Я медленно спустилась вниз, чтобы известить Джонса. Когда он услышал это сообщение, последние остатки его сонливости мигом исчезли. Он бросился вверх по лестнице и тотчас вернулся назад, чтобы позвонить Штрому. Я сидела на кожаном диване и тихо плакала.
      Джонс безостановочно бегал взад и вперед.
      – И что только скажет лейтенант Штром! Надо же было этому случиться именно во время моего дежурства! – снова и снова повторял он.
      Штром прибыл, как обычно, очень быстро, в сопровождении своих верных спутников Вэна и Билла.
      – Опять у вас что-то стряслось? – крикнул он мне, вместо того, чтобы адресовать этот вопрос Джонсу.
      – Я так рада, что он увидел это письмо! – всхлипнула я.
      – Какое письмо?
      – Предсмертное письмо Розы Либерри выпало у вас из кармана, и мистер Грант прочитал его. Он был отцом Розы.
      – О, святые небеса! Джонс, пошли со мной!
      Все четверо полицейских устремились вверх по лестнице. В течение следующей четверти часа к нам непрерывно прибывали люди. Я не имела понятия, кто они были, вероятно, полицейские, детективы и сотрудники следственной службы. Они только коротко спрашивали:
      – Где? – и взбирались на второй этаж.
      Немного позже появилась миссис Уэллер с заплаканными глазами и отекшим, усталым лицом.
      – Что здесь опять случилось? – хрипло спросила она.
      – Мистер Грант умер. Я нашла его. Я поднялась наверх, чтобы отнести ему чашку кофе, и… там… он лежал…
      – Отчего он умер? – спросила она тихо.
      – Я не знаю. Он лишил себя жизни. Он оставил записку.
      Мне до сих пор не было ясно, что могла означать добровольная смерть этого старого человека, и я только отметила появившееся на лице миссис Уэллер выражение надежды. Я тут же догадалась, что пришло ей в голову, и поспешно воскликнула:
      – Нет, нет, мистер Грант не был убийцей! Он не имел ни малейшего отношения к смерти миссис Гэр. Тут дело совершенно в другом. Это…
      Я оборвала себя, и мне вдруг стало ясно, как тесно Уэллеры были связаны со смертью этого старого человека. Их многолетнее молчание причиняло этому несчастному бесконечную боль. Я отвернулась и сказала:
      – Лейтенант Штром при своем последнем визите сюда обронил предсмертное письмо Розы Либерри – я хотела сказать, копию, написанную вашим мужем. Мистер Грант увидел и прочитал это письмо.
      Хотя я нисколько не умаляла вины Уэллеров в горе этого старого человека, у меня не лежало сердце к тому, чтобы сказать ей всю правду. Страх этой женщины передался мне, но к этому страху примешивалась и потребность все узнать. И тогда я с тяжелым сердцем решила все рассказать этой отчаявшейся женщине.
      – Настоящая фамилия мистера Гранта – Джон Грант Либерри. Он был отцом Розы.
      Миссис Уэллер тяжело вздохнула и разразилась слезами. У меня было такое ощущение, что она, в сущности, впервые по-настоящему осознала, что они натворили своим молчанием об этом письме. Хотя я и не чувствовала особого сострадания к ней, но все же она была человеческим существом и имела право, по меньшей мере, на мою безличную любовь к ближнему. Рассудив так, я пошла на кухню, принесла чашку крепкого кофе и заставила её выпить этот горячий напиток. В то время, как она послушно пила, появился мистер Баффингэм.
      – Что здесь, собственно, происходит?
      Я коротко рассказала ему о последних событиях.
      – Боже милостивый! – воскликнул он. – Этого старика убили?
      – Нет. Он оставил записку.
      – Самоубийство!
      – По-видимому, – лаконично сказала я.
      Баффингэм начал большими, быстрыми шагами расхаживать взад и вперед по холлу. Было очень странно, что на него произвела такое впечатление смерть этого пожилого человека. Смерть миссис Гэр и покушение на меня оставили его совершенно равнодушным. Он становился все более возбужденным и, наконец, побежал по лестнице наверх. Я слышала его голос, когда он говорил с мужчинами на втором этаже.
      Штром спустился вниз и попросил миссис Уэллер и меня оставаться в моей комнате и держать дверь закрытой. Мы сделали, как нам было сказано, и, спустя некоторое время, услышали тяжелые шаги группы людей, спускающихся вниз по лестнице. Затем стало тихо. Немного позже в мою дверь постучали и вошел Штром. На этот раз он был совсем один. Странно, но, кажется, он пребывал в хорошем настроении.
      – Какой конец! Это дело самое сложное из всех, какими мне приходилось заниматься.
      Эти слова озадачили меня.
      – Разве теперь мы, наконец, не имеем ответ на все наши вопросы?
      Я с недоумение уставилась на него, и он разразился громким смехом.
      – Дорогая миссис Дакрес, вы ведь не хотите сказать мне, что ещё ничего не поняли? Все абсолютно ясно! Джон Грант Либерри! Отец несчастной девушки ждал, пока выйдет на свободу женщина, бывшая виновницей его горя. Он никогда не верил в вину своей дочери, так как знал её характер. Он рассматривал миссис Гэр как её убийцу. Когда она освободилась из заключения, он приезжает в Джиллинг-сити, чтобы найти её. Он изменяет свою фамилию и скрывает свое прошлое. Мы не знаем, долго ли он ищет миссис Гэр, но, в конце концов, он находит её. Она хозяйка некоего пансиона. Он снимет у неё комнату. Тот факт, что его дочь, якобы, не оставила после себя никакой записки, для него не очевиден, и он начинает все осматривать в этом доме. У него много времени. Нашел ли он что-нибудь или нет, мы тоже не знаем. Вероятно, он не нашел ничего такого, что доказывало бы вину этой старой женщины. В день её так называемого отъезда в Чикаго он обыскивает подвальные помещения, и она застает его врасплох. Это приводит к схватке, и старуха падает на пол. Все великолепно сходится одно с другим! Он даже признался, что видел ее! И мне это не показалось подозрительным! Слова о том, что он видел миссис Гэр, вырвались у него непроизвольно, и он быстро объяснил, что видел её из окна. И, наконец, кто волновался о том, что миссис Гэр исчезла? Опять мистер Грант. Отец жертвы! Какой будет газетный репортаж!
      – А как насчет покушения на меня? – вставила я. – Может быть, это вы тоже повесите на старика?
      – Конечно, а почему бы нет? Он же вчера сам признался, что был в подвале. Он вынужден был это сказать, так как Баффингэм перед этим заявил, что слышал чьи-то шаги. И, кроме того, он также все знал о ваших стульях! Будем рассуждать логично! Он стоял за вашей кухонной дверью и прислушивался. Я должно быть, был совершенно слепым и слабоумным, не додумавшись до этого вчера. Когда я проснулся сегодня утром, мне все стало абсолютно ясно, и, когда Джонс позвонил, меня это уже не удивило. Грант знал, что игра проиграна. Во всяком случае, он избавил наш округ от длительного судебного процесса!
      Я все ещё смотрела на него с недоумением. Его удовлетворенность не нравилась мне все больше и больше, но все же он, должно быть, прав. В конце концов, он имеет большой опыт расследования убийств, я же, напротив, никакого.
      – Что он принял?
      – Снотворное. Прекрасная, спокойная смерть. Я не могу его винить в этом. Он знал, что не имеет больше шансов. Я, собственно, простил бы ему все, кроме попытки убить вас. Он, действительно, имел все основания ненавидеть эту старуху. Боже мой, отец той девушки! Кто бы мог подумать?
      Я перевела взгляд с него на миссис Уэллер, чье лицо буквально излучало надежду. И тогда я задала вопрос, который она сама задать не решалась.
      – Тогда, вероятно, мистер Уэллер будет освобожден?
      – Конечно, конечно!
      После небольшой паузы он продолжал:
      – Все это, конечно, свинство! Но что можно поделать спустя столько лет? И, в конце концов, миссис Гэр тоже мертва. Насколько я могу судить, это дело закончено!
      – Если вы эту историю бросите в пасть прессе, я никогда больше не посмотрю на вас! – набросилась я на Штрома. – Этот несчастный старик!
      После этого Штром стал выглядеть несколько менее самодовольным.
      Он вышел в холл, где все ещё околачивалось с полдюжины мужчин. Оказалось, что это были репортеры. Штром довольно долго разговаривал с ними. Миссис Уэллер, прикрыв лицо фартуком, проскользнула между ними вверх по лестнице. Меня газетчики тоже расспрашивали, но я отвечала осторожно и уклончиво. По моему мнению, Штром поступил очень несправедливо по отношению к этому мертвому старому человеку. Я могла только надеяться, что когда-нибудь он раскается в этом.
      Репортеры приходили и уходили в течение всего дня. Перед полуднем появилась миссис Халлоран, которая с воодушевлением предоставила себя к услугам репортеров. Это было весьма забавным, если учесть, что она не имела никакого понятия обо всем, что произошло с последней среды.
      Когда холл, наконец, на несколько минут опустел, я позвонила Ходжу Кистлеру на работу. Он был совершенно ошеломлен моим сообщением. Его не удивила добровольная смерть старого человека, но он не верил в то, что мистер Грант был убийцей.
      – Непонятно! – вновь и вновь повторял он. – Но ведь, действительно, о его близких ничего не было известно.
      – У него было достаточное основание ненавидеть старую женщину. Случись такое с моей дочерью, я бы, наверняка, тоже убила старуху Гэр.
      – Я тоже! – убежденно сказал Кистлер.
      – Но я ужасно разозлилась на Штрома. Он вовсю рекламирует это дело. Ты не находишь, что этот старик достаточно пережил? Разве нужно ему ещё и после смерти ставить печать Каина?
      Ходж согласился со мной, но днем он, возбужденный, появился у меня в комнате, размахивая выпуском «Комет».
      – Прочти это и возьми назад все, что ты говорила о Штроме!
      Впрочем, мне не оставалось ничего другого, так как оказалось, что лейтенант вел себя с небывалой порядочностью и сдержанностью. А я радовалась тому, что и сама была не словоохотлива с этими репортерами.

      «Приоткрывается покрывало над давнишней тайной.
      Джон Либерри мертв.
      После стольких лет полицией найдено предсмертное письмо добровольно ушедшей из жизни Розы Либерри.
      Два десятилетия назад этот трагический случай потряс весь Джиллинг-сити – и даже всю страну Последнее эхо этой драмы отзвучало сегодня на Трент-стрит, где умиротворенный Джон Грант Либерри по своей воле пошел на смерть.
      В прошлые дни полиция, к счастью, обнаружила некую долговую расписку на две тысячи долларов и вытянула у владельца этой расписки признание в том, что эти деньги миссис Гэр должна была заплатить ему за молчание. Выяснилось, что прощальное письмо несчастной Розы Либерри на самом деле существовало, и что человек, нашедший его, обязался за две тысячи долларов никогда не упоминать об этом письме.
      Когда шестнадцатилетняя Роза Либерри исчезла из дома своей тети миссис Рэчел Стайнс, родители девушки потеряли всякий покой, но их усилиям по поиску своей дочери препятствовал погрязший в коррупции тогдашний начальник полиции Хартиган. Трагедия достигла своей высшей точки, когда лишила себя жизни молодая обитательница известного своей дурной репутацией дома на Сен-Симон-стрит. Хозяйкой этого дома была миссис Гарриет Луэлла Гэр. В покойной опознали пропавшую без вести Розу Либерри.
      Были предприняты все усилия, чтобы доказать вынужденную смерть юной девушки, но не нашли никаких вещественных доказательств, из которых могло бы следовать, что Роза Либерри попала к миссис Гэр не по своей воле. Не было найдено прощального письма, ничего, доказывающего тот факт, что Розу принудительно удерживали в этом проклятом доме. Все же этот скандальный судебный процесс явился причиной основательной чистки в городской администрации и полиции.
      Недавним обнаружением предсмертного письма юной Розы мы обязаны умению и способностям лейтенанта Штрома, являющегося руководителем бригады по расследованию дела Гэр.
      Во время своего расследования в связи с внезапной смертью миссис Гэр, которая на судебном следствии была признана присяжными естественной, лейтенант Штром обнаружил, что один из постояльцев дома на Трент-стрит в течение двух лет не вносил никакой платы за квартиру. Этот квартирант был, в конце концов, подвергнут перекрестному допросу и признался, что двадцать лет назад нашел прощальное письмо Розы Либерри, но скрыл это за обещание уплатить несколько тысяч долларов.
      Письмо, которое оставила Роза, гласило:
       „Папа! Мама! Я испробовала все, что было в моих силах, чтобы вырваться отсюда, но этот дом всегда заперт. То, что от меня требуют, ужасно, просто ужасно! Простите меня, папа и мама – вам известно, как я люблю вас. Я знаю также, что вам лучше видеть меня мертвой… Ваша Роза.“
      Важность этой записки очевидна. Она доказывает, что эта девушка являлась жертвой и была вынуждена пойти на смерть. Если бы это письмо могло быть представлено тогда, то адвокат семьи Либерри сумел бы добиться для миссис Гэр более сурового наказания, чем всего лишь пять лет тюремного заключения.
      После смерти матери и тети Розы Либерри оставшийся один отец вновь принялся за поиски доказательств невинности своей дочери. Он изменил свою фамилию и поселился у миссис Гэр, которая после всех этих лет не узнала его. Этот пожилой мужчина все ещё надеялся найти что-нибудь такое, что было бы в состоянии обелить запачканное имя его дочери.
      Лейтенант Штром случайно обронил копию прощального письма Розы Либерри в доме на Трент-стрит. Мистер Либерри нашел её и прочитал. Он упал в обморок, а потом проявил необычайный интерес к этой записке, что было воспринято окружающими как нормальная реакция, так как он утверждал, что знает эту семью.
      Сегодня утром, в девять часов молодая квартирантка дома на Трент-стрит нашла этого старого человека лежащим мертвым на своей постели. Он оставил записку со словами: „ Я Джон Грант Либерри. Наконец, я опять счастлив. Я едва могу дождаться, когда снова увижу свое дитя.“»

      В середине этой страницы «Комет» были помещены старые фотографии. Одна – Розы Либерри, которую я уже видела в номере за май 1919 года; другая матери, темноволосой, красивой женщины. Мне вспомнилась фраза, которую однажды произнес мистер Грант: «Девочка, чья мать даже на смертном одре громко звала свою дочь… »
      – Я только рада, что миссис Гэр умерла! – сказала я и громко высморкалась.. – Но Штром, действительно, вел себя порядочно.
      – А я рад, что ты все-таки признала свое заблуждение. Такое с тобой случается редко. Но какая сенсационная история! Если бы можно было чаще получать такой материал, я охотно отказался бы от своей нищенской независимости и снова вернулся в «Комет»!
      – Однако, какой ты бесчувственный! Тебя не заботят страдания людей. Для тебя это только отличный сенсационный репортаж!
      – Это непорядочно! В конце концов, я с двумя бестолковыми механиками мучаюсь над старым, никуда не годным прессом! Итак, увидимся сегодня вечером. До свидания.
      И он умчался.
      Похороны состоялись в понедельник. Во вторник ко мне зашла миссис Халлоран и позвала к телефону.
      Голос на другом конце провода привел меня в глубочайшее изумление. Я полагала, что уже никогда в своей жизни не услышу его.
      – Хелло! Вы читали газеты?
      – Конечно.
      – Вы все ещё сердитесь на меня?
      – Нет. Я нахожу, что вы вели себя в высшей степени порядочно.
      – Я с самого начал решил так поступить. А вам кажется, что вы уже вне подозрений?
      Ах, я совершенно забыла об этом! Я чувствую себя совсем покинутой!
      – Но я все ещё настаиваю на вашей вине. Могу я пригласить свою ассистентку на первоклассный ужин?
      – Вы действительно думаете, лейтенант, что я пойду с женатым мужчиной?
      – А как вы пришли к мысли, что я женат?
      – Вы производите такое впечатление.
      В ответ на это благородный лейтенант разразился разнообразными сочными выражениями.
      – Не забывайте о вашем положении, лейтенант!
      – Теперь я понимаю, наконец, почему Кистлер не преуспел! С вами это не легко! Я заеду за вами в семь часов.
      Я надела свое лучшее платье и постаралась привести в порядок волосы и лицо. Выйдя из ванной комнаты, я встретила в холле мистера Уэллера, который как раз намеревался подняться по лестнице наверх. Но, увидев меня, остановился и отвернулся.
      На сломленного человека всегда печально смотреть, даже если он и преступник.
      – Добрый вечер, мистер Уэллер, – сказала я.
      Он пробормотал что-то и медленно стал подниматься по лестнице.
      Ровно в семь часов появился Штром, весьма элегантно одетый. Он повел меня ужинать в «Спорт-клуб», где, как он сказал, ужинают только самые достойные и состоятельные люди. После этого мы отправились в «Орхидею», знаменитую своим прекрасным танцевальным оркестром. Я не была раньше ни в том, ни в другом заведении и в полной мере наслаждалась этим вечером. При этом мне вспомнилось, что я всю свою жизнь всегда была близка только с бедными мужчинами! Но больше всего меня забавляла борьба, которую я вела со Штромом. Мы ещё раз разобрали во всех подробностях все это дело и до раннего утра спорили о том, виновен ли мистер Грант. По мнению Штрома, старуху убил Грант. Я же в этом совсем не была уверена. Правда, в конце концов мне пришлось согласиться, что Штром логично пришел к такому заключению. Вперемешку с этими рассуждениями мы танцевали. Наконец, он доставил меня домой в полицейской машине.
      – Вам следует работать в качестве агента – провокатора! – сказал Штром. – Вы самая упрямая спорщица, какую я когда-либо встречал!
      Войдя в холл, мы обнаружили там Ходжа Кистлера, который спал, растянувшись на кожаном диване. При нашем появлении он тот час же вскочил.
      – Где, черт возьми, ты шатаешься? – в бешенстве набросился он на меня. – Если бы мисс Санд не поклялась мне, что ты ушла со Штромом, я бы выломал новый замок из твоей двери!
      – Я уходила! Лейтенант Штром и я отмечали окончание дела Гэр.
      Ходж достал свои карманные часы.
      – Посмотри на время!
      – Четыре тридцать!
      – Разве это подходящее время для возвращения в дом, который всего два дня назад посетила смерть?
      – С тобой я тоже приходила домой ненамного раньше!
      – Об одном, во всяком случае, вам можно больше не беспокоиться, – сказал Штром Кистлеру. – Этой молодой даме теперь уже ничто не грозит!
      – Но так думаете только вы! – недовольно проворчал Кистлер.

      Во всяком случае, в ту ночь я чувствовала себя совершенно уверенно и спокойно.
      Но после моего вечера со Штромом Кистлер как-то изменился. Хотя он все ещё заходил, чтобы пожелать мне доброго вечера, все ещё подтрунивал над моей детективной деятельностью, но уже не приглашал меня, как раньше, пойти с ним куда-нибудь. Часто он казался погруженным в мысли, которые, разумеется, держал при себе, и, вообще, относился ко мне с той вежливостью, которая обычна между чужими людьми. Я находила в се это очень глупым. Что он мог иметь против того, что я выходила с лейтенантом Штромом? Если Штром пригласит меня ещё раз, я приму и это приглашение.
      Некоторые из событий, которых я ожидала, произошли, другие, однако, нет. Спустя неделю после смерти мистера Гранта, миссис Халлоран начала перевозить в дом свои вещи. Днем она находилась на Трент-стрит, а по вечерам возвращалась в свою старую квартиру. Никто из членов её семьи не переехал.
      – Вы разве не собираетесь переезжать в этот дом? – спросила я её однажды.
      Она многозначительно посмотрела на меня.
      – А вы никогда не слышали, что всегда происходят три случая смерти? – мрачно сказала она. – Если бы из этого дома вынесли мертвой только мою тетю, я бы ничего не имела против нашего переезда сюда. Но две смерти! Наверняка последует ещё одна. И я, пожалуй, подожду её.
      Хорошенькая идея!
      Время от времени можно было увидеть и мистера Халлорана. Чаще всего он появлялся в сопровождении здоровенных неуклюжих мужчин, которых я принимала за рабочих-строителей и декораторов. Они входили в мои комнаты, простукивали стены, измеряли окна и держались очень важно. А миссис Халлоран бегал следом за ними, как хлопотливая наседка. Наконец-то у неё появились деньги! Она сказала мне, что собирается взять закладную под этот дом.
      Тевменов же, напротив, мы вообще больше не видели. Из остальных постояльцев этого дома, вопреки моему желанию, никто не уехал. Только мисс Санд говорила мне, что намерена искать себе новое жилье.
      – Мисс Халлоран требует, чтобы я и впредь продолжала платить за эту смехотворно крошечную каморку здесь наверху по пять долларов в неделю. – Она покраснела и добавила: – Очень любезно с вашей стороны, что вы не выдали мою тайну. Могу себе хорошо представить, как воспользовалась бы этим миссис Халлоран, если бы ей стало что-то известно!
      – Я тоже могу себе это представить. Не бойтесь, мисс Санд, я ничего не скажу.
      На мой вопрос, почему он остается здесь, Ходж ответил:
      – А почему нет? Я люблю небольшое возбуждение. Этот дом оказался намного интереснее, чем я мог надеяться. Кроме того, мне нравятся мои соседи.
      Но больше всего меня поразило то, что Уэллеры тоже остались. Миссис Халлоран сообщила, что теперь они платят за свои апартаменты по шесть долларов в неделю.
      – Я все ещё ломаю голову над тем, кто дал мне тогда ту надорванную пятидолларовую банкноту. Не думаю, что это был мистер Грант. Но, вероятно, я как-нибудь ещё вспомню об этом. Вообще-то, у меня хорошая память.
      В общем, она больше не повторяла мне свое требование, чтобы я выехала. Да мне и в голову не приходило выезжать отсюда. Сегодня я знаю, почему. Тогда я ещё не отдавала себе отчета в этом. Я знаю только, что каждый вечер, ложась в постель, я чувствовала, что наши приключения ещё не достигли своего конца. Этот дом, казалось, все ещё прислушивался и ждал. Это было, конечно, совершенно не логично. А именно, если миссис Гэр в самом деле была злым духом, который создавал в этом доме беспокойную атмосферу, то следовало предположить, что после е смерти это должно измениться. И, напротив, если за весь этот ужас последних недель был ответственен мистер Грант, во что твердо верил Штром, то теперь, наконец, должен был воцарится мирр и покой!
      Но для меня этот дом оставался все таким же напряженным и зловещим.
      Детективы у нас, конечно, больше не дежурили.
      Наконец, я начала внушать себе, что слишком дала волю своей фантазии, но ничего не могла с собой поделать – я все ещё слышала шорохи, я все ещё чувствовала присутствие невидимых глаз и ушей, которые ждали и прислушивались. Когда я сказала об этом Штрому, он высмеял меня. Кистлер, с которым я тоже говорила об этом, не смеялся.
      В следующую пятницу, спустя неделю после смерти мистера Гранта, я увидела Ходжа, ехавшего в своем маленьком автомобиле п Трент-стрит. Он был не один. Рядом с ним сидел мистер Уэллер.
      Когда я спросила об этом Ходжа, он сказал:
      – А почему бы и нет? Я встретил Уэллера на улице и предложил ему подвезти его.
      Я не стала дальше ломать себе голову над этим вопросом. В следующее воскресенье, не найдя лучшего занятия, я испекла пирожки и решила отнести несколько штук Ходжу. Когда на мой стук он открыл дверь, я увидела сидевшего в его комнате Уэллера. Это показалось мне несколько странным. Уэллер снова выглядел глубоким стариком, но, едва заметив меня, он опять вошел в роль смирившегося и раскаявшегося. Тем не менее, комнату он не покинул. Я же, напротив, поспешно исчезла.
      В течение всего дня приходили и уходили посторонние люди, так как миссис Халлоран дала объявление об освободившейся комнате мистера Гранта. Большинство этих людей приходило, вероятно, из чистого любопытства, потому что эту комнату никто не снял.
      Бедный мистер Грант! Его смерть ненадолго привлекла внимание, а уже спустя неделю, в сущности, все было забыто. От лейтенанта Штрома я узнала, что Грант оставил свои деньги приюту для сирот.
      – Бедная Роза не интересует теперь никого, кроме вас, меня и Уэллеров! – печально сказала я Штрому.
      Этот разговор со Штромом о Розе пришелся опять на пятницу – спустя две недели после смерти мистера Гранта. Просто удивительно, как много волнующих событий происходило в доме миссис Гэр именно по пятницам. И только то нападение на меня случилось не в пятницу. Но все остальное!
      Ходж Кистлер уже во второй раз не обращал на меня никакого внимания в свой свободный вечер. Поэтому, когда лейтенант Штром пригласил меня провести с ним вечер, я с благодарностью согласилась. Н в течение всего вечера я была как-то расстроена и обеспокоена и около десяти часов попросила его проводить меня домой. Штром, не скрывая своих намерений, ясно дал мне понять, что интересуется мной. Но я ничего не обещала Штрому, не имея ни малейшего желания возбуждать в нем напрасные надежды. Внутренне я злилась на то равнодушие, которое проявлял по отношению ко мне Кистлер.
      Придя домой, я взяла какую-то книгу и начала читать, но не могла сосредоточиться. Я попеременно думала то о Кистлере, то о Штроме.
      Я слышала, как вернулся домой мистер Баффингэм, а позже – Ходж в сопровождении мистера Уэллера. Я теперь уже абсолютно безошибочно определяла всех по шагам.
      Я была слишком взвинчена, чтобы заснуть, а больше всего я ненавижу бодрствовать, лежа в постели. Если бы у меня была собственная ванная комната, я с удовольствием приняла бы горячую ванну! Но, к сожалению, нет никакой надежды на то, что миссис Халлоран когда-либо потратится на персональную ванну для меня! Следовательно, если мне так уж необходима горячая ванна, то я должна, хочешь не хочешь, спуститься вниз, включить водонагреватель, а затем принять ванну на втором этаже. Собственно говоря, я была слишком инертна для этого, но, в конце концов, взяла себя в руки и спустилась в подвал, чтобы включить этот нагреватель. Это был старый ржавый калорифер, и обычно требовалось почти полчаса, чтобы вода стала действительно горячей. Я снова вернулась в свою комнату и начала стелить себе постель. Не спеша раздевшись и облачившись в ночную рубашку и домашний халат, я опять пошла вниз, чтобы посмотреть, достаточно ли нагрелась вода. Убедившись, что её едва хватит на половину ванны, я решила ещё немного подождать. Злясь на отсутствие в доме современного оборудования, я начала снова взбираться по лестнице – той самой лестнице, по соседству с которой миссис Гэр провела столько часов, – той самой лестнице, по которой скрылся несколько недель назад тот, кто напал на меня. Старые, стертые ступени, покрытые тонким слоем старой, поблекшей краски. Немного не добравшись до верха, я внезапно остановилась. Мой взгляд был устремлен на ближайшую ступеньку. Электрическая лампочка, свисавшая на шнуре с потолка подвала, освещала щель между ступенями. Я увидела что-то блестящее и нагнулась, чтобы получше рассмотреть, в чем тут дело. Мои глаза увидели щель, в которой мерцало что-то металлическое. Перед моим мысленным взором возникла старая миссис Гэр, покачивающаяся взад и вперед в своем кресле-качалке. Поджидая и наблюдая. И внезапно я поняла, что означает этот металлический блеск. Это была своеобразная дверная петля. Я механически взялась правой рукой за эту ступеньку, и она тут же открылась, как крышка коробки. Внутри ступени лежало всякое тряпье, а под ним старые газеты. Я даже не знаю, что, в сущности, надеялась найти. Я ни на что не рассчитывала, ничего не ждала, – я действовала. Я наклонилась над открытой ступенькой ещё ниже, вынула тряпье и газеты и нашла – деньги!
      Толстые, тяжелые стопки банкнот. Чистые, новые купюры. Я достала эти пачки – и в тоже мгновение на меня набросился какой-то человек и начал со мной бороться.
      Я тоже боролась. Я сопротивлялась отчаянно, потому что знала: это то самое! Это были те самые руки, которые схватили меня в ночь после смерти миссис Гэр. Это был тот самый человек, который явился к моей постели и хлороформировал меня! Это была смерть – смерть, которой до сих пор мне удавалось избежать!
      Я пыталась подняться, пыталась разглядеть атаковавшую меня фигуру, но рука, обхватившая мое горло, ещё сильнее прижала меня вниз. Я пробовала закричать, но другая рука зажала мне рот. Я пыталась произвести какой-то шум, чтобы подать сигнал опасности остальным жильцам дома, но была поставлена на колени и не имела возможности пошевелиться. Я отчаянно пыталась сохранить равновесие, так как мой противник намеревался сбросить меня с лестницы, что повлекло бы мою верную смерть. Я защищалась изо всех своих ещё оставшихся сил, но была слишком слаба и после нескольких ужасных секунд яростной борьбы упала навзничь вниз. Но я знала, что и мой противник упал вместе со мной. Я ударилась головой и лишилась чувств. Когда я снова пришла в сознание, мне представилось, будто над какой-то сценой поднялся занавес, и на этой сцене сама собою разыгрывается жестокая борьба. Я слышала шаги, кряхтенье, стоны, затем голос Ходжа:
      – Присмотрите за Гвинни!
      Борющиеся теперь несколько отдалились от меня. Я попыталась повернуть голову в сторону и увидела чью-то руку. Чья же это могла быть рука? Она безжизненно лежала под моей головой. Едва ли это могла быть моя собственная рука!