- Ага. Где ее сумка? Мария Петровна, Мария Петровна! Вызывайте реанимацию! Быстро! Эй, дорогуша....
      Она провалилась в ласковую тишину. Подхваченная переливающимися полосами света, заскользила вниз по наклонному желобу, стены которого вытянулись, сомкнулись, образовав трубу. Скорость падения и время перестали существовать. Тишина переросла в вибрирующую молчаливую предгрозовую. Пространство свернулось, скомкалось, сжалось в точку и исчезло.
      .

* * *

 
      Арина поняла, что лежит на зеленой доброй траве. Вдалеке плывет, заполняя собой прозрачный воздух, негромкая нежная мелодия. И голос, ласковее которого представить невозможно, обращается к ней.
      - Бедная моя...
      Лицо, склоненное над Ариной, правдивое в каждой линии, ясное, светлое, Славянское... Русые волосы, заплетенные в косу, уложены высокой короной. Длинная белая шея, молочно-белая и покатые плечи, не прямые с выступающими косточками, а мягкие, округлые... теплые. К такому хорошо прильнуть и вздыхая, поведать самые сокровенные или тяжелые мысли.
      - Бедная моя... внученька.
      - Бабушка?
      - Все будет, все о чем мечтала. Твое терпение и доброта, мои молитвы, ЕЕ милость. Не печалься, детонька. Все будет. И обо мне не плачь. Он тебя любит. Твой грешник. Станете двумя крыльями. А сюда не спеши. Успеется. Редко кому удается обрести себя целиком и взлететь. Ты заслужила. А он - нет. Но он будет прощен, для тебя, ЕЮ. Ступай, не холодей только сердцем, неразумная моя. Ступай.
      - Бабушка.
      - Мне легко теперь. И ты не плачь.
      - Бабушка?
      Трава выросла, обняла шелково, убаюкала, запеленала в кокон. Далекая песня, доброй рукой дотянулась, погладила, подняла. Вспыхнул брызгами невероятно белый свет. Распахнулся навстречу, сжался, втягивая, и понес вдоль берегов спокойной реки. Мимо. Вверх. Обратно?
 

* * *

 
      - Арина.
      - Арина.
      - Арина. Вот и умничка. Вот и молодец. А то помирать собралась. Тридцать первого декабря. Другого времени не подобрала? Мы тут намылились спокойненько попьянствовать, ну спасибо дорогая, удружила. Больше копыта не отбрасывай. До нового года два часа осталось. Народ как раз успеет картошку с огурцами на стол поставить, хлеб нарезать... чай заварить. В реанимации тоже люди работают. Дай им передохнуть, праздник отметить. Идет?
      - Ба...
      - Не волнуйся о ней.
      По тому, как он отвел глаза в сторону, Арина все поняла.
      - Она умерла?
      - Да. Но лицо спокойное, с улыбкой. Наверно во сне. Отмучилась старушка. Ты не волнуйся ни о чем. Похороним. Все будет в порядке.
      - Кто?
      - Похоронит что ли? Да я сам. Не переживай. С утра съезжу, обработаю ее, уколю, чтобы долежала до похорон, не пахла. Да она худенькая, а дома у вас прохладно. Долежит. А через день все устроим, не дрейфь. Родственники есть? Кому телеграмму дать?
      - Нет. Я не знаю где. Отец... Никого нет. Никого.
      - Ну, и без них обойдемся.
      Он бурчал что-то ободряющее, советовался с молодым реаниматором, сам менял флаконы на капельнице. Арина хотела, но не могла уснуть. В тяжелой, словно заполненной свинцом голове вспыхивали и гасли искры дикой боли. Онемевшего тела девушка вообще не чувствовала. Разве только колючий холод в груди.
      - Что со мной?
      Сестра уловила ее вопрос, верней прочитала по губам.
      - Сердце. Такая молодая и на тебе. Ничего, оклемаешься. Вовремя привезли. Повезло.
      Повезло? Повезло? ПОВЕЗЛО?
      - Что-то еще хотите сказать?
      Над ней нависал врач. Худой точно велосипед. С тонкой шеей и выпирающим кадыком.
      - С новым годом, доктор.
      - Да вы юмористка. Спасибо. И вас.
      Он ушел. За стеной зашевелился чужой разноголосый смех. Слишком громкий. Бесцеремонный и циничный. Арина хотела уснуть. Отключиться. Был бы штепсель, чтобы вырвать его из розетки! Увы. И бой курантов, и визг тех на кого плеснуло выстрелившее шампанское, были распрекрасно слышны. Позже она узнает, что до ординаторской добрых двадцать метров и две двери. Сейчас ей казалось, что все происходит в двух шагах, за бумажной ширмой. Федор. Бабушка. Она сама. Новый год. Семеновы будут ждать ее завтра после обеда. Какая чушь!
      - Укольчик.
      Медсестра подходила еще тысячу раз. Ночь тянулась бесконечно долго. Арина вспомнила все молитвы, какие знала и прочитала их. Все смешалось в ее сознании. Из стены, на которую падал яркий свет, проступало лицо Марины. Она повторяла, что Федора больше нет.
      - Вы ведь не поладили с ним тогда...
      Не поладили? Мы не поладили?
      - ...Если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.
      - Федор, мне нечем дышать. Федор, к кому мне кинуться и плакать, плакать, плакать? Федор...
      Он сидел рядом, огромный и светлый. В алом джемпере и черных брюках. И притворялся рассерженным.
      - Противная девчонка! Повесила нос и хнычет. Хорошая порка, вот чего тебе не хватает.
      - Федор... Федор... Федор!
      - Что?
      - Федор.
      - ...
      - Федор.
      - ...
      - ...
      - ...
      - Она зовет какого-то Федора. Муж? Друг? Надо ему сообщить.
      - Некому сообщать.
      Отрезал голос Василия. И повторил.
      - Некому.
      - Понятно. Жаль девочку. Кто у нее есть? Родители? Родственники?
      - Мы с Аленой. Больше никого.
      - Вообще?
      - Абсолютно. Так что в случае чего - зови, распишусь.
      - ...
      - Эй, открой глаза! Быстро!
      - ...
      - Молодец. Узнаешь меня?
      - Да.
      - Какой сегодня день?
      - Первое января.
      - Седьмое. Так что с Рождеством тебя, дорогуша!
      - Не может быть. Бабушка.
      - Похоронили, не волнуйся. Соседей угостили, тех, кто пришел. Немного, человек пять. Одна, эх и шустрая бабка! Электровеник, честное слово. Очень нам помогла. Варила каши, посуду мыла. У тебя дома прибралась. Но Алена ей все равно ключи не оставила. Они у нас. Двойной комплект. У тебя в кошельке были деньги. Мы добавили совсем немного. Но в собесе должны будут выдать помощь. Ты богатая женщина, Родионова. Две тысячи таскала с собой. Возьми к себе в напарники. А! Звонили, как их... Семеновы! Интересовались. Кто они тебе? Их водитель привозил лекарства по списку, который мы с заведующим диктовали. И, доложу тебе, не все эти лекарства можно купить в Заранске. Многие только в Москве. И стоят они, кстати, недешево. Если не сказать больше. Ага. Самолет твои Семеновы за ними гоняли, что ли в столицу? Шучу. Так что спасали тебя по первому классу. Сегодня в отделение поднимут. Полежишь в кардиологии. Не мычи, никуда не денешься. Алена приходила к тебе вчера, но ты была никакая. Я ей уже позвонил, вечером забежит, или завтра с утра.
      - ...
      - В туалет хочешь? Сейчас. Не делай зверское лицо, я не мужик, а медик. Не, ну иногда мужик. Вот поправишься, буду домогаться, не раньше. Светлана! Светлана! Обслужи мою золовку. Или кто ты мне? А?
 

* * *

 
      В маленькой двухместной палате, Василий не соврал, такие палаты всем подряд не полагались и означало это именно лечение по первому классу, было тепло и светло - хорошо, на совесть заклеенные окна, выходили на южную сторону. На тумбочках не резвились тараканы. В углу имелся умывальник, за дверью общий с соседней палатой туалет. Лежи не хочу. По совковым понятиям - условия замечательные. Сокамерница, так она сама себя называла, эффектная дама - директриса детской музыкальной школы, попалась общительная, щедрая и веселая. Так что лежали дружно. Георгина Пантелеймоновна интеллигентно, как умела только она, посылала врагов, рассказывая очередную байку про интриги в композиторских и около музыкальных кругах. Мило сплетничала, приукрашивая события для пущей образности. Она была совсем молодой - тридцать семь, задорной, лукавой и насмешливой. Впрочем, под бархатными перчатками угадывались стальные когти.
      - Вообрази только. Мне нужна для отчетного концерта свежая песня для хора мальчиков. Есть и подходящая мелодия, оркестровая Паулса. Так? А с текстиком проблема. Хор отличный. Вытянут ну почти, что угодно. Вокализ дивный. А мы все в миноре. Просили кой кого, сочиняют полу пионерскую туфту про дружбу и костры в ночи. Мелодия то бодрая, но не до такой же степени. Короче мы уже готовы похоронить идею, почти. Тут моя сестренка, младшая, тот еще образчик, сообщает, что в город вернулась Майлсон. Кому она нужна с ее воплями о несчастной любви, так? Сестра говорит, что попытка не пытка и кассету с записью относит. Что? Лина моложе меня на двенадцать лет. Откуда они знакомы? Их подружил спорт. Майлсон, а еще уверяет, что не еврейка, курам на смех, с такой то фамилией, да, да, и грассирует самым израильским образом, Майлсон у нас почти что фанатка фитнесса. Ни дня без зала. Можешь себе представить. А моя младшая, одержима идеей похудания. Зачем, спрашивается. Нормальная фигура у девчонки. Ножки, правда, подкачали. Но это не так уж и смертельно. В общем, пару лет назад они и познакомились, кто-то кому-то на ногу наступил. Моей палец в рот не клади. А этот поэтический цветочек пытался спорить. Лина, моя, так и говорит, что чуть не придушила Наталью при первой... встрече. Потом выяснилось, ху из ху. Моя закатила глаза в благоговейном ужасе. Теперь дружат. К чему я все это? Да.... Моя прелесть, кошка драная, кассету и отдала. Ну, я ждала, конечно, всякого. Майлсон все-таки, не Пушкин. Но ТАКОГО!
      - А что стряслось?
      - Забегает Лина с утра, у меня сольфеджио. Кассету, и текст, на мятом перемятом листочке показывет... Что они делали с ним, интересно? Отдает хормейстеру. Я освобождаюсь, иду в кабинет. Там меня уже ждет завуч, Елена Сергеевна. Я ее прошу сбегать за хормейстером, мол, вместе текстик глянем и решим. Ну, сижу пока, звоню. Жду. Никаких следов завуча. То есть вообще никаких. Пятнадцать минут, двадцать. Тишина. Голодные волки у меня по коридорам не носятся и педсоставом не обедают. Я в недоумении, зову секретаршу. Танечка, слетай-ка за ними, пусть поднимутся ко мне. Опять тишина. То есть теперь пропадает и посланная за посланными. Встаю, ругаюсь, и отправляюсь на поиски. Опять же голодные звери в закоулках не обнаруживаются. Подхожу к репетиционному залу. Оттуда задушенный плач доносится! Ну, натурально, воют как по покойнику. Открываю дверь. Голубушки мои втроем у инструмента, рыдают над листом с текстом. Вашу мать!!! Сочинила мне Майлсон веселенькую песню для хора! Ну, думаю, чем она так проняла моих дам? Натурально, отбираю лист, наигрываю мотив, напеваю... Слезы на глаза сами наворачиваются. И я, представь, принимаюсь всхлипывать вместе с остальными.
      Арина спросила.
      - А что за слова, о чем?
      - Тут дело не только в словах. А в том, как они с мелодией зазвучали. Натурально, мороз по коже. Я тебе пару строчек намурлычу.
      - Мне часто снится бледный ангел, в золотом сиянье он.
      А за плечами у него мерцают крылья. Дивный сон.
      И я боюсь,
      Когда проснусь,
      Что мне останется лишь только эта грусть!!!
 
      - Сильно звучит. На концерте, из-за которого все и было затеяно, зал сидел в экстазе. Мальчишки еще так проникновенно выводили...
      Она напела негромко.
      - И тихо музыка плывет ему во след.
      Волной любви.
      И больше горя и обиды в сердце нет.
      Они ушли.
      Свет чистоты!
      И доброты!
      В душе надежды оживают, как цветы!
 
      - Дивно получилось. А в конце про то, что "только музыка помочь сумеет нам" Очень красиво. Не люблю я Майлсон, не понимаю. Но песня отличная.
      Арина промолчала. В сердце пульсировали строки.
 
      - Я - лист, слетевший с дерева судьбы,
      И ветром брошенный тебе под ноги.
      Я - горький серебристый свет луны.
      Я - тишина, застывшая в тревоге.
      Я - капля дождевая на щеке.
      И вечер, обнимающий за плечи.
      Я - след, оставленный тобою на песке.
      Я - неожиданность, короткой встречи.
      Я - песня, недопетая тобой.
      Я - зеркало, разбитое некстати.
      Я, сорванный недрогнувшей рукой.
      Цветок.
      Я - мир.
      А ты - его создатель....
 
      - Это тоже ее стихи?
      Громко поинтересовалась Георгина Пантелеймоновна.
      - Ты к ней неравнодушна? А я тут ерничаю.
      Арина пояснила.
      - До поры до времени, я тоже была настроена отрицательно. Мне все, что печатали, казалось вульгарным и надуманным. Я ваше отношение понимаю. Мне не обидно, что вам не нравятся ее стихи. Мне тоже не нравились.
      - Странно.
      - Да.
      - А ты ее видела, саму?
      - А зачем?
      - Ну, если бы я любила ее произведения, то хотела бы больше знать и про нее.
      - Я не люблю. Просто они стали вдруг моими, как про меня. Это не любовь. Что-то другое.
      - Арина, ты все усложняешь.
      - Может быть.
      - Жизнь гораздо проще. Или ты ее. Или она тебя.
      - Может быть.
      - Вот мы тут с тобой валяемся, на пару. И что? Вывод?
      - Сами виноваты.
      - Точно. А кто ж еще? Майлсон?
      Они потянулись друг другу навстречу с коек, сцепили пальцы и полу выкрикнули.
      - Да!!!
      В палату вошла Наталья Николаевна - лечащий врач.
      - Девочки, это кардиология, а не психушка!
      Арина и Георгина переглянулись и рявкнули еще раз.
      - Да!!!
      - Пора выписывать обеих. Спятили. Что я хотела сказать? Завтра день рождения заведующей. Мы ничего не придумали кроме шампанского. А хотелось бы пооригинальнее поздравить. А у меня здесь вы, театр на дому. Сообразите что-нибудь?
      - Ручку берите, Наталья Николаевна и записывайте.
      - Что уже готово?
      - А чего думать-то. Первое, поздравьте по радио. Завтра на "МС" как раз такая программа есть. В десять тридцать утра. Вы им позвоните прямо сейчас, закажите песенку, продиктуйте свои пожелания, привет от меня передайте их директору. Мой хороший друг, не откажет. Дальше... Купите в "Книжном мире", или на рынке открытки с готовым текстом, позабавнее или попошлее, вы заведующую лучше знать должны, что именно понравится. Далее, вернее в-третьих, несите нам книгу жалоб и предложений, мы накалякаем стишок и пусть побольше пациентов подпишется. На стол в раскрытом виде ей положите с утра. Мелочь, а приятно. Четвертое. Закажите тортик. Небольшой, недорогой с трогательной надписью. В двух шагах отсюда в "Горячем хлебе". Отправьте человека немедленно. И обговорите, чтобы был готов к моменту "икс". Ну и пятое... Арина, чего молчишь, роди хоть один пункт.
      - Пятое? Напишите на ватмане, крупно, маркером, через весь лист и прикрепите на стене в ординаторской, чтобы сразу увидела, как войдет, что-нибудь вроде - СПАСИБО, ЗА ТО, ЧТО ВЫ ЕСТЬ, ДОРОГАЯ НАША! Не помню имени. Пардон.
      - Боже мой. Как все просто. А получится замечательно. Ну, молодцы! Ну, спасибо!
      Лечащую унесло из палаты вихрем. Она была из породы людей деятельных, но нуждающихся в руководстве. Претворять в жизнь чужие идеи умела энергично, а своих не водилось. Ну и что с того?
      - Мнится мне, дорогая, что я угадала причину твоей черной меланхолии. Мы как-никак целый месяц вместе спеваемся.
      - Спиваемся?
      - Хороший каламбур. Целый месяц рядышком лежим. Я мелю языком, мелю, а ты и рада. Стала я к тебе присматриваться и поняла, что дело швах. Ты нехорошо молчишь, черно на душе. Кричишь по ночам, плачешь.
      - Кошмары снятся.
      - Это то понятно. На Майлсон потянуло. Расскажешь в чем дело? Женат, да? Обманул и пропал?
      - Если бы, Георгина Пантелеймоновна... Если бы так...
      - И не приходит к тебе никто.
      Дверь распахнулась в совершенно голливудской манере именно после этих слов. Через порог переступил монументально-величественный Виктор Иванович в белой накидке, нелепо смотрящейся поверх дорогого нетурецкого пиджака.
      - Привет, деточка.
      Он присел на стульчик у кровати. Поставил на пол громадный пакет.
      - Фруктиков тебе завез. Мы звоним сюда, интересуемся. Все тебе привет передают. Там записка есть.
      - Здравствуйте, Виктор Иванович.
      - Плохо выглядишь, скелет, а не человек. Не ешь ничего, наверно.
      - Ем.
      - Вы правы. Ничего не ест. Нет аппетита, говорит.
      Георгина Пантелеймоновна кокетливо и ласково добавила.
      - Может хоть такого представительного серьезного человека, как вы послушает.
      Виктор Иванович подкрутил бы ус, если бы он у него имелся. Вид у него сделался молодецкий.
      - Повезло тебе с соседкой, Арина. Волнуется о тебе. А я ведь спасибо заехал сказать.
      - За что?
      - За совет о тех партнерах, помнишь? Я не стал с ними в одно дело идти. И это спасло мне неплохие деньги. Они всех обули и исчезли. Ну, может, кому и попадутся, так то не моя головная боль.
      - Я ни при чем.
      - Поправляйся. Пойдешь ко мне работать. Головой, не ручками. Ты мне подходишь, деточка. Только ешь что ли. А то ветром унесет.
      - Спасибо, Виктор Иванович. Обязательно.
      - Я пойду. Куча дел, сама знаешь. А ты, давай, выздоравливай. До свидания.
      Георгина Пантелеймоновна вскинулась.
      - Вот это мужчина! Пиджак долларов двести, не меньше. Твой шеф?
      - Я работала у его жены. А ему иногда по мелочам, помогала.
      - К себе зовет. Согласишься?
      - Не знаю.
      Она действительно не знала. Что делать и куда идти. А главное зачем. Целый год она жила единой мыслью - добиться сытой спокойной жизни, доказать себе. А главное ЕМУ, что она может обойтись сама и не пропадет. Кому и что доказывать теперь? Психологи уверяют, что как правило, женщины легче переносят смерть, а не уход, разрыв из-за соперницы. Самооценка не страдает, если тебе не предпочли другую. Умер? Так это не твоя вина. Как все просто. Арина невидящим взором обвела палату. Федор был слишком наполнен жизнью и энергией, чтобы она могла представить его мертвым. Веселым, счастливым, побеждающим - каким угодно, но живым. Обвешан женщинами - как новогодняя елка игрушками? Да. Это запросто. И можно понять всех этих женщин. Закрутился в делах, встречах, романах - и думать забыл о провинциальной дурочке? Да. Легче легкого. Но погиб? Только не он. Нет. Вселенная лишилась центра. Не действовал ни один закон. Жизнь текла мимо, не радуя и не огорчая. После сокрушающего удара, сломавшего хрупкое душевное равновесие, наступила безразличная тишина. В ней тонули и растворялись любые бури.
      - Что?
      - О чем задумалась?
      - Ни о чем.
      - Так не бывает. Сильно же ты переживаешь из-за этого мерзавца!
      - Он не мерзавец.
      - Хочешь сказать, что сама во всем виновата?
      - Нет. Не виновата.
      Она села на постели, привалившись к ледяной стене и не чувствуя холода.
      - Не расспрашивайте меня, я не смогу рассказать. Да и нечего рассказывать.
      - Платоническая любовь!
      Осенило Георгину Пантелеймоновну.
      - Ну, этому можно помочь. У меня есть превосходный знакомый гипнотизер. Парочка сеансов и предмет твоих страданий становится тебе отвратителен. Просто видеть его не сможешь! Будешь ходить и петь от счастья.
      - Веселенькую песню Майлсон для хора мальчиков?
      - О, господи! Нет. "Красотки, красотки, красотки кабаре. Вы созданы нам для развлеченья!"
      - У вас настоящий голос.
      - Без двух нот сопрано.
      Георгина приподнялась на пухленьком локте, наставила пальчик с розовым коготком на Арину.
      - Мне ваше имя - небесная манна.
      Вашим величеством пусть вас зовет другой.
      Ах, разрешите звать вас просто и славно.
      Моя Арина, мой свет неземной.
      - Лихо.
      - А ты говоришь, Майлсон, Майлсон. О, Боже, капельники несут. Кто первый в туалет?
      - Вы, божественная.
      - Улетаю, улетаю.
      Арина аккуратно поднялась, нашарила ногой шлепанцы. Все еще улыбаясь. Положительно Георгину ей подбросил некто сверхъестественный, в качестве мощного стимулятора. Конечно, им нечего делить, они не везут общий груз, просто лежат рядом. Георгина обожает блистать. Арина умеет слушать. Обе более, чем начитанны. Обмениваются репликами, швыряют друг другу ссылки на авторов и героев, напевают, наконец. Удивительно, как при таком легком характере, воинствующая оптимистка могла схлопотать инфаркт. Видимо, все совсем не так, как кажется на первый взгляд.
      - Апартаменты свободны.
      - Замечательное известие.
      - И не застревай там. Пропустишь что-нибудь интересное.
 

* * *

      Сильно пузатая (на восьмом месяце) Виноградова появлялась по вторникам и пятницам. Рассказывала о себе: как тошнило, давала потрогать колыхающийся живот: "Вот пинается, поросенок". Живописно расписывала походы в женскую консультацию, ела принесенные для Арины фрукты, зевала, прикрывая рот распухшей рукой: "Вот разнесло, так разнесло! Кто бы мог подумать. Я вешу целую тонну"! Смеялась и жаловалась: "Таки все же зарегистрировались, оштамповались. Уговорил. Жажду, мол, законного ребенка"! Георгина, невзлюбившая бывшую чемпионку, демонстративно доставала из тумбочки номер "Космополитена" и углублялась во вдумчивое перелистывание страниц. Видимо две большие обезьяны, претендующие на лидерство, друг друга сразу узнают и на дух не выносят. Алена прониклась схожими чувствами, но вела себя ни в пример миролюбивей, очевидно состояние сказывалось.
      - Стишки сегодня по радио читали с утра. Наши местные поэты. Все муть какая-то. А одна девушка ничего себе. Грустные правда очень, но со смыслом. Я одно запомнила и записала. Рванула за ручкой, чуть не шлепнулась. Торопилась, пока оно звучит в голове, не забылось. Сейчас, как же там. Всего четыре строчки.
      - Вам странно видеть меня пузатой?
      А я - отращиваю младенца.
      Он шевелится в моей утробе
      Под сердцем.
 
      Георгина фыркнула и поджала губы.
      - А кто автор? Не помнишь?
      Вежливо поинтересовалась Родионова
      - Помню. Наталья Майлсон.
      - Не может быть!
      - Она такая лиричная! И вдруг - "пузо", "утроба"? Не похоже.
      Заявила Георгина, отложившая журнал, перепалки ради.
      - Нет. Я ничего не путаю.
      Окрысилась располневшая чемпионка.
      - И, вообще, некогда мне тут с вами ... дискутировать. Обедать пора.
      Она встала, Арина удержала ее за руку. Нисколько не стесняясь соседки, ткнулась лбом в горячую распухшую ладонь.
      - Я вела себя весь год хуже свиньи. Прости... Если бы не ты. Что бы было с бабусей? Со мной? Видишь, как все обернулось, Виноградина. Прости. Я сама не своя из-за ... Федора. Узнала случайно, и...
      Она в первый раз за долгие месяцы сознательно произнесла вслух заветное имя.
      - Из-за Федора? Из-за него? Так у вас же и не было ничего??
      - Не было. Но я теперь не знаю, как мне быть дальше. Правда...
      Алена прижала руки к животу.
      - И не говорила ничего. В самом деле - свинья!
      - Да.
      - Ладно я пойду. Ты тут лежи, болтай. Обойдется со временем. Забудется. Придумаем что-нибудь. Вместе. Бывай. Я не знала.
      - ...
      Дверь захлопнулась, сузив больничный мирок до крошечных размеров.
      - Ага. Все-таки мужчина.
      - Да.
      - А почему отпиралась?
      - Не могу говорить о нем... всуе. Больно.
      - Больнее держать все в себе. И труднее, кстати.
      - Георгина, а вы любили кого-нибудь. Так, чтобы все не жаль отдать?
      - Так любят в сериалах латиноамериканских и романах Джудит Макнот. В жизни все пошлее и обыкновеннее. Жилплощадь, прописка, зарплата или ее отсутствие и прочая и прочая. Я верю в хороший секс, в дружбу, в расчет, в интриги, в скуку, но в Любовь... Решительно - нет! Почитай Козлова. Необыкновенный психолог. Очень талантлив. Хочешь скажу и принесут пару книг?
      - Да.
      - Как грустно звучит твое да. Глубокий минор.
      - Я пессимистка.
      - Пора учить Козлова наизусть. А ты что читаешь все время, записи имею в виду?
      - Дань Шеня.
      - Зачем российскому человеку китайская философия? А? На хрена козе баян? Карма, сансара, сахасрара, нирвана, махаяна... тьфу. Зачем? Свихнулись все на восточной почве. Мода.
      - Нет, почему, при чем здесь...
      - При том. Мода. Медитация. Эзотерика. Буддизм. Как ни попадется дивное говно - непременно духовной практикой занимается и Рерихов под подушкой держит. Полное собрание. Послушаешь, ну такие все... продвинутые, ах, боже мой! Задвинутые! С немытыми жопами и сальными волосами, а дома и вовсе грязь непролазная.
      Арина поняла, что обнаружила у неуязвимой директрисы пунктик. Георгина Пантелеймоновна еще долго бушевала, понося любителей восточной философии. Но постольку, поскольку Арина отказалась бросаться на амбразуру и защищать Высшие Ценности, битва не состоялась. Георгина еще бурчала какое-то время. А перед глазами задремавшей девушки возникла лукавая и неотразимая улыбка Брюса Ли. "Выигранный бой - это бой, которого удалось избежать!"
 

* * *

 
      Арину промариновали в кардиологии полтора месяца. Не без влияния Василия. Заставляли ходить на сеансы групповой релаксации - дремать в кабинете психоэмоциональной разгрузки в неудобных допотопных креслах под приятную музыку и бормотание дипломированного психолога. Георгина таки всучила обещанного Козлова и вынудила изучить. Веселые неглупые книжки, написанные в своеобразной манере пререкания и провокации. Читалось легко. Но бодрость диссонировала с настроем Арины. Отдав должное московскому профессионалу, она отложила в сторону проштудированные сочинения, чтобы благополучно погрузиться в пучину отчаяния, отшвырнув спасательный круг. Она не хотела выбираться из ямы и идти вперед. Вскоре тандем разбился. Георгину выписали чуть раньше. Они попрощались, довольные друг другом, чтобы через пять минут позабыть сам факт знакомства. Почти неделю Арина лежала одна. Кроме Алены никто не появлялся. Поэтому сообщение Натальи Николаевны, что в среду, после обеда, ее заберут и отвезут домой, она восприняла как очередной добрый жест Василия. Девушка собиралась не спеша. Практически все, что было нужно в больнице, привозил будущий папочка. То, что он не отыскал дома у Арины, было им куплено. Детский крем, например. Арина мазала им руки на ночь. А кипятильник Вася одолжил свой. Набралось два громадных пакета. Удивительно, какую власть имеют "хищные вещи". Не успеешь опомниться, как дно корабля обросло тонной ракушек. Вроде бы откуда? И не заметишь, как окажешься в рабстве. Скорость не та, не сбежишь от корсара.
      Снимая и складывая постельное белье, Арина вспотела от легкой усталости.
      - Дошла до ручки.
      Сурово обругав себя, девушка отдышалась, умылась и начала проверять все ли взяла, оставлять в больнице вещи - русская плохая примета. Дверь пропела жалостливую песню, пропуская в палату массивного господина Семенова.
      - Привет. Готова?
      - Вы?
      - Блюдо халвы! Кто ж еще.
      - Я не ждала.
      - Можно подумать тебя бриллиантами осыпают. Довезу до дома и брошу одинокую и голодную. Это все твои вещи?
      - Да.
      - Дима!
      Рявкнул Виктор Иванович. В палату скользнул тонкий высокий юноша.
      - Тащи пакеты в машину. Мы в ординаторскую заглянем и спустимся.
      - Чего застыла? Идем.
      Они вышли в коридор. Арина несла верхнюю одежду в руках. И чувствовала каждый грамм ее веса. Курам на смех. Надо же так раскиснуть! Меньше всего на свете она верила в человеческую благодарность и альтруизм, а оттого чувствовала себя стесненно, принимая подарки в виде неожиданного внимания. Жизнь научила Арину, что высота на которую удалось взойти, взлететь или вскарабкаться - обратно пропорциональна стремлению нянчиться с ближними, тем более с дальними. Поступки Семенова не лезли ни в какие рамки. Ну, кто она ему? Заболевшая прислуга? Звонил, снабжал дорогущими лекарствами, заехал однажды сам, теперь вот забирает, чтобы ей не пришлось искать машину или чуть живой от слабости лезть в троллейбус с пакетами.
      - Стоять. Я зайду сам. А как позову тебя - появляйся.
      Арина кивнула и прислонилась к стене. Напротив на посту сидела свирепого вида медсестра и отчитывала глупо улыбающихся практиканток из медучилища. С матерком и жалобами на какую-то стерву Вальку прошли санитарки, волокущие громадные узлы грязного белья. Жизнь отделения продолжалась.
      - Арина!
      Пробасил Виктор Иванович. Она отклеилась от стены, чтобы войти в кабинет. По коридору шел человек. Ей не было видно лица, но линия плеч, силуэт, легкий плывущий шаг - не могли принадлежать никому иному. Нет.
      - Ты...
      Он приблизился, громадный, хищный, загорелый брюнет.
      - Девушка, что случилось? Вы смотрите на меня как на привидение.
      Из ординаторской выглянул Виктор Иванович.
      - Ну, где ты?
      Арина все еще не в состоянии говорить, кивнула и пошла ему навстречу, продолжая коситься на опешившего мужчину. Как она могла, как посмела обознаться. Память сыграла скверную шутку. Стоило поблизости оказаться мало-мальски похожему незнакомцу, и она чуть не ударилась в истерику. Глупость какая.
      - Арина, да что с тобой? Шевели ногами. Наталья Николаевна, не рано вы ее выписываете?
      Не без труда она очнулась. Пробормотала.
      - Нет, нет, все в полном порядке.
      - Ты хотела поблагодарить доктора.
      Она чего-то собиралась? Растерянно проблеяв пару вежливых фраз, смутившись и ощущая себя полной идиоткой. Тем не менее Наталья Николаевна казалась чрезвычайно довольной. Арина поняла, что ничего не понимает. Или сообразила, что ничего не соображает.
      - Ну, вот теперь мы пойдем. До свидания.
      Наталья Николаевна взлетела со стула, проводила к дверям. Она сияла ярче, чем начищенный тульский самовар. Виктор Иванович кивнул небрежно и вышел в коридор. Арина влеклась за ним как овечка за пастухом. Брюнет разговаривал с древней старушкой в пестром байковом халате, заметил Арину, и глаза у него вновь стали полу задумчивыми и полу испуганными. Закончился коридор, началась лестница. Два этажа вниз, затем направо. В вестибюле дежурил Димочка.
      - Помоги девушке одеться.
      - Так точно!
      - И не паясничай. Не в цирке служишь.
      Уткнувшись черной мордой в ступени, точно псина в хозяйскую ладонь, у крыльца дремала "Волга".
      - Поехали.