. В последний раз— когда они задержали жениха убитой девушки, не желавшего расставаться с плюшевым мишкой. Он продолжал:

— Проверка установила, что это— служебное оружие капитана Левин.

22

На следующее утро на площади Мазас, перед обгоревшим каркасом «пежо-305» Шеффер и Брюс слушали доклад Санчеса.

— Переключатель стоял на второй передаче. Следовательно, в момент столкновения с деревом машина ехала медленно. Сгорел только салон. Однако, если бы утечка бензина произошла вследствие удара, неизбежно загорелся бы и мотор.

— Симуляция аварии? — вмешался Брюс.

— Совершенно верно. В золе найдены следы свинца. Думаю, тела облили бензином.

— Что от них осталось?

— Пять граммов костей и два зуба мудрости. Думаю, что нам еще повезло, если учитывать силу огня.

— Я попрошу дантистов Бертрана Делькура и Мартины Левин предоставить нам снимки их зубов, — спокойно сказал Брюс.

— А я предупрежу нашего эксперта по одонтологии, чтобы он отложил все дела и в первую очередь занялся тобой, — ответил Санчес.

Шеффер и Брюс провели остаток утра в поисках хирургов-стоматологов Бертрана Делькура и Мартины Левин. Шеффер уехал, чтобы лично передать документы эксперту по одонтологии в Институте судебно-медицинской экспертизы, а потом отправился допрашивать командира самолета, на котором летал Делькур.

Алекс Брюс поехал домой к Мартине Левин. Открыв дверь своим ключом, он обошел всю квартиру. Задержался в ванной комнате, поколебавшись, открыл флакон туалетной воды, стоявший на раковине. Тонкий аромат Мартины Левин. Тот, благодаря которому при первой встрече она произвела на него впечатление здоровой девушки-спортсменки. Он открыл одно из окон в гостиной. Оно выходило на мрачный фасад административного здания. Конструкция из стекла и металла, несколько затянутых штор грязно-серого цвета. Бывают виды и покрасивее. Из окна он мог видеть служащих конторы. Собрание, какой-то тип активно жестикулирует, говоря по телефону, женщина сидит за компьютером. Брюс нагнулся и посмотрел вниз: человек с собакой, собака гадит посередине тротуара.

Перед зданием росли деревья. Желтые шапки дубов, кое-где еще с зелеными пятнами, шумели на ветру. Дождь не прекращался. С порывами ветра в лицо майора летели брызги и запах листвы. Он представил себе Левин, стоящую у окна ночью, наслаждающуюся ароматом шумящих деревьев. Издали доносился шум транспорта. Он любовался колыханием листьев до тех пор, пока его не отвлек шум поезда. Долгий металлический гул катился к северу и затихал, пока не смолк окончательно.

Брюс закрыл окно, и шум ветра изменился. Его порывы хлестали по фасадам и угасали в недрах здания. Он обошел квартиру. Никакой беллетристики. Только несколько книг о судебной полиции и по уголовному праву. Видеокассеты: мультфильм «Саутпарк», фильмы с Брюсом Ли. И хорошие американские фильмы в жанре «экшн». Еще одно очко в пользу Левин: Брюсу тоже нравились эти динамичные фильмы. Он вошел в спальню и сел на кровать, не спуская глаз со шкафа. На ночном столике стояла пустая пепельница.

Брюс закурил, сделал несколько затяжек, положил сигарету на край пепельницы, надел перчатки и открыл шкаф. «Материалы» находились в спортивной сумке: четыре черных кожаных браслета с цепочками, хлыст из плетеной кожи и костюм из черного латекса. На этикетке обозначен размер — ХХL. Брюс развернул его. Это был облегающий комбинезон с четырьмя отверстиями. Два для глаз, одно для рта, одно между ног. На спине — застежка-липучка.

Он повернулся к кровати и представил себе Делькура, лежащего на спине, одетого в этот комбинезон, с растопыренными конечностями, прикованными к деревянным стойкам. И Мартину Левин, стоящую над ним в черном белье, с розовым V-образным шрамом на плоском животе, с хлыстом в руке. С тем же бесстрастным выражением лица. Рот с пухлыми губами чуть приоткрыт, как тогда, когда он заставил ее смотреть в зеркало в «Шератоне».

Брюс разложил комбинезон в центре кровати в форме буквы «X» и отступил, чтобы оценить эффект. А если все шло по другому сценарию? Может быть, надо представить себе обнаженную Левин и переодетого Фантомасом Делькура, ритмично стегающего ее хлыстом? Кто из двоих играл роль палача? И до чего могла завести игра влюбленного, ставшего безумцем? До поджога машины. После пробега, усеянного телами мертвых женщин.

Так что же: Вокс и Делькур— это одно лицо? Если да, зачем он звонил Левин из «Шератона»? Она сказала, что ее якобы разбудил некто, хотевший заказать столик в «Шарло, короле ракушек». Нет, не совсем так. Брюс вспомнил, что она сказала: «Пять минут назад звонил телефон. Так иногда случается: мой номер всего на одну цифру отличается от „Шарло, короля ракушек“. Вообще-то она ни разу не сказала, что звонивший говорил. Может быть, она сочинила эту историю, потому что знала, что звонок из „Шератона“ проследят? В таком случае ее „ложь“ свидетельствовала о редком владении собой, ведь своим звонком Брюс ее разбудил.

Если Вокс испытал потребность позвонить Левин после убийства стюардессы, это означало, что он попался на крючок. И услышал голос Левин. Этот необычный голос. Этот воспламеняющий голос.

Жуаньи сказала что-то вроде: Дельфин Сейриг и Изабель Кастро умерли, осталась только Жанна Моро. Они могли удерживать внимание слушателей, читая телефонную книгу. Левин тоже. Он заметил, что ему не хватает ее голоса. Скрывавшейся в нем глубины, так не соответствовавшей гладкому лицу, холодным серым глазам. Этой силе. Этой мощи, с которой она одним спокойным движением наводила свой «ругер СП» и поражала мишень. Он знал, что такое достигается годами упражнений, позволяющих постепенно обрести идеальное и трудноуловимое равновесие между физическим и психическим состоянием. Такое же самообладание, как при занятиях кун-фу. Кстати, ей ведь удалось уложить на обе лопатки Геджа. А Фред Гедж весит немало. Даже в пьяном виде.

Звонок мобильного прервал его мысли. Виктор Шеффер встретился с начальником смены Делькура, дамой лет пятидесяти. Стюард прилетел в «Руасси» вчера, четырехчасовым рейсом. То есть на день раньше, чем предполагалось. Действительно, едва приземлившись в токийском аэропорту «Нарита», он изменил свое расписание и поменялся сменами с коллегой. Создавалось впечатление, что начальница Делькура отнюдь не одобряла его поведения, ведь она охарактеризовала своего подчиненного как «незрелого». В частности, ввиду чрезмерного «заигрывания» со стюардессами. Одна из них разговаривала с Делькуром на пути из Токио в Париж. Молодой человек возвращался досрочно, чтобы пойти на вечер, организованный какой-то фирмой звукозаписи.

— Ты узнал адрес? — спросил Брюс.

— Нет, и стюардесса его тоже не знала. Но, возвращаясь из «Руасси», я сообразил, что место, где сгорела машина, находится на пути из аэропорта.

— Я тоже подумал об этом, — сказал Брюс после паузы.

— Ты где?

— У Мартины.

— Хочешь, чтобы я приехал?

— Нет, все будет нормально. Увидимся завтра в конторе. Если надо будет связаться со мной этой ночью, звони на мобильный.

— Почему? Останешься на улице Клайперон?

— Не забудь, что слесарь оставил мне ключи от ее квартиры, Виктор.

— Не забуду. Ты уверен, что все в порядке?

—Да мне куда лучше, чем тебе, старина. Твой грипп, похоже, нешуточный. Ты бы полечился чем-то более действенным, чем карамельки. Пока.

Брюс сунул телефон в карман, потом сложил комбинезон из латекса и положил его на место. Попытался найти серийный номер на браслетах. Безуспешно. Хлыст дал больше информации: его купили у «Эрмес». Великолепная кожа, настоящий предмет роскоши. Это не вязалось с обстановкой квартиры, с обыкновенной одеждой Левин, с американскими фильмами в жанре «экшн» и с Брюсом Ли. Да и с «Саутпарком», пожалуй, тоже. И вот что еще. Брюс изучил ее документы. Из паспорта, выданного четыре года назад, явствовало, что родилась она в 12-м округе Парижа 20 июля 1964 года. На фотографии у нее была другая прическа и более светлые волосы. Похожа на немецкую террористку. Он нашел несколько дипломов за стрельбу, тетрадку с подсчетами, где она записывала свои расходы по карточке и по чековой книжке. Капитан Левин вела нормальный образ жизни служащего полиции. Такая не покупает у «Эрмес».

Брюс позвонил Санчесу, который со своими ребятами хозяйничал у Делькура, и попросил найти счет или выписку с кредитки, соответствовавшие покупке хлыста. Потом он возобновил собственное расследование и занялся содержимым шкафов. Там лежало очень простое белье из хлопка, пахнущее лавандовым кондиционером, спортивная одежда, хорошие кроссовки, плейер на ремне. Левин бегала под музыку. Главным образом под английскую танцевальную музыку. Брюс проверил кассеты. Никаких подозрительных записей. Каждая кассета лежала в собственной коробочке.

Он вернулся в гостиную и изучил небольшое собрание компакт-дисков, сложенных возле стереопроигрывателя. Вивальди, Моцарт, Жак Брель, Миоссек. И еще два, выпадавших из подборки: «Калейдоскоп» группы «Jam&Spoon» и «Полное спокойствие» группы «Morcheeba». Два диска, которые он сам без конца крутил в последнее время. Брюс заметил, что с них не сняты наклейки с ценой. Совсем новые. Он задумался, глядя на девушку-блондинку с обложки «Калейдоскопа». В ее бесстрастном лице было что-то общее с Левин. Он вспомнил, что перед нападением Фреда Геджа она оставалась одна на улице Оберкампф, а оба его диска лежали там на столике, под рукой.

Он открыл «Калейдоскоп», вставил диск в проигрыватель и выбрал свою любимую песню — «Свет, ведущий меня». Нарастающее звучание басов. Мощный ритм. Брюс закрыл глаза.

Он открыл глаза и уставился на белую стену перед собой. Он представил себе Мартину Левин в мраке самой темной ночи, оглушенную звучанием тишины в камере, выкрашенной в розовые тона, зовущую на помощь. Он машинально поднес руку к кобуре. При нем был только «манурин». Единственное оружие, с которым ему предстояло спуститься по ступеням ада. И еще его мозг. Мозг, который работал в новом, непривычном для него режиме с той самой минуты, когда он увидел растерзанный салон «пежо-305». Может быть, откуда-то его звал Левин? Или женщины, которую он, сам того не зная, всегда ждал. Мертвой или живой женщины, пленницы собственного «я» или настоящей мученицы? Ему показалось, что лицо Тессы расплывается и его место постепенно занимает лицо Мартины. Если прислушаться к внутреннему голосу, он говорил ему, что Левин еще жива, что ее глаза горят от стыда, боли или надежды, что из ее полных губ вылетают слова: «Спаси меня, спаси меня, спаси меня!» И этот воображаемый Левин, помимо его воли врезавшийся в память, нес в себе одновременно боль и счастье.

23

«Акклиматизация — процесс приспособления животных и растений к новым условиям среды обитания. Аккомпанемент— музыкальное сопровождение…»

Сидя по-турецки, положив толковый словарь на колени, она читала, делая секундные паузы между статьями, и по едва заметным изменениям ее тона можно было отличить слова от их определений. Он слушал с наслаждением, его восхищало все, вплоть до звука, с которым ее указательный и большой пальцы скользили по тонкой бумаге в тот момент, когда она переворачивала страницу и прижимала ее к предыдущей. При этом ее большой палец описывал кривую линию и одним движением, одновременно быстрым и ласкающим, передвигался к трем заглавным буквам на правой странице. Она закончила страницы 23 и 24, помеченные, как АКУ, и перешла уже ко второй колонке АЛА. Последняя страница начиналась с ЯСН. Этот магический пароль открывал перед ними бесконечные просторы нового существования.