13

Переодевшись в светлые летние брюки и шёлковую рубашку и водрузив на нос очки-хамелеоны, мгновенно превратившие его из рубахи-парня в интеллектуала-бизнесмена, Макаров спустился в холл гостиницы. Там не было никого, кроме лениво прогуливающегося возле входных дверей милиционера и пенсионера-портье, сорок минут назад передавшего ему пакет из Москвы. Момент был явно подходящим, и, взглянув на электронные часы над входом, показывавшие без двадцати четыре, Макаров чуть скорректировал первоначальный план и вместо того, чтобы пройти к выходу, уверенно направился к стойке, из-за которой была видна седая голова дежурного помощника администратора (или портье, как будет угодно).

Пожилой мужчина с седым ёжиком, очень похожий на отставного военного, глядел на приближавшегося к стойке человека с любопытством: малозначительному лицу не стал бы передавать запечатанный гербовой печатью пакет милиционер, специально приехавший для этого из Калининграда. Алексей про себя чертыхнулся: пожалуй, лучше было бы разговаривать со сменщиком старика. Хотя, может быть, так легче будет завязать откровенный разговор. «Будь что будет, — решил Макаров, — не поворачивать же, в самом деле, с полпути…» И, дружелюбно улыбнувшись добродушному дядьке, протянул ему ключи.

— От тридцать седьмого, э-э… Федор Ильич?.. Правильно? — припомнил Алексей слышанное мимоходом ещё утром имя.

— Олег Александрович, — явно польщённый тем, что к нему обращаются по имени-отчеству, поправил Макарова старик и взял у него ключи от номера. — Знаем-знаем, что тридцать седьмой номер, а Федор Ильич — это мой сменщик, я его сегодня утром менял…

— О, извините, — виновато развёл Алексей руками, — извините, перепутал, — повторил он, уперевшись руками в стойку и слегка наклоняясь к пожилому мужчине, показывая, что собирается поговорить с ним. Портье его извинения понравились, понравился уважительный тон Макарова, когда он обращался к нему, и то, что молодой человек собирался задержаться возле него чуть дольше, чем это обычно делали другие жильцы, и о чем-то поговорить.

— Ради Бога, молодой человек, не стоит извиняться, — сказал он довольно. И немного покровительственно (мол, не стесняйся, проси, я все устрою) спросил: — Вы что-то хотели?

— Да, я хотел бы узнать одну вещь… — сказал Макаров и сделал вид, что смутился, — но может быть, это не положено?..

— Что там у вас, говорите, — махнул разрешающе рукой старик и, приблизившись к Алексею, наклонил к нему седую голову.

— Меня интересует один человек. Он… — Макаров на мгновение задумался, подыскивая нужные слова, — старый знакомый моего хорошего приятеля, из Москвы… Я и сам из Москвы, — пояснил Алексей внимательно слушавшему его портье, демонстрируя доверие и открытость, хотя тот, конечно, и так справился по регистрационной книге, откуда прибыла столь интересная ему личность. — Так вот, — продолжил Макаров, умышленно сбиваясь и путаясь, словно стесняясь, подчёркивая важную роль своего собеседника, могущего выполнить или нет его просьбу, — этот самый приятель сказал мне, что где-то в вашем прекрасном городке отдыхает его знакомый… Я-то сам прибыл сюда не на отдых, в командировку, но это неважно… Ну вот, мой московский приятель попросил, если будет возможность, разыскать его товарища. Я понятно объясняю?

— Да-да, — подтвердил портье, — я все понял. — Однако на лице его выразилось не подходящее к данному ответу недоумение. — Но чем я могу вам помочь? — спросил, разводя руки в стороны, туго схватывающий суть весьма туманной просьбы мужчина. Макарова его непонимание не огорчило, ведь это была только игра.

— О, все очень просто, для вас, конечно, не для меня, — сказал он почтительно и серьёзно. — Я вас прошу, если можно, посмотреть в регистрационной книге, не проживает ли интересующий меня человек — его фамилия Иваненко — в настоящее время здесь, в этой гостинице?

Портье с видимым облегчением поднялся со своего места.

— Это можно, конечно, можно, — солидно произнёс он, — сейчас сделаем. — Он прошёл вдоль стойки к месту, где Макаров совсем недавно видел женщину-администратора, и, отперев ключом ящик стола, вытащил из него толстую конторскую книгу. — Сейчас, — сказал старик, развернул книгу и, послюнявив палец, стал листать. Вверху страниц был надписан этаж, а ниже все пространство листов было расчерчено на аккуратные одинаковые клетки. — Как, говорите, фамилия вашего знакомого? — спросил он, глядя из-под надетых на нос массивных очков на Алексея.

— Иваненко, Сергей Николаевич, — с готовностью подсказал Макаров.

— Сейчас посмотрим, — кивнул портье и, наклонившись над книгой, стал водить пальцем по клеткам, вчитываясь в выведенные карандашом фамилии и инициалы. Через не которое время, не найдя нужной фамилии в клетках, обозначавших номера, находившиеся на первом этаже гостиницы, он перешёл на следующий разворот книги — ко второму, потом — к третьему этажу, где Макаров без труда обнаружил и свою фамилию. Несмотря на достаточно высокую, по мнению Алексея, плату за номер, практически все клеточки, начиная с первого этажа и до последнего, седьмого, были заполнены. Однако нужной фамилии, увы, не оказалось.

— Жаль, — сказал Макаров услужливому дежурному, услышав сообщение о том, что в данный момент Иваненко Сергей Николаевич в гостинице не проживает. — А других гостиниц здесь у вас нет?

Пожилой мужчина покачал головой.

— Нет, вторую только, в прошлом году зимой начали строить… А может, он, этот ваш знакомый, в пансионате или в каком-нибудь из санаториев остановился? — высказал портье мысль, промелькнувшую у Алексея. — У нас ведь тут ещё роскошный пансионат «Янтарный залив» имеется, его немцы до войны построили; так что качество — сами понимаете, хотя и не очень современно и без некоторых удобств. Потом есть ещё два санатория и турбаза…

Макаров улыбнулся и отрицательно качнул головой.

— Спасибо за совет, но вряд ли. Он собирался ехать сюда без путёвки.

— Ну так что? — удивился портье. — Ну и что, что поехал без путёвки?.. В «Якоре» вон, это санаторий, что за станцией, приезжим комнаты сдают и курсовки на питание предоставляют, за полную стоимость, естественно, зарабатывать-то как-то надо — государство нынче нежирно кормит. Но если ваш друг при деньгах, у нас собирался остановиться, то уж у них-то наверняка позволил бы себе…

— Может быть, вы и правы, — не дослушав, согласился с доводами портье Алексей, — но… вот что я подумал: возможно, мой приятель… тьфу, знакомый моего приятеля уже уехал — пожил у вас недельки две, да и уехал, раньше, чем предполагал мой товарищ. Что ж, я буду бегать по всем этим пансионатам и санаториям, разыскивать его, людей беспокоить? Уж я вас попрошу ещё…

— О чем? — уточнил портье.

— Не могли бы вы ещё раз посмотреть в ваших журналах данные об уехавших постояльцах?

— Попробую.

Мужчина снова вернулся к рабочему месту администратора гостиницы, отпер другой ящик её стола и через мгновение извлёк оттуда толстую клеёнчатую тетрадь. «Сейчас посмотрим, чего уж, действительно…» — буркнул он себе под нос.

Макаров с удовлетворением следил, как пожилой мужчина аккуратно перелистывал густо испещрённые записями листы. Вероятность такого поворота событий была предусмотрена им заранее, и, предполагая, что портье вряд ли ни с того ни с сего загорится желанием ворошить толстенную тетрадь с записями о каждом жильце за последний квартал или даже полугодие, разыскивая нужную ему запись, он и вёл столь длительную предварительную подготовку, стараясь завоевать расположение старика.

— Тэк-с, — озадаченно произнёс портье, перелистнув последнюю заполненную страницу и оглядывая с выражением нескрываемой досады нанесённые на её поверхность мелкие, торопящиеся вправо буквы. Казалось, он уже жалел о том, что согласился ввязаться в, столь хлопотное дело. — Ну, у Галины и почерк, — сказал он, растягивая слова и почёсывая затылок, — будто только для себя пишет… Ты вот что, — обратился он к Макарову, — назови-ка хотя бы примерно число, когда твой товарищ сюда приехал.

Макаров задумался. Вопрос был трудным: когда в гостинице мог поселиться Красавчик, он, естественно, знать не мог. Однако… однако он знал, когда в Янтарном находился Паша Гостенин. И подходящий ответ для портье нашёлся (благо Павел провёл в этом году на Балтике всего две недели).

— Вы посмотрите последние три недели, — сказал Алексей, — раньше он приехать не мог.

Нельзя сказать, чтобы следующие пять минут, пока пожилой помощник администратора добросовестно водил пальцем по заполненным мелким почерком большим листам тетради, Макаров очень уж волновался в ожидании ответа. Он действовал сейчас практически наугад и вполне допускал возможность того, что Иваненко вообще мог этим летом не появиться в Янтарном, а тем более, совсем не обязательно он должен был поселиться в этой гостинице, однако внезапный довольный вопль дежурного более чем обрадовал его.

— На, смотри, — азартно воскликнул портье, забыв о необходимости строгого соблюдения установленных правил. Он привстал со стула и протягивал Макарову журнал, а в глазах его за стёклами очков светилось торжество. Палец старика прижимал одну из выписанных фиолетовыми чернилами строчек. — Выехал твой Сергей Николаевич Иваненко двенадцатого августа, видишь?.. Смотри вот здесь: проживал у нас он с тридцатого июня, а выехал… Ну, как, доволен теперь?

— Не то слово, — обрадованно кивнул Макаров, — жаль, конечно, что разминулись с ним, не смогу выполнить просьбу товарища, но все-таки легче. — На самом же деле Алексею было не просто легче, а намного, намного легче, чем ещё минуту назад. Ведь труп несчастного утонувшего, хотя и никогда не купавшегося Гостенина был обнаружен утром тринадцатого августа. — Ночью, вернее, поздно вечером, наверное, выехал к самолёту? — спросил он, пытаясь получить ещё информацию, впрочем, не надеясь на новый успех.

— Нет, — неожиданно твёрдо ответил старик, — утром, к поезду.

— Надо же, — удивлённо сказал Макаров. — Вы что, даже время отъезда записываете?

Мужчина значительно посмотрел на него.

— Записано-то записано, это верно, — сказал он тоном учителя, — но я и так его теперь припомнил. Стоило в журнале прочесть… Как же, седой такой, импозантный, юрист, кажется (при этих словах Макаров чуть не прыснул со смеху: знал бы ты этого юриста), адвокат. Солидный мужчина, — ничего не заметив, продолжал портье, — почти два месяца прожил… С деньгами — у нас мало кто может позволить себе так долго жить.

14

Корпус номер семнадцать санатория «Янтарный залив», занимающий строение из дубового бруса, обшитого потемневшими от времени и ветров с моря досками, внутри выглядел куда более прочным и ухоженным, чем снаружи. Множество лесенок и переходов, соединявших комнаты и подсобные помещения, увенчивались башенкой, в которую уже много лет никто не поднимался по причине ветхости опоясывающего её балкончика, когда-то позволявшего любоваться красотами сколь суровой зимой, столь же и прекрасной летом Балтики. Все внутри — стены, переходы, потолки и даже полы — было выкрашено в спокойные пастельные тона. Развешанные там и сям клыкастые кабаньи головы, оленьи и лосиные рога создавали общее впечатление домашнего уюта.

Жилых комнат-номеров в «охотничьем домике» было всего пять: две на нижнем и три на втором этаже. Кроме того, сразу у входа размещалась комната дежурной сестры, имелась душевая, туалет, умывальная, общие на всех живущих (тут Макаров понял, почему отдыхающие со связями, такие, как Гостенин, жили, занимая целиком весь корпус), и даже кухня с разделочным столом и электрической плитой.

Обычно в разгар сезона, то есть в июле и в первой половине августа, простых отдыхающих, приезжавших в «Янтарный залив», в «охотничий домик» не селили — корпус держали свободным на случай приезда разного рода начальства: мог пожаловать на выходные кто-нибудь из местных боссов, а то из самой Москвы заявлялась вдруг персона, требовавшая к себе особого внимания. Таких особых корпусов для «больших людей» в пансионате было всего три, и «охотничий домик», хотя и не считался из них самым лучшим, не был и самым плохим — в общем, отдыхающие бонзы были им довольны.

Паша Гостенин, очевидно, принадлежал к таким людям, для которых поселиться в корпусе номер семнадцать не составляло проблемы — он ещё только выезжал из Москвы, а апартаменты уже готовились к приёму, и это в самое напряжённое для пансионата время, когда отдыхающих селили чуть ли не в бильярдных. Но Макарова, честно признаться, мало интересовала морально-этическая сторона дела и то, каким же должен быть пост отца погибшего, если ему удавалось два года подряд абонировать для сына целый корпус, хранимый администрацией как зеница ока для приезжего начальства. Макаров пришёл в «охотничий домик» совсем не для того, чтобы выяснять, почему Гостенин жил здесь один, а теперь, в связи с близящимся окончанием сезона, — целых пять семей с детьми. Алексей хотел расспросить обслуживающий персонал «охотничьего домика» о том, кто бывал в гостях у Павла; когда и с кем его видели в день гибели; с кем он ушёл из корпуса, а также о том, как вообще персонал корпуса относится к официальной версии, по которой их постоялец утонул без посторонней «помощи».

В общем, все вопросы были достаточно безобидными, однако разговор с дежурной медсестрой откровенно разочаровал. Женщина оказалась из тех, кто не может сказать что-либо сверх того, что принято называть официальной точкой зрения. Яркая брюнетка, зачем-то покрашенная в нелепый соломенно-жёлтый цвет, рассмотрев предъявленный Алексеем документ детектива страховой фирмы, сказала только, что Гостенин жил тихо, порядка никогда не нарушал и если водил к себе гостей, то она за ними не присматривала — мол, нынче у нас полная свобода, и каждый, если он не нарушает порядка и не ущемляет права соседей на отдых, волен заниматься тем, чем ему вздумается. Относительно полной свободы Макаров, естественно, ей не поверил. Он предпринял титанические усилия, чтобы разговорить женщину, подарил припасённую шоколадку, вспомнил несколько анекдотов и слухи, которые якобы ходили об утопленнике по городу, но все было бесполезно. Как бы невзначай обронённая вполне, впрочем, доброжелательно отнёсшейся к нему медсестрой фраза, что работу в их городе найти трудно и потому даже не самая завидная должность дежурной медсёстры является желанной для многих, — эта фраза окончательно расставила все по своим местам, вынудив Макарова отказаться от бесплодных попыток убедить женщину поделиться с ним своими наблюдениями.

Сохранить надежду что-либо выведать помогли лишь слова, сказанные дежурной по корпусу в самом конце их беседы. «Я-то сама в тот день, когда погиб интересующий вас молодой человек, не дежурила, не моя была смена; но тут где-то ходит уборщица, Вера Васильевна, они две у нас посменно работают — дневная и ночная, — вы уж лучше, если вам очень надо что-то узнать, спросите у неё».

15

На то, чтобы отыскать дневную уборщицу корпуса номер семнадцать, много времени не потребовалось. Макаров даже не успел задуматься над тем, где поискать её, по какой из многочисленных лесенок подняться, когда увидел мелькнувший впереди силуэт грузной женщины в белом халате. Она прошла по коридору мимо большого, устланного коврами холла с кожаными креслами и диванами, отделявшего комнату дежурной медсёстры от остальных, и скрылась из виду. Макаров решил, что женщина вышла на улицу, и поспешил следом. Действительно, с крыльца он сразу увидел её, развешивавшую в углу двора, на невысоком заборе, коврики.

— Добрый день, — поздоровался Алексей с высокой пожилой женщиной крестьянской наружности, мельком вопросительно взглянувшей на него через плечо, но не прекратившей работать. — Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.

— Здравствуйте, — вежливо отозвалась женщина, — минутку, я сейчас закончу. Подождите, если не очень торопитесь, на лавочке.

— Что вы хотели? — спросила она, обметя веником развешанные на заборе пять или шесть ковриков и приблизившись к расположившемуся на скамейке у входа в корпус Макарову.

— Я бы хотел немного побеседовать с вами, — сказал Макаров, вставая. — Может быть, вы присядете? — он указал жестом на очень удобную, красивую скамейку под раскидистым деревом, где только что сидел сам.

— Вообще-то у меня работы много, — ответила женщина, — но если ненадолго… — она со вздохом опустилась на сиденье. — Ноги устают, — пожаловалась, глядя на Алексея снизу вверх спокойными голубыми глазами, — семь километров каждый день пешком хожу сюда, от деревни-то. Сейчас ещё ничего, сухо, а осенью, когда дожди, или. зимой — тяжело, годы…

— Семь километров пешком каждый день! — восхищённо повторил Алексей. — И ещё потом целый день работаете?.. Ну, я вам скажу! Тут и у молодого-то ноги заболят. — Он смотрел на пожилую женщину с добрым, простым лицом, не в силах скрыть изумления.

— А что молодёжь-то сегодня?! Слабые нынче молодые, нездоровые все, — посетовала женщина. — Мы — другое, совсем другое дело были.

— Да уж, — согласился Макаров, найдя в словах женщины удобный повод, чтобы перейти к интересующему его вопросу. — И нашему поколению далеко до вас, а уж теперешним-то… Плавать даже и то толком никто не умеет — мы, помню, бывало, только весна придёт — уж сезон открываем, и до самой осени целыми днями из воды не вылезали.

— Было время, — подтвердила женщина, внимательно глядя на Алексея и, очевидно, ожидая, когда же он перейдёт к делу, ради которого звал. Но тот, как ни в чем не бывало, развивал понравившуюся тему.

— Вот и у вас тут, говорят, молодой человек недавно утонул, кажется, из этого корпуса?.. Я как услышал, сначала ушам не поверил, — притворно развёл руками Макаров, — тут у берега-то мелко совсем — тонуть негде, да и народу у моря небось целый день полно… Плавать он не умел, что ли? А если так, какого черта в воду полез?

Женщина устало махнула рукой.

— Это вы просто не все знаете, — отозвалась она. — Я лично удивляюсь другому: как этот парень раньше в такую историю не угодил?..

— Не понял, — удивлённо посмотрел на неё Алексей, — вот теперь точно ничего не понимаю.

Уборщица грустно усмехнулась.

— Досталось нам тут с ним хлопот. Он ведь второй год приезжает, и нет бы, как все остальные люди, лечиться, загорать и купаться… Куда там!.. — она всплеснула руками.

— Неужели не ходил купаться и загорать?.. Хотя, говорят, он плавать не умел, — сказал Макаров.

— Да не в этом дело, умел он плавать или нет, — возразила уборщица. — Он вообще бог знает чем занимался: где ему купаться и загорать было, когда он целые ночи с дружками да женщинами — карты, водка, сами понимаете…

— Где же он друзей себе нашёл таких неутомимых, желающих вместо всей этой красоты… — Алексей мазнул рукой в ту сторону, где под обрывом, за деревьями шумело море. — В карты-то можно где угодно играть, а тут такая красота, море, день жалко терять, не то что…

— Да уж находят, видно, они друг друга, — качнула головой женщина и поправила пучок туго стянутых на затылке волос. — Да и скажу прямо, не много, видно, таких дураков. Одни и те же у него собирались, и в прошлом году, и теперь…

— Да что вы говорите, как же они в одно время ухитрялись приезжать, путёвки-то к вам в пансионат не достанешь?..

— Ну, для нашего Паши проблемы не было, — ответила женщина, — у него родители большие люди, из Москвы, недаром он здесь, как почётный гость, один жил.

— Да что вы говорите?! — простодушно изумился Алексей. — Ну, ладно, это он, а другие-то как же?

— А другие что… Один, пожилой такой, приличный мужчина, седой, весёлый всегда, похоже, тоже важная шишка, при деньгах больших… — внезапно женщина поджала губы, и Макаров подумал, что, кажется, «солидный мужчина» иногда баловал гостинцем и её, а она вот случайно проговорилась. — В общем, он чаще других к Паше ходил, почти каждый день они наверху запирались, то с женщинами, то в карты играли… Он с ним вместе и ушёл в тот самый вечер, когда Паша утонул, и ещё девушка была, местная… Девчонка ещё, лет восемнадцать, работает где-то здесь. У них женщины и другие были, но не так, на одну-две ночи, а эту я ещё в прошлом году здесь видела. (Макаров напряжённо слушал слова уборщицы. Сначала он решил было, что все сошлось одно к одному и женщина, которая бывала в «охотничьем доме», — Элина или Элла, как там правильно, — но потом сообразил, что её уж никак нельзя назвать девчонкой…) Не знаю уж, какой у молодой девицы к этим гулякам мог быть интерес, или у них к ней и как они её между собой делили… Я этого не понимаю и понимать не хочу, но в тот вечер они тоже там втроём выпивали. Часов в шесть вечера прошли наверх (студент комнаты на втором этаже занимал, как все бессемейные гости), и седой нёс «дипломат», а у Паши в руках были две бутылки водки. Потом Катя, моя сменщица, ночью убирала, говорит, две пустые водочные бутылки выбросила, от импортной водки — такие у нас не принимают, и ещё бутылок семь от импортного пива… — Женщина вздохнула и замолчала.

— Так он, ваш Паша, может, спьяну утонул?.. Полез в воду, да и сердце отказало? — спросил, стараясь подтолкнуть её к продолжению рассказа, Макаров. — Хотя, если там было двое здоровых мужиков и женщина и они закусывали, — вряд ли… — умышленно высказал он сомнение и даже покачал головой.

Уборщица поглядела на него и, вздохнув, осуждающе покачала головой.

— Вот такие вы все, молодёжь… — сказала она, но Макаров не слишком огорчился; он умышленно пошёл на то, чтобы немного подпортить мнение о себе. — И вы туда же — литрами пьёте и все мало кажется… Да ведь они и потом не подышать морским воздухом отправились. Мы с Павловной как раз сменялись, восемь часов было, здесь стояли, разговаривали, а они мимо прошли. Паша уже навеселе был, но нельзя сказать, чтобы сильно. Что у него не отнимешь — вежливый всегда был, и тогда поздоровался с Катей — с Катериной Павловной, ночной уборщицей, — а потом предупредил: поздно вернусь, в двенадцать, может, или в час — товарища, мол, надо проводить. Дверь, когда хотите, запирайте, не ждите — я в окошко стукну…

— Так почему вы решили, что он ещё где-то выпивал, раз он шёл товарища провожать? — изобразил Макаров удивление, чувствуя, что женщина знает ещё что-то важное для него. И не ошибся.

— Товарища провожать… — повторила, выделив второе слово, уборщица. — А что на их языке означает провожать?.. Выпивать, — сама тут же ответила она, выдержав для выразительности паузу. — Да и девушка ихняя, она его под руку держала, тут же, только они сошли с крыльца, спросила седого: «Сергей Николаевич, куда пойдём, в „Залив“ или в „Ривьеру“?»