Политические деятели России (1850-1920 годов)

      В начале мая 1871 года, по поручению руководителей Парижской Коммуны, Лавров поехал в Лондон, познакомился там с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом и потом подружился с ними. С 1873 по 1876 год Лавров издавал сначала в Цюрихе, а потом в Лондоне революционный социалистический журнал "Вперед". В статье "Наша программа", опубликованной в первом номере журнала, Лавров писал:
      "Перестройка русского общества должна быть совершена не только с целью народного блага, не только для народа, но и посредством народа. Современный русский деятель должен оставить за собой устарелое мнение, что народу могут быть навязаны революционные идеи, выработанные небольшой группой более развитого меньшинства, что революционеры-социалисты, свергнув удачным порывом центральное правительство, могут стать на его место и ввести... новый строй, облагодетельствовав им неподготовленную массу. Мы не хотим насильственной власти, какой бы ни был источник новой власти".
      Как и Герцен, Лавров был ярым противником всякой диктатуры. В 1874 году он писал в журнале "Вперед":
      "История доказала и психология убеждает нас, что всякая неограниченная власть, всякая диктатура партии, самых лучших людей, и что даже гениальные люди, думая облагодетельствовать народы декретами, не могли этого сделать. Всякая диктатура должна окружить себя принудительной силой, слепо повинующимися орудиями. Всякой диктатуре приходилось насильно давить не только реакционеров, но и людей, просто несогласных с ее способами действия. Всякой захваченной диктатуре пришлось истратить больше времени, усилий, энергии на борьбу за власть с ее соперниками, чем на осуществление своей программы с помощью этой власти.
      О сложении же диктатуры, захваченной власти какой-либо партией, то есть о том, что диктатура послужит лишь "исходным пунктом революции", можно мечтать лишь до захвата. В борьбе партии за власть, в волнении явных и тайных интриг каждая минута вызывает необходимость сохранить власть, вызывает новую невозможность оставить ее. Диктатуру вырывает из рук диктаторов только новая революция... Неужели мало доказала история бессилие декретов, мероприятий, распоряжений для облагодетельствования масс?... Истина и солидарность нового социального строя не может быть основана на лжи и лицемерии, на эксплуатации одних людей другими, на игре принципами, которые должны лечь в основу нового строя, на овечьем подчинении кружков нескольким предводителям".
      "Немногие диктаторы, поставленные случайно у конца государственного рычага, навязывающие механической силой свои личные фантазии несочувствующему, непонимающему и инертному большинству, суть отвратительные представители принудительной государственности и могут сделать зло, как бы, впрочем, ни были направлены к общему благу их намерения".
      Журнал "Вперед" имел большое влияние на широкие круги русской интеллигенции, особенно на учащуюся молодежь.
      Иван Сергеевич Тургенев писал Лаврову:
      "Программу Вашу я прочел два раза со всем подобающим вниманием; со всеми главными положениями я согласен". (А. Островский. Тургенев в Записках Современников. Издательство писателей в Ленинграде, 1929 г., стр. 266).
      Тургенев субсидировал этот журнал. Сначала он давал тысячу франков в год, а потом пятьсот. По словам Германа Лопатина, который встречался в Париже с Тургеневым, Тургенев далеко не разделял программы "Вперед". Но он говорил:
      "Это бьет по правительству и я готов помочь всем, чем могу" (Там же).
      Лавров в статье "И. С. Тургенев" писал:
      "Иван Сергеевич никогда не был ни социалистом, ни революционером. Он никогда не верил, чтобы революционеры могли поднять народ против правительства, как не верил, чтобы народ мог осуществить свои "сны" о новом "батюшке Степане Тимофеевиче" (Стеньке Разине); но история его научила, что никакие "реформы свыше" не даются без давления и энергичного давления - снизу на власть; он искал силы, которые были бы способны произвести это давление" (Там же, стр. 267).
      Вследствие разногласий, возникших между так называемыми "впередовцами" и редактором, Лавров в 1876 году вышел из редакции. Появившийся в том же году его труд "Государственный элемент в будущем обществе", составил первый и единственный выпуск четвертого периодического сборника "Вперед". После выхода Лаврова из редакции, вышел еще пятый том, в составлении которого он не участвовал и на котором прекратилась деятельность "впередовцев" в России и за границей.
      В мае 1877 года Лавров опять переехал в Париж. В первые годы этого нового периода своей жизни он, по его собственным словам, имел очень мало сношений с русскими революционными группами. Он был связан с французскими социалистами, которые в 1877 году создали орган "Egalite" и принимал участие в этом органе. С того же года он начал читать у себя на квартире, а потом в зале на рю Паскаль, для русской молодежи, жившей в Париже, лекции о разных вопросах теоретического социализма и истории мысли.
      В 1881 году в России было создано общество Красного Креста Народной Воли. Желая основать отдел за границей, оно избрало уполномоченными для этого Веру Ивановну Засулич и Лаврова. Публикации в иностранных журналах, приглашавшие к пожертвованиям в пользу только что основанного общества, послужили поводом изгнания Лаврова из пределов Франции.
      Об этом ему было объявлено 10 января 1882 года. 13 февраля он выехал в Лондон. Вскоре после этого в газетах появилось сообщение, что какая-то русская дама, в Женеве, стреляла в немца, которого приняла за Лаврова. Ее судили и признали помешанной.
      В Лондоне Лавров получил от Исполнительного комитета Народной Воли из России приглашение вступить, вместе с Сергеем Степняком-Кравчинским, в редакцию органа партии, который должен был издаваться за границей, под названием "Вестник Народной Воли". Через три месяца после приезда Лаврова в Лондон, он получил возможность вернуться в Париж. Дело об издании "Вестника Народной Воли" тянулось более года, до приезда в Париж Льва Тихомирова, одного из уцелевших вождей "Народной Воли". Он был назначен редактором, вместо отказавшегося Степняка-Кравчинского; в ноябре 1883 года вышел первый том "Вестника" под редакцией Лаврова и Тихомирова. Последний, пятый том, вышел в декабре 1886 года. В этом журнале Лавров, под своей подписью, поместил много статей по социально-политическим вопросам, а также воспоминания о Тургеневе и критику учения Л. Н. Толстого, под заглавием "Старые вопросы".
      После прекращения выхода "Вестника Народной Воли", Лавров продолжал безвыездно жить в Париже. Он часто читал рефераты в "Рабочем обществе", в собраниях, устраиваемых кассой русских студентов в Париже, в "Обществе русской молодежи", в собраниях польских социалистов. Многие из этих рефератов потом были напечатаны отдельными брошюрами. В 1886 году Лавров решил осуществить свой план работы по истории мысли. Он начал писать этот труд, не зная, откуда взять средства для его издания. Нашелся, однако, человек, обещавший дать деньги на первый том - на эти средства, с декабря 1887 года, в Женеве начали выходить, отдельными выпусками, "Опыты истории мысли нового времени", в которых автор резюмировал все свои предыдущие работы. В 1889 году появился уже пятый выпуск "Опытов".
      В том же году восемь социалистических русских и армянских групп (из которых одна была петербургская) послали Лаврова делегатом на Международный социалистический конгресс, который состоялся в Париже 14-21 июля и на котором был основан Второй Интернационал. На этом конгрессе Лавров был избран в состав бюро и прочел перед конгрессом реферат о положении социалистического движения в России.
      В рефератах, которые Лавров читал в Париже в 1877-82 годах, он, по его собственным словам, много раз возвращался к указанию на те опасности, которые представляют для успеха революционной партии анархические начала и террористические приемы.
      "Он с радостью видел, что в самой России анархические начала мало-помалу исчезают, но не мог не заметить и того, что рядом с ослаблением анархизма в России, все группы, кроме так называемых "террористов", теряют значение в движении и успех революционного дела в России все более отожествляется с успехом "террористов". Поэтому он решительно отверг приглашение стать во главе издания, объявлявшего войну "Народной Воле".
      Он считал войну против этой партии прямо вредной для дела в России, если история русского революционного движения выдвинула на первое место эту партию, поставившую себе непосредственной задачей сотрясение самодержавия, а потом и его разрушение. Тем не менее, Лавров тогда только вошел в союз с этой партией, когда убедился, что она остается социалистической...
      В продолжение своего участия в "Вестнике Народной Воли", он смотрел на свою деятельность в этом издании, как на теоретическое уяснение тех социалистических начал, которые остались основой деятельности этой революционной партии в России, в эпоху, когда она одна, в конце 70-ых и начале 80-ых годов умела выработать нечто похожее на общественную силу" ("П. Л. Лавров о самом себе", "Вестник Европы", Петербург, 1911 г., No 19). Герману Лопатину Лавров тогда говорил:
      "Я считаю своим долгом - помогать той партии действия, которая имеется в данный момент налицо, хотя бы я далеко не во всем соглашался с ней. Что до того, что я не мог разделить наивной веры "впередовцев" в возможность скорого и полного социального переворота? Что до того, что я не могу верить вместе с "народовольцами" в осуществимость путем заговора и так называемого "террора" тоже внезапного, коренного, политического переустройства России? Но ведь их конечные идеалы и цели тоже и мои. Ведь их средства действия не противоречат моим моральным принципам, хотя бы они и казались мне иной раз непрактичными и нецелесообразными? Ведь я знал и знаю, что, стремясь к неосуществимому в близком будущем, они все же содействуют попутному достижению хотя бы более скромных, но все-таки прогрессивных, задач более умеренных партий, по известному, ироническому закону истории: "Sic - vos, sed - non vobis?" Так что мне до их иллюзий или до наших чисто тактических разногласий, которые я старался и стараюсь обходить? Повторяю; я всегда был и буду с теми, которые действуют, борются, а не с теми, что сидят у моря и ждут погоды". (Г. Лопатин о П. Л. Лаврове, "Минувшие годы", Москва, 1916г.).
      По словам Лопатина, Лавров работал совместно с крайними революционерами-утопистами, хотя - "по собственным взглядам и был, может быть, ближе к некоторым из нынешних левых кадетов - как я представляю их себе, то есть людям, признающим в теории социалистический строй за конечный, неизбежный финал развития современных обществ, но считающим, что сейчас нужно сосредоточить все силы на борьбе за ряд более скромных, но более осуществимых, политических, экономических и социальных перемен общественного уклада".
      Лопатин писал это в 1916 году, в той же статье о Лаврове:
      "Из моей тесной, многолетней близости с Лавровым, я вынес о нем понятие, как о человеке железной воли, твердого непреклонного характера, упорного до упрямства в своих взглядах, неуклонного в своих замыслах, любезного и уступчивого только с виду, в мелочах, но ни на минуту не забывавшего своей главной цели и настойчиво пробивавшегося к ней через все препятствия, скрытного с посторонними и не откровенного беззаветно даже с друзьями, медленно, обдуманно принимавшего свои решения и затем уже не отступавшего от них ни на шаг, и при этом - неутомимого работника, умевшего заставить себя трудиться с успехом даже в несвойственной ему области. "Мягкого" в этом человеке было только его светская внешность, благовоспитанные манеры да старомодная "любезность"...
      Лавров в течение многих лет был умственным и нравственным центром для всей русской молодежи, находившейся за границей.
      С. Ан-ский, бывший в последние годы жизни Лаврова его секретарем, пишет:
      "К нему прибегали и за советом и за помощью, и по общественным и по личным делам; к нему молодая душа приносила свои первые порывы, свои колебания и сомнения; к нему приходили за решением трудных вопросов теории и практики жизни; у него искали облегчения при личном горе" ("Русское Богатство", "Памяти Лаврова", Петербург, 1905 г., No 8).
      Лавров умер 6 февраля 1900 года в Париже. Его похороны состоялись 11 февраля. В похоронной процессии приняло участие более восьми тысяч человек. Было очень много венков от различных эмигрантских организаций, от всех социалистических партий Европы, а также от многих студенческих групп разных городов России.
      Особое внимание к себе привлекли суровый терновый венок "От политических ссыльных и каторжан" из России, огромный венок из лавровых листьев от народовольцев, от группы русских писателей в России с надписью "Апостолу свободы и правды Петру Лаврову", и от многочисленных друзей покойного. Из них особенно замечательна была одна надпись: "Петру Лаврову от Германа Лопатина", который сидел тогда в Шлиссельбургской крепости.
      На кладбище говорили выдающиеся лидеры французского социализма, представители почти всех русских, польских, еврейских, латышских, литовских и армянских социалистических групп и течений. Было также получено много телеграмм и адресов из России, в том числе телеграмма от "Союза русских писателей" из Петербурга, следующего содержания: "Петербург, 8 февраля. Комитет Союза русских писателей, узнав тяжелую весть о смерти Петра Лаврова, выражает свою глубокую печаль по случаю утраты великого писателя, столь достойно служившего делу человечества и прогресса". Не только все социалистические и радикальные газеты всего мира, но и многие русские газеты в самой России поместили сочувственные некрологи и почтили память Лаврова.
      В 1916 году, к пятнадцатилетию со дня смерти Лаврова, его бывший близкий друг Лопатин писал в московском журнале "Минувшие годы":
      "Лавров стоял, как могучий кряжистый дуб, как светоч, возженный наверху горы, до самой своей смерти окруженный почтением и симпатиями русских и иностранных социалистов, шедших к нему за участием, советом и посильной помощью и никогда не встречавших отказа в этом со стороны этого несокрушимого человека долга и идеала".
      Петербургский "Ежемесячный журнал" во втором номере от 1916 года писал:
      "Как народничество, так и народовольческое движение прошли под непосредственным влиянием Лаврова... Он более чем кто бы то ни было из наших выдающихся писателей был учителем молодежи России в течение нескольких десятилетий... Большое значение в нашей общественности имело учение Лаврова о роли личности в истории. Перед всеми нами Лавров выдвигал активную борьбу личности на право своего всестороннего и целостного развития на основах общественной справедливости... Своей литературной деятельностью Лавров много содействовал развитию в России философии, этики и истории..."
      К двадцатилетию со дня смерти Лаврова историк и социолог, профессор H. H. Кареев писал о нем:
      "Энциклопедически образованный в гуманитарных и социальных науках, сам он не был специалистом, производящим "исследования для всестороннего исчерпания предмета".
      Даже культурно-социальная эволюция вдвинута была им в более широкие рамки мировой эволюции с ее космическими, геологическими и биологическими процессам. И здесь сам он не был естествоиспытателем, как не был специалистом ни в психологии, ни в истории, ни в этнографии, ни в государствоведении, ни в политической экономии, ни в юриспруденции, но он не был и дилетантом. Большая эрудиция и самостоятельность мышления сделали его ученым... В России он был первым социологом. В общем развитии социологии Лаврову тоже принадлежит почетное место... То, что составляет объективную сущность его социологии, было результатом синтеза всего того, что сделано было научной и философской мыслью Запада в понимании как задач социологии, так и природы человеческого общества". (Сборник "Памяти П. Л. Лаврова", Петербург, 1922 г., изд. "Колос", стр. 246-248).
      "Ежемесячный журнал" писал:
      "В Париже на кладбище Монпарнасса есть могила, покрытая скромным памятником на дикой скале. Под ней лежит тот, чье громадное сердце медленно горело в горниле любви к людям, чей широкий ум неустанно искал пути к грядущей солидарности человечества..."
      НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВСКИЙ
      (1842-1904)
      I
      Николай Константинович Михайловский, выдающийся русский литературный критик, публицист и социолог, родился в Мещовске, Тамбовской губернии, в бедной дворянской семье. Учился он в горном корпусе, который не окончил, 18-ти лет Михайловский выступил на литературное поприще, стал журналистом, сотрудничал в разных журналах. С 1869 г. становится постоянным деятельным сотрудником журнала Некрасова "Отечественные записки", а после смерти Некрасова одним из трех редакторов журнала (другие два редактора были Салтыков-Щедрин и Г. Елисеев). В "Отечественных записках" 1869-1884 годов помещены были важнейшие социологические и литературно-критические его статьи. Михайловский до конца жизни оставался на "славном посту", развивая свое рано выработанное учение, но не изменяя ему. Об этом сам Михайловский писал: "Я был счастлив, что с тех пор, как стал сколько-нибудь определенным писателем, и, как меня помнят читатели, ни разу не испытывал ломки своих коренных убеждений".
      Михайловский был убежденным социалистом, но также горячим сторонником политической свободы и противником бунтарства. Он был одним из первых, который выступил против Бакунина. В начале 70-х годов он был даже против революционной деятельности. В 1873 году, когда Петр Лавров издавал заграницей свой революционный журнал "Вперед", он звал Михайловского в эмиграцию. В ответ Михайловский ему писал:
      "В горькую минуту, тянувшуюся, впрочем, не одну минуту, я решил было эмигрировать и пристроиться к вам окончательно и бесповоротно. Мысль эту я бросил по многим причинам... Я не революционер - всякому свое. Борьба со старыми богами меня не занимает, потому что их песня спета и падение их есть дело времени. Новые боги гораздо опаснее и в этом смысле хуже.
      Смотря так на дело, я могу до известной степени быть в дружбе со старыми богами и, следовательно, писать в России". "Скажите же мне ваше повелительное наклонение не в теоретической области, а в практической. В ожидании я вам скажу свое: сидите смирно и готовьтесь... Япония, Турция имеют конституцию, должен же придти и наш черед. Я, впрочем, не знаю, в какой форме придет момент действия, но знаю, что теперь его нет и что молодежь должна его встретить не с Молошоттом на устах и не с игрушечными коммунами, а с действительным знанием русского народа и с полным умением различить добро и зло европейской цивилизации. Откровенно говоря, я не так боюсь реакции, как революции. Готовить людей к революции в России трудно, готовить к тому, чтобы они встретили революцию как следует, можно и, следовательно, должно".
      Михайловский был последним "властителем дум" русской интеллигенции. Его девизом был идеал двуединой правды: правды-истины и правды-справедливости. Человеческую личность он ставил во главу угла.
      Знаменитый русский философ Николай Бердяев, отнюдь не будучи народником, писал о Михайловском: "Под знаком двуединой правды Михайловский более сорока лет оказывал глубокое влияние на несколько поколений. Духовная сила и качество его идеалов выше некоторых формул, в которые он их облекал".[лдн-книги1]
      Еще в 60-ых годах прошлого столетия в петербургском журнале "Неделя" Михайловский писал:
      "Все умственные, все политические процессы совершаются в личности и только в ней; только она ощущает, мыслит, страдает, наслаждается. Это азбучная истина... Всякие общественные союзы, какие бы громкие или предвзято-симпатичные для нас названия они ни носили, имеют только относительную цену. Они должны быть дороги постольку, поскольку они способствуют развитию личности".
      В другой статье Михайловский опять подчеркивал значение личности: "В бесконечном потоке стремящихся ко все большей и большей сложности и самостоятельности индивидуальностей различных степеней, вечно борющихся между собой, есть одна волна, за судьбами которой человек не может не следить с известной тревогой. Это человек, человеческая личность, ибо только ее жизнь может он переживать, только ей сочувствовать, сострадать и радоваться. Именно борьбу за индивидуальность он должен поставить целью своей жизни, на ее победе построить свой идеал правды".
      Михайловский также писал: "Если я люблю свое отечество, то люблю ли я и должен ли любить все, что в нем живет, летает и пресмыкается? Если я люблю отечество, то не могу ли в то же время любить некоторые вещи, не отечественные, правда, но и не стоящие в прямом противоречии с идеей отечества; те международные вещи, о которых, употребляя слова Писания, следует сказать, что по отношению к ним "несть эллин, ни иудей"? Такие вещи бесспорно есть, они называются - истина, справедливость, свобода, труд, совесть и прочее...
      Любить их не только позволительно, а даже обязательно для истинного сына отечества. Мало того, быть может, вся задача истинного патриота исчерпывается посильным водворением этих прекрасных вещей в своем отечестве.., Видеть свою родину, хотя бы в будущем, облеченной в броню истины и справедливости называют это "космополитическими грезами". Так ли, полно? По-моему, это не грезы, а если грезы, то во всяком случае патриотические".
      Еще в 1872 году Михайловский предупреждал: "Бойтесь прежде всего такого общественного строя, который отделит собственность от труда. Он именно лишит народ личной инициативы, независимости, свободы".
      Михайловский в те годы был виднейшим теоретиком народничества. В конце 70-х годов и начале 80-х годов он поддерживал народовольцев и редактировал их издания, писал в их нелегальном журнале "Народная Воля". Собрания редакции "Народной Воли" часто происходили в кабинете Михайловского. Михайловский принимал активное участие в составлении знаменитого "Открытого письма Александру III" Исполнительного комитета Народной Воли, и он окончательно его редактировал. В этом письме было указано, что "революционеров создают обстоятельства, всеобщее недовольство народа, стремление к новым общественным формам. Весь народ истребить нельзя, нельзя и уничтожить его недовольство посредством репрессии, неудовольствие напротив, растет от этого".
      Далее авторы Письма, во главе с Михайловским, пророчески предсказывали:
      "Общее количество недовольных в стране все будет увеличиваться; доверие к правительству в народе должно все более падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбежности - все прочнее будет развиваться в России. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершит этот процесс разрушения старого порядка"...
      "Из такого положения, - писали авторы Письма, - есть только два выхода: или революция совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или введение правового строя, замена самодержавия царя самодержавием народа.
      Условия, которые необходимы для того, чтобы предупредить кровавую революцию и чтобы революционное движение заменилось мирной работой -два: 1) общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга, и 2) созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки их сообразно с народными желаниями... Выборы должны быть всеобщими, никаких ограничений ни для избирателей, ни для депутатов не должно быть. Избирательная агитация и самые выборы должны быть произведены совершенно свободно при полной свободе печати, полной свободе слова, полной свободе сходок, полной свободе избирательных программ... Вот единственное средство к возвращению России на путь правильного и мирного развития".
      Теперь ясно, что если бы голос Михайловского и его друзей и единомышленников был бы своевременно услышан царской властью, все страшные бедствия и огромнейшие несчастия, которые обрушились на Россию и населяющие ее народы были бы предотвращены.
      II
      В 1892 г. Михайловский стал редактором петербургского ежемесячного журнала "Русское Богатство".
      Вскоре он привлек к участию в нем Владимира Галактионовича Короленко, с которым он раньше вместе сотрудничал в петербургском журнале "Северный Вестник". Михайловский звал его, в целях ближайшего сотрудничества, переехать из Нижнего Новгорода в Петербург. Переезд этот состоялся в начале 1896 года, и с этого времени Короленко стал соредактором и официальным издателем "Русского Богатства". В 1896 году Короленко вынужден был оставить Петербург и поселиться в Полтаве, но он продолжал участвовать в редактировании журнала и часто приезжал в Петербург, иногда оставаясь там подолгу для участия в редакционных делах.
      Ленин в своей статье "Народники о Михайловском", написанной им в 1914 году, признал в качестве великой заслуги Михайловского то, что он горячо сочувствовал угнетенному положению русского крестьянства и энергично боролся против всех и всяких проявлений крепостного гнета. Но Ленин упрекал Михайловского в том, что ему были присущи колебания в сторону буржуазного либерализма и что он, начиная с 90-х годов и до смерти, вел ожесточенную полемику с марксистами.
      Что Михайловский вел ожесточенную борьбу против марксизма - это несомненный факт, но делал он это не потому, что он якобы был "буржуазный" демократ и интересы и стремления рабочего народа ему были чужды, как это утверждают коммунистические писатели, а как раз наоборот: именно потому, что ему чрезвычайно дороги были интересы трудящихся масс и всего народа. Он жил и действовал не один десяток лет. И в его литературной деятельности были моменты, когда его влияние на общество достигло очень больших размеров. Как были и такие моменты, когда, в силу тех или иных исторических обстоятельств, оно текло по более узкому руслу.
      В 1896 г. в предисловии к первому тому своих сочинений Михайловский писал: "Всякий раз, как мне приходит в голову слово "правда", я не могу не восхищаться его поразительной красотой. Такого слова нет, кажется, ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое.
      Правда, в этом огромном смысле слова, всегда составляла цель моих исканий. Правда-истина, разлученная с правдой-справедливостью, правда теоретического неба, отрезанная от правды практической земли, всегда оскорбляла меня, а не только не удовлетворяла. И наоборот, благородная житейская практика, самые высокие нравственные и общественные идеалы представлялись мне всегда обидно-бессильными, если они отворачивались от истины, от науки. Я никогда не мог поверить, и теперь не верю, чтобы нельзя было найти такую точку зрения, с которой правда-истина и правда-справедливость являлись бы рука об руку, одна за другой пополняя. Во всяком случае, выработка такой точки зрения есть высшая из задач, какие могут представиться человеческому уму, и нет усилий, которых жалко было бы потратить на нее. Безбоязненно смотреть в глаза действительности и ее отражению - правде-истине, правде объективной, и в то же время охранять правду-справедливость, правду субъективную - такова задача всей моей жизни. Не легкая это задача.
      Слишком часто мудрым змеям не хватает голубиной чистоты, а чистым голубям - змеиной мудрости. Слишком часто люди, полагая спасти нравственный или общественный идеал, отворачиваются от неприятной истины, и, наоборот, другие люди, люди объективного знания слишком норовят поднять голый факт на степень незыблемого принципа".
      Еще в 1894 г. Михайловский о нарождении марксистов в России писал: "Они снисходительно или презрительно смотрят... на нас, профанов, ищущих ответы на вопросы жизни в их плотью и кровью одетой форме, в идеальной постановке их жгучей и сложной реальной действительности: из-за чего, дескать, бьются эти несведущие и непонимающие люди, когда истина давно открыта и находится у нас в кармане. И они вытаскивают из кармана Марксову схему, тщательно переписанную из сочинений самого Маркса или Энгельса, а, может быть, из какой-нибудь социал-демократической брошюры... Ясно, просто, логично, в четверть часа можно целую философию истории усвоить с гарантированной научностью".
      В другой своей статье, сочувственно цитируя одного немецкого философа, Михайловский писал по адресу русских марксистов: "Старое стремление всякой новой партии создать себе свое собственное летосчисление, новый календарь с новыми святыми снова выступает перед нами. Насколько нелепа кажется новая оценка верующим старого строя, настолько же внушающей доверие представляется она своим собственным верующим; только одному они не хотят верить: именно тому, что то, на чем покоится их воззрение на вещи, есть вера, а не знание. Ведь мы же, говорят они, совершенно ясно видим, что история движется в направлении к нашей цели. Но то, что поставило вас на этот пункт, есть не наука, а любовь и ненависть, желание и отвращение - не рассудок, а воля. Кто не разделяет вашей любви и вашей ненависти, ваших надежд и идеалов, тому вы не сможете доказать истинность вашего воззрения. Вы можете только сослаться на будущее, а в том-то и дело, что будущее открыто только вере, а не знанию".
      К этому Михайловский прибавляет:
      "Научный прогноз экономического материализма в действительности есть дело не знания, а веры... Если марксист говорит:
      я знаю, что целесообразный естественный ход вещей ведет к такому-то благому результату, - то ведь и дикарь думает: я знаю, что бог грома поражает людей, переступающих его веления".
      Дальше Михайловский говорит: "Марксистская идеология - это не миропонимание, не мироразумение или миросозерцание. Это только тесная клетка, которая могла иметь свои достоинства, как известный уголок миросозерцания, но в которой нечего искать ответов на все вопросы, волнующие душу современного человека".
      Так Михайловский вскрывал ненаучность марксизма. Он показывал, что марксисты как бы создали себе идола, которому поклоняются. Михайловский писал:
      "Наши противники, марксисты, преклонялись перед единоспасающим идолом "экономического фактора", они издевались над правом нравственного суда над явлениями общественной жизни, они выбрасывали за борт истории многомиллионную массу крестьянства ради его "деревенского идиотизма", они третировали интеллигенцию, как ничтожную или состоящую" на содержании" величину.