Мое имя Регина Каркасси. Я родилась в Брунико, небольшой горной деревне неподалеку от австрийской границы. Я младшая из семи детей и единственная девочка, так что мне уже было предопределено стать монахиней. В 1937 году я постриглась в монахини и вступила в орден Святой Урсулы. Меня послали в монастырь Святого Сердца, находящийся в городе Бренцоне неподалеку от озера Гарда, где я стала преподавать в католической школе для девочек. Мне тогда исполнилось восемнадцать лет.
      Я была очень довольна предложенной мне работой. Монастырь находился в красивом месте на берегу озера. С началом войны в нашей жизни мало что изменилось. Несмотря на нехватку продуктов, мы никогда не страдали от голода. То, что оставалось, мы раздавали бедным и нуждающимся жителям Бренцоне. Я продолжала учить девочек и ухаживать за больными и ранеными.
      Однажды мартовским вечером 1942 года мать-настоятельница собрала нас после ужина и сообщила, что через несколько дней в нашем монастыре состоится очень важная встреча между ватиканскими властями и делегацией из Германии и что на ней будет обсуждаться инициатива папы по скорейшему окончанию войны. Она также сказала, что монастырь Святого Сердца избрали из-за его удобного месторасположения и окружающих красот. Нас предупредили не обсуждать эту тему ни с кем из посторонних. Вряд ли нужно говорить, что в ту ночь почти никто из нас не спал. Все были слишком взволнованы.
      Я выросла возле австрийской границы, поэтому знала немецкие обычаи и кухню и бегло говорила по-немецки. Мать-настоятельница попросила меня заняться подготовкой к встрече гостей, ияс радостью взялась за дело. Мне сказали, что участники встречи сначала пообедают, а потом займутся обсуждением интересующих их вопросов.
      На мой взгляд, наша столовая была слишком проста для такого события, поэтому я решила, что обед лучше подать в общей комнате, которая больше и из окон которой открывается чудесный вид на озеро и Доломиты. К тому же там был большой камин.
      Настоятельница согласилась со мной и поручила расставить мебель так, как я сочту нужным. Мы запланировали, что гости пообедают за круглым столом у одного из окон, а потом перейдут к большому прямоугольному, который будет стоять у камина. Я хотела, чтобы все выглядело красиво, и когда мы закончили, комнату было не узнать. Я очень волновалась, думая о том, что и моя работа сыграет какую-то роль в приближении окончания этой ужасной войны со всеми ее бедами и страданиями.
      Накануне намеченного дня в монастырь привезли много продуктов: ветчину и колбасу, хлеб и пасту, банки с икрой, бутылки с прекрасным вином и шампанским. Многие из этих продуктов мы видели впервые в жизни, а уж после начала войны их вообще никто не видел. На следующий день я с помощью двух сестер приготовила блюда, которые должны были понравиться гостям из Берлина и людям из Рима.
      Нам сказали, что они приедут в шесть вечера, но все опоздали из-за сильного снегопада. Первыми в восемь тридцать прибыли гости из Рима. Их было трое: епископ Себастьяно Лоренци из секретариата Ватикана, и два его молодых помощника, отец Феличи и отец Манцини. Епископ Лоренци осмотрел комнату, в которой должны были проходить переговоры, а потом повел нас всех на службу. Прежде чем отправиться в часовню, он еще раз предупредил мать-настоятельницу о необходимости хранить молчание. Он даже предупредил, что те, кто нарушит запрет, будут отлучены от церкви.
      В этом не было необходимости, потому что никто из нас никогда бы не ослушался матери-настоятельницы, но я знала, что люди из курии всегда очень строги в вопросах секретности.
      Немецкая делегация прибыла только в десять часов вечера. В ней тоже было три человека: шофер, который не принимал никакого участия в переговорах, адъютант по имени герр Беккер и глава делегации, человек из министерства иностранных дел Германии, которого звали Мартин Лютер. Это имя я буду помнить до конца жизни. Представляете, человек по имени Мартин Лютер посещает католический монастырь Святого Сердца в Бренцоне! Для меня это было что-то вроде шока. Внешность у него тоже была примечательная: маленький, болезненного вида, с толстыми очками, которые совершенно меняли форму глаз. Он, наверное, сильно простудился, потому что постоянно сморкался в платок.
      Они сразу же сели к обеденному столу. Герр Лютер и герр Беккер сказали, что им очень понравилась комната, и я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Я подавала на стол и открывала бутылки. Люди, сидевшие за столом, чувствовали себя очень удобно, они много разговаривали, шутили и смеялись. У меня сложилось впечатление, что герр Лютер и епископ Лоренци знают друг друга довольно хорошо.
      Вероятно, мать-настоятельница забыла предупредить, что я из Брунико, на самой границе, потому что их нисколько не смущало мое присутствие. Разумеется, они не позволяли себе говорить так много, если бы знали, что я все понимаю. Вот тогда я и узнала немало интересного о том, как обстоят дела в Берлине.
      Сама конференция началась в полночь. Епископ Лоренци сказал мне по-итальянски:
      – Сестра, у наемного работы. Пожалуйста, позаботьтесь о кофе. Увидите пустую чашку – наливайте.
      К тому времени все остальные сестры уже легли. Я устроилась в передней, рядом с общей комнатой. Тогда же ко мне подошел мальчик, работавший у нас на кухне. Сестры звали его Чичотто – круглолицый. Бедняга не мог уснуть из-за кошмаров. Я предложила ему посидеть со мной. Чтобы не уснуть, мы читали молитвы.
      Уже в первый раз, когда я вошла в комнату, мне стало понятно, что собравшиеся говорят вовсе не о мире. Статс-секретарь Лютер раздавал остальным четверым какую-то докладную записку. Наливая кофе, я заглянула в этот документ. В нем было две колонки, разделенных вертикальной линией. Слева шли названия стран и территорий, а справа какие-то цифры. Внизу подводился итог.
      Герр Лютер говорил:
      – Выполнение программы по окончательному решению еврейского вопроса в Европе идет полным ходом. Документ, который вы видите перед собой, я получил на январской конференции в Берлине. Как следует из него, на данный момент в Европе насчитывается около одиннадцати миллионов евреев. В это число входят и те, кто проживает на территориях, контролируемых Германией и ее союзниками, а также те, кто находится в нейтральных или враждебных нам странах.
      Герр Лютер сделал паузу и посмотрел на епископа Лоренци.
      – Эта девушка говорит по-немецки?
      – Нет-нет, герр Лютер. Она из бедной семьи, которая живет около озера Гарда. Ее единственный язык – итальянский, да и на нем она говорит как крестьянка. Так что можете не обращать на эту дурочку внимания.
      Я повернулась и вышла из комнаты, сделав вид, что не поняла, какую гадость сказал обо мне прелат в присутствии гостей. Должно быть, на лице моем что-то отразилось, потому что, когда я вернулась в переднюю, Чичотто спросил:
      – Что-то случилось, сестра Регина?
      – Нет-нет, все хорошо. Я просто немного устала.
      – Мы еще будем читать молитвы по чекам?
      – Читать молитвы будешь ты, только, пожалуйста, потише.
      Какое-то время мальчик повторял слова молитвы, но потом уснул, опустив голову мне на колени. Я слегка приоткрыла дверь, чтобы слышать, о чем идет речь в соседней комнате. Говорил герр Лютер. Я привожу его слова по памяти, так, как запомнила их тогда и как помню до сих пор.
      – Вопреки нашим попыткам сохранить эвакуацию в секрете кое-какая информация, к сожалению, просачивается. По словам нашего посланника в Ватикане, некоторые сообщения уже достигли ушей святого отца.
      Ему ответил епископ Лоренци:
      – Так и есть, господин статс-секретарь. Боюсь, что известия об эвакуации действительно достигли Ватикана. Британцы и американцы оказывают на его святейшество сильнейшее давление, требуя высказаться по этой проблеме.
      – Я могу говорить откровенно, епископ Лоренци?
      – Мы ведь для этого и собрались, не так ли?
      – Программа по решению еврейского вопроса раз и навсегда идет полным ходом. Машина запущена, и его святейшество ничего не может с этим сделать. В его силах, пожалуй, только усугубить их положение. Думаю, этого святой отец желает меньше всего.
      – Вы правы, герр Лютер, но как протест папы может усугубить их положение?
      – Мы считаем необходимым и крайне важным, чтобы облавы и депортации проходили как можно более гладко, встречая минимум сопротивления. Большую роль в этом играет фактор внезапности. Если папа выступит с протестом, то таким образом как бы предупредит евреев в отношении того, что ожидает их на востоке, и тем самым осложнит проведение соответствующих мероприятий. К тому же в таком случае большее число евреев попытается укрыться и ускользнуть от наших полицейских сил.
      – С логикой такого утверждения не поспоришь, герр Лютер. В этот момент я решила, что пора предложить гостям кофе, и, переложив мальчика, постучала в дверь и подождала, пока епископ Лоренци разрешит мне войти.
      – Еще кофе, ваше преосвященство?
      – Да, пожалуйста, сестра Регина.
      Пока я разливала кофе, никто ничего не говорил, но едва дверь за мной закрылась, как герр Лютер продолжил:
      – Есть еще одна причина, по которой святому отцу следовало бы воздержаться от такого рода протеста. Многие из тех, кто помогает нам в этом трудном и необходимом деле, являются добрыми католиками. Если папа осудит их поведение или пригрозит отлучением, они могут отказаться от этой работы.
      – Можете не сомневаться, герр Лютер, отлучать таких людей от церкви его святейшество не намерен.
      – Я далек от того, чтобы давать вам советы по ведению церковных дел, но полагаю, что молчание папы было бы наилучшим для всех заинтересованных сторон, включая Святой престол, вариантом.
      – Ваше мнение очень важно для нас, герр Лютер.
      – Посмотрите на цифру, приведенную в этом документе. Представьте, одиннадцать миллионов евреев! Это же уму непостижимо! Мы делаем все возможное, мы работаем на пределе сил и возможностей, но поставленная задача слишком трудна даже для рейха. Что будет, если Германия, не дай Бог, проиграет войну и верх возьмет Сталин и его банда евреев-большевиков? Попробуйте представить ситуацию, когда все эти миллионы потребуют права эмигрировать в Палестину. Какой будет праздник у сионистов и их лондонских и вашингтонских друзей! Тогда уже никто не сможет предотвратить создание еврейского государства в Палестине. Евреи возьмут под свой контроль Назарет. Евреи будут распоряжаться в Вифлееме. В их руках окажутся все христианские святыни! Создав собственное государство, они смогут, как это делает сейчас Ватикан, отправлять своих послов во все страны мира. Иудаизм, давний враг церкви, будет стоять на равных со Святым престолом. Еврейское государство превратится в плацдарм для распространяющегося иудаистского влияния. Католическую церковь ждала бы в этом случае подлинная катастрофа. И тень этой катастрофы будет висеть над горизонтом до тех пор, пока мы не уничтожим еврейскую расу в Европе.
      Последовало долгое молчание. Я не могла заглянуть в соседнюю комнату, но представляла себе, что там происходит. Я думала, что епископ Лоренци, возмущенный столь чудовищной речью, вот-вот поднимется из-за стола и обрушится на человека из Берлина со всей силой праведного гнева, что он заклеймит нацизм, войну и преследования евреев. Но услышала совсем другое.
      – Как вы хорошо знаете, герр Лютер, мы, члены «Крус Вера», оказывали всяческую помощь национал-социализму в его крестовом походе против большевиков. Мы действовали незаметно, но эффективно, стараясь скорректировать политику Ватикана таким образом, чтобы она отвечала нашей общей цели: освобождению мира от заразы большевизма. Я не могу давать инструкции папе, как вести себя в той или иной ситуации. Могу лишь предложить ему мой настоятельный совет и надеяться, что он его примет. Вам же я скажу так: в настоящий момент он вообще не склонен говорить что-то по данному вопросу. Папа полагает, что любой протест лишь обострит ситуацию в германской католической пастве. Он не испытывает никакой симпатии к евреям и считает, что они сами во многих отношениях повинны в нынешней катастрофе. Ваши мысли по поводу будущего Палестины дают мне дополнительный веский аргумент. Не сомневаюсь, что его святейшество выслушает меня с большим интересом. Одновременно я прошу не подталкивать папу в определенном направлении, дабы не вынуждать его к выражению неодобрения.
      – Что ж, епископ Лоренци, я весьма доволен вашими ответами и вашим мнением. Вы еще раз доказали, что являетесь настоящим другом немецкого народа и верным союзником в нашей борьбе с евреями и большевиками.
      – К счастью для вас, герр Лютер, в Ватикане есть и другой верный друг немецкого народа, человек, занимающий куда более важный пост. Он примет во внимание то, что я скажу. Что до меня лично, то я избавился бы от них с превеликим удовольствием.
      – За это надо выпить!
      – Полностью разделяю ваше мнение. Сестра Регина?
      Я вошла в комнату. Ноги у меня дрожали.
      – Принесите нам бутылку шампанского, – сказал мне по-итальянски епископ и тут же добавил: – Нет, две бутылки. Сегодня у нас праздник.
      Через минуту я вернулась с двумя бутылками шампанского. Одна пролилась мне на платье, когда я вытащила пробку.
      – Я же говорил, что она простая деревенская дурочка, – сказал епископ. – Должно быть, встряхнула, пока несла.
      Остальные рассмеялись, а я только стояла и улыбалась, делая вид, что не понимаю, над кем они потешаются. Когда я уже собралась уходить, епископ Лоренци сказал:
      – Почему бы вам не выпить с нами, сестра Регина?
      – Я не могу, ваша милость. Нам не полагается.
      – Чепуха!
      Он повернулся к герру Лютеру и спросил, не будет ли тот возражать, если я выпью вина.
      – Да, да! – закричал герр Лютер. – Я настаиваю.
      Я стояла там в моем залитом шампанским платье и пила вместе с ними, притворяясь, что не понимаю, почему они веселятся и с чем себя поздравляют. А потом, когда уходила, даже пожала руку убийце по имени Лютер и поцеловала перстень его сообщника, епископа Лоренци.
      Вернувшись к себе, я записала все, что слышала, и легла, но так и не смогла уснуть до рассвета. Это была самая страшная ночь в моей жизни.
      Я пишу это все сейчас, сентябрьским вечером 1947 года. Завтра у меня свадьба. День, которого я никогда не хотела. Я выйду замуж за человека, которого уважаю и к которому привязана, но я не люблю его по-настоящему. Я выхожу замуж, потому что так легче. Разве могла я сказать им действительную причину своего ухода? Кто бы мне поверил?
      Я не собираюсь ни рассказывать кому-либо об этом, ни показывать кому-либо этот документ. Постыдный документ. Гибель шести миллионов лежит на моей совести тяжким камнем. Я знаю, и я молчу. Они приходят ко мне ночами, в полосатых робах, с изнуренными лицами, и спрашивают, почему я ничего не сказала в их защиту.
      У меня нет ответа. Я была простой монахиней. Они – самыми могущественными людьми в мире.
      Что я могла сделать? Что мы все могли сделать?

23
Рур, Прованс

24
Сен-Сезар, Прованс