4

У ворот кладбища Алексей Макаров уже почти по-приятельски хлопнул на прощание Диму Лушненко по плечу и, услышав от него небрежное: «Давай, сынок, с Богом…», огляделся по сторонам. Белая «волга», на которой они с Воронцовым приехали сюда, виднелась на стоянке недалеко от выхода, что обрадовало капитана: беседа его с другом погибшего Павла Гостенина несколько затянулась, и не удивительно было бы, если б начальник отдела уехал по неотложным делам, не дождавшись его возвращения. К счастью, этого не произошло, и Алексею не надо было добираться обратно в управление на метро.

— Я вас несколько задержал… — начал Макаров, открыв дверцу машины, но расположившийся на заднем сиденье Воронцов только махнул рукой.

— Лезь сюда… Я недолго ждал, только успел перекурить. Пять минут назад расстался с Ларисой Тимофеевной. Хорошо, что зять наконец хватился тёщи и прислал машину, а то не избежать бы тебе её расспросов, — усмехнулся Воронцов. — С тебя за вредность, — пошутил он, — хотя твой подопечный тоже не подарок — толком ничего женщине не рассказал, только взбудоражил её зря, а потом набрал воды в рот. Тебе-то он сказал что-нибудь важное или так и ёрничал до конца?

— Да все было, — ответил Алексей неопределённо, не желая обсуждать парня, с которым только что распрощался. Дима напомнил ему кое-кого из давних, школьных ещё друзей, которых Макаров когда-то очень любил, несмотря на все видимые недостатки.

— Ну что же… Своеобразный товарищ. И почему достойная дама терпит его выходки, не пойму… Как ты думаешь? — пытался добраться до сокровенных мыслей подчинённого полковник.

— Не знаю. Но, кажется, я смогу его понять, — сказал Алексей.

— Так-так, интересно, — откликнулся Воронцов, и глаза его засветились искренней заинтересованностью. — Вижу, не зря тебя с ним наедине оставил. Я как чувствовал, что ты быстрее найдёшь с этой лохматой колючкой общий язык…

— Ну, это, пожалуй, сильно сказано, качнув головой, попробовал возразить Алексей.

— Сильно или слабо — не важно; давай, выкладывай по порядку все, что удалось узнать. Что Лушненко знает о делах погибшего приятеля? Что его заставило сказать, будто он сомневается, что в смерти Павла никто не виноват?

Алексей снова покачал головой и усмехнулся.

— Вы, Анатолий Фёдорович, как обычно, слишком преувеличиваете мои скромные достижения, — сказал он. — Что же касается Ларисы Тимофеевны и её взаимоотношений с Димой… Довольно много есть на свете людей, которые стараются как можно дольше удержать свою молодость и средства для этого ищут в общении с молодёжью, в интересе ко всему тому, чем интересуются они. Юнцы же либо используют их в своих целях, либо смеются над ними и отвергают, как этот Пашин товарищ его тётку.

— Ладно, с этим ясно, — недовольно крутанул крепкой стриженой головой на короткой сильной шее полковник, — у тебя, я вижу, способности к аналитическому мышлению, подумай об академии. А пока давай-ка мне лучше то, что ближе к нашей с тобой практике, ближе к «Янтарному заливу». Тебе туда скоро ехать, и там, лёжа на песочке, достроишь свои философские концепции… Что тебе удалось от этого лохматого наглеца узнать, и какие у нас с тобой перспективы?

Алексей подумал несколько секунд.

— Из двух вопросов начну с последнего: перспективы далеко не безоблачные, как виделось нам с вами вначале.

— Что такое? — удивился Воронцов.

— Может быть, подозрения тётки и не напрасны, — лаконично ответил Макаров.

Воронцов выжидающе смотрел на него, не произнося ни слова.

— Судите сами, — продолжил Макаров, словно размышляя вслух. — Во-первых, Павел поехал в этот пансионат второе лето подряд, хотя обычно каждый год менял место отдыха. И все якобы из-за того, что у него возник там прошлым летом какой-то очень уж притягательный курортный роман. И эта привязанность к воспоминаниям настораживает: она характерна скорее для романтически настроенных женщин, мужчины же быстро забывают временные приключения, находя новое, более интересное.

— Да, согласен, — подтвердил полковник. — Эта мысль и мне не даёт покоя: не могло обычное курортное увлечение привести к такому трагическому исходу. Лариса Тимофеевна мне рассказала об этой женщине, Элине, и желании Паши встретиться с ней вновь; она-то, естественно, чисто по-женски и именно в силу своего романтического видения жизни верит как раз в то, что её племянника прикончили из-за этой красотки. Но мы-то с тобой должны смотреть на вещи иначе, хладнокровнее.

— Как Дима Лушненко? — усмехнулся Алексей.

— Подловил, — кивнул Воронцов. — Один-ноль в твою… Но факты таковы: вся любовь Паши Гостенина и его Элины должна была непременно благополучно закончиться. Залог тому: его возлюбленная имеет семью и мужа, занимающего достаточно солидное положение, сам Паша оставил дома, на попечении родственников, беременную жену на сохранении. В общем, обоим влюблённым не с чего было настолько терять голову, чтобы это могло привести к трагедии. Так что первый из приведённых тобой фактов пока ни о чем не говорит. Извини, но я даже почему-то думаю, что Павел что-то тут нахитрил и поведал тётке о своём романе лишь для того, чтобы та помогла ему преодолеть сопротивление родителей и уехать. Ты же знаешь, что его родители были против этой поездки в связи с состоянием жены?

— Да, — произнёс Алексей задумчиво. Сказанное Воронцовым действительно звучало очень убедительно, в его словах чувствовалась жёсткая логика. И самое главное, все эти доводы, отрицающие связь смерти Гостенина с его «пляжным» романом, давно крутились в голове у самого Макарова и не были столь уж новыми для него: действительно, покойник был большим гулякой; вполне возможно, что торчать в Москве все лето возле больной жены ему было невыносимо, и он мог выдумать какой-нибудь предлог. И тридцатисемилетняя женщина вряд ли могла год спустя столь пристально приковывать к себе внимание молодого повесы… Но тогда и логическая цепочка, едва успевшая выстроиться и включающая всего три по-своему интригующих звена: далёкая, доступная лишь раз в году любовница — драгоценный подарок — загадочная гибель в море, — эта цепочка рвётся на первом же звене. И все-таки оставались факты, которые не вписывались в общую схему, столь наглядно обрисованную полковником, и беспокоили Алексея.

— Ну, чего замолчал? — тронул Алексея за колено, отрывая от размышлений, Воронцов. — Готовая версия рушится? — Макаров поглядел на начальника: определённо, тот словно читал его мысли. — Но ты же, кажется, ещё не рассказал мне все до конца. Что ещё ты узнал от этого… — полковник покрутил в воздухе пальцами, подбирая нужное слово, — ну, от своего нового знакомого, скажем. Что интересного?

— Лушненко сказал, что в прошлом году любовница Паши купила себе на отдыхе очень дорогое ожерелье — якобы за три тысячи долларов, из янтаря в золоте…

— Так, интересно…

— А в этом году Павел, очевидно, узнав прошлым летом о её любви к таким вещицам…

— Ну, допустим, это не секрет: дорогие украшения любят все женщины.

— …Решил шикануть: подарить ей ещё более дорогое. Из ещё более ценного сорта янтаря. Дима сказал: стоимостью до десяти тысяч.

Воронцов задумался.

— Может быть, это блеф?

— Что?

— Ну хвастовство, фанфаронство?

— Нет, вряд ли, — отрицательно покачал головой Алексей. — Павел взял у Димы на эти цели четыре тысячи…

— Интересно. А у него откуда взялась

такая сумма?

— Судя по всему, для него эта сумма не столь велика, как для нас с вами. Он реставратор и говорит, что за реставрацию церквей сейчас хорошо платят.

— И все равно, такие деньги… — недоверчиво качнул головой полковник.

Макаров пожал плечами.

— Я думаю, что Дмитрий не солгал. Он ещё сказал, что Паша взял тысячи четыре у Ларисы Тимофеевны.

— Это надо будет проверить, — отметил Воронцов. — И вообще узнать, сколько у парня с собой было денег и сколько осталось, когда тело доставили в Москву. — Вытащив из внутреннего кармана пиджака ручку, полковник быстро пометил что-то в блокноте. — Это я беру на себя. И по поводу украшения постараюсь узнать — кто его мог изготовить, такое дорогое, и продать частным образом. Дорогие ювелирные изделия могут и не вывозиться без разрешения, особенно поездом, там ведь две границы… Что-нибудь ещё важное Дмитрий говорил?

— Нет. Самое важное — именно эти два обстоятельства: деньги, большая сумма, которую наш курортник взял с собой туда, и дорогостоящее украшение: существует ли оно на самом деле?

За разговором с полковником Алексей и не заметил, что они практически уже доехали до здания министерства. По просьбе полковника шофёр остановил машину у тротуара вблизи станции метрополитена.

— Дальше, — сказал Воронцов, — будем действовать так: я займусь подготовкой необходимой тебе информации, а ты поезжай домой собираться. Завтра с утра у тебя самолёт, последние инструкции — непосредственно перед вылетом. Давай-ка прикинем, что тебе будет нужно, кроме информации по ожерелью, фотографий Элины, денег… Кстати, провоз валюты через границу ограничен, я разберусь в правилах и после тебе сообщу, — он сделал быструю пометку в блокноте, — может, пригодится?

— Анатолий Фёдорович, нужно бы ещё проверить списки отдыхающих за прошлый и нынешний год, — сказал Макаров.

— Поискать эту женщину? — догадался Воронцов.

— Да, хотелось бы выяснить, была ли она в этом году в «Янтарном заливе».

— Попытаюсь к твоему отъезду успеть, — ответил полковник, снова делая пометку в своём блокноте. — Но, возможно, ты её найдёшь быстрее.

— ???

— Да-да, может быть, она ещё там: путёвка в пансионат обычно даётся на двадцать четыре дня, во всяком случае, меньше двадцати, кажется, не бывает, — сказал Воронцов. — А Гостенин поехал туда когда?..

— Кажется, недели две с небольшим назад… Кстати, а до какого числа у него была путёвка?

Воронцов покачал головой и усмехнулся.

— А вот это, Лёша, извини меня, вопрос лишний. Паша ездил отдыхать без путёвок, всегда. Сам подумай, зачем ему путёвка? Один звонок из Москвы — и получите номер «люкс», молодой человек. Причём на столько дней, на сколько сам изъявит желание. Кстати, я уже успел придумать, в качестве кого направить тебя в посёлок, где находится этот «Янтарный залив», — полковник хитро подмигнул Алексею.

— И кем же я буду на этот раз, интересно?

— Страховым детективом.

— Кем-кем?

— Сыщиком от страхового агентства.

— А что, бывает такая должность?

— А ты что, сомневаешься?

— Вообще-то видел такое в западных фильмах, просто не знал, что это теперь и у нас существует.

— Ещё как существует, — рассмеялся полковник. — Будь уверен. Сегодня наведу все необходимые справки, а завтра, перед отъездом в аэропорт, получишь документы.

5

Два с половиной часа перелёта из лета московского в ещё более жаркое, курортное, не истомили Макарова, пролетев совершенно незаметно. С того момента, когда после набора высоты было разрешено отстегнуть ремни, и до объявления стюардессы, что ремни нужно пристегнуть снова, ибо самолёт начал заходить на посадку, Алексей добросовестно изучал устав и различные документы, регламентирующие деятельность страховой фирмы, сотрудником которой, согласно удостоверению, лежащему в кармане его пиджака, он с нынешнего утра являлся. Когда положения и правила, необходимые для добросовестного страхового детектива, были им изучены, капитан вытащил из большого плотного конверта с десяток цветных фотографий и, разглядывая их, стал прикидывать примерный план своих действий по прибытии на богатый янтарём берег российской Прибалтики.

Фотоснимки были одним из приятных сюрпризов, подготовленных для Алексея за те неполные сутки, пока он готовился к отъезду, начальником отдела — не сам факт наличия столь важного пособия, совершенно необходимого для работы, а подбор снимков, сделанный рукою профессионала, и явился для Макарова той самой приятной неожиданностью.

Вообще-то ему предложили не десять, а пятнадцать фотографий. Но те из них, которые были сделаны уже после гибели Павла, Макаров после беглого изучения оставил в Москве — во-первых, гораздо труднее опознать труп, чем живого человека (видно было лишь то, что никаких следов насилия на теле нет), а во-вторых, могло вызвать подозрение то обстоятельство, что сыщик страховой фирмы имеет на руках явно изъятые из милицейского дела документы. Хотя, конечно, в случае недоразумения все можно было бы легко объяснить, но доверие усомнившегося человека вернуть удалось бы вряд ли.

Десять фотографий, вынутых из большого пакета, Алексей быстро разделил на две неравные части. Первую составили четыре портрета погибшего, увеличенные с любительских фотоснимков. В выборе снимков чувствовалась рука специалиста — ни один из них не повторял другого, каждый был сделан в ином ракурсе, при другом освещении, и даже выражение лица Павла Гостенина изменялось на них от устало-отрешённого к радостному. В общем, можно было получить достаточно точное представление о внешности Павла. Эти фотографии Макаров рассматривал не слишком долго: удачная работа мастеров своего дела, подбиравших фотографии, позволила ему уже через пять-шесть минут, закрыв глаза, легко представить себе лицо того, чью загадочную гибель ему предстояло расследовать.

Но настоящим козырем, оказавшимся у Алексея в руках, были остальные шесть фотографий. Они были сделаны, как сказала Воронцову, передавая снимки, тётка погибшего, в августе прошлого года, в пансионате «Янтарный залив».

На двух из этих шести фотографий Павел был снят с какими-то двумя мужчинами — молодым, похожим на южанина брюнетом и пожилым седовласым шатеном представительной наружности; на одной — пьющими пиво за столиком какого-то кафе или бара, на второй — за картами, в комнате с открытыми в тёмную летнюю ночь окнами. На третьей фотографии вместо молодого южанина рядом с Павлом и седым человеком у парапета набережной стояла девушка в бикини, на четвёртой седого джентльмена сменял опять тот же брюнет. Именно на этой, четвёртой фотографии (на первых двух неизвестный парень был одет в тёмную рубашку с длинными рукавами и держался на заднем плане) можно было рассмотреть незаурядные развитые мышцы молодого человека и убедиться, что он обладает немалой физической силой: на снимке стоявшие чуть в стороне Гостенин и та же худенькая девушка восхищённо наблюдали, как их темноглазый приятель выжимает довольно тяжёлую штангу. Дольше других разглядывать это фото Макарова заставил чисто мужской интерес к весу снаряда, поднятого парнем на вытянутые руки. Он сам, когда выдавалась свободная минутка, охотно «таскал железо», поэтому, пересчитав диски, укреплённые на грифе, прикинул, что вес штанги никак не менее ста тридцати килограммов. Если учесть, что поднявший такой тяжёлый снаряд парень, судя по всему, специально к этому не готовился — он был одет в обыкновенные летние брюки и рубашку с короткими рукавами, — вес штанги даже относительно его накачанных мышц представлялся очень и очень приличным. Проникнувшись к симпатичному, очевидно, нравящемуся женщинам молодому брюнету невольным уважением, Макаров взял данный факт на заметку.

Внешность седого мужчины, отсутствовавшего на четвёртой фотографии, но неизменно занимавшего видное положение на первых трех, также была достаточно запоминающейся. Что же касается хрупкой, тоненькой девушки, то во всей этой компании она, пожалуй, была самой неприметной. Её изящная загорелая фигурка, безусловно, была бы замечена мужчинами где-нибудь в московском метро, тем более что и лицо её Бог наделил правильными, пропорциональными чертами, но летнее морское побережье с его слетевшимися с разных концов страны столь же, а то и более симпатичными мотыльками из-за весьма широких возможностей сравнения и выбора очень высоко поднимает планку женской красоты, поэтому девушки типа этой изящной спутницы Паши Гостенина служат здесь скорее фоном для признанных красавиц. Таких, какой безо всяких оговорок была женщина, запечатлённая на двух последних снимках. Может быть, именно поэтому Макаров особенно внимательно рассматривал эти две фотографии ещё в Москве, в кабинете у Воронцова, будто отделив их от остальных незримой чертой, что не укрылось от внимания начальника.

— Ну что, блондиночка соответствует выс шим стандартам? — усмехнулся полковник.

— Да, пожалуй, — согласился Алексей, — особенно здесь, — он показал начальнику отдела тот снимок, где из череды бегущих к берегу волн, улыбаясь чуть снисходительной белозубой улыбкой, выходила стройная женщина с фигурой античной богини: красивая высокая грудь, покатые загорелые плечи, изящная (говорят: лебединая) шея, чуть откинутая назад голова с уложенными плетёным веночком над высоким чистым лбом волосами, тонкая талия, красивые, хотя и немного полноватые бедра, плавными линиями очерчивающие приятный глазу, перевёрнутый вершиной к коленям треугольник. — Знойная женщина, должно быть.

— Н-да, — подтвердил, взяв из рук Алексея снимок и с заметным удовольствием разглядывая его, Воронцов. — Как Афродита, из пены волн… — И уже более сухо добавил: — Крашеная блондинка, за тридцать — как раз в том возрасте, когда женщина становится, если, конечно, следит за собой, подлинно красивой. Тут, знаешь ли, любому юнцу, взглянувшему на такую, становится понятно, что всем его подружкам-ровесницам, привлекательным своей юностью и свежестью девочкам, ещё очень далеко до совершенства — выдержки не хватает, как молодому вину… Н-да, так вот, — снова задумчиво произнёс полковник, — это вот и есть, по утверждению Ларисы Тимофеевны, та самая, вскружившая её племяннику голову Эля… или Элина…

Просмотрев все фотографии и выпив предложенный стюардессой напиток, Макаров снова взял в руки те два снимка, на которых была запечатлена красавица. Узнав, как выглядит Элина, он отчасти понимал безутешную тётку, не верящую в то, что причиной гибели племянника стала лишь его собственная неосторожность. Романтическая натура, Лариса Тимофеевна, увидев фото той, ради которой Павел бросил лежавшую в больнице беременную жену и помчался очертя голову в Прибалтику, конечно же, уверовала в то, что это РОКОВАЯ СТРАСТЬ, РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА, что за такую красоту мужчины способны убить друг друга, и её племянник оказался жертвой поединка с более сильным соперником. Соображения сентиментальной, переживающей горе женщины были понятны Макарову, но ещё яснее было то, что ничего общего с действительностью они не имели. Судя по всему, супердорогой подарок — ожерелье из белого янтаря, которое решил преподнести даме Павел, был бы сделан вовсе не ради того, чтобы Элина бросила мужа и навсегда осталась с Гостениным — вряд ли повеса и вертопрах вынашивал подобные планы. Все-таки Алексей склонялся к мысли о сугубо практической подноготной планов парня, и если бы Элина отказала Павлу в этом году в своём расположении, предпочла другого — думается, он не стал бы вызывать счастливца на смертельный поединок или затевать ещё какую-нибудь глупость возле воды. А вот напиться с «горя», которое уже к следующему утру было бы, безусловно, забыто, мог. Поэтому мнение полковника Воронцова, считавшего, что в деле нет криминальной подоплёки, вполне могло соответствовать действительности.

В любом случае снимки должны были Макарову здорово помочь. На втором из них женщина была снята одна, это был поясной портрет, очевидно, сделанный профессионалом и специально, чтобы подарить на память. Ни моря, ни каких-либо достопримечательностей на портрете видно не было, зато отлично можно было рассмотреть до мельчайшей чёрточки лицо прекрасной дамы. На шее Элины, в вырезе платья, сверкало (действительно сверкало, благодаря искусству сделавшего снимок человека) великолепное ожерелье из янтаря в золоте — возможно, то самое, о котором и говорил Макарову Дима Лушненко. Алексей не был специалистом по драгоценностям, но полковник Воронцов успокоил его, сказав, что обратится за помощью к экспертам и уже завтра будет получена информация о примерной стоимости вещи. Уточнять же, то самое это ожерелье или другое, если это понадобится при расследовании, придётся уже по ходу дела.

Самолёт ровно гудел моторами, и до захода на посадку, то есть до момента, когда пассажирам предлагают пристегнуть ремни, оставалось, по расчётам Макарова, минут двадцать. Алексею вдруг показалось, будто что-то мешает ему сосредоточиться. В принципе, начальный план действий у него был уже готов, но хотелось ещё немного подумать, разглядывая фотографии. Обычно такой метод позволял ему лучше представить не только самих людей и условия, в которых предстояло работать, но и выработать тактику поведения с каждым из изображённых на снимках. Но теперь ему что-то мешало, не давало работать так, как он делал ещё несколько минут назад.

Помеху удалось обнаружить быстро. Взгляд. Это был посторонний взгляд через его плечо на руку, державшую снимок. Макаров быстро убрал фотографии обратно в конверт и спрятал его в дипломат.

Почему он так поступил? Из конспирации? Пожалуй, нет — так или иначе придётся наводить справки, разговаривать с людьми, показывать снимки. «Крыша» у него достаточно надёжная, не должна испугать преступников, если таковые в деле Гостенина имеются. Алексей пожалел, что спрятал конверт с фотографиями. Может быть, человек, усиленно заглядывавший через его плечо, заговорил бы с ним и, глядишь, сообщил полезную информацию… Хотя нет — солидный мужчина, лет сорока пяти, в очках и с ясно наметившейся лысиной на макушке сразу же, едва Алексей перехватил его взгляд, воровато отвёл глаза в сторону. Очевидно, смутился. И Макаров не стал заговаривать с ним — зачем доставлять беспокойство, вводить соседа по салону в ещё большее смущение, если он и без того стесняется своей невольной бестактности. Алексей думал, что, щадя самолюбие соседа, поступает правильно, на самом же деле, как выяснилось буквально спустя час, — ошибся.

6

Полупустая электричка отошла от конечной станции Калининград-Южный, миновала массивную каменную арку, нависающую над путями, и, постепенно набирая скорость, помчалась через весь город к северной его части. Ехать предстояло около часа, и Алексей Макаров, устроившись удобно у окошка вагона, приготовился наблюдать радующие глаз картины: аккуратные чистенькие посёлки, синеву морских волн и черепичные крыши островерхих домиков обрусевшего кусочка бывшей германской колонии на берегу Балтики. Отличная солнечная погода, безоблачное небо аквамариновой голубизны, полусонные от жары, одетые в пёстрые летние наряды неторопливые прохожие на улицах, мимо которых проезжал электропоезд, создавали настроение беспечности и бездумного созерцания; поэтому совсем немудрёно было забыть на некоторое время о том, ради чего он приехал сюда из Москвы. Алексей даже решил первым делом по прибытии в пункт назначения — небольшой городишко у моря — направиться не туда, куда предписывал составленный им в самолёте план, а, забыв на время о всяких делах, пойти прямиком на берег моря и окунуться в божественные волны этого чуда, которое во все века притягивало к себе людей всех без исключения вероисповеданий и убеждений. Так уж получилось, что Макаров не был у моря уже три или четыре года, хотя раньше считал для себя обязательным выбираться к нему (преимущественно почему-то выходило — в Сочи) как минимум раз в два года. Только сейчас, в этой электричке, идущей к морю, он по-настоящему оценил «подарок», преподнесённый ему начальником отдела, отправившим его в эту поездку. И пусть даже предстоящая работа окажется сложной, даже опасной, пусть она потребует громадных затрат сил и энергии — все равно он рад был тому, что на его губах надолго останется после этого незапланированного путешествия вкус морской соли, по ночам будет сниться шум балтийских волн, а лоб и щеки долго будут ощущать этот вот, ни с чем не сравнимый солёный ветерок, даже здесь, среди забитых транспортом улиц прибалтийского города-порта отчаянно рвущийся в открытое окошко старенького вагона.

— Простите, пожалуйста, здесь свободно? — послышался мужской голос за спиной отвернувшегося к окну Алексея.

«Странный вопрос…» В вагоне сидело от силы шесть-семь человек. Макаров нехотя оторвался от приятных размышлений и удивлённо повернулся к остановившемуся в проходе между сиденьями мужчине. И удивился ещё больше: это был тот человек, что заглядывал через его плечо в самолёте, пытаясь разглядеть фотографии, которые Алексей держал тогда в руках.

— Извините, может быть, вы не знаете, — отвечая не недоумевающий взгляд Макарова, заторопился с объяснениями странный незнакомец, — но если вы подумали, будто электричка так и останется до конца пустой, то вы ошибаетесь… Основная часть местных садится на Северном вокзале, там рядом рынок, и вообще это центр города… В общем, через пять минут здесь будет полно народу и некоторым даже придётся стоять… Так что если вы никого не ждёте, я бы хотел…

— Да-да, садитесь, я не против, — махнул рукой Макаров, не дождавшись конца сбивчивых объяснений.

— Спасибо, — сказал мужчина и, благодарно кивнув, устроился напротив.

«Все-таки ему что-то от меня нужно», — подумал Алексей, снова отвернувшись к окну и незаметно поглядывая на разместившегося на противоположном сиденье человека Мест в вагоне было пока вполне достаточно и, даже если действительно на следующей остановке должны были войти много пассажиров, совсем необязательно было незнакомцу устраиваться нос к носу именно с ним.

Что человек подсел к Алексею не случайно, подтвердилось ещё до того момента, как поезд подъехал к переполненной людьми платформе Калининград-Северный. Его немолодой попутчик, одетый в серый, сшитый из лёгкой летней ткани костюм и светлую рубашку со свободным расстёгнутым воротом, открывающим худую, неважно выбритую и покрытую кое-где седыми «пеньками» щетины шею, повернулся было, чтобы смотреть в окно, потом перевёл взгляд на Алексея и, оглядевшись по сторонам и наконец решившись, кашлянул, прикрывая рот большой кистью с толстыми, с длинными чёрными волосками на фалангах пальцами.

«Сейчас точно заговорит», — подумал продолжавший «равнодушно» смотреть на пробегавшие за окном улицы города Макаров, и тотчас действительно услышал голос незнакомца

— Простите, что беспокою, — проговорил он, — мне кажется, вы в здешних местах впервые?

«Ага, скучно ехать и захотелось поговорить, — подумал, не спеша переводя взгляд на мужчину, Макаров. — Что ж, поговорим; если ты, брат, местный, разговор этот для меня может быть как раз кстати».