Очерк Тайноведения

      Путь к Тайноведению может каждый человек найти в подходящем для него временном пункте, который наличие некого скрытого распознает или также только предполагает или угадывает из проявленного, и который из сознания того, что силы распознавания являются способными к развитию, побуждается к чувству, что скрытое может ему разоблачиться (enthьllen). Человеку, который через такие Душевные переживания приводится к Тайноведению, раскрывается через таковые не только перспектива, что он на определенные вопросы своего стремления к познанию найдет ответ, но также еще совсем другая перспектива, что он становится преодолевателем (Ьberwinder) всего того, что жизнь задерживает и делает слабым. И это означает в некотором известном, высшем смысле ослабление жизни, да даже некую Душевную смерть, если человек рассматривает себя вынужденным отвергать или отрицать сверх-чувственное. Да, это ведет при известных предпосылках к отчаянию, если человек теряет надежду, что ему скрытое станет открытым. Эта смерть и это отчаяние в своих многосторонних формах есть одновременно внутренние, Душевные противники тайноведческого устремления. Они выступают, если исчезает внутренняя сила человека. Тогда ему должны быть подведена извне всякая сила жизни, если вообще таковая должна прийти в его владение. Он воспринимает тогда вещи, существа и процессы, которые выступают для его чувств; он разчленяет их своим рассудком. Они готовят ему радость и боль; они побуждают его к действиям, каких он способен. Он желает делать это некоторое время так дальше: он должен однако все-же достичь однажды некого пункта, на котором он внутренне умирает. Ибо то, что может быть извлечено из мира для людей, исчерпывает себя. Это не есть некое утверждение, которое происходит из личного опыта отдельного человека, но нечто, что получается из непредвзятого рассмотрения всей человеческой жизни. То, что предохраняет от такого исчерпания, есть то скрытое, что покоится в глубине вещей. Умирает в человеке сила, чтобы снизойти в такие глубины, чтобы всегда добывать новую жизненную силу, то также внешнее вещей оказывается в конце-концов более не жизне-побудительным (lebenfцrdern).
      Дело ведет себя никоим образом так, что оно касается только отдельного человека, его личного блага и боли. Как раз через истинное тайноведческое рассмотрение станет человеку достоверностью то, что с некой высшей точки зрения благо и боль отдельного человека внутренне совместно зависит от счастья (Heil) и несчастья (Unheil) целого Мира. Существует, ведь некий путь на котором человек достигает к прозрению, что он целому Миру и всем существам в нем вносит вред, если он свои силы не приносит верным образом к развертыванию. Опустошает человек свою жизнь через то, что он теряет совместную связь со сверх-чувственным, то разрушает он не только в своем Внутреннем нечто, чье отмирание может приводить его в конце-концов к отчаянию, но он образует через свои слабости некую помеху для развития целому Миру, в котором он живет.
      Теперь, может человек заблуждаться. Он может предаться вере, что некое скрытое не существует возможно, что в том, что выступает для его чувств и для его рассудка, уже содержится все, что вообще может иметься. Однако такое заблуждение возможно только для поверхности сознания, не для его глубины. Чувство и желание не присоединяют себя к такой обманчивой вере. Они будут всегда снова каким-нибудь образом затребывать к скрытому. И если они лишены этого, они устремляют людей в сомнение, в неуверенность жизни, да, именно внутрь в отчаяние. Познавание, которое скрытое делает открытым, подходит для того, чтобы всю безнадежность, всю неуверенность жизни, все отчаяние, короче, все то преодолеть, что жизнь ослабляет и делает это неспособным, для необходимой ему службы в Мировом целом (Weltganzen).
      Это есть прекрасный плод Духовно-научных познаний, что они дают жизни силу и прочность и не только удовлетворение вожделения знания. Источник, из которого такие познания черпают силу для работы, уверенности для жизни, не есть некий запечатанный. Никто, кто истинно однажды набрел на этот источник, при повторяющемся прибежище, которое он в нем же самом принимает, не покидает его не укрепившись.
      Существуют люди, которые из основ таких познаний ничто не желают знать, потому что они именно в сказанном уже видят нечто нездоровое. Для поверхности и внешнего жизни такие люди совершенно правы. Они не хотят ослабленно знать то, что жизнь в так называемой действительности предлагает. Они видят некую слабость в том, когда человек отвращается от действительности и свое счастье ищет в неком скрытом мире, который для них, ведь, равняется некому фантастическому, выдуманному миру. Желают при таком Духовно-научном поиске не впадать в болезненное мечтание и слабость, то должно признать отчасти правомерное таких возражений. Ибо они основываются на неком здоровом суждении, которое только через это ведет не к некой полной, но к некой половинчатой истине, что проникает не в глубины вещей, но остается стоять на их поверхности. - Подходило бы стремление к сверх-чувственному познанию для того, чтобы жизнь ослаблять и приносить людей к удалению от истинной реальности, тогда были бы конечно такие возражения достаточно сильны, чтобы выбить почву под ногами этого Духовного направления.
      Однако также напротив этим мнениям тайноведческие устремления шли бы неправильный путем, если они себя в обычном смысле слова желали бы "защищать". Также здесь могут они говорить только через их, для каждого непредвзятого человека распознаваемую, ценность, если они делают ощутимым то, как они жизненную силу и жизненную крепость повышают тому, кто в правильном смысле в них вживается. Эти устремления не могут сделать человека чуждым жизни или мечтателем; они усиливают человека из такого жизненного источника, из которого он, по своей Духовно-Душевной части, происходит.
      Другие препятствия понимания еще кладут себе некоторые люди на пути, когда вступают на путь тайноведческих устремлений. Это именно принципиально хотя правильно, что читатель в тайноведческом изложении находит описание переживаний Души, через чье последование он может продвигаться к сверх-чувственному Миро-содержанию. Единственно в практике должно, однако, это изживать себя как некий род идеала. Читатель должен прежде всего, соразмерно своему участию, принять некую значительную сумму сверх-чувственных опытов, которые он сам еще не переживает. Это не может быть по-другому и будет также с этой книгой так. Будет описано то, что составитель подразумевает знать о существе человека, о его поведении в рождении и смерти и в свободном от тела состоянии в Духовном мире; будет издалека изложено развитие Земли и человечества. Так могло бы это показаться, что как будто все-же была сделалана предпосылка, что некое количество предполагаемых познаний были преподнесены как догмы, для которых потребовались бы вера в авторитет. Это есть однако все-же не тот случай. Что именно может быть известно о сверх-чувственном Миро-содержании, это живет в излагающем как живое содержание Души; и вживаются в такое содержание Души, то воспламеняет такое вживание в собственной Душе импульсы, которые ведут к соответствующим сверх-чувственным фактам. В чтении Духовно-научных познаний живут другим образом, чем в сообщениях о чувственных фактах. Читают сообщения из чувственного мира, то читают именно о них. Читают, однако, сообщения о сверх-чувственных фактах в правильном смысле, то вживаются в течение Духовного бытия. В принятии результатов, принимают одновременно собственный внутренний путь к этому. Это верно, что здесь подразумеваемое, не будет сначала часто вообще замечено читателем. Человек представлет себе вступление в Духовный мир слишком аналогичным чувственному переживанию, и так обнаруживается, что то, что переживают при чтении об этом мире, является слишком соразмерным мыслям. Однако в истинном, соразмерном мыслям принятии, уже стоят внутри этого Мира и должно только еще сделать для себя ясным, что он уже незаметно пережил то, что избегалось получить только как сообщение мысли. - Получают тогда полную ясность о настоящей природе этого пережитого, когда практически исполнят то, что описывается во второй (последней) части этой книги как "путь" к сверх-чувственным познаниям. Можно бы легко поверить, что обратное было бы верным: этот путь должен был бы описываться сначала. Это есть однако не тот случай. Кто, без того, чтобы направлять Душевный взор на определенные факты сверх-чувственного мира, делает только "упражнения", чтобы вступить в сверх-чувственный мир, для того остается этот мир неопределенным, запутывающим себя хаосом. Учатся вживаться в этот мир в известной мере наивно, тем что осведомляют себя об определенных фактах, и затем дают себе отчет в том, как - оставив наивность - в полном сознании сами достигают переживаний, сообщение о которых приобрели. Убеждаются, когда проникают в тайноведческие изложения, что надежный путь к сверх-чувственному познанию только таким, однако, и может быть. Будет также распознано, что все мнения о том, что сверх-чувственные познания могли бы сначала как догмы, в известной мере действовать через силу внушения, являются необоснованными. Ибо содержание этих познаний приобретается в такой Душевной жизни, что у него отнимается любая голая внушающая власть и дает ему только возможность, говорить к другому на том же пути, на котором говорят к нему все истины, которые направляют себя на его разумное суждение. Что другой человек сначала не замечает, как он в Духовном мире живет, к этому лежит основание не в неком неразумном внушенном принятии, но в утонченности и необычности переживаемого в чтении. - Так становятся через первое принятие сообщений, как они даются в первой части этой книги, сначала со-познавателем (Mit-Erkenner) сверх-чувственного мира; через практическое исполнение, указанных во второй части Душевных отправлений, становятся самостоятельным познавателем в этом мире.
      По Духу и истинному смыслу также никакой настоящий ученый не сможет найти противоречие между своей, построенной на фактах чувственного мира науке и тем образом, как исследуется сверх-чувственный Мир. Каждый ученый обслуживает себя известными инструментами и методами. Инструменты он изготавливет через переработку того, что дает ему "природа". Сверх-чувственный образ познания обслуживает себя также неким инструментом. Только этот инструмент есть сам человек. И также этот инструмент должен сначала быть подготовленным для высшего исследования. В нем должны, сначала данные ему от "природы" без содействия человека способности и силы, быть превращены в высшие. Через это человек может сам сделать себя инструментом для исследования сверх-чувственного Мира. Сущность человечества
      При рассмотрении человека с точки зрения образа сверх-чувственного познания вступает одновременно в силу то, что из этого образа познания действенно. Это рассмотрение основывается на признании "проявленной тайны" в собственном человеческом существе. Чувствам и на них поддержанному рассудку доступна только часть того, что в сверх-чувственном познании охватывается как человеческое существо, именно физическое тело. Чтобы прояснить понятие этого физического тела, внимание сначала должно быть направлено на явление, которое как великая загадка лежит расширенным над всем наблюдением жизни: на смерти и, в совместной связи с этим, на так называемой безжизненной природе, на царство минералов, которое постоянно носит в себе смерть. Этим указано на факты, чье полное разъяснение возможно только через сверх-чувственное познание и которому важная часть этой книги должна быть посвящена. Здесь, однако, должны быть пока только побуждены представления для ориентации.
      В пределах проявленного мира физическое тело человека является тем, в чем человек равен минеральному миру. Напротив, не может как физическое тело быть действенным то, что отличает человека от минерала. Для непердвзятого рассмотрения прежде всего важным есть тот факт, что смерть обнажает в человеческом существе то, что, когда наступает смерть, является одного рода с минеральным миром. Можно указать на труп как на то в человеке, что после смерти подвержено процессам, которые находятся в царстве минерального мира. Можно подчеркнуть факт, что в этом члене человеческого существа, в трупе, действенны те же самые вещества и силы как в минеральной области; однако является необходимым, не менее сильно подчеркнуть, что со смертью для этого физического тела наступает распад. Правомерно, однако, также сказать: конечно, в физическом теле человека действуют те же самые вещества и силы как в минерале; но их действенность во время жизни поставлена на более высокую службу. Они действуют только тогда равно минеральному миру, когда наступает смерть. Здесь они выступают так, как они соразмерно своему собственному существу должны наступить, то есть как разлагатель физического телесного облика (Leibesgestaltung).
      Так должно резко отделять в человеке проявленное от скрытого. Ибо во время жизни скрытое должно вести продолжающуся борьбу против веществ и сил минерального в физическом теле. Прекращается эта борьба, то вступает минеральная действенность. - Этим указывается на пункт, при котором наука должна использовать сверх-чувственное. Она должна искать то, что ведет указанную борьбу. И это именно является скрытым для наблюдения чувств. Это доступно только сверх-чувственному наблюдению. Как человек достигает того, что ему это "скрытое" таким проявленным становится, какими являются чувственные явления для обычных глаз, об этом будет говориться в более поздней части этой книги. Здесь, однако, должно описываться то, что выдает себя сверх-чувственному наблюдению.
      Уже было сказано: только тогда могут сообщения о пути, на котором достигают высших наблюдений, быть некой ценности человеку, когда он сначала через голое рассказывание ознакомился с тем, что разоблачает сверх-чувственное исследование. Ибо понять можно именно также то в этой области, что еще не наблюдают. Да, это есть хороший путь к созерцанию для того, кто исходит из понимания.
      Когда, теперь, также то скрытое, что в физическом теле ведет борьбу против распада, наблюдается только для высшего созерцания: то ясно обнаруживается, что в его действиях расположена, ограничивающая себя на проявленном, сила суждения. И эти действия выражают себя в форме или облике, в который во время жизни совместно соединяются минеральные вещества и силы физического тела. Эта форма исчезает мало-помалу, и физическое тело становится частью остального минерального мира, когда наступает смерть. Сверх-чувственное созерцание, однако, может наблюдать то, как самостоятельный член человеческого существа, что препятствует физическим веществам и силам во время жизни, идти своими собственными путями, которые ведут к разложению физического тела. Будь этот самостоятельный член назван "эфирное тело (Дtherleib)" или "жизненное тело (Lebensleib)". - Чтобы сразу, с начала, недоразумения не должны вкрадываться, то должно напротив этому обозначению второго члена человеческого существа приниматься во внимание двоякое. Слово "эфир (Дther)" употребляется здесь в другом смысле, чем это происходит в современной физике. Таковое обозначает, например, носитель света как эфир. Здесь должно, однако, слово стать ограниченным в том смысле, который был дан выше. Оно должно применяться для того, что доступно высшему созерцанию и что для чувственного наблюдения существует, чтобы познавать только в его действиях, именно через то, что имеющимся в физическом теле минеральным веществам и силам удается придать определенную форму или облик. И также слово "тело" не должно быть недопонятым. Должно для обозначения высших вещей бытия, именно, все-же употреблять слова обычного языка. И таковые выражают, ведь, для чувственного наблюдения, только чувственное. В чувственном смысле, естественно, есть "эфирное тело" вообще не телесное, каким бы утонченным таковое также ни удавалось представить. (* Что с названием "эфирное тело", "жизненное тело" не должно быть снова просто обновлено воззрение на старую, естественно-научно преодоленную "жизненную силу", об этом составитель этой книги высказался в своей "Теософии".)
      Тем, что в изложении сверх-чувственного доходят вплоть до упоминания этого "эфирного тела" или "жизненного тела", то уже достигается пункт, при котором такое изложениие должно встретить противоречие некоторых современных воззрений. Развитие человеческого Духа привело к тому, что в наше время разговор о таком члене человеческого существа должен рассматриваться как нечто ненаучное. Материалистический образ представления достиг к тому, чтобы в живом теле ничто иное видеть, как только некое совместное соединение физических веществ и сил, как они обнаруживают себя также в так называемом безжизненном теле, в минерале. Только бывает совместное соединение в живом более сложным, чем в безжизненном. Не так давно имелись также в обычной науке еще и другие воззрения. Кто проследит работы некоторых серьезных ученых из первой половины девятнадцатого века, тому станет ясно, как здесь также "настоящие природо-исследователи" осознавали, что в живом теле имеется еще нечто другое, чем в безжизненном минерале. Говорилось о некой "жизненной силе". Хотя представлялась эта "жизненная сила" не как то, что выше описывалась как "жизненное тело"; однако в основе затронутого представления лежит все-же некое угадывание того, что существует нечто подобное этому. Представляли себе эту "жизненнаую силу" примерно так, как если бы она добавлялась в живом теле к физическим веществам и силам аналогичным образом тому, как магнитная сила к голому железу в магните. Затем пришло время, в которое эта "жизненная сила" была удалена из состава науки. Желали для всего обходиться голыми физическими и химическими причинами. В настоящее время в этом отношении у некоторых естественно-научных мыслителей наступает снова возврат. С некоторой стороны признается, что принятие нечто аналогичного "жизненной силе" не есть, все-же, полная бессмыслица. Все-же также тот "ученый", который допускает себе это, со здесь изложенным созерцанием в отношении "жизненного тела", не желает делать общее дело. Как правило, это не приведет ни к какой цели, если с точки зрения сверх-чувственного познания пускаются в дискуссию с такими воззрениями. Это должно было быть много более делом этого познания, признать, что материалистический образ представления есть необходимое сопутствующее явление великого естественно-научного прогресса нашего времени. Этот прогресс основывается на мощном утончении средств чувственного наблюдения. И это закладывается однажды в существе человека, что он в пределах развития соответствующих отдельных способностей, приносит их, за счет других, к некой известной степени совершенства. Точное чувственное наблюдение, которое в такой, полной значимости мере, развилось через естественную науку, должно было оставить на заднем плане заботу о тех человеческих способностях, которые вели в "скрытые миры". Однако, время есть опять здесь, в которое эта забота является необходимой. И скрытое не станет признанным через то, что будут бороться с суждениями, которые выводятся из отрицания этого скрытого, даже все-же с логически последовательной правильностью, но через то, что это скрытое само устанавливают в правильном свете. Признанным это будет тогда теми, для кого "время пришло".
      Это должно было быть здесь сказано только для того, чтобы не предполагалось при этом незнание с точками зрения естественной науки, когда будет говориться об "эфирном теле", которое, однако, в некоторых кругах должно считаться как нечто полностью фантастическое.
      Это эфирное тело есть, итак, второй член человеческого существа. Ему приходится, для сверх-чувственного познания, более высокая степень действительности, чем для физического тела. Некое описание, как его видит сверх-чувственное познание, может быть дано только в последующих частях этого писания, когда будет показано, в каком смысле такие описания должны быть приняты. Пока вполне достаточно, если будет сказано, что эфирное тело проникает всюду физическое тело и что оно должно рассматриваться, как некий род архитектора последнего. Все органы устанавливаются в своей форме и облике через течения и движения эфирного тела. В основе физического сердца лежит некое "эфирное сердце", в основе физического мозга некий "эфирный мозг" и так далее. Эфирное тело расчленено в себе, как физическое тело, только сложнее, и все в нем находится в живом взаимно-проникающем течении (DurcheinanderflieЯen) там, где в физическом теле имеются обособленные части.
      Это эфирное тело имеет, теперь, человек общим с растительным так, как он физическое тело имеет общим с минеральным. Все живое имеет свое эфирное тело.
      От эфирного тела, сверх-чувственное рассмотрение восходит к дальнейшему члену человеческого существа. Оно ссылается, для образования некого представления об этом члене, на явление сна, как оно для представления эфирного тела, указывало на явление смерти. - Все человеческое творчество основывается на деятельности в бодрствовании, пока только проявленное входит в рассмотрение. Эта деятельность, однако, только возможна, когда человек усиление своей истощенной силы всегда опять, достает себе из сна. Действие и мышление исчезают во сне, вся боль, все удовольствие тонет для сознательной жизни. Как из скрытых, таинственных источников поднимаются при пробуждении человека сознательные силы из безсознательности сна. Это есть то же самое сознание, которое при засыпании погружается в темные глубины и при пробуждении поднимается снова. То, что жизнь всегда опять пробуждает из состояния безсознательности, есть, в смысле сверх-чувственного познания, третий член человеческого существа. Можно назвать его астральное тело (Astralleib). Как физическое тело не может получить свою форму через в нем находящиеся минеральные вещества и силы, но как оно, такого получения ради, должно быть проникнуто эфирным телом, также не могут силы эфирного тела через самих себя просветляться светом сознания. Эфирное тело, которое было бы предоставлено только самому себе, должно было бы находиться продолжающе в состоянии сна. Можно также сказать: Оно могло бы в физическом теле поддерживать только растительное бытие. Бодрствующее эфирное тело просветляется астральным телом. Для чувственного наблюдения исчезает действие этого астрального тела, когда человек погружается в сон. Для сверх-чувственного наблюдения оно остается еще в наличии; только оно возникает отделенным от эфирного тела или выступающим из него. Чувственное наблюдение имеет дело не с самим астральным телом, но только с его действиями в проявленном. И таковые в течение сна не имеются непосредственно в наличии. В том же смысле, в каком человек свое физическое тело имеет общим с минералами, свое эфирное тело имеет общим с растениями, в отношении своего астрального тела имеет одного и того же рода с животными. Растения есть в состоянии продолжающегося сна. Кто не точно судит в этих вещах, тот может легко впасть в заблуждение, чтобы также растениям приписать некий род сознания, который животные и люди имеют в состоянии бодрствования. Это может, однако, только тогда происходить, когда делается неточное представление о сознании. Тогда говорят, если на растение упражнять внешнее раздражение, тогда совершает оно определенные движения, как и животное также. Говорят о чувственности некоторых растений, которые например сворачивают вместе свои листья, когда определенные вещи на них воздействуют. Все-же это не есть обозначающим сознание, что существо на некое действие показывает противо-действие, но что существо внутри себя переживает нечто, что к голому противо-действию приходит вдобавок как нечто новое. Иначе можно было бы также говорить о сознании, если кусок железа под влиянием тепла расширяется. Сознание только имеется в наличии, когда существо под воздействием тепла, например, испытывает внутреннюю боль.
      Четвертый член своего существа, который сверх-чувственное познание должно приписывать человеку, не имеет, теперь, более общего с окружающим его миром проявленного. Это есть его различие напротив остальным его со-существам, через что он является венцом, ближайшего, ему принадлежащего творения. Сверх-чувственное познание образует представление об этом дальнейшем члене человеческого существа тем, что оно указывает на то, что также внутри бодрствующих переживаний уже устанавливается существенное различие. Это различие выступает сразу, если человек свое внимание направляет на то, что он в бодрствующем состоянии с одной стороны, продолжающе стоит в середине переживаний, которые должны приходить и уходить, и что он, с другой стороны, также имеет переживания, при которых это не есть такой случай. Это выступает особенно остро, когда сравнивают переживания человека с таковыми животного. Животное переживает с большой регулярностью влияния внешнего мира и будет осознавать боль и удовольствие под влиянием тепла и холода, под действием известных, регулярно протекающих процессов своего тела, будет осознавать голод и жажду. Жизнь человека не исчерпывается такими переживаниями. Он может развивать вожделения, желания, которые все это превосходят. У животного всегда возможно было бы указать, если захотеть идти достаточно далеко, где, вне тела или в теле находится повод к некому действию, к некому ощущению. У человека это есть никоим образом так. Он может породить желания и вожделения, повод для возникновения которых, ни внутри, ни вне его тела, не является достаточным. Всему, что подпадает в эту область должен быть дан особый источник. И этот источник можно, в смысле сверх-чувственной науки, видеть в "Я" человека. О "Я" можно, поэтому, говорить как о четвертом члене человеческого существа. - Было бы астральное тело предоставлено самому себе, то в нем разыгрывались бы удовольствие и боль, чувства голода и жажды; что, однако, тогда не возникало бы, есть ощущение: есть некое остающееся во всем этом. Остающееся, как таковое, не обозначается здесь как "Я" но то, что переживает это остающееся. Должно полностью четко схватить понятия в этой области, если недоразумения не должны возникать. С восприятием (Gewahrwerden) длящегося, остающегося в смене внутренних переживаний, начинается рассвет "Я-чувства". То, что существо, например, ощущает голод, не может дать ему Я-чувство. Голод устанавливается, когда обновленные побуждения к нему делают себя действенными для затронутого существа. Это выпадает тогда на его питание, потому что именно эти обновленные побуждения есть здесь. Я-чувство наступает только когда не только эти обновленные побуждения понуждают к питанию, но когда при предшествующем насыщении возникло удовольствие и сознание этого удовольствия осталось, так что не только настоящее переживание голода, но прошедшее удовольствие понуждает к питательному средству. - Как физическое тело распадается, если эфирное тело не удерживает его воедино, как эфирное тело погружается в безсознательность, если астральное тело его не просветляет, так должно было бы астральное тело всегда опять, погружать прошедшее в забвение, если бы таковое посредством "Я" не было бы пере-спасено в настоящее. Что для физического тела есть смерть, для эфирного тела есть сон, то для астрального тела есть забвение. Можно также сказать: эфирному телу свойственна жизнь, астральному телу сознание, а Я воспоминание.
      Еще легче, чем в заблуждении приписывать растению сознание, можно подпасть в такое, чтобы говорить о воспоминании у животного. Это располагается так близко, чтобы думать о воспоминании, когда собака опять распознает своего хозяина, которого она, наверное, довольно долго не видела. Все-же, на самом деле, основывается такое опять-распознавание вообще не на воспоминании, но на нечто совершенно другом. Собака ощущает определенное влечение к своему хозяину. Это влечение исходит из существа последнего. Это существо доставляет собаке удовольствие, если хозяин присутствует для нее. И каждый раз, когда выступает это присутствие (Gegenwart) хозяина, оно является поводом к некому обновлению удовольствия. Воспоминание, однако, только тогда имеется в наличии, когда существо не только со своими переживаниями ощущает в настоящее время, но когда оно сохраняет таковые прошлого. Можно даже это признавать и все-же впадать в заблуждение, что собака имеет воспоминание. Можно было бы, именно, сказать: она печалится, если хозяин ее оставляет, итак, у нее остается воспоминание о таковом. Также это есть неправильное суждение. Через совместную жизнь с хозяином, его присутствие становится потребностью для собаки и она воспринимает через это, отсутствие аналогичным образом, как она ощущает голод. Кто не делает такие различия, не придет к ясности об истинных взаимосвязях жизни. (См. замечание #1)
      Из известных предосуждений против этого изложения будет возражено, что, все-же, невозможно было бы знать, имеется ли или нет в наличии у животных нечто, аналогичное человеческому воспоминанию. Такое возражение основывается, однако, на необученном наблюдении. Кто действительно может наблюдать соразмерно чувствам, как ведет себя животное в совместной связи со своими переживаниями, тот заметит отличие этого поведения от поведения человека. И ему станет ясно, что животное ведет себя так, как это соответствует не имеющемуся в наличии воспоминанию. Для сверх-чувственного наблюдения это ясно без дальнейшего. Все-же то, что непосредственно приходит к сознанию при таком сверх-чувственном наблюдении, это может быть распознано по его действиям в этой области также чувственным восприятием и его мыслящим проникновением. Если говорят, что человек знает о своем воспоминании через внутреннее Душевное наблюдение, которое он, однако, у животного не мог бы установить, то в основе такого утверждения располагается роковая ошибка. То, что человек имеет сказать о своей способности воспоминания, именно это он вообще не может позаимствовать из внутреннего Душевного наблюдения, но единственно из того, что он переживает в отношении к вещам и процессам внешнего мира. Эти переживания он делает с собой и с неким другим человеком и также с животными полностью равным образом. Это только кажущееся, которое ослепляет человека, когда он полагает, что он судит имеющееся в наличии воспоминание только при внутреннем наблюдении. То, что лежит в основе воспоминания как сила, может быть названо внутренним; суждение об этой силе приобретается также для собственной личности через взгляд на совместную связь жизни во внешнем мире. И эту совместную связь может человек судить как у себя, так также у животного. В отношении таких вещей наша употребительная психология страдает от своих полностью необученных, неточных, в большей мере через ошибку наблюдения, обманчивых представлений.