Хотя все уже садились в кареты и торопили ее, То-найси-но сукэ не преминула ответить:
      "Не помню и я,
      Как эти цветы называют,
      Но мог ли о них
      Забыть человек, сломавший
      Ветку кассии лунной? (273)9
      Будь я ученым мужем..."
      Ничего особенного в песне То-найси-но сукэ не было, но она показалась Сайсё-но тюдзё куда более значительной, чем его собственная, и нельзя сказать, что это не уязвило его самолюбия. Скорее всего ему так и не удалось выбросить эту особу из своего сердца, и он продолжал тайно встречаться с ней.
      Так вот, согласно обычаю, юная госпожа должна была появиться во Дворце в сопровождении супруги Великого министра, однако сам он был иного мнения. "Госпожа не сможет долго оставаться в Высочайших покоях,- подумал он,- так не лучше ли, воспользовавшись случаем, поручить юную госпожу попечениям родной матери?"
      Впрочем, госпожа Мурасаки и сама понимала, что, лишая госпожу Акаси возможности соединиться с дочерью, может навлечь на себя неудовольствие обеих, ибо столь долгая разлука будет тяжела как для матери, так и для дочери, успевшей стосковаться по той, что лелеяла ее в младенческие годы.
      - По-моему, будет лучше, если с юной госпожой поедет ее родная мать,сказала она министру.- Девочка мала и нуждается в постоянном присмотре, а ее окружают одни молодые дамы. Кормилицам же трудно за всем уследить. Я не могу постоянно жить во Дворце и буду спокойнее, если в мое отсутствие рядом с ней будет мать.
      Восхищенный ее предусмотрительностью, Великий министр поспешил сообщить о своем решении госпоже Акаси, которая обрадовалась чрезвычайно. Да и могло ли быть иначе: ведь сбывались самые заветные ее чаяния. Она принялась готовить наряды для своих дам, дабы оказаться достойной столь высокого окружения.
      Старая монахиня мечтала об одном - собственными глазами увидеть, какая судьба предназначена ее любимой внучке. Страстно желая встретиться с ней еще хоть раз, она молилась о долголетии и сокрушалась, понимая, что желание ее вряд ли осуществимо.
      В тот вечер юную госпожу сопровождала госпожа Мурасаки. Госпожа Акаси рассудила, что ей не подобает следовать за их каретой пешком, как то полагалось дамам низкого звания. Сама-то она не боялась насмешек, но ей не хотелось бросать тень на эту прекрасно отполированную жемчужину, и она печалилась и вздыхала, сетуя на затянувшуюся жизнь.
      Великий министр собирался провести церемонию без особой пышности, но, как обычно, она вылилась в невиданное по размаху зрелище. Нежно опекая девочку, госпожа Мурасаки восхищалась ее миловидностью и, сожалея, что приходится уступать ее другой, вздыхала: "О, если бы она была моей дочерью!" О том же думали и сам министр, и Сайсё-но тюдзё. Увы, происхождение матери было единственным недостатком юной госпожи.
      Прошло три дня, и госпожа Мурасаки собралась уезжать. На смену ей приехала госпожа Акаси, и дамы наконец встретились.
      - Видя, как выросла юная госпожа, вы можете себе представить, сколь долго я была рядом с ней,- ласково сказала госпожа Мурасаки.- Хотя бы поэтому нам не стоит чуждаться друг друга.
      Они долго беседовали, и скорее всего именно этот разговор положил начало их сближению. Госпожа Мурасаки была поражена утонченностью своей собеседницы. "А ведь и в самом деле не зря..." - думала она, слушая ее речи. Та, в свою очередь, с восхищением глядела на супругу министра, которой благородная красота была в самом расцвете. Она поняла, сколь прав был Великий министр, отдав госпоже Мурасаки предпочтение перед другими женщинами и вознеся ее на высоту, недоступную соперницам. Вместе с тем она осознала, сколь необычна была ее собственная судьба, поставившая ее почти рядом с такой благородной особой.
      И все же, когда госпожа Мурасаки, подобно высокорожденной нёго, покидала Дворец в изящно убранном паланкине, которым пользование ей было разрешено особым указом, госпожа Акаси, сравнивая себя с ней, еще острее ощутила собственную ничтожность.
      Глядя на юную госпожу, прелестную, словно кукла, мать не могла опомниться от счастья, происходящее казалось ей случайным сном. Слезы не останавливаясь катились по ее щекам, но это были уже "не слезы печали" (128). Долгие годы она вздыхала, сетуя на горестную судьбу, и только теперь почувствовала себя счастливой. Ей хотелось жить как можно дольше, и возблагодарила она могущественного бога Сумиёси. Вряд ли кто-то другой сумел бы воспитать ее дочь лучше госпожи Мурасаки, нет, никому другому не удалось бы довести до такого совершенства душевные способности девочки и обогатить ее ум всеми познаниями, приличными ее полу и положению. Достоинства юной госпожи вызывали всеобщее восхищение, а поскольку она и собой была хороша, ей удалось довольно быстро пленить сердце принца. Нашлись, конечно, и у нее соперницы, которые не упускали случая попрекнуть ее невысоким положением находящейся при ней матери, но даже это не умаляло ее достоинств. Госпожа Акаси умело использовала любую возможность, дабы в наиболее выгодном свете представить не только изысканно-яркую красоту дочери, но и благородное изящество ее манер. Немалое внимание уделяла она также наружности и манерам дам из окружения юной госпожи, зная, что многие придворные, обрадовавшись случаю показать себя, станут устремлять к ним свои помыслы. Супруга Великого министра тоже навещала свою воспитанницу так часто, как позволяли приличия.
      Дамы сближались все больше, причем надо отдать должное госпоже Акаси: она вела себя скромно и вместе с тем без всякого подобострастия. Словом, была безупречна во всех отношениях.
      Великий министр, давно уже предчувствовавший близость крайнего срока своей жизни, всегда мечтал о том, чтобы успеть самому представить дочь ко двору, и вот желание его было удовлетворено. Радовали его и перемены в жизни Сайсё-но тюдзё, который по собственной, правда, вине столь долго пребывал в крайне неопределенном и весьма для него неблагоприятном состоянии. Теперь и его судьба была устроена.
      "Пришла пора и мне осуществить свое давнее желание..." - думал Гэндзи. Разумеется, ему нелегко было оставлять госпожу Весенних покоев, но о ней могла позаботиться Государыня-супруга, не говоря уже о юной госпоже, с исключительным почтением относившейся к той, которая в глазах мира была ее матерью, поэтому у Великого министра не было оснований беспокоиться за ее судьбу.
      Оставалась еще госпожа Летних покоев, но, хотя грядущее вряд ли сулило ей особенные радости, о ней заботился Сайсё-но тюдзё, так что за нее тоже не стоило волноваться. Словом, будущее всех его близких было так или иначе обеспечено.
      В наступающем году Великому министру исполнялось сорок лет, поэтому не только во Дворце, но и во всем мире шли шумные приготовления к его чествованию. Осенью министра повысили в ранге, приравняв его положение к положению отрекшегося Государя, ему были пожалованы новые владения и соответственно увеличены годовое жалованье и вознаграждения. Разумеется, Гэндзи и так не испытывал ни в чем недостатка, однако, вспомнив о некоторых прошлых примерах, Государь распорядился, чтобы для него учредили особую службу. Это придало положению Гэндзи большую значительность, одновременно лишив его возможности бывать во Дворце. Между тем Государь по-прежнему чувствовал себя неудовлетворенным, ибо необходимость считаться с мнением света не позволяла ему передать министру свое звание. Министр Двора также был повышен в звании и ранге, а Сайсё-но тюдзё стал тюнагоном. Когда явились они во Дворец, дабы поблагодарить Государя за милости, красота Тюнагона излучала такое сияние, что министр Двора не мог не порадоваться за дочь. В самом деле, лучшего зятя трудно было себе представить. "Во Дворце она затерялась бы среди других дам,- думал он,- и положение ее было бы незавидным".
      Однажды, вспомнив в какой-то связи тот давний вечер, когда Таю, кормилица молодой госпожи, столь нелестно отозвалась о цвете его платья, Тюнагон преподнес ей прекрасную поблекшую хризантему.
      - Думала ль ты,
      Что зеленый бутон хризантемы
      Может так измениться,
      Одевшись в росою украшенный
      Яркий лиловый наряд?
      Я не могу забыть, как больно ранили меня тогда ваши слова...проговорил он, лучезарно улыбаясь.
      Пристыженная Таю смотрела на него с восхищением.
      - С младенческих лет
      Росла хризантема в саду,
      Увенчанном славой,
      И ее зеленым бутоном
      Кто бы посмел пренебречь?
      Неужели мои слова показались вам оскорбительными?- довольно дерзко ответила она, заметно растерявшись.
      Теперь, когда положение Тюнагона в мире упрочилось, прежнее жилище перестало удовлетворять его, и он переехал в дом на Третьей линии. За последние годы дом этот пришел в запустение, но Тюнагон позаботился о том, чтобы его привели в порядок, обновив покои, где когда-то жила госпожа Оомия и где теперь поселился он сам.
      Это жилище, напоминавшее о прошлом, было бесконечно дорого его сердцу. Разумеется, пришлось привести в порядок и сад, ибо деревья и кусты слишком разрослись, не говоря уже о буйных зарослях мисканта (274). Расчищенные ручьи приветливо зажурчали.
      Однажды в прекрасный вечерний час, любуясь садом, супруги беседовали о днях своей юности, вспоминая минувшие горести и печали. Некоторые воспоминания трогали душу, другие заставляли госпожу краснеть от стыда: "Представляю себе, что должны были думать тогда обо мне дамы!"
      Почти все старые прислужницы остались в доме, сохранив за собой прежние покои. В тот вечер они устроились неподалеку от госпожи и радовались ее счастью.
      - Светлый ручей,
      Камень точишь ты, и в саду
      Тебе все подвластно.
      Так скажи нам, где теперь та,
      Что тобой любовалась когда-то? (275) 
      говорит Тюнагон, а госпожа отвечает:
      - От той, что ушла,
      Отраженья и то не осталось,
      А ты и теперь
      Бежишь по камням беззаботно,
      Светлый ручей в саду... (275)
      Тут появился министр, отец молодой госпожи, который, возвращаясь из Дворца, решил заехать к ним, плененный красотой алых листьев в саду. Здесь все было совершенно так же, как в прежние времена, на всем лежала печать благополучия, и министр с умилением разглядывал роскошно убранные покои. Тюнагон тоже был растроган до слез, и лицо его покраснело.
      Вряд ли можно представить себе более прекрасную чету. Впрочем, в женщине при всех ее достоинствах не было, пожалуй, ничего исключительного, тогда как мужчина поистине не имел себе равных.
      Пожилые дамы, пользуясь случаем, стали рассказывать старинные истории. Листки бумаги с песнями супругов лежали рядом, и, взглянув на них, министр заплакал.
      - Мне тоже есть о чем спросить этот ручей, но вряд ли к добру теперь слова старика...
      Кого удивит,
      Что старая эта сосна
      Засохла совсем,
      Раз даже недавний побег ее
      Седым покрывается мхом...
      сказал он.
      Сайсё, старая кормилица молодого господина, не забывшая прежних обид, поспешила ответить, может быть излишне самонадеянным тоном:
      - Мне надежную сень
      Сулят эти прекрасные сосны.
      Они выросли рядом,
      И корни их с юных лет
      Крепко друг с другом сплелись...
      Прочие дамы стали слагать песни того же примерно содержания, и Тюнагон прислушивался с любопытством. А госпожа смущалась и краснела.
      На двадцатые дни Десятой луны было намечено Высочайшее посещение дома на Шестой линии. К тому времени красота алых листьев достигла совершенства, и церемония обещала вылиться в великолепнейшее зрелище. Письмо с приглашением было послано во дворец Красной птицы, и ушедший от дел Государь тоже согласился пожаловать. Словом, все ждали чего-то необыкновенного.
      В доме на Шестой линии готовились к предстоящему торжеству с усердием, позволяющим предположить, что размах его будет таков, какого еще и не видывали.
      Государь со своей свитой прибыл в стражу Змеи и проследовал к павильону Для верховой езды, возле которого словно на Пятый день Пятой луны выстроились воины из левой и правой Личной императорской охраны, ведя под уздцы коней из левой и правой конюшен.
      Когда подошла к концу стража Овцы, Государь перешел в Южные покои. Все мостики и галереи на его пути были устланы парчой, а открытые места затянуты занавесями. На восточный пруд спустили ладьи, посадив в них ловцов из службы Императорских трапез и ловцов из дома на Шестой линии, которые тут же освободили своих бакланов. Бакланы ловили маленьких карасей. Разумеется, никакого особого значения этому не придавалось, просто хотелось, чтобы Государю было на чем остановить свой взор, пока он переходил с одного места на другое.
      Убранные багрянцем деревья, прекрасные повсюду, были особенно хороши перед Западными покоями, поэтому в Срединной галерее разобрали стену и открыли ворота, чтобы ничто не мешало Государю любоваться ими.
      Сиденья для высоких гостей были чуть выше сиденья для хозяина, однако Государь изволил распорядиться, чтобы сиденья установили на одном уровне воистину редкая милость. Впрочем, скорее всего Государю и этого было мало право, когда б не необходимость считаться с приличиями...
      Рыбу, выловленную в пруду, принял левый сёсё, а пару птиц, пойманных в Китано сокольничими Императорского архива,- правый сукэ. Они подошли с восточной стороны и, преклонив колена слева и справа от лестницы, поднесли свои дары. Выполняя распоряжение Государя, новый Великий министр, приготовив рыбу, подал ее к столу.
      Весьма изысканное, непохожее на обычное угощение подали принцам и высшим сановникам. Все захмелели, когда же спустились сумерки, хозяин дома призвал музыкантов из Музыкальной палаты. Ничего торжественного не исполнялось, звучала тихая, изящная музыка, а мальчики-придворные танцевали.
      Гэндзи вспомнился достопамятный праздник Алых листьев во дворце Красной птицы. Когда заиграли старинный танец "Возблагодарим Государя за милости"10, вышел сын Великого министра, мальчик лет десяти, и с большим мастерством стал танцевать.
      Государь, сняв с себя платье, пожаловал ему, а Великий министр, спустившись в сад, прошелся в благодарственном танце.
      Хозяин, велев одному из своих приближенных сорвать для него хризантему, вспомнил, как танцевали они когда-то танец "Волны на озере Цинхай":
      - На этой ограде
      Цветы с каждым годом все ярче,
      Но не может забыть
      Хризантема той осени давней,
      Когда в танце взлетал рукав...
      Мог ли Великий министр не помнить, что именно он танцевал тогда в паре с Гэндзи? Да, высоко вознесла его судьба, но до Гэндзи ему так и не удалось подняться.
      Тут, как будто нарочно, стал накрапывать дождь...
      - Цветок хризантемы
      Лиловым облаком вдруг
      Мне показался.
      И подумалось - не звезда ли
      Воссияла над светлым миром? (276)
      "Не только осенью..." (277) - говорит Великий министр. Разноцветные, темные и светлые, листья, разметанные вечерним ветром, расстилались драгоценной парчой, делая землю в саду похожей на пол в галерее, а по парче этой кружились в танце прелестные мальчики - отпрыски знатнейших столичных семейств. Они были облачены в зеленые и красновато-серые верхние платья, из-под которых, как полагалось, выглядывали коричневые и сиреневые нижние. Волосы их были уложены по-детски и украшены причудливыми шапочками. Исполнив несколько коротких танцев, они вернулись под сень алых листьев, а тут и день, к досаде всех присутствующих, подошел к концу.
      Особой площадки для музыкантов не устраивали, когда же стемнело, стали музицировать в доме, причем хозяин велел принести необходимые инструменты из Книжного отделения. И вот в самый разгар изящных утех перед тремя высочайшими особами положили кото. С умилением вслушивался Государь из дворца Красной птицы в знакомый голос "монаха Уда"...11
      - Осень не раз
      Платье старца дождем кропила,
      Но до этого дня
      Не видал он такой прекрасной
      Осенней листвы...
      сказал он, и печаль звучала в его голосе... А нынешний Государь ответил:
      - Разве можно считать
      Эти алые листья обычными?
      О далеких годах,
      Ставших преданьем, напомнила
      Мне сегодня парча в саду...
      Его красота с годами стала еще совершеннее, он казался истинным подобием Гэндзи. Тюнагон тоже был здесь, и его удивительное сходство с Государем бросалось в глаза. Разумеется, Государь был благороднее и величественнее; впрочем, не исключено, что это простая игра воображения. Пожалуй, черты Тюнагона были даже ярче и изысканнее... А с каким поистине неподражаемым изяществом подносил он к губам флейту!..
      Среди придворных, которые пели, стоя на лестнице, красотой голоса выделялся Бэн-но сёсё.
      Право, бывают ли семьи счастливее?..
      ПРИМЕЧАНИЯ
      У заставы (Сэкия)
      1 Правителя Хитати называют далее и помощником правителя Хитати.
      2 Цукуба - самая высокая гора в пров. Хитати.
      3 Исияма - храм, принадлежавший последователям учения Сингон и посвященный бодхисаттве Каннон. Основан примерно в 762 г. Находился в местности Исияма пров. Оми, южнее оз. Бива и восточнее заставы на горе Встреч. В эпоху Хэйан храм Исияма был одним из наиболее почитаемых храмов в аристократических кругах.
      Сопоставление картин (Эавасэ)
      1 ...вместе с веточкой искусственных цветов...- Шкатулку с подарком полагалось украшать либо лоскутом ткани с выложенным на ней из шнура или золотой или серебряной проволоки цветочным орнаментом, либо веточкой искусственных цветов, к которой прикреплялось письмо.
      2 ...картин в жанре "луна за луной"... - Имеются в виду картины с изображением праздников каждой луны.
      3 "Вечная печаль" - поэма Бо Цзюйи (см. примеч. 23 к гл. "Павильон Павлоний" кн. 1), "Ван Чжаоцзюнь" - написанная по-китайски поэма Оэ Асацуна (см. примеч. 19 к гл."Сума" кн. 1).
      4 "Повесть о старике Такэтори" ("Такэтори-моногатари") - одна из первых японских повестей (середина IX в.), дошедших до нашего времени (переведена на русский язык В. Н. Марковой, см.: Две старинные японские повести. М., 1976).
      5 "Повесть о дупле" ("Уцубо-моногатари") - одна из сохранившихся повестей конца X в., авторство которой некоторыми исследователями приписывается Минамото Ситаго (911-989). В повести изображаются четыре поколения одного семейства, связанного с историей появления в Японии цитры "кото". Тосикагэ - герой первой части повести.
      6 Кагуя-химэ - лунная дева, героиня "Повести о старике Такэтори".
      7 Абэ-но ооси потерял тысячи золотых слитков... - В основе сюжета "Повести о старике Такэтори" лежит ситуация "выбора женихов". Многочисленным поклонникам, осаждавшим Кагуя-химэ (Абэ-но ооси и принцу Курамоти - в их числе), были даны задания, исполнив которые они могли взять ее в жены. Не умея выполнить эти непосильные для человека задания, женихи прибегли к разного рода уловкам и ухищрениям, но были разоблачены.
      8 Косэ-но Ооми - известный живописец начала X в., сын Косэ Канаока, основавшего в IX в. школу Косэ в живописи.
      9 Ужасная морская буря занесла Тосикагэ в неведомую страну... Тосикагэ был послан в Китай, но, потерпев кораблекрушение, долго скитался. В скитаниях он обрел чудесный дар игры на цитре и прославился в Китае и в Японии.
      9 Цунэнори (Асукабэ Цуэнори) - японский художник середины X в.
      10 Митикадзэ (Оно-но Митикадзэ, или Оно-но Тофу) - известный каллиграф начала и середины X в.
      11 "Повесть из Исэ" ("Исэ-моногатари") - сборник новелл, в которых проза перемежается с пятистишиями (танка). Приписывается поэту Аривара Нарихира (825-880). "Повесть из Исэ" переведена на русский язык Н. И. Конрадом (см.: Исэ-моногатари. М., 1979).
      12 "Дзёсамми" - очевидно, одна из повестей, распространенных во времена Мурасаки. До нашего времени не дошла.
      13 Хёэ-но оогими - героиня повести "Дзёсамми".
      14 Дзайго-но тюдзё - одно из прозваний Аривара Нарихира.
      15 Энги - символ годов правления императора Дайго (885-930, правил в 897-930 гг.), выдающегося поэта и каллиграфа, покровителя искусств.
      16 Киммоти (Косэ-но Киммоти) - один из выдающихся художников X в., внук Косэ-но Канаока.
      17 Кадзами - одеяние из шелка или тонкой парчи, которую девочки-подростки носили поверх верхнего платья.
      18 Цвет "глициния" - лицевая сторона сиреневая, подкладка зеленая. Платье цвета "глициния" носилось зимой и летом.
      19 Цвет "ива" - лицевая сторона белая или желтоватая, подкладка зеленая. Платье цвета "ива" носилось весной или летом.
      20 Живопись на бумаге (камиэ) - имеется в виду живопись на свитках и альбомных листах в отличие от живописи на ширмах и раздвижных перегородках.
      Ветер в соснах (Мацукадзэ)
      1 Ои - река в пров. Ямасиро, к западу от столицы, верхнее течение р. Кацура.
      2 Дайкакудзи - храм в пров. Ямасиро, в Сага, к западу от столицы. Один из основных храмов последователей учения Сингон.
      3 Павильон у водопада - одно из храмовых зданий, расположенное у подошвы водопада. Водопад близ храма Дайкакудзи воспет многими поэтами. Во времена Мурасаки он почти иссяк. В настоящее время на его месте стоит камень - знак того, что когда-то здесь был водопад.
      4 ...драгоценный нефрит, излучавший сияние в ночи...- скорее всего цитата, но источник не установлен.
      5 Люди, которым предстоит переродиться на небесах, должны на некоторое время вернуться на одну из трех дурных дорог.- В некоторых буддийских трактатах говорится о том, что люди, достаточно добродетельные для того, чтобы переродиться на небесах, прежде чем попасть туда, должны еще раз пройти по одной из трех дурных дорог (ад, страна голодных духов, страна животных). Японские комментаторы ссылаются обычно на "Одзёёсю" (сочинение монаха Гэнсина, повествующее о перерождениях и о том, как можно достичь перерождения в Чистой земле, 984 г.).
      6 Пожалуй, стоит запастись новым топорищем... Мурасаки намекает на китайскую легенду: однажды некий дровосек зашел в пещеру в горах и увидел детей, играющих в "го". Он смотрел на них до тех пор, пока не обнаружил, что у его топора сгнило топорище. Вернувшись домой, он не застал никого из своих близких - все давно умерли, ибо прошло уже много десятков лет.
      7 Ловцы с бакланами. - В Японии издавна была распространена рыбная ловля с использованием специально обученных бакланов. Баклан ловил рыбу и приносил ее хозяину, сидевшему в лодке.
      8 В селенье далеком... - В стихотворении императора Рэйдзэй, равно как и в ответе Гэндзи, обыгрывается название места Кацура. Известное китайское предание говорит о том, что возле Лунного дворца (обители бессмертных небожителей) растет лунная кассия (кацура), под которой заяц толчет в ступе снадобье бессмертия. Поэтому все стихотворение так или иначе связано с луной.
      9 "Этот конь" ("Конокома") - народная песня (см. "Приложение", с. 99).
      10 Лет ей столько же, сколько было богу-пьявке... - т. е. три года (см. примеч. 10 к гл. "Акаси", кн. 1).
      11 ...предполагаю надеть на нее хакама... - т. е. совершить обряд Надевания хакама (см. "Приложение", с. 73).
      12 ...лучше, чем встречаться на переправе... - Намек на легенду о Ткачихе и Волопасе (Вега и Альтаир), встречающихся раз в году на мосту через Небесную реку (Млечный Путь).
      Тающее облако (Усугумо)
      1 Сосны из Такэкума - воспетые в японской поэзии сосны, растущие в местечке Такэкума (пров. Митиноку).
      2 ...взяв с собой охранительный меч и священных кукол... Охранительный меч - знак принадлежности ребенка к высочайшему семейству. Куклы "амагацу" имелись в любом доме, где были дети до трех лет. Их шили из шелка и набивали ватой. Считалось, что эти куклы принимают на себя все грозящие ребенку несчастья.
      3 ...как только кончилась хлопотливая пора... - Имеется в виду начало года, когда во Дворце проводилось множество праздничных церемоний.
      4 Завтра утром к тебе я вернусь...- слова из народной песни "Дева из Сакура" ("Сакурабито") (см. "Приложение", с. 100). С этой же песней связаны стихотворения Мурасаки и Гэндзи.
      5 В нынешнем году ей следовало вести себя особенно осторожно... - В том году Фудзицубо исполнялось тридцать семь лет, возраст, считавшийся опасным для женщины. В древней Японии существовало поверье, что определенные годы в жизни человека являются особо опасными и грозят ему различными несчастьями. Для мужчины это двадцать пять лет, сорок два года и шестьдесят один год, для женщины - девятнадцать, тридцать три и тридцать семь.
      6 Кодзи - небольшие плоды типа мандаринов.
      7 ...оставив вас в неведении, я обременил бы себя еще более тяжким преступлением... - Монах намекает на то, что по его вине Государь, не исполняя своего сыновнего долга, т. е. не воздавая должные почести отцу своему (Гэндзи), может навлечь на себя наказание.
      8 Сокровенные пути Истинного слова - имеется в виду учение Сингон ("Истинное слово").
      9 ...право въезда на территорию Дворца... - Высшим сановникам разрешалось въезжать на территорию Дворца в карете и доезжать до ворот Кэнрэймон (ведущих в основную часть дворцового комплекса, где находились покои императора и его наложниц).
      Утренний лик (Асагао)
      1 Облачившись в одеяние скорби...- Скончался отец жрицы Камо, принц Сикибукё (Момодзоно), траур же был несовместим с пребыванием в синтоистском святилище.
      2 Бог Синадо - в древней Японии бог ветра.
      3 "Ближе к старости - больше обид".- Некоторые японские комментаторы отсылают читателей к Чжуанцзы (конец V-IV в. до н. э.), который говорил: "...от богатства много хлопот, а от старости - поношение" (см.: Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая, М., 1967, с. 190).
      4 ...прошло уже три года.- Многие японские комментаторы считают, что здесь ошибка переписчика и на самом деле должно быть "десять лет" (т. е. время, прошедшее после кончины имп. Кирицубо). Правда, есть списки с вариантом "тридцать лет", что может быть истолковано как возраст самого Гэндзи.
      5 ...престарелая жеманница и зимняя ночь издавна причисляются...- В древних комментариях к "Повести о Гэндзи" "Какайсё" говорится, что это цитата из "Записок у изголовья" Сэй Сёнагон (конец X в.), но в дошедших до наших дней списках "Записок" такого высказывания нет.
      6 Уточки-мандаринки (осидори) - в китайской и японской поэзии образ вечной любви, верных супругов.
      7 Последняя река - Речь идет о реке Трех дорог (сандзу-но кава), через которую переправляются умершие на пути своем в иной мир. На берегу реки сидят старуха, срывающая с умерших платье, и старик, который вешает это платье на дерево, и по тому, как свисает оно, определяет, какие прегрешения были совершены умершим в жизни, после чего направляет его на одну из трех переправ.
      Юная дева (Отомэ)
      1 ...прислушиваясь к шелесту листьев кассии в саду...- Во время празднества Камо головные уборы принято было украшать листьями мальвы и кассии, поэтому шелест листьев кассии невольно напомнил дамам о том времени, когда их госпожа была жрицей святилища Камо.
      2 Сложенный официально - т. е. письмо было сложено в узкую полоску, с загнутыми книзу концами (татэбуми), как полагалось в официальной переписке. В любовной переписке письмо свертывалось в маленький свиток (мусубибуми).
      3 ...возвратился к своим придворным обязанностям в зеленом платье.Зеленое платье полагалось носить лицам Шестого ранга.
      4 Церемония Наречения.- Проводилась после того, как юноши, желавшие посвятить себя наукам, сдавали экзамены в Палате наук и образования. Каждому давался псевдоним (обычай, заимствованный из Китая), состоявший из двух знаков: фамильного и какого-нибудь еще, подходящего по смыслу. Церемония Наречения проводилась обычно в незнатных домах, в среде ученых-конфуцианцев. В аристократических кругах она была редкостью.
      5 Сидящие у забора.- Так называли лиц, непосредственно не участвовавших в церемонии, а лишь созерцавших ее.
      6 Саругаку - народные представления в древней Японии, носившие часто комический характер. Прообраз классического японского театра.
      7 Люйши, цзюейзюй - две наиболее распространенные формы китайского классического стиха.
      8 ...решил уподобиться тем, кто дружил со светлячками...- Имеются в виду Чэ Инь и Сунь Кан - известные китайские ученые династии Цзинь (265420). Первый, не имея денег, чтобы купить масло для светильника, занимался при свете светлячков, которых помещал в шелковый мешочек. Второй постигал науки при мерцании снега. Оба получили должности и выдвинулись.
      9 "Вступительное подношение" (нюгаку-но рэй) - нечто вроде платы за обучение. Обычно занятия в Палате наук и образования начинались на Восьмую луну, а на Седьмую луну следующего года устраивался экзамен, во время которого учащимся задавали три вопроса из "Исторических записок" и "Истории династии ранняя Хань" ("Ханьшу", автор Бань Гу, 32-92). Ответивший на два вопроса из трех считался сдавшим экзамен и получал степень гимондзёсё (бакалавр словесности). Как правило, в списки учащихся зачисляли мальчиков от девяти до тринадцати лет. Принимались мальчики из домов чиновников не ниже Пятого (в исключительных случаях Шестого) ранга. Срок обучения - девять лет. (Югири приступил к занятиям на Четвертую луну и уже на Седьмую того же года подвергся экзамену.)
      10 ...на свитках не осталось следов от ногтей учителя.- Ногтем учитель отмечал непонятные места.
      11 Может быть, и в самом деле не так уж приятно смотреть на женщину, играющую на бива...- Подобное утверждение есть и в "Повести о дупле" ("Уцубо-моногатари") в главе "Начало осени": "Вызывает неприязнь, даже отвращение женщина, играющая на бива..."
      12 "Каки", "авасэ" - приемы игры на кото. Прием "каки" (или "какитэ") заключается в том, что средним пальцем ударяют сразу по двум струнам в направлении от внешнего к внутреннему краю кото. При игре приемом "авасэ" средним и указательным пальцами приводят в звучание две струны одновременно.
      13 ...неожиданно уместно.- Неожиданно потому, что мелодии в ладу "рити" принято было исполнять осенью, а не зимой.
      14 "Сила ветра может быть и ничтожной!" - цитируются строки из предисловия к стихотворению Лу Цзи (Шихэна, 261-303) "Ода выдающейся личности" из антологии "Вэньсюань": "Осенние листья, чтобы осыпаться, ждут дуновения ветра, сила ветра может быть и ничтожной. Мэнчан, повстречав Юнмэня, зарыдал, охваченный скорбью, а звучание цитры чувствам дало предельно раскрыться. Почему же так? Готовым осыпаться листьям не обязателен шквальный ветер, а готовым упасть слезам ни к чему обилие скорбных созвучий".