Выступив из тени, двойник на секунду задержался и посмотрел на кардинала. Как всегда, Бриндизи стало немного не по себе от его взгляда, по спине даже пробежал холодок. Он словно увидел себя в зеркале: те же черты лица, круглые очки, золотой нагрудный крест, даже кардинальская шапочка также слегка сдвинута набок. На лице незнакомца застыла равнодушная улыбка – точная копия характерной улыбки кардинала.
– Добрый вечер, ваше преосвященство.
– Добрый вечер, – машинально повторил кардинал.
Двойник коротко кивнул, уселся в «мерседес», и седан отъехал. В фургоне кардинала поджидал его личный секретарь, отец Масконе.
– Пожалуйста, поспешите, ваше преосвященство. Долго задерживаться небезопасно.
Священник помог кардиналу влезть в фургон, провел к сиденью и закрыл дверцу. Машина выехала из гаража и свернула на улицу. В следующее мгновение она уже катила по Риму в направлении Тибра.
Отец Масконе расстегнул дорожную сумку и вытащил мирскую одежду: серые брюки, пуловер с воротом под горло, дорогой светло-коричневый блейзер и пару черных туфель. Бриндизи начал раздеваться. Через минуту на нем не осталось ничего, кроме белья и цепочки с шипами на правом бедре.
– Может, снимете власяницу, ваше преосвященство?
Кардинал Бриндизи покачал головой.
– Я и так уже зашел слишком далеко, отец Масконе. Власяница останется, пусть даже и будет проступать… – он немного помедлил, – под брюками.
– Хорошо, ваше преосвященство.
С помощью секретаря Бриндизи быстро натянул непривычную одежду. После этого он снял свои маленькие круглые очки и заменил их другими, со слегка затемненными стеклами. Теперь он полностью преобразился и походил уже не на одного из князей церкви, а на богатого римлянина с не очень чистой репутацией, возможно, даже такого, который не прочь поразвлечься с молодыми женщинами.
Пять минут спустя фургон остановился на пустынной площади, расположенной на другом берегу Тибра. Отец Масконе открыл дверцу. Кардинал Марко Бриндизи перекрестился и ступил на землю.
Во многих отношениях Рим – та же деревня. При обычных обстоятельствах Марко Бриндизи вряд ли удалось бы пройти по виа Венето неузнанным, даже если бы он надел простую сутану приходского священника. Но в этот вечер, прокладывая путь через шумящие толпы и минуя переполненные кафе, он оставался совершенно незамеченным, как будто превратился в еще одного обычного горожанина, отправившегося на поиски приятной компании и вкусной еды.
Славные для виа Венето времена давно миновали. Она оставалась тем же милым бульваром с красивыми деревьями, шикарными магазинами и дорогими ресторанами, но интеллектуалы и кинозвезды уже покинули ее ради более изысканных и не выставляемых напоказ утех. Теперь толпа состояла главным образом из туристов, бизнесменов и итальянских тинейджеров на мотороллерах.
Dolce vita,сладкая жизнь виа Венето никогда не манила к себе кардинала Марко Бриндизи, даже в шестидесятые, когда он был молодым чиновником курии, только что приехавшим в Рим из небольшого умбрийского городка, а тем более сейчас. Обрывки достигавших его ушей застольных разговоров казались совершенно пустыми и мелочными. Он знал, что некоторые кардиналы – и даже папы – любили прогуливаться по улицам Вечного города в мирском облачении, чтобы посмотреть, как живет другая половина. Что касается его самого, то другая жизнь никогда не вызывала у него ни малейшего интереса. За редким исключением, он находил представителей той, другой, половины грубыми и аморальными и считал, что им бы стоило – ради собственного блага – почаще прислушиваться к тому, что говорит церковь, и пореже к тому, что денно и нощно исторгают из себя телевизоры.
Привлекательная средних лет женщина, сидевшая за столиком открытого кафе, бросила на него восхищенный взгляд. Вынужденный играть роль, Бриндизи улыбнулся в ответ и тут же мысленно обратился к Христу с мольбой опрощении. Ему доводилось слышать покаянные признания священников, павших жертвами сексуального соблазна. Священников, содержавших любовниц. Священников, совершавших непотребные, противные естеству акты с другими священниками.
Бриндизи никогда не сталкивался с искушениями плоти. Поступив в семинарию, он отдал сердце Христу и Деве Марии. Священники, которые не находили в себе сил оставаться верными обету, вызывали у него отвращение. Он полагал, что всех тех, кто не мог справиться со слабостью плоти, следовало бы лишать духовного сана. Но, оставаясь прагматиком, Бриндизи понимал, что такая политика определенно сократила бы ряды духовенства.
Дойдя до пересечения виа Венето и Корсо, кардинал взглянул на часы. Он прибыл точно в назначенное время. Через несколько секунд у тротуара остановился автомобиль, из которого вышел Карло Касагранде.
– Извините, что не целую ваше кольцо, – сказал Касагранде, – но это, наверное, выглядело бы неуместным в данных обстоятельствах. Погода сегодня на редкость тихая и теплая. Вы не хотите прогуляться до виллы Боргезе пешком?
Касагранде перевел кардинала через широкий бульвар, по которому, словно жаждая человеческой крови, проносились ревущие мотоциклы и машины, подвергнув жизнь второго по могуществу человека в Римско-католической церкви смертельной опасности. Благополучно добравшись до противоположной стороны, они неспешно зашагали по посыпанной гравием дорожке. По воскресеньям парк обычно наполнялся крикливыми детьми и мужчинами, слушающими трансляции футбольных матчей по переносным приемникам. Сейчас же здесь было довольно тихо, и только с Корсо доносился приглушенный шум проносящихся автомобилей. Кардинал шел так, как будто на нем была привычная сутана: заложив руки за спину и опустив голову – богач, потерявший деньги и делающий вид, что пытается их найти. Когда Касагранде сообщил о смерти Питера Мэлоуна, Бриндизи пробормотал короткую молитву, но подавил в себе импульс перекреститься.
– Этот ваш убийца действует весьма эффективно.
– К сожалению, у него большая практика.
– Расскажите мне о нем.
– Мои обязанности как раз в том и заключаются, чтобы оберегать вас от такого рода вещей, ваше преосвященство.
– Я спрашиваю не из нездорового любопытства, Карло. Мне лишь хочется убедиться в том, что это дело ведется так, как надо.
Они подошли к галерее Боргезе. Касагранде сел на мраморную скамью перед входом в музей и жестом предложил своему спутнику сделать то же самое. Кардинал долго вытирал воображаемую пыль, после чего осторожно опустился на холодный камень. В течение последующих пяти минут Касагранде рассказывал кардиналу то, что узнал о наемном убийце по кличке Леопард за годы сотрудничества. Долгое время Леопард сотрудничал с левыми и палестинскими террористическими группировками, но в конце концов окончательно превратился в высокооплачиваемого профессионала.
– Его настоящее имя? – спросил кардинал, которому эта мимолетная встреча со злом, похоже, доставила некое удовольствие.
– Мы не знаем наверняка, ваше преосвященство.
– Национальность?
– В европейских службах безопасности полагают, что он швейцарец, хотя это тоже до конца не ясно.
– Вы знакомы с ним?
– Мне приходилось находиться с ним в одной комнате, ваше преосвященство. У нас деловые отношения, но я бы не сказал, что мы по-настоящему знакомы. Сомневаюсь, что кто-то вообще знает его достаточно хорошо.
– Он умен?
– Очень.
– Образован?
– Есть свидетельства, что до того, как уступить зову насилия и террора, он непродолжительное время изучал теологию в университете Фрайбурга. Есть также основания считать, что, будучи молодым человеком, он проходил послушничество в Цюрихе.
– Хотите сказать, что это чудовище училось на священника? – Кардинал медленно покачал головой. – Надеюсь, сейчас он не считает себя католиком?
– Леопард? Не думаю, что он верит в кого-то, кроме самого себя.
– Получается, что человек, убивавший некогда по заданию коммунистов, работает теперь на Карло Касагранде, того, кто помог папе-поляку сокрушить Империю Зла.
– В политике случаются самые странные альянсы. – Касагранде поднялся. – Пойдемте.
Они пошли по дороге, обсаженной пиниями. Кардинал возвышался над своим спутником на целую голову. Церковное облачение несколько смягчало его наружность. Сейчас же, одетый в мирское, он странным образом преобразился в человека, внушавшего не доверие, а страх.
Они сели на скамью, с которой открывался вид на пьяцца ди Сьена. Касагранде думал о жене, о том, как они сидели однажды на этом самом месте и смотрели на конный парад. Ее руки пахли клубникой. Анжелина любила лакомиться клубникой и пить спуманти.
Отдаться нахлынувшим воспоминаниям помешал Бриндизи, заговоривший о человеке, который называл себя Эхудом Ландау. Касагранде рассказал кардиналу о посещении Ландау монастыря Святого Сердца в Бренцоне.
– Боже мой, – прошептал Бриндизи. – И как держалась мать Винченца?
– Судя по всему, вполне достойно. Рассказала придуманную нами историю и выпроводила. Но на следующее утро он вернулся и спросил о сестре Регине.
– О сестре Регине? Это же катастрофа! Откуда он узнал?
Касагранде покачал головой. Он и сам не раз задавал себе этот вопрос после второго звонка матери Винченцы. Откуда израильтянин мог узнать о сестре Регине? Квартира профессора Штерна была обыскана самым тщательным образом. Все, что имело какое-то отношение к монастырю, было уничтожено. Очевидно, какая-то улика все же осталась незамеченной и, избежав заброшенной Касагранде сети, попала в руки его противника.
– Где он сейчас? – спросил кардинал.
– Боюсь, мой ответ вас разочарует. Не имею ни малейшего представления. В Бренцоне его взяли под наблюдение, но он оторвался от моего человека в Вероне. Несомненно, высококлассный профессионал. С тех пор его не видели.
– Что вы намерены делать?
Касагранде отвел взгляд от древнего ипподрома и посмотрел в бледные, почти бесцветные глаза кардинала.
– Как государственный секретарь, вы, ваше преосвященство, должны знать, что служба безопасности подозревает этого человека в подготовке покушения на святого отца.
– Считайте, что я уведомлен. Какие шаги вы намерены предпринять для того, чтобы помешать ему осуществить задуманное?
– Я задействовал Ахилла Бартолетти. Его реакция оказалась вполне предсказуемой. Сформирована оперативная группа, на этого человека открыта круглосуточная охота.
– Полагаю, на каком-то этапе святого отца придется предупредить о нависшей над ним угрозе. Возможно, тем самым нам удастся повлиять на его решение относительно посещения синагоги на следующей неделе.
– Я тоже так думаю, – согласился Касагранде. – Что-нибудь еще?
– Остался еще один вопрос. – Кардинал рассказал Касагранде о репортере из «Републики», которого заинтересовало детство святого отца. – Если он уличит Ватикан в обмане, пусть даже и незначительном, это может отрицательно повлиять на развитие событий. Подумайте, что можно сделать, чтобы поставить этого чересчур дотошного репортера на место.
– Я этим займусь, – сказал Касагранде. – Что вы посоветовали святому отцу?
– Сказал, что было бы неплохо, если бы он подготовил меморандум с указанием подробностей того злополучного периода своей жизни.
– Что он ответил?
– Согласился, но я не хочу ждать, пока он соберется. По-моему, вам бы стоило провести собственное расследование. Нам нужно узнать правду до того, как она появится на страницах «Републики».
– Сегодня дам такое задание одному из своих людей.
– Очень хорошо. Ну, вот теперь, пожалуй, все.
– Вас проводят. Фургон будет в назначенное время. Вас доставят в Ватикан, если только вы не хотите прогуляться по виа Венето. Мы могли бы выпить по стаканчику фраскати или просто пройтись по городу.
Кардинал улыбнулся – такая перспектива его не прельщала.
– Вообще-то, Карло, я предпочитаю любоваться видом Рима из окон Папского дворца.
С этими словами он повернулся и зашагал прочь. Через пару секунд кардинал растворился в темноте.
15
Нормандия, Франция
Ранним утром следующего дня Эрик Ланге пересёк пролив на пароме Нью-Хейвен–Дьеп. Он оставил взятый напрокат «пежо» на платной стоянке возле паромного терминала и направился в «Набережную Генриха IV», чтобы позавтракать. В кафе с видом на бухту Ланге взял бриошь и кофе с молоком и устроился за столиком с утренними газетами. Никаких сообщений об убийстве английского репортера Питера Мэлоуна еще не было, в новостях по радио об этом тоже не сказали ни слова. Вероятнее всего, тело еще просто не обнаружили. Ланге предполагал, что это произойдет примерно в десять по лондонскому времени, когда в дом Мэлоуна придут ассистентки. Подозреваемых у полиции будет хоть отбавляй. За годы работы репортер успел нажить немало врагов, каждый из которых с удовольствием сократил бы его жизнь.
Ланге взял еще булочку и еще кофе. Спешить было некуда. Он провел за рулем почти всю ночь, и теперь ему хотелось спать. Мысль о том, что впереди еще далекий путь в Цюрих, угнетала его. Он подумал о Катрин, о ее уединенной вилле на краю густого нормандского леса, об удовольствиях, которые сулила ее огромная, под балдахином, кровать.
Ланге оставил на столе несколько евро и, выйдя на набережную, зашагал по направлению к Пуазоннери – старейшему в Дьепе крытому рыбному рынку. Он неторопливо переходил от лотка к лотку, тщательно осматривал рыбу, легко переговаривался с торговцами на прекрасном французском. В конце концов выбор Ланге пал на двух морских окуней и нескольких моллюсков. После рыбного рынка он взял курс на Гран-Рю, главную торговую улицу Дьепа. Здесь Ланге купил хлеб и немного свежего деревенского сыра. Последние покупки он сделал в винном магазине, где пополнил припасы полудюжиной бутылок вина и бутылкой кальвадоса – знаменитого нормандского яблочного бренди.
Сложив покупки на заднем сиденье «пежо», Ланге продолжил путь. Дорога пролегала у самых скал, то взлетая вверх, то круто падая вниз вместе с контуром береговой линии. Еще ниже тянулся каменистый пляж. Вдалеке виднелись возвращающиеся в порт рыбацкие лодки. Он проехал через несколько прибрежных городков, то и дело откусывая от длинного французского батона. К тому времени, когда «пежо» въехал в Сен-Валери-он-Ко, машина уже пропахла креветками и мидиями.
За милю до Сен-Пьера Ланге свернул на узкую проселочную дорогу, уводившую его в сторону от моря и пролегавшую между яблоневыми садами и полями льна. Сразу за Бальмонтом он повернул еще раз и, проехав около километра по еще более узкой дороге, обсаженной с обеих сторон буками, уперся в деревянные ворота. За воротами высилась каменная вилла, укрытая тенью высоких буков и вязов. На посыпанной галькой площадке стоял красный джип Катрин. Сама она, наверное, еще спала. Катрин редко поднималась до полудня, и заставить ее встать раньше могла лишь очень веская причина.
Ланге вышел из машины, открыл ворота и въехал во двор. Не постучав, он попытался открыть переднюю дверь, но она оказалась заперта. У него было два варианта: колотить в дверь, пока Катрин не откроет, или начать визит с шутки. Ланге выбрал второе.
Вилла имела форму буквы U и была окружена беспорядочно разросшимся садом. Летом здесь царило буйство красок, но сейчас, в последние дни зимы, в саду преобладал умеренно-зеленый цвет. Дальше начинался лес. Деревья стояли голые, ветви застыли, словно прислушиваясь к утренней тишине. Пробравшись через минное поле заброшенных клумб, стараясь не шуметь, незваный гость стал переходить от окна к окну. Пятое из шести оказалось незапертым на задвижку.
Глупая Катрин…Что ж, он преподаст ей урок, который она не скоро забудет.
Ланге влез в дом, пересек полутемную гостиную и, поднявшись по лестнице, подошел к комнате Катрин и приоткрыл дверь. Женщина спала, волосы разметались по подушке, из-под белого пухового одеяла виднелись голые плечи. У нее была оливковая кожа южанки, голубые глаза и светлые волосы нормандской девушки. Рыжеватый отлив, как и взрывной темперамент, достался Катрин в наследство от бабушки-бретонки.
Ланге шагнул вперед и протянул руку, чтобы разбудить Катрин щекоткой, но в тот момент, когда он уже собирался дотронуться до лодыжки, женщина открыла глаза, схватила лежавший рядом «браунинг» и, как и учил ее Ланге, дважды спустила курок. В ограниченном пространстве спальни выстрелы прогремели неестественно громко. Ланге бросился на пол. Пули просвистели над головой и попали в дорогое старинное зеркало.
– Не стреляй, Катрин! – крикнул, трясясь от смеха, Ланге. – Это я!
– Поднимись! Так, чтобы я тебя видела!
Он медленно встал, держа руки на виду. Катрин включила прикроватную лампу и наградила гостя негодующим взглядом. Потом отвела руку назад и бросила в него пистолет, целя в голову. Ланге легко увернулся, и «браунинг» упал среди осколков, не причинив никому вреда.
– Чертов ублюдок! Тебе еще повезло, что я промахнулась! Лежал бы сейчас с дыркой в голове.
– Я был бы не первый.
– Мне так нравилось это зеркало!
– Оно было старое.
– Не старое, а старинное, идиот!
– Я куплю тебе новое.
– Мне не нужно новое – хочу то, прежнее.
– Тогда мы просто вставим другое стекло.
– А как я объясню следы от пуль?
Ланге погладил подбородок, изобразив глубокую задумчивость.
– Да, это уже проблема.
– Конечно, проблема! Придурок!
Катрин натянула на себя одеяло, словно только теперь вспомнила, что на ней ничего нет. Гнев уже начал остывать.
– Кстати, что ты здесь делаешь?
– Проезжал мимо.
Она пристально посмотрела на него.
– Ты снова кого-то убил. По глазам вижу.
Ланге наклонился, подобрал «браунинг», поставил его на предохранитель и положил пистолет на край кровати.
– Работал неподалеку. Надо бы пару дней отдохнуть.
– А почему ты думаешь, что можешь приезжать вот так, без предупреждения, когда тебе захочется? А если бы у меня был другой мужчина?
– Такой вариант не исключался, но шансы были в мою пользу. Я ведь прекрасно знаю, что большинство мужчин, за редким исключением, ужасно тебя утомляют. Как интеллектуально, так и в постели. Если бы у тебя кто-то и появился, он не задержался бы надолго. В общем, я решил, что игра стоит свеч.
Катрин едва сдерживала улыбку.
– И почему я должна позволить тебе остаться?
– Потому что я буду для тебя готовить.
– Ну, в таком случае нам надо нагулять аппетит. Иди ко мне. Вставать еще рано.
Катрин Буссар была, возможно, самой опасной женщиной во Франции. Она училась в Сорбонне, где получила степени по литературе и философии, а потом вступила во французскую левацкую группировку «Аксьон Директ». Политические цели экстремистов постоянно менялись, зато тактика оставалась постоянной. В восьмидесятые эти террористы наделали немало шуму, совершив несколько убийств, похищений и взрывов, в результате которых погибли десятки человек, а нация была повергнута в ужас.
Под руководством Эрика Ланге Катрин Буссар стала одним из лучших киллеров группы. Ланге лично работал с ней в двух случаях: в 1985-м, когда был убит высокопоставленный чиновник из министерства обороны Франции, и в 1986-м, когда жертвой экстремистов стал крупный французский бизнесмен. В каждом из этих случаев именно Катрин Буссар наносила
coup de grace.
Обычно Ланге работал один, но ради Катрин изменил своим правилам. Она оказалась прекрасным напарником, холодным, расчетливым, безжалостным и дисциплинированным. Объединяло их и еще одно. Стресс пробуждал в них сексуальное желание, и они использовали друг друга для его удовлетворения. Они не стали любовниками – оба повидали слишком многое, чтобы верить в такую банальную вещь, как любовь. Скорее их можно было сравнить с мастерами-ремесленниками, стремящимися к совершенству.
Природа наградила Катрин телом, которое служило ей неиссякаемым источником самых изощренных удовольствий. Как всегда, она с готовностью ответила на первое же прикосновение, но лишь тогда, когда партнер удовлетворил ее голод, сама пустила в ход весь свой разнообразный арсенал. Ее игры напоминали пытки, и каждый раз, подводя Ланге к порогу наслаждения, Катрин оставляла его в муках, не позволяя найти облегчение. Когда чаша терпения уже переполнилась, он взял инициативу в свои руки, сжав ее бедра и войдя в нее сзади. Победа была уже близка, но в тот момент, когда Ланге, откинувшись на спину, издал торжествующий вопль конкистадора, она оглянулась через плечо и посмотрела на него с выражением глубочайшего удовлетворения – все снова получилось так, как хотелось ей.
Потом Катрин лежала, положив голову ему на грудь, и ее волосы закрывали его живот. Он смотрел через окно на деревья. Из-за пролива пришел шторм, и ветер гнул могучие вязы. Ланге играл волосами Катрин, но она не шевелилась. Они убивали вместе, а потому он мог заниматься с ней любовью без боязни, без страха каким-то образом выдать себя. Вообще же Катрин была, пожалуй, единственной женщиной, которой он по-настоящему дорожил.
– Мне так этого не хватает, – пробормотала она.
– Чего тебе не хватает, Катрин?
– Войны. – Она повернулась к нему. – Я сижу здесь, в Бальмонте, трачу деньги из фонда, оставленного отцом, которого презираю, и жду старости. Не хочу стареть. Хочу драться.
– Мы были глупыми детьми. Теперь стали умнее.
– И ты работаешь на любого, кто бы он ни был – главное, чтобы заплатили хорошо, да?
Ланге прижал палец к ее губам.
– У меня ведь нет трастового фонда.
– Поэтому ты профессиональный убийца?
– У меня есть определенные умения, на которые существует спрос.
– Ты говоришь как настоящий капиталист.
– А ты разве не слышала? Капиталисты победили. Силы добра сокрушены и раздавлены пятой наживы и жадности. Теперь везде можно поесть в «Макдоналдсе» и посетить Диснейленд. Ты заработала право на тихую жизнь и прекрасную виллу. Расслабься и пользуйся плодами достойного поражения.
– Какой же ты лицемер!
– Правда? А вот я почему-то считаю себя реалистом.
– На кого ты работаешь?
«На тех, кого мы когда-то презирали», – подумал он.
– Ты же знаешь правила, Катрин. Закрой глаза.
Когда Катрин уснула, Ланге встал с постели, неторопливо оделся и вышел из дома. Он открыл багажник, достал ноутбук Питера Мэлоуна и, сунув его под пальто, бегом вернулся под крышу. Потом развел огонь в камине и, устроившись на удобном диване, поставил компьютер на колени. По соглашению с Касагранде компьютер, как и прочие захваченные из дома репортера материалы, нужно было доставить в Цюрих и положить в известный обоим депозитный сейф. Но прежде чем отдавать что-то другим, не вредно проверить, нет ли чего, представляющего интерес и для тебя лично.
Ланге открыл папку с документами и обнаружил, что за час до смерти Мэлоун создал два новых файла: один под названием «Израильский киллер», а второй – «Убийство Бенджамина Штерна». Ланге ощутил знакомое волнение, проявившееся, в частности, в том, что пальцы словно запорхали над клавиатурой. Ветер за окном завывал, как проносящийся экспресс.
Он открыл первый файл. Документ оказался весьма интересным. Оказывается, незадолго до смерти Мэлоун принимал у себя гостя, утверждавшего, что он и есть израильский киллер. Ланге прочел файл с глубоким профессиональным интересом и восхищением. Карьера израильтянина впечатляла: «Черный сентябрь», пара ливийцев, иракский физик-атомщик… Абу Джихад…
Он поднял голову и посмотрел в окно на клонящиеся под ветром деревья. Абу Джихад? Неужели убийца Абу Джихада действительно находился в доме Мэлоуна за несколько часов до прихода туда Ланге? Если да, то что, черт побери, он там делал? Ланге не верил в совпадения. Поразмышляв, он решил поискать ответ во втором документе.
Через пять минут Ланге снова поднял голову. Все оказалось куда хуже, чем он предполагал. Израильский агент, хладнокровно проникший на виллу Абу Джихада в Тунисе и убивший хозяина на глазах жены, вел расследование смерти профессора Штерна. Интересно, почему убийство человека, жившего в Мюнхене и занимавшегося академическими исследованиями, так заинтересовало израильскую разведку? Ответ пришел сам собой: профессор тоже был их агентом.
В Ланге вспыхнула злость на Карло Касагранде. Если бы итальянец сказал, что профессор имеет отношение к израильским спецслужбам, он, наверное, отказался бы от контракта. Израильтяне заставляли Ланге нервничать. Они вели игру по иным, чем западноевропейцы и американцы, правилам. Они выросли в другом мире, и над каждым принятым ими решением все еще висела мрачная тень холокоста. Вот почему израильтяне расправлялись со своими врагами жестоко и безжалостно. Однажды они уже шли последу Ланге после операции с похищением и выкупом, проведенной им по поручению Абу Джихада. Тогда ему удалось проскользнуть у них между пальцев, но только лишь потому, что он пошел на крайнюю меру, убив всех своих сообщников.
Знал ли Касагранде о причастности к делу израильтян, и если знал, то почему не поручил Ланге заняться и этим парнем? Вероятно, у Касагранде просто не было необходимой информации. Ланге же благодаря обнаруженным в компьютере репортера документам знал, где искать израильтянина, и не собирался ждать приказа от итальянца. Теперь у него было преимущество, но действовать предстояло быстро, иначе момент будет упущен.
Ланге скопировал оба документа на дискету и стер их с жесткого диска. Катрин, завернувшись в одеяло, вошла в комнату и села на диван. Ланге опустил крышку ноутбука.
– Ты обещал что-нибудь приготовить, – сказала она. – Я проголодалась.
– Мне нужно в Париж.
– Сейчас?
Ланге кивнул.
– А до утра это подождать не может?
Он покачал головой.
– И что такого важного в Париже?
Ланге выглянул в окно.
– Мне нужно найти одного человека.
Рашид Хусейни совсем не походил на профессионального террориста. У него было круглое полное лицо и большие карие глаза под тяжелыми, усталыми веками.
Помятый твидовый пиджак и свитер с воротом под горло придавали ему вид утратившего молодость аспиранта, который никак не может закончить диссертацию. В общем-то это было недалеко от правды. Хусейни жил во Франции по студенческой визе, хотя редко находил время, чтобы посещать занятия в Сорбонне. Он преподавал английский в языковом центре в унылом мусульманском пригороде Парижа, иногда подрабатывал переводами и время от времени пописывал пламенные статейки в разного рода левые французские журналы.
Эрик Ланге хорошо знал настоящий источник доходов Рашида Хусейни. Тот работал на палестинские власти, точнее, на одну их весьма специфическую ветвь. Лишь немногим было известно, что Хусейни – студент, переводчик и журналист – является шефом европейского отдела разведслужбы Организации освобождения Палестины. Именно к нему и приехал Эрик Ланге.
Он позвонил палестинцу по телефону на квартиру, которую тот снимал на улице Турнон. Час спустя они встретились в почти пустом ресторанчике в Латинском квартале. Хусейни, палестинский националист старой школы, пил красное вино. Алкоголь делал его разговорчивым. Он уже успел прочесть Ланге лекцию о страданиях палестинского народа. Лекция эта почти точь-в-точь повторяла гневные диатрибы, которыми он и Абу Джихад потчевали Ланге в Тунисе двадцать лет назад, когда пытались привлечь его на свою сторону. Земля, оливковые деревья, несправедливость и унижение.
– Евреи – это новые нацисты, – жаловался Хусейни. – Там, на Западном берегу и в Газе, они действуют наподобие СС и гестапо. Израильский премьер-министр? Военный преступник, достойный Нюрнбергского трибунала.
Ланге выжидал, помешивая кофе маленькой серебряной ложечкой и молча кивая в подходящие моменты. Ему было жаль Хусейни. Война шла теперь без него. Когда-то эту войну вели люди, похожие на самого Рашида, интеллектуалы, читавшие Камю на французском и трахавшие глупых немецких «телок» прямо на скамейках. Теперь старые солдаты жирели на подачках от американцев и европейцев, тогда как дети, бесценное будущее Палестины, подрывали себя в кафе и на рынках израильских городов.
Наконец Хусейни беспомощно развел руками, словно старик, сам отлично понимающий, что превратился в зануду.
– Извини, Эрик, но чувствам не прикажешь. Понимаю, ты приехал сюда не для того, чтобы обсуждать со мной проблемы моего народа. Что случилось? Ищешь работу?
Ланге подался вперед.
– Меня интересует вот какой вопрос. Не хочешь ли ты помочь мне найти человека, убившего в Тунисе твоего друга?
Уставшие глаза палестинца мгновенно ожили.
– Абу Джихада? Да, я был там в ту ночь. Я первым вошел в кабинет после того, как этот израильский зверь сделал свое грязное дело. Крики жены и детей Абу Джихада до сих пор звучат в моей голове. Будь у меня такая возможность, убил бы негодяя своими руками.
– Что ты о нем знаешь?
– Его настоящее имя – Аллон. Габриель Аллон. Но имен у него с полдюжины. Он реставратор. Использовал свою работу как прикрытие для убийств в Европе. Двенадцать лет назад один мой старый товарищ, Тарик Аль-Хурани, заложил бомбу в машину Аллона в Вене. При взрыве погиб его сын. Что случилось с женой, мы до сих пор точно не знаем. Пару лет назад Аллон поквитался с Тариком в Нью-Йорке, на Манхэттене.
– Помню, – сказал Ланге. – Тот случай с Арафатом.
Хусейни кивнул.
– Значит, ты знаешь, где он?
– Нет, но знаю, куда он собирается.
– Куда же?
Ланге рассказал.
– Рим? Друг мой, Рим – большой город. Мне нужно что-то еще.
– Израильтянин расследует убийство своего друга. Он приедете Италию для того, чтобы встретиться с итальянским детективом по имени Алессио Росси. Установи наблюдение за Росси, и Аллон сам придет тебе в руки.
Хусейни записал имя в маленький блокнот и посмотрел на собеседника.
– Кто он, этот Росси? Карабинеры? Государственная полиция?
– Второе.
Палестинец кивнул и записал две буквы – ГП. Потом поднял стакан, выпил вина и молча посмотрел на Ланге. Киллер понимал, какие вопросы вертятся в голове Рашида. Откуда Ланге известно, что израильтянин собирается приехать в Рим? Почему он хочет его убить? Пожалуй, лучше ответить на них сейчас, не дожидаясь, пока палестинец начнет спрашивать.
