Рерих с сочувствием цитирует Рабиндраната Тагора: «Искусство знаменует собой победу человека над миром при помощи символов красоты». Знаменитый афоризм Достоевского «красота спасет мир» он уточняет и подправляет в своем целеустремленно-конструктивном духе: «Неверно сказать — красота спасет мир, правильнее сказать — сознание красоты спасет мир».

Максимализм рериховского подхода к проблеме прекрасного, на мой взгляд, оправдан уже тем, что для него в понятии красоты (это слово, как и «культура», он тоже пишет с большой буквы) сливаются воедино нравственные и эстетические принципы. Для него в понятии красоты с особой силой выявляется то, что он именует «живой этикой», этикой в действии. Вот извлечения из писем Рериха (естественно, что их пафос я разделяю полностью), которые могут служить подтверждением этой мысли:

«Самый почетный дозор есть дозор о Культуре. Будьте действенны на таком дозоре. Помните, что бездейственною обороною ничего не спасете. Одна оборонительная тактика ведет к поражению. Победа — в отважном, обдуманном наступлении на врагов темных, жестоких в невежестве, — только так можно оборонить Культуру».

«Велика сокровищница Культуры, разобраться в ней может лишь тот, кто сумеет возвыситься над пеною жизни вчерашнего дня. Сухие осенние листья не смутят уборщиков сада. Они — мудрые садовники — пришли ради весны, ради расцвета. Ничто так не близко Культуре, как чувство любви, осознание прекрасного и сердечное устремление к Подвигу».

«Вандализм вещественный еще ничто перед рабством мысли, скованной невежеством. Знаем, как трудно пробиваться сквозь лед невежества. Отрицание — самое гнусное отрицание — царит на всех концах земли. Но тем священнее труд тех, кто защищает культуру, кто несет высоко свободное знание. Осознание такого почетного труда удесятеряет силы, превращает каждодневную работу в победоносный подвиг».

«Помните, что не безграмотный народ будет яриться против действительности, но эти маленькие грамотеи свирепо будут отстаивать свою близорукую очевидность. Они будут думать, что мир, заключенный в их кругозоре, действителен, все же остальное, им невидимое, является вредной выдумкой. Что же лежит в основе этой нищенской узости? Та же самая, вид изменившая собственность. Это мой свинарник, и потому все, вне его, ненужное и вредное. Это моя очевидность, и потому вне ее ничего не существует».

"Да, трудны подвиги военные, но еще трудней подвиги на пашне Культуры. Снижение Культуры происходит незаметно. Могут быть механические дни Культуры, но внутренняя Культура быта может снижаться.

Желанная гостья — Культура — захочет посетить дом. Заглянет на книжные полки, в детскую, в рабочую мастерскую, в уборную. Все ли ладно? Не любит роскошь Культура, но не терпит и грязь. Что же это — трюизм? Увы, нет, сейчас многие трюизмы превратились в неотложную необходимость. Жизнь должна обновиться. В школе от самых первых дней должно быть объяснено, что такое Культура".

«Поверх печатных хроник пишется нестираемая история героев. Время отсеивает подробности и высекает нерушимый облик великого значения. По этим вехам движутся путники. Никакие тучи, никакие туманы не пресекут роста народных движений. Пусть приходят новые друзья. Пусть они будут деятельнее врагов».

«Нужно крепить братское единение, когда теперь все творится народами, множествами. Ренан сказал: „Люди составляют народ благодаря воспоминанию о великих делах, совершенных вместе, и желанию совершить новые подвиги“. Вот и дожили мы до всенародных подвигов, пришел день восхищаться и радоваться и вложить доброхотную лепту в чашу народных преуспеяний. Вперед, вперед и вперед. Учиться, учиться и учиться, как заповедал Ленин».

В рабочем кабинете Елены Ивановны Рерих на ее столе стояла небольшая статуэтка Жанны д'Арк. Стройная фигурка худенькой девушки в рыцарских доспехах.

По признанию Елены Ивановны, из всех женских обликов прошлого облик французской девы-воительницы был для нее самым притягательным и любимым. В детские годы, читая жизнеописание Жанны д'Арк, всей силой своего воображения она растворяла себя в этом образе; она даже вздрагивала от боли, потому что физически ощущала прикосновение языков пламени костра.

Любопытно отметить, что люди, близко знавшие Елену Ивановну и восхищавшиеся неукротимым горением ее духа, нередко сопоставляли Елену Ивановну с ее любимой героиней. Николай Константинович писал:

«Деятельность Е. И. и ее внутренний смысл должны стоять примером. При отправлении нашей азиатской экспедиции (напомню, что трансгималайская экспедиция Рерихов продолжалась в общей сложности пять с половиной лет. — В. С.) предполагалось, что Е. И. понесут в легкой дэнди, ибо она верхом не ездила. Но после первых же дней экспедиции Е. И. решила, что она „на людях не поедет“, села на коня и всю экспедицию проделала на коне, на яке, на верблюдах. При этом замечательно, что лошадь, многих заносившая, под Е. И. шла всегда спокойно. Е. И. первая русская женщина, проделавшая такой путь. А тропы азийские часто трудны — и узкие горные подъемы, и речные броды, и трещины, и тарбага-ньи норы. Ну да и встречи с разбойными голоками тоже не очень приятны. Но замечательно присутствие духа Е. И. в самый опасный час. Точно Жанна д'Арк, она восклицает: „Смелей! Смелей!“ Да, было много опасных встреч, и всегда проходили без страха, без вреда. Так шли».

«Воей», то есть женщиной-воином, называла себя правнучка фельдмаршала Кутузова. Николай Константинович говорил, что основой ее сущности является движение, вернее — устремление. «Принести помощь, ободрить, разъяснить, не жалея сил» — вот в чем прежде всего видела она смысл жизни своей.

Ее трудолюбие, как и трудолюбие самого Николая Константиновича, было воистину фантастическим. Но так же, как не любила она фотографироваться, не любила она, чтоб афишировалось ее имя. Современники, читавшие «Криптограммы Востока» Жозефины Сент-Илер или «Основы буддизма» Натальи Рокотовой, и не подозревали, что эти книги принадлежат перу Елены Ивановны Рерих. Под пятью различными псевдонимами — русскими, западными, восточными — выступала она в печати. В статье, помеченной 1938 годом, Николай Константинович рассказывал:

«И живет Елена Ивановна в постоянной неустанной работе. Так — с утра и до вечера. Поболеет немного, но быстро духом преодолеет тело, и опять можно слышать, как бодро и быстро стучит ее пишущая машина. Сейчас друзья хотят издать письма Елены Ивановны. Конечно, часть писем, да и в извлечениях. Если бы все, то получилось бы много томов».

Эти письма были изданы в 1940 году в Риге. Они составили два тома. Но естественно, что неопубликованного у Елены Ивановны гораздо больше, чем опубликованного. Святослав Николаевич мне говорил, что в его архивах хранится сто семьдесят работ Елены Ивановны. Сто семьдесят! Представляете, сколько ее трудов ждут своего урочного часа и сколько открытий — порой, быть может, самых неожиданных — они сулят людям.

«Елене, жене моей, спутнице, другине, вдохновительнице» посвящает одну из своих книг Николай Константинович, подчеркивая при этом, что все его творчество, в сущности, посвящено ей. Не секрет, что идеи, мысли, призывы Елены Ивановны звучат в космической палитре его красок, а ее образ запечатлен в возвышенно-символических сюжетах его полотен («Держательница мира», «Ведущая»).

На протяжении нескольких десятилетий причастная к творческому процессу художника (на ее глазах и нередко под ее непосредственным импульсом возникали замыслы многих, точнее говоря, всех картин), она проникает в сокровенную суть этого процесса. В ее письмах можно найти краткие, но чрезвычайно выразительные и точные характеристики особенностей живописного письма Рериха, стиля его работы. Она сосредоточивает внимание на исключительном, по ее мнению, даре композиции Рериха. Этот дар она вообще считает редчайшим явлением.

«Ведь все странные, чтобы не сказать больше, уклоны, — говорит Елена Ивановна, — наблюдаемые периодически в жизни искусства, главным образом происходят от отсутствия именно дара композиции. Но каждое произведение Н. К. поражает гармоничностью в сочетании всех своих частей, и эта гармоничность и дает основу убедительности. Ничего нельзя отнять или добавить к ним, все так, как нужно. Эта гармония формы, красок и мастерства выполнения и есть дар, присущий великому творцу. Произведения Н. К. дороги мне и красотою мысли, выраженной им в таких величественных, но простых и порой глубоко трогательных образах».

«Для меня, постоянной свидетельницы его творчества, — признается она, — источником непрестанного изумления остается именно неисчерпаемость его мысли в соединении со смелостью и неожиданностью красочных комбинаций. Не менее замечательной является и та легкость и уверенность, с которой он вызывает образы на холсте. Они точно бы живут в нем, и редко когда ему приходится изменять или отходить от первого начертания. Истинно, наблюдая за процессом этого творчества, не знаешь, чему больше удивляться — красоте ли произведения или же виртуозности выполнения его».

Озабоченная в послевоенные годы созданием рериховского музея в Нью-Йорке, Елена Ивановна напоминает американским сотрудникам, что искусство Николая Константиновича в залах музея должно быть представлено как можно лучше и богаче. «Ведь каждое произведение, — объясняет она, — несет на себе наслоение такой чистой и возвышенной мысли его создателя, насыщая особым светом, особо радостными вибрациями всю атмосферу помещения, где они висят… и дальше».

Рерих любил называть свою жену древнерусским именем Лада. Он находил, что оно отвечает всему строю Елены Ивановны, духу гармонии и доброжелательности, на котором строилась их семья.

«Такой семьи я еще не встречала, — говорила мне одна из ближайших помощниц Рерихов, страж и хранитель рериховского музея в Нью-Йорке Зинаида Григорьевна Фосдик. — Это был редкий брак, в котором люди любили и уважали друг друга и считались с мнением другого все время, каждый час и минуту. Не было не только разногласия или упрека, но даже тени непонимания».

А вот слова Святослава Николаевича Рериха:

«Мы все были очень тесно связаны и всегда работали вместе. Мы старались помогать друг другу, дополнять друг друга».

Он говорил также, что именно сочетание, с одной стороны, отсутствия праздности, а с другой — наличие праздничной атмосферы в их доме и создавали исключительно благоприятные условия для выявления и развития творческих способностей. Словом, это был союз не только по крови, но и по духу, и создание такого семейного союза само по себе уже было великим жизненным подвигом Рерихов. Недаром люди, посещавшие их дом, считали их семью прообразом семьи будущего.

Нескольких лет не дожили Рерихи до своей золотой свадьбы. 13 декабря 1947 года не стало Николая Константиновича. Смерть настигла его в разгар хлопот и приготовлений, связанных с возвращением на Родину. Сюда он стремился принести свои знания, опыт и вообще все накопленное в результате многолетних трудов и странствий по дальним и неизведанным маршрутам. В письме от 27 декабря 1945 года на имя официального представителя наркома иностранных дел СССР Гусева.он пишет:

"Я всегда мечтал привезти на Родину плоды моей работы, включающей серии картин Гималаев, Монголии и Тибета, а также мои картины, посвященные русскому народу, — «Александр Невский», «Святогор», «Настасья Микулична», «Новая Земля», «Мстислав Удалой», «Ярослав», «Партизаны», «Богатыри проснулись», «Победа» и др. Мысленно я видел эти картины как русское достояние.

…Я и моя семья готовы принести свои труды на пользу строительства Родины".

Оставшиеся семь с половиной лет жизни Елена Ивановна подчиняет единому стремлению, которое для себя она формулирует так: "Надо до Родины донести «Чашу». Донести своего рода Чашу Грааля, Чашу огненного синтеза духовной культурЫ Востока и Запада, Индии и России.

«Идущее время много сложнее войны, именно сложнее и совершенно иного значения», — отмечает в одном из писем в Америку Елена Ивановна. Сложность и опасность нынешнего витка времени она усматривала в разложении и распаде сознания той части человечества, которая, по ее словам, стала на путь сотрудничества с разрушительными силами природы.

В этих условиях, считала она, как никогда ранее, должна быть подтверждена и продолжена линия борьбы за Культуру с большой буквы, неотделимая от линии борьбы за Мир, тоже с большой буквы. Собственно, соединяя эти два великих понятия, Рерих и выдвинул лозунг: «Мир через Культуру». Потому что человечеству нужен не просто мир, а такой, который несет свет истинного знания и гуманизма.

Как известно, одной из статей Пакта Рериха о защите культурных ценностей предусматривался особый отличительный знак для объектов культурного назначения: белое полотнище с тремя красными кругами, заключенными в красное кольцо. Это был символ, потому что три красных круга олицетворяли собой прошлое, настоящее и будущее человечества, чье нерасторжимое единство и образует кольцо Вечности. Белый стяг с тремя красными кругами посредине вошел в историю рериховского движения как Знамя Мира. В канун столетнего юбилея художника советские альпинисты водрузили этот стяг на пике Рериха на Алтае. Воплощая в камне и металле мысль Рериха о Мире через Культуру, в Софии воздвигли Монумент Знамени Мира. Иногда его называют еще и Монументом колоколов, потому что в полукрутом цоколе памятника собраны колокола всех стран мира, в том числе из Индии и Советского Союза.

Знамя Мира. Этим знаком космического звучания и космической силы как бы объединены призывы Елены Ивановны Рерих, сконцентрированные в ее последних письмах.

"Соберем лучшие мысли около Знамени Мира, покроем им все наши начинания. Пусть приходящие привыкают видеть Знамя Мира и помнят те великие основы, которые оно возглавляет. Великое никогда не входило в мир при фанфарах и ликованиях, но всегда в трудах, страданиях и при осмеянии невежеством, но мы доживем . и до признания и утверждения Культуры во главе Нового Строительства. Сознание масс поднимется на новую ступень и поймет, что страны не могут жить и развиваться, утратив понимание истинной культуры. Нельзя продолжать воспитывать новые поколения на суррогатах культуры. Всякий суррогат есть ложь, но живые основы не могут уявиться прочными устоями, и потому разрушение и самоистребление неминуемо.

Конечно, преддверие Новой Эпохи, несущей великое переустройство мира и сопровождающейся необычайными откровениями и открытиями науки, не может быть легким, но прекрасно закладывать основы блестящего Будущего.

…Человечество не может превратиться в роботов цивилизации, оно не просуществует и нескольких столетий. Должно осознать, что без корней и основ ничто стоять не может, потому Основы Культуры, Гуманизма должны быть охраняемы в первую очередь в каждой стране, которая хочет жить и процветать. Итак, судьба многих стран, а может быть, и существование всей планеты в руках самого человечества.

…Вставая на защиту справедливости, люди тем самым защищают себя. Ни одна страна не может процветать при хаосе. И хаос неминуем повсеместно, если лучшая часть человечества не одумается и не поднимется на охрану всех попранных духовных ценностей, за справедливость и честность.

.. .Цивилизация при отсутствии истинного знания и культуры — проклятие мира и несет его разрушение. Пример — все малоисследованные прививки и впрыскивания и изобретения чудовищных бомб, которые угрожают не только одной стране, планете, но и всей Солнечной системе. Они не знают, что нарушение связи и равновесия в цепи миров, в силу гибели одной такой планеты, как наша Земля, грозит тяжелыми последствиями всему нашему человечеству и всей Вселенной. Но кто задумывается над этим? Чего мы не знаем, того ведь и не существует для таких мыслителей эпохи технократии!

…Насаждение духовной культуры является самой главной, самой неотложной задачей. Необходимо, чтобы массы осознали, что жизнь ценна только высокими качествами в ее проявлениях психической энергии, а не выявлением разнузданных инстинктов, породителей хаоса тьмы и разложения.

…Подходит время, когда мы должны будем заглянуть за пределы не только нашего очага и страны, но и за пределы нашей планеты. Нужно забыть старые мерки и научиться прикладывать по самой широкой, по космической шкале, и тогда будет меньше ошибок.

…Конечно, близорукие не видят, не понимают строительства, слагаемого на их глазах. Ярое самообольщение и мираж старого сознания еще велики, потому так жутко за наше человечество. Ярые наклеили разные ярлыки, под которыми скрывается все та же старая скверна. Сколько жертв будет принесено, чтобы воспринять простую истину, что строить можно лишь на сотрудничестве и на принятии в основание единого великого принципа эволюции, устремляющего все человечество к совершенствованию. Эволюция или рост духа, сознания и мысли устремлены к совершенствованию в Красоте, и этот принцип мы находим во всей природе, во всех процессах ее, и сильнее всего этот принцип выражен в человеке.

…Современные проявления художественной жизни оставляют желать лучшего. Мы переживаем период, несомненно тягостный, приноровления к новому ритму и строю жизни, но и это пройдет, и наступит возрождение, как это бывало, и не раз, в истории всех передовых народов и стран.

…Трудности неизбежны. Ничто не приходит так, как следовало бы, из-за самых неожиданных обстоятельств, и прежде всего из-за нашей неустойчивой природы, всяких сомнений, уныний, обид, разочарований и немалого иногда самомнения. Почти каждому кажется, что он готов принять самое высокое, не ведая трудностей и при малых, но настоящих достижениях.

…Старайтесь выработать в себе ничем не сломимое спокойствие во всех случаях жизни, это лучшая защита и оружие от любого врага. Именно не следует волноваться. Только на трудностях мы учимся находчивости, терпению и великому спокойствию.

…Трудности — великая школа жизни, напрягающая наши способности. Хвала препятствиям и трудностям. Благополучие — смерть духа.

Венец достижения складывается из терний, не из лавров земных.

…Поберегите себя, прикажите себе, именно прикажите ничем не тревожиться, гоните все призраки страхов. Они распложаются с невероятной быстротой, если допустить сомнение, этого самого страшного врага нашего, который тушит все огни и уничтожает все лучшие всходы, иногда с таким трудом взращенные! Старайтесь выработать в себе бодрую готовность встретить все призраки спокойно и утвердите радость, именно радость…

…Наша радость живет поверх земных страхов и сомнений, наша радость внутри истинного осознания нашей истинной жизни, полной проблесков духа и нашего космического назначения. Помните о доверии, о радости и тем возрастите крылья мужества.

…Вообще, родные, поменьше тревожьтесь…

Все наладится, но совершенно иначе, нежели мы представляем себе. Поэтому никакие прогнозы «житейских» мудрецов не будут оправданны. Одно незыблемо. Лучшая страна (под этими словами Елена Ивановна подразумевала Россию. —В. С.) победна во всем.

…Наша страна уявится снова на яром героизме и явной незлобивости. Страна окажется на вершине любви к Родине. Страна уявится не на уничтожении, но на яром очищении. Страна станет новой и лучшей страной.

…Неужели люди настолько слепы, что не видят, куда катится «Колесо Необходимости»? Страна лучшая под Щитом Света. Щит Света нерушим!"

«Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись, — говорил Тургенев. — Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится!»

Мне приходилось бывать за рубежом. Приходилось встречаться с людьми, которые в силу трагических обстоятельств своей жизни оказались вдали от Родины. Я видел бывших белых, с течением времени превратившихся в «красных». Доводилось мне слушать собеседников, повторявших, как некое заклинание, слова Вертинского: «Все пальмы, всю экзотику далеких стран, все, что я видел, все, чем восхищался, — я отдаю за один самый пасмурный, самый дождливый и заплаканный день у себя на Родине».

Но особенно памятна мне встреча в столице Филиппин Маниле.

Я попал в эту экзотическую страну в составе нашей делегации, которая была приглашена на симпозиум писателей стран Азии и Африки.

Принимали нас по-восточному пышно и гостеприимно. Мы буквально сгибались под тяжестью гирлянд из цветов сампагиты, запахом своим напоминающей жасмин. В нашу честь устраивались бесконечные приемы с музыкой, танцами и плясками под стук бамбуковых шестов.

Один из таких приемов, как это здесь принято, проходил на крыше многоэтажного здания. Оттуда открывался изумительный вид на город и море.

Мы с моим приятелем Гурамом Асатиани очутились в компании филиппинских киноактеров и певиц. Мы пили то кока-колу, то соки, перебрасывались незначащими фразами. И вдруг какая-то девушка — с явньм намерением привлечь наше внимание — запела песню на чистейшем русском языке. Тогда — дело происходило в 1975 году — у нас не было еще дипломатических отношений с Филиппинами и услышать здесь, в тропиках, за столько тысяч километров от Москвы, звучание русских слов было просто чудом. Мы, естественно, бросились к ней, стали расспрашивать. Выяснилось, что ее зовут Вера, что она — дочь русских эмигрантов. Во время Гражданской войны ее мама — в ту пору маме было семнадцать лет — попала в Харбин. Здесь она вышла замуж. Потом судьба забросила их в Манилу, где они уже осели навсегда. Отец умер. Вера живет вдвоем с матерью.

Выяснилось, что, помимо прочего, Верина мама — моя землячка. Как и я, она родом из Воронежа. По случаю такого совпадения я попросил Веру передать маме сувенир (кажется, это была матрешка) и книжку моих стихов.

Через день я вновь увидел Веру. «Как мама?» — спрашиваю. Она махнула рукой: «Третий день плачет. И вы знаете, о чем больше всего она мечтает? Чтоб кто-нибудь привез ей горсть русской земли. Я уж думаю сделать вот что. Накоплю денег и отправлюсь в туристическую поездку в Европу. Говорят, что есть рейсы, когда самолеты останавливаются у вас. Если это так, попрошу кого-нибудь и каким-нибудь образом достану горсточку русской земли для мамы».

Когда я возвращаюсь мыслями к этому эпизоду, то мне вспоминается, что в Древней Греции остракизм, то есть изгнание из отечества, приравнивался к смертной казни. Известно, что Сократ, поставленный перед таким выбором, предпочел смерть.

Для того чтобы понять себя, может быть, необходимо посмотреть на себя как бы со стороны, взглянуть на себя чужими глазами. Чтобы осознать духовный смысл существования своей страны, иногда следует прислушаться к свидетельствам зарубежных умов, разумеется, тех, которые не находятся во власти предубеждения или однозначно истолкованной очевидности.

Три величайших чуда выделяет в мировой истории французский поэт Поль Валери. Он обозначает их в хронологическом порядке. Древняя Греция. Европейский Ренессанс. Русский XIX век.

(В скобках замечу, что из этого сопоставления, сама собой вытекает мысль о том, как, бережно, мы должны относиться к золотому веку русского искусства и литературы, что мы должны охранять его достижения не менее тщательно, чем охраняют Парфенон или картины Леонардо да Винчи. К сожалению, не всегда мы на уровне этой задачи. Современная практика прагматических деятелей театра и кино показывает, что мы подчас готовы разрушить величественные сооружения прошлого ради того, чтобы использовать их гранит и мрамор для возведения сомнительных зданий типа бараков или модерновых стекляшек.)

Если на Западе главное внимание нередко сосредоточивают на прошлом России, то на Востоке — на ее настоящем, на устремлениях и тенденциях современного бытия. В Индии мне доводилось слышать, что русский язык называют санскритом будущего. Как известно, санскрит для Древней Индии был тем же самым, что латынь для Древнего Рима. Санскрит в той же степени, как и латынь (даже в большей степени, чем латынь), был языком зовущим и объединяющим, потому что на нем были созданы величайшие творения человеческой мысли и духа.

Но язык не существует сам по себе, как бы в некоем вакууме. Великий язык, как справедливо заявлял Тургенев, дается великому народу. Светоносной и духовной державой мира объявил Рабинд-ранат Тагор Советскую Россию. Он говорил об этом тогда, когда руководители западных держав готовы были вычеркнуть Россию из истории и лишь скрепя сердце шли на политическое признание нашей страны де-юре и де-факто.

Исторически сложилось так, что в самом понятии «Россия», как под куполом храма, звучат возвышенные, объединяющие людей ноты. Устремления русского народа таковы, что слово «Россия» с течением времени обрело, по выражению Рериха, соборный характер. Недаром в своем завещании Рерих призывал:

К этому можно добавить, что наше время дало понятию «Россия» глобальное, космическое звучание, тем самым как бы расшифровывая сокровенный смысл выразительного эпиграфа к сборнику стихов Рериха «Цветы Мории»: «Поверх всяких России есть одна незабываемая Россия. Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая любовь. Поверх всяких красот есть одна красота, ведущая к познанию Космоса».

У меня есть стихи о России, которые я, как правило, читаю на своих авторских вечерах. Я делаю это потому, что в них сформулирован, если хотите, мой символ веры.

Публикации о Рерихе сделали достоянием гласности тот малоизвестный факт, что на Востоке, и в частности в Индии, Ленина именуют Махатмой. Священная гималайская земля, которую привез Рерих в Москву из сокровенного горного ашрама, предназначалась, как указывалось в сопроводительном письме, для могилы «Махатмы Ленина».

В переводе на русский «Махатма» означает «Великая Душа». Это возвышенно-духовное понятие обычно не употребляют по отношению к политическим деятелям. Исключение составляют два человека: в Индии — Мохандас Карамчанд Ганди, у нас — Владимир Ильич Ленин.

Джавахарлал Неру называл Ленина глыбой льда, таившей в себе яркое пламя. Ленин рисовался ему чуть ли не полубогом, в частности, и потому, что в отличие от других людей он никогда не допускал того, чтобы буква торжествовала над духом, чтобы очевидность затемняла сущность.

В письмах из тюрьмы, адресованных своей дочери (они вышли под общим названием «Взгляд на всемирную историю»), Неру приводит выразительный эпизод, связанный с пребыванием нашей делегации в Брест-Литовске: она вела переговоры с немцами о мире, который молодой Советской республике был необходим как воздух. Без мирной передышки, считал Ленин, гибель Советской власти неминуема.

А члены нашей делегации сразу по приезде в Брест-Литовск столкнулись с непредвиденной ситуацией. Дело в том, что немцы пригласили их на вечерний прием, на который, согласно незыблемому правилу, они должны были явиться в черных фраках. «Дипломаты» растерялись. Допустима ли в принципе такая вещь, чтоб представитель рабоче-крестьянской власти надел фрак, который в глазах народа стал символом буржуазности? Посовещавшись и не придя ни к какому решению, они срочно телеграфируют Ленину: как быть? И вот ответ Ленина: «Если это поможет установить мир, идите хоть в исподнем!»

Но, конечно, если Ленина называть Махатмой, то это — Махатма совершенно нового типа, ибо он лишен и намека на мистический ореол. В применении к Ленину невозможно говорить о таких вещах, как, предположим, озарение, внутренний голос и тому подобное. Зато, можно говорить о другом, более, поразительном — об исключительной концентрации внимания ко всем явлениям жизни, ко всем ее голосам, не только громким, но и тихим, и даже едва различимым, находящимся, так сказать, в диапазоне ультразвука, но тем не менее предвещающим, быть может, коренной поворот событий. Здесь равных Ленину нет.

В статье «Удержат ли большевики государственную власть?» Владимир Ильич обращается к воспоминаниям об июльских днях семнадцатого года, когда мирная демонстрация рабочих была разогнана огнем пулеметов, установленных на крышах и чердаках петроградских домов. Большевистская партия вновь очутилась в подполье. Как и при царе, Ленин опять должен был скрываться от полицейских ищеек. «Прятал нашего брата, конечно, рабочий», — говорит Ленин.

Это было время больших испытаний. Это было время мучительных внутренних раздумий, за которыми должны были последовать четкие и определенные решения. Что означал разгон июльской демонстрации? Означало ли это, что буржуазия укрепилась, осмелела, накопила силы и готова перейти в наступление по всему фронту? Или, наоборот, это была вспышка отчаяния (а значит, и слабости), попытка запугать массы, втягивающиеся в революционный процесс? Как ответить на этот вопрос? А отвечать на него надо, ибо от его решения зависела стратегия и тактика партии.

И ответ дала, как рассказывает Ленин, сама жизнь.

"В далеком рабочем предместье Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит:

«Смотри-ка, какой прекрасный хлеб. „Они“ не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли было и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб». "О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал, — признается Ленин. — Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы. К основе всего, к классовой борьбе за хлеб, мысль подходит через политический анализ необыкновенно сложным и запутанным путем.

А представитель угнетенного класса… берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко".